Омрачи свои ангельские руки

      Какое-то время Сонхун жил в фонде, благо была возможность занять один компьютеров в отделе IT-безопасности, и с помощью него он подключился к сайту с темами его группы и домашними заданиями. Вышло несколько тестов, которые ему придётся досдать уже в университете, но в целом всё, что он делал, — пользовался временными услугами, выполнял домашнее задание в электронном виде и отправлял куратору. Чтобы управиться в сроки, он сидел за учёбой не вставая, пропускал приёмы пищи и не отвлекался даже на оклики со стороны айтишников, которые временами, отходя за новой кружкой кофе или на перекур, обсуждали то, каким непробиваемым и целеустремлённым был этот парень. Один из мужчин, выглядящий старше большинства — наверное, ему было уже за сорок с чем-то, — принёс ему упаковку среднеострого рамёна и горячий красный чай в бумажном стаканчике.       — Есть нужно, иначе упадёшь в обморок, прямо как пациент, о котором ты пишешь, — сказал тогда мужчина.       Сонхун только неловко зарделся и принял еду, но съел всё так быстро, что всю ротовую полость обожгло, а в трахее ещё долго было неприятное чувство огнива. Он не ел острое. Ночью ему было невыносимо плохо, жар не отпускал его, и он проторчал на улице в одних кофте и спортивках с логотипами фонда, чтобы хоть как-то прийти в себя. И так продолжались два дня, которые он провёл до выходных. Каждый раз перед сном — спал он в комнатах отдыха; там, где несколько дней пролежала Сонхён, — он осматривал в зеркале, висящем в душевой, своё тело. Его больше интересовали гематомы, находящиеся на открытых участках, которые не выйдет скрыть одеждой, и скрываться придётся до тех пор, пока не появится возможность хотя бы скрыть безобразие на людских глаз косметическими средствами.       Браслет всё ещё не разрешали снимать. Две недели — огромный срок, который ему предстояло провести на короткой привязи. Когда Сонхун не работал, он думал о Чонвоне, думал о том, как можно вытащить того из психушки. В пятницу он навестил друга, но тот не захотел никого видеть даже после того, как медсестра оповестила его о приходе лучшего друга. Паку начало казаться, что он терял всё.       В субботу утром его разбудил громкий твёрдый топот. Подняв голову с мягкого подлокотника софы, Пак едва продрал глаза и уставился на внезапно зашедшего Джеюна. Осознав, что перед ним стоял австралиец, он вскочил на диване и проморгался, пытаясь включить поскорее свой мозг.       — Ты едешь домой, — сказал тогда Шим.       И они приехали обратно в квартиру. Собственно, Сонхун и так понимал, что он вернётся в девяноста девяти процентах сюда, но тот один процент, затерявшийся в его душе, всё-таки надеялся увидеть сеульскую квартиру неподалёку от школы: на пороге обязательно должна стоять бабушка, приговаривающая, что его сестра-чертовка снова убежала на гулянку с подружкой. Он остался мяться на пороге, пока Джеюн скинул с себя ботинки и ушёл в ванную комнату. Паку казалось, что он больше не житель этой квартиры, что его здесь не ждали; былая смелость улетучилась с последними событиями, и ему стало казаться, будто он из трусливого и нерешительного превратился в совершенную размазню, нуждающуюся в плане действий от третьего лица.       Когда Джеюн вышел из ванной, то встал, как вкопанный, встретив сожителя в том же положении.       — В чём дело? — скрестил он руки. На запястье блеснул уже знакомый браслет. — Тебе нужно особое приглашение? За тобой скоро приедет фургон из центра, поэтому советую тебе пойти собираться.       Странное чувство. Апатия как последствие острого стресса накрыла юношу, и он уже готов к любому выговору или решению со стороны, готов беспрекословно подчиняться. Время уже клонило к одиннадцати утра, он ничего не ел, но, возможно, его желудок сможет наполниться к обеду. Волонтёры должны будут подумать о том, чем кормить своих сотрудников во время работы, или, может быть, интернат предоставит им такую услугу за помощь. На Джеюна рассчитывать не пришлось — переодевшись в спортивный утеплённый костюм молочного цвета, Сонхун вышел обратно и увидел сожителя, который разминался на беговой дорожке.       — Они позвонят?       — В дверь.       Сонхун решил, что можно взять с собой кимпаб, сделанный на скорую руку. Когда они с сестрой и бабушкой ещё жили все вместе, он часто готовил обеды для своей сестры. Не сказать, что пожилая родственница совсем ничего не делала, нет — она подготавливала заготовки для сбора ланча ещё с вечера, ему приходилось лишь собирать по утрам. Иногда вместо полноценного обеда они брали с собой снэки или полуфабрикаты, если не было времени. Пак скучал по тем дням. Тогда ему казалось, что на его пути вырастали невообразимые испытания в виде тестов, сложных терминологий и отсутствия личной жизни, а сейчас понимал, что хотел бы повернуть время вспять. Может, существовала такая сверхспособность? Тогда наверняка этот эспер — настоящий счастливчик.       Сонхун был на половине приготовления, раскладывая нарезанные овощи на рис, когда в дверь позвонили. Ему стоило поторопиться, потому что так сказал Джеюн, пока открывал для званных гостей. На пороге стояли двое: известный уже Сонхуну Субин, спортсмен и любитель белых костюмов, и неизвестная высокая девушка с русыми длинными волосами. Она была худой, почти тощей, и ростом могла сравняться с австралийцем.       Сонхун застыл на кухне в прозрачных полиэтиленовых перчатках, смотря на прибывших волонтёров.       — Здравствуй, меня зовут Даён, — пройдя с разрешения в квартиру, девушка поклонилась юноше. — Ты ведь Сонхун, правильно? Ничего, что я на ты?       — А… нет, всё в порядке, я сейчас, — Пак быстро доделал кимпаб, нервничая сильнее под взглядом девушки, явно не отставшей от него. Он с горем пополам завернул завтрак и решил его даже не нарезать — и так съест. Перчатки он снял и выкинул в отдельную урну для пластика и полиэтилена.       — Бомгю бы не одобрил. Лучше использовать резиновые перчатки, многоразовые, — она улыбнулась и положила на стол бланк с бумагами, пролистнула парочку и остановилась на одном, всматриваясь в написанное. — Вот. Насколько знаю, ты недавно записался? — в ответ кивок. — Значит, распишись-ка здесь… — она дала ему ручку и указала пальцем на строку. — И здесь… и во-от… вот здесь, — пролистав до последней бумаги, она проследила, чтобы всё было учтено. — Отлично. Не знаешь, Чонвон едет?       — …Нет. Не едет.       — Странно. Ладно. Ты готов?       — Да.       — Отлично. Мы будем там практически весь день, думаю, часам к восьми отъезжаем, потому что по договору с администрацией интерната мы должны будем закончить всё до ужина и отбоя. Как ты относишься к съёмке?       Они направились к выходу, Субин продолжал ни о чём разговаривать с Джеюном, возможно, где-то в темах иногда всплывали обсуждения общей работы. Сонхун обулся, оделся и забрал со стола свой худо-бедно завтрак, сразу откусывая и аккуратно пережёвывая.       — М… — он решил сначала проглотить, потом ответить. — Я уже участвовал в съёмках, но закончилось это… не очень хорошо. А это обязательный процесс?       — Рэйн настоял, чтобы мы в этот раз поработали с СМИ, это нужно для введения волонтёрской деятельности в массы. После марафона многие граждане присоединились к нам, но тем не менее не стоит на этом останавливаться, верно? Нужно подавать людям пример. Плюс именно в этой поездке мы хотим провести интервью с работниками и рассказать о том, что из себя в принципе представляют ПНИ, потому что об этом практически не известно, — Даён улыбнулась.       Попрощавшись с Джеюном, они стали спускаться по лестнице. Сонхун задумался о том, что за всё время пребывания в этом доме ещё ни разу не натолкнулся на других жителей. К нему больше не обращались, Субин и Даён разговаривали между собой, как вдруг послышался интересный вопрос.       — А что за фотография висит над дверью Джеюна? Не похоже на корейца. Кто-то из его родственников? Слышала, что он родом из Австралии, — полюбопытствовала Ким. Субин пожал лишь плечами — такой информацией он не обладал.       — Это Парацельс, — неловко вклинился в разговор Сонхун. Они уже выходили на улицу. Морозный воздух приятно коснулся его бледного лица, и Пак на время перестал жевать. — Он не родственник Джеюна, только, разве что, о-очень дальний. Парацельс — это швейцарский алхимик и врач. Он как бы считается одним из основоположников современной медицины. Но при этом он ещё является древним богословом, который связал медицину с религией, поэтому, я думаю, он здесь. Это же собственность монастыря.       — Как продуманно и интересно. А ты тоже служитель, да?       — Нет, — юноша покачал головой, словно метроном. — Я студент медицинского.       — О, и какое направление? Моя старшая сестра окончила медицинский и сейчас работает акушеркой, — с нежностью и интересом поведала Даён. Они вышли за ворота и подошли к белому фургону, и на этот раз на боку кузова были начерчены голубо-жёлтые буквы «TXT».       — Торакальная хирургия.       — Дай угадаю, хочешь быть кардиохирургом? — улыбнулась она.       — Да… вроде того.       В фургоне уже сидела пара незнакомых волонтёров, имена которых моментально вылетели из головы. Позади сидел Сону, одетый в симпатичную жилетку фиолетового цвета с яркими пуговицами, напоминающими драгоценные камни. Место возле него было свободно, потому что парень ожидал только одного человека. Сонхун и сел туда, чувствуя сейчас именно рядом с Сону себя максимально комфортно, ведь он был не просто знакомым, а даже больше, наверное, чем друг. Ладонь Кима вынырнула из-под его шубы, лежащей на коленях, и перетекла на паковское бедро, чуть сжимая. Выглядел он уставше.       — Как прошла церемония?       — Лучше бы умер отец, — тихо прошептал юноша, вгоняя Сонхуна в страх, но тут же объявился контраст, когда чёрная макушка оказалась вблизи, а мягкая розовая щека прижалась к плечу.       Возможно, некоторые вещи ему стоило пропускать мимо ушей.

≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫

      ПНИ — психоневрологический интернат; для многих просто отдалённо, возможно, смутное знакомое название какого-то заведения из другого мира, куда каким-то странным образом попадали какие-то неизвестные люди. Попасть туда гораздо проще, чем кажется на первый взгляд. Это интернат для недееспособных граждан, которые оказались в беде в неподходящий период жизни; у которых не было дома или документов; которые страдали биполярным расстройством и другими, регистрирующимися в настоящее время; и многое подобное.       ПНИ — это социальное учреждение для людей с неврологическими и психическими заболеваниями, которые по различным причинам не могли жить дома. Только треть из таких людей являлись старше шестидесяти лет, большинство — молодые и зрелые люди, чуть реже — дети и подростки. Каждый из этих людей лишён права распоряжаться самостоятельно своим имуществом, вступать в брак, их опекунами являлись директоры интернатов, в которых люди проживали.       Фургон приехал к большому зданию цвета слоновой кости. Чтобы заехать на территорию, водителю пришлось выйти на улицу и подойти к мужчине в сторожке, чтобы продемонстрировать документы и разрешение на въезд. Тогда шлагбаум подняли. В целом, снаружи объект выглядел не сильно устрашающе. Насколько Сонхуну известно, должны были приехать ещё Сохи с Рэйном, и именно их двуместный фургон был припаркован у здания. Сами они находились рядом и обсуждали с директором интерната какие-то вещи. Двери машины были открыты, и даже с расстояния можно было заметить разные художественные принадлежности.       — Всё, ребят, выходим, — попросила Даён, когда они припарковались и заглушили двигатель.       Все выбрались на улицу. Сону сразу надел шубу и пристегнулся, осматриваясь вокруг и особо не выражая эмоций, но со стороны казалось, что ему здесь не шибко нравилось. В принципе, это касалось многих — все, кто прибыли, не улыбались и вели себя отрешённо; это место словно вгоняло в тоску. Все прибывшие волонтёры подошли к Сохи, и каждому выдали оранжевые кепки и такого же цвета безрукавки, более плотные, чтобы надеть уже внутри учреждения.       — Пара ребят, останьтесь здесь, чтобы помочь разгрузить всё привезённое. Даён, отведи остальных внутрь. Господин Кан, можно попросить вас приставить к ним сопровождающего? Пусть покажет интернат, — обратилась Сохи к директору.       — Разумеется, — мужчина поздоровался с приехавшими, улыбнулся им и попросил по телефону своего заместителя выйти на улицу и провести сотрудников внутрь.       Заместителем оказалась симпатичная взрослая женщина в неприметной одежде, закутанная в тёплый коричнево-зелёный шарф с маленькими свисающими колосками. Звеня ключами в руке, она подозвала юношей и девушек к себе и пропустила внутрь интерната. Выглядело всё именно так, как звучало: едва ли не школьные коридоры, временами напоминающие больничные. Над каждой дверью была табличка с наименованием помещения, и они гурьбой отправились в сторону раздевалки для сотрудников. Женщина открыла её с помощью ключа и впустила семерых внутрь.       — Тут разденетесь и оставите куртки, для обуви возьмите бахилы. Думаю, никто сменную не взял. После того, как будете готовы, я вас ожидаю в коридоре.       Волонтёры бывалые без какого-либо стеснения быстро избавились от курток, шапок и шарфов, накидывая на себя яркие безрукавки и прижимая волосы на голове кепкой. Бахилы мигом разобрали, только около пяти осталось в гостевом пакете. Сону чувствовал себя более расслабленно, чем Сонхун, не любящий столпотворения. Вышли они последними, потому что Киму не хотелось отходить от своего возлюбленного ни на шаг. Он не проявлял публичной симпатии и совершенно не раскрывал рта, но ходил тенью за хирургом и был практически его продолжением.       Заместитель пересчитала всех и повела по коридорам.       — В каждом ПНИ порядки разные, думаю, вы должны это понимать, — начала гид по зданию. — Здесь у нас более свободный режим. Подъём у нас происходит с семи до девяти утра, после этого следует обязательное принятие лекарств и завтрак, затем наши жители могут уделить время себе и своим хобби вплоть до обеда. Сейчас все как раз обедают, так что у вас будет возможность подготовить зал для отдыха.       В целом, не всё так страшно. Сотрудники интерната в медицинских халатах расхаживали по коридорам, кого-то везли на инвалидной коляске.       — Многие из наших пациентов любят работать в теплице, поэтому некоторым из вас нужно будет пойти вместе с ними и помочь им собирать овощи или отделять листья базилика от стеблей. Остальные могут занять их внутри здания. На самом деле, я предполагала, что волонтёров приедет больше… — женщина осмотрела всех и пригласила присесть на софу, пока они ожидали пациентов и всю нужную атрибутику. — Можете осмотреться здесь; если необходимо, то уборные вперёд по коридору, потом второй поворот направо и ещё один поворот налево. Также здесь есть спортзал, но туда вход запрещён, пациенты ходят только с нашим персоналом. Я пока оставлю вас и помогу разобраться с картинами.       Сонхун подошёл к окну, из которого открывался вид на задний двор с теплицей и большим пространством. Наверное, в тёплое время там расставляли столики для еды на свежем воздухе или просто развлекались вместо того, чтобы сидеть в душном здании, где стены давили. Он слегка отодвинул двумя пальцами белый тюль и тоскливо посмотрел на образовавшиеся грязевые лужи из-за снега, успевшего подтаять и снова замёрзнуть. Волонтёры стали болтать между собой и разделять обязанности, стали рассуждать, кто направится в теплицы; Сону тихой поступью подошёл к старшему и тоже посмотрел в окно, но не увидел тех мрака и обречённости, владевших душой его пассии.       — Пойдёшь в теплицу? — тихо спросил Ким.       Сонхун повернул голову и посмотрел в его глаза; светло-карие, блестящие в свете ламп, едва искренние. Пожал плечами, не находя подходящего уверенного ответа. Это место угнетало и нагнетало. Хотелось уйти и вздохнуть полной грудью, но он никак не мог отделаться от чувства, что они все попали в западню.       — Наверное, я останусь тут. Буду рисовать с пациентами. Ты?       — Сохи сказала, что они здесь ещё для того, чтобы помочь дееспособным людям выбраться и восстановить свои документы. Не знаю, правда, зачем.       — Как зачем? Тут нет места для людей, которые могут отвечать за свою жизнь самостоятельно. То же самое, если бы здесь оказался я или ты, или… — «Чонвон», — ответило его сознание, и он едва не дёрнул тюль, напряжённый. Сону подошёл ближе и прижался к его груди беззастенчиво, без толики эмоций смотря куда-то в окно, и только его тёплая рука коснулась сжатой ладони, разжимая и опуская, чтобы согреть между телами. — Ты странный, Сону.       — А ты? — Ким поднял голову. — Ты не странный?       Сонхун отвёл взгляд и прикрыл веки.       — И я. И я странный.

≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫

      Весь день прошёл в постоянной работе. Из-за того, что волонтёров было мало, а уделить время следовало огромному количеству людей, ребята постоянно ходили по залу. Закончили только к семи часам, когда повара объявили о готовом ужине и всех позвали в обеденный зал. Волонтёры решили начать собирать вещи, но сотрудники интерната позвали и их. Работа с инвалидами, психически нездоровыми людьми и другими личностями под уколами и таблетками была тяжёлой, и в знак благодарности повара приготовили на десяток порций больше, чтобы накормить трудяг. Камеры присутствовали только первые несколько часов, отсняли интервью с репортёрами, и потом съёмочная группа уехала, оставив в покое и жителей, и работников.       Сонхуну кусок в горло не лез, как и Сону — тот вообще скривился и сразу отрезал, что есть это не собирался. На ужин были каша с морским ушком, сомнительного цвета карри с рисом и женьшеневый чай. Большинство юношей и девушек спокойно поели, да и Сонхун вместил в себя половину, чай выпил полностью — единственное, в чём парень не сомневался.       — Сонхуни-хён, — позвал его Сону, и у Пака сердце остановилось и ненужным грузом покатилось вниз по органам, словно по трубе в парке аттракционов. Он повернул голову и почувствовал, как его ладонь сжала чужая, всё такая же тёплая и ухоженная. — Давай сходим вечером поужинать? Мне уже тошно от всего этого. Хочу быть только с тобой, больше ни с кем. Мой отец сегодня уехал к друзьям, и дома будут только домработницы… — он звучал так, словно рассказывал полный бред, язык временами заплетался и слова выходили неразборчиво. Сонхун просто согласился.       Сохи созвала всех после ужина. Купленные принадлежности забирать не стали: все холсты, пластилин, картины по номерам, кисти и прочее. Решили оставить для общего развития, чтобы пациенты не скучали в особенно тяжёлые времена. Сфотографировавшись вместе, волонтёры снова расселись по машинам, на этот раз менее разговорчивые и более уставшие. Сону прошептал на ухо Паку что-то бессвязное, и они оба устало задремали на задних сиденьях, пока ещё не собирались отъезжать — некоторым необходимо было покурить.       К восьми вечера они уже приехали в волонтёрскому центру. Рэйн поблагодарил каждого за участие. Их отпустили. Тех, кто захотел ещё остаться, пригласили к столу за чай. Сону и Сонхун точно попрощались и вышли, напоследок поклонившись всё ещё спокойной Сохи.       — Пойдём ко мне, Сонхуни-хён? — его голос, как патока. Мягкие ладони пролезали под куртку и обнимали, гладили грудную клетку и ключицы, шею.       Сону хотелось тактильности, очень хотелось; он ощущал, что погибал без неё. Сонхун безвольно покивал и направился за младшим, позвонившим своему водителю и назвавшим адрес, написанный на таблице здания. Пак воспользовался заряженным наполовину телефоном и отправил Джеюну сообщение о том, что сегодня, честно, последняя его вылазка и завтра утром он уже будет дома. В ответ «прочитано». Ну и пусть.       Оставшийся путь до частного дома в Каннаме был смазанным. Сонхун помнил, как они вошли в дом, как Сону притянул его к себе сначала для объятий, а потом ему потребовалось больше. Пак был практически куклой, ведомой чужими желаниями; он робко отвечал на поцелуи, следовал, позволил управлять собой. Позволил оставить куртку где-то в прихожей, позволил поднять большое худи и дотронуться горячими руками до своего ледяного живота.       Позволил повернуться спиной к врагу с влюблёнными глазами. Позволил себе потерять сознание от удара по затылку.

≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫

      Сохи явилась домой в девять — раньше, чем обычно. Она привыкла к тому, что к её возвращению мама уже спала, поэтому не ожидала после закрытия входной двери увидеть горящий свет на кухне. Разувшись и вздохнув, Ю распахнула своё длинное пальто и прошла в помещение, где всё ещё пахло ароматным ужином.       — Мам, ты чего не спишь? — уставшим и севшим голосом спросила женщина, подходя к фильтру, наполненному доверху водой, и наливая себе свежей холодной воды в чашку. Старушка сделала звук на телевизоре чуть тише и сняла очки, чуть щурясь из-за плохого зрения и смотря на дочку.       — Хотела посидеть подольше, думала, что дождусь тебя. Дождалась, — улыбнулась мама. — Как ты? Как дела на работе?       — Всё как всегда. Стараемся изо всех сил. Только Кумихо всё ещё поймать не можем. Он затих, — словно тяжёлым грузом поделилась Ю-младшая и села за обеденный стол, кристально чистый.       — Когда ты возьмёшь себе выходной? Ты же работаешь каждый день, дорогая.       — Возможно, завтра…       — Фонд же не работает по воскресеньям, дочка. Ты сама говорила, — с лёгким наездом произнесла аджума. Сохи отмахнулась.       — Фонд не работает, но работаю я. У меня ничего, кроме работы, и нет для того, чтобы устраивать себе выходные. Сама расскажи мне, чего я такого могу сделать в теоретический выходной? Смотреть, как ты, сериалы по телевизору или гулять под луной? — беззлобно ответила она и улыбнулась, чтобы доказать: она не хотела никого обидеть. Но мама всё равно выглядела расстроенной. — Мам, прости, мы уже обсуждали это. Я хочу принять ванну и спать.       Только она встала и уже почти вышла из кухни, как женщина снова заговорила:       — Недавно встречала одного твоего работника. Такой милый мальчишка. Просто золотце. Послушай, Сохи… — эта песня была ей знакома, и она сразу пресекла её, подняв руку.       — Нет, мам. Я…       — Он сказал, что его зовут Сонхун, — от этой фразы сердце Сохи остановилось. Она обернулась. — Он проводил меня до дома, помог донести покупки. Невинный ребёнок. Сохи. Это же он, да? Сын Пака Чону, — Ю-старшая заметила, как её чадо напряглось, и концы её чёрных волос позеленели, стали напитываться пигментом магии от эмоционального всплеска. — Не сердись, Хи. Я сама пригласила его. Я думаю, может, не стоит…       — Нет. Он заслуживает этого. Это ещё меньшее наказание, которое он должен получить. Не вмешивайся в мои дела, мама. Если ты собираешься мириться с несправедливостью, то я — нет.       Их дороги вновь разошлись.