Сеул, 21 декабря, 2022 год 4 дня до кровавой луны
Я даже не знаю, что мне сказать. Всё слишком сложно. Мне во многом жаль всех, кто пострадал. Мне говорят, что всё могло закончиться хуже, гораздо хуже, и чаще всего мне об этом напоминает именно Джейк — тот, кто пострадал по моей вине. Я хотел защитить нас, ведь знал, что киберпули способны вызвать расщеп внутри каждого человека, но не рассчитывал, что моей силы окажется недостаточно для того, чтобы противостоять монстру. Очевидно, камень не проводит ток — об этом мне должны были рассказывать в школе, но я, дурак, не слушал физику совсем, потому что думал, что я, Рики, и без того тесно связан с ней. Я её часть. Однако, как оказалось, все мы часть физики и я не особенный. У Джейка теперь ожог по всей руке. След молнии теперь останется с ним навсегда, как напоминание обо мне. Не такой след в жизнях людей я мечтал оставлять. Я не справился. Ровесник, с которым я дрался, совсем не был обучен сноровке, в отличие от меня — я ведь учился этому под руководством босса, хёна и Джейка — и всё равно в конечном счёте именно я был тем, кто знал слишком много теории, но не сумел испытать на практике и десятой доли, да и не просто был бесполезен, а вреден. Бесконечный труд ничему меня не учит. Чем больше я работаю, тем больше мой мозг прекращает воспринимать команды. Промозглый дождь барабанил по окнам автомобиля, пока он неторопливо двигался по сеульским полосам. В салоне висела тишина, не прерываемая ни радио, ни новостями, ни музыкой, ни аудиокнигами; только шум с улицы просачивался сквозь щели, создавая городскую колыбельную внутри дрожащего на светофоре авто. Хисын, сидящий на переднем пассажирском, постукивал пальцами по бардачку и нервно сверлил взглядом железную карту, время от времени нажимая на неё. Сигнала всё ещё не было. Джейк спал, приложившись головой к стеклу. Ему никто, естественно, не поверил. Его не переносящая транспорт натура не могла так спокойно спать, в особенности после адреналинового всплеска в крови — Джейк всегда после такого бодрствовал продолжительное время, даже больше, чем обычные люди. Но они догадывались о причине такого странного поведения, потому что видели, как старательно мужчина укутал в найденные где-то лохмотья свою правую руку, защищая её от навязчиво-виноватого взгляда мальчишки. А мальчишка этот только и мог, что выводить сожаление на своё экзотически острое лицо. Он выглядел, как феникс, который готовился к превращению в пепел. За неимением точного плана Джей неуверенно и медленно вёл автомобиль по направлению в Апгучон. Когда они заехали на мост, то Хисын перевёл взгляд наконец-то в окно, смотря на то, как сильный ливень волновал гладь реки и как несчастные неудачники без машин пробегали с зонтами или прикрывались подручными вещами. Вдалеке горели огни города, иногда потухая и снова появляясь. Дождь не перестал и тогда, когда автомобиль остановился возле пустынного подъезда. Все лавки в округе были закрыты, никто не ходил во дворах, ни одного живого человека невозможно было встретить на улице. До дверей пришлось бежать. Внутри светлого подъезда оказалось теплее, чем на улице, и консьерж, сидящий в уголке, только тоскливо покачал головой, сопереживая мужчинам, попавшим на улицу в такие отвратительные погодные условия. Джейк вёл себя отстранённо и держался поодаль, замыкал их группу, плетясь последним. В лифте он смотрел под ноги, держа руки в карманах, и всячески избегал зрительного контакта. В квартире было так же тихо, даже учитывая наличие в ней шумоизвергающей девушки. В обычное время. Сейчас же она сидела в крохотной гостиной, подняв ноги на диван и прижав их к груди. Она накрылась пледом, а её волосы, ранее всегда ухоженные, теперь были похожи на чёрт знает что: борясь с краской, засохшей и скрепившей целые пряди, она срывала целые клоки волос, кричала и визжала, тревожа обеспокоенных соседей. Вся одежда, испорченная школьниками, была выкинута, а справедливость — растоптана ногами. Сотнями ног в выглаженных брюках и юбках с эмблемами школы. Она уже была в своей домашней одежде, в футболке и спортивных флисовых штанах, но по-прежнему куталась в сине-белый бомбер японца, находя в нём утешение и тепло. Все замерли на пороге, когда оба подростка поймали взгляды друг друга и молча принялись играть в гляделки. Хисын и Джей медленно установили зрительный контакт, но ничего не сказали, только стали разуваться и раздеваться под аккомпанемент отрезвляющей гробовой тишины. Один лишь Джейк мгновенно отправился на кухню, словно заранее знал, что ему понадобится в чужой квартире. Но не прошло и минуты, как в его руке оказался ребристый стакан, тотчас наполненный виски из скромных запасов друга-иностранца. — Рики, ты… — тихо прошептала Сонхён, когда в полной мере увидела разбитого японца. В куртке, под шарфом и шапкой она не могла увидеть всё это, но сейчас, когда на нём остались лишь запачканная футболка и джинсы (носки, полностью промокшие, пришлось снять), она ужаснулась. Гематомы на теле были отвратительны, словно его били несколько людей железными трубами. По сути, почти так оно и было. Лицо покорежено, а на некоторых открытых частях ей удалось заметить волдыри от близкого общения с огнём. — Слышал, тебе пришлось очень трудно сегодня, нуна, — сожалеюще улыбнулся Нишимура. — Я приму душ. Хочу… немного прийти в себя. Она не стала его отговаривать. Проследив за тем, как подросток скрылся за дверью небольшой комнатки, Сонхён встала и направилась к трём взрослым мужчинам на кухню. От одной только мысли, что она находилась в закрытом ограниченном помещении с четырьмя высокими, сильными и взрослыми представителями сильного пола, бросило в дрожь. Время так сильно меняло людей, оказывается. Она ни в жизнь бы раньше, до всего этого, не решилась бы подпускать к себе даже крохотного мальчишку-ребёнка, так как этот мир ей был чужд и непонятен, и единственным мужчиной в её жизни был брат. Даже не отец. А сейчас… разочарование во всех людях нахлынуло и зарыло её в снежных недрах лавины. Неужели она доверяла четверым мужчинам, один из которых насильно оторвал её от родных полтора месяца назад, второй ненавидел всех женщин мира и одновременно с этим носил длинный плащ священника, третий работал в сомнительном ночном баре и презирал иностранцев, а четвёртый был лишь глупым мальчишкой… с первого взгляда. И всё это — результат изнурительных полутора месяцев. — Что-то хочешь? Голодная? — спросил Хисын, промокший до нитки. Его чёрные волосы, уже влажные, а не пропитанные дождевой водой, были зачёсаны назад. Никто не решил садиться, потому что казалось, что если грязь с их тел коснётся чистой квартиры, то иллюзия гармонии моментально рухнет и вместо светлых апартаментов с красивым видом на реку появятся руины. Да, вид красив, теперь уж точно — все занавеси отодвинуты благодаря женским рукам, и теперь, сидя на кухне, можно разглядеть переливающуюся реку. — Я видела новости… — прошептала Сонхён неуверенно. — Всё очень ужасно, правда? — Да. Семеро погибли. Остальные выкарабкаются, — ответил Джей. Снова наступила неприятная тишина. Стукнул опустевший бокал, священник утёр ребром ладони одинокую каплю, не попавшую в рот и врезавшуюся в уголок губ. Новости никто включать не собирался, потому что все и без того обо всём знали, даже больше, чем нужно. Сонхён не смотрела на Джея совершенно, тупя взгляд в пол, оценивая облачённые в носки ноги Хисына. — А… эсперов удалось задержать, верно? — Нет, — ухмыльнулся Джеюн слишком омерзительно. Все посмотрели на него, не понимая. — Мы-то их закинули в участок, да только вы слышали лейтенанта? — Что думаешь об этом? — спросил Хисын, устремив взгляд на Чонсона, и тут впервые в жизни увидел ноту неуверенности во всегда серьёзном выражении лица. Он пожал плечами, вставая ровно и уходя куда-то. Проследив за ним, Ли только нахмурился и хотел было что-то сказать, как дверь ванной комнаты открылась и на свет вышел школьник, вытирая волосы полотенцем. — Я всё, — оповестил он. Сонхён обернулась. Рики был одет в только высушенные вещи, которые достал из корзины, стоящей на стиральной машине. Если бы была возможность прямо сейчас заглянуть в комнату, из которой он вышел, то догадки бы подтвердились — после него в корзине царил сущий бардак. — Нуна, ты… — Рики, ты обработал раны? — хмуро спросил хён. — Всё в порядке, — вмешалась Сонхён. — Всё будет в порядке.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
— Тс-с-с, больно… Ватка от волдыря отнялась, лёгкий прохладный ветерок обдул место, которое, по ощущениям, прижигали спиртом. Сонхён сидела на полу, подогнув ноги, возле её коленей лежала раскрытая пластмассовая коробка с лекарствами общего пользования, а перед её лицом неподвижно расположились ноги японца, к счастью, получившие гораздо менее серьёзные травмы, чем руки, шея и голова. Она реагировала на каждые шипение и скулёж, но не могла останавливаться надолго или вообще прекратить и только кидала виноватые взгляды на лицо парня; ресницы её дрожали всякий раз, когда зрачки внимательно следили за тем, как чистая кожа напитывалась оранжевым следом бетадина. Запах стоял совсем на любителя. — Теперь лицо, — она поднялась и села с краю, чуть подвинув колено Нишимуры. — Спасибо, что делаешь это для меня, — прошептал Рики, смотря исключительно в пол, пока нежная женская рука, вооружившись смоченной ваткой, точечно обрабатывала блестящие следы подпалённой кожи на шее, за ухом, на плечах. Стесняясь оголяться, Рики прижимал футболку к груди одной рукой и напрягался, стоило чужим пальцам случайно проехаться по голой коже. — Всё нормально. Мы же друзья. — Друзья… — повторил шёпотом Рики и улыбнулся. — Тогда зови меня Ни-ки. Для друзей я Ни-ки. — Хорошо, Ни-ки. — Знаешь, нуна, — снова начал он, что удивило Сонхён, но она только покорно кивнула, не решаясь затыкать его. В тишине сидеть было очень неловко, а так она открыта для всех его слов; самой от себя стало противно. В какой момент жизни её упёртость и агрессивность дали слабину и уступили место слабохарактерности? Пак заметила, что после произнесённых двух слов юноша замолчал. — Говори. Но желательно не слишком много, — постаралась шутливо сказать она, пускай выражение лица Рики оставляло желать лучшего. — Мне интересно, а как вы оказались в Сеуле с Сонхуном-хёном? Мне рассказывали, что до этого вы жили в каком-то другом городе, — произнося это, парень играл пальцами, пытаясь занять чем-то свободную руку. — Мы с братом и бабушкой уехали из Намъянджу, потому что оппа хотел здесь поступать в Сеульский Национальный и вдобавок говорил, чтобы я получила в Сеуле образование получше, чем в нашем городишке. Мы прожили тут три года, вот, и сейчас я тут. А что такое? — Ты скучаешь по дому? — Нишимура вдруг повернул к ней голову, совершенно рефлекторно, и посмотрел в глаза, в зеркало души. Ему необходима была правда. Только вот наученная опытом с Джеем девушка отвела взгляд, чувствуя расширившуюся неловкость между ними. Рука с ваткой замерла у линии челюсти. — Не знаю. Это сложный вопрос, Ни-ки. Почему ты спрашиваешь? Рики вздохнул и снова сел прямо. — Я скучаю. Продолжения не последовало, и Сонхён только растерянно кивнула, возвращаясь к делу. Большая часть волдырей на шее уже была дезинфицирована, оставалось заняться лицом и ушами: одно пострадало немного, а вот на другом у хряща взорвался волдырь и начал гноиться, пускай юноша промыл рану. Девушку от таких мыслей бросило в холод, по коже пробежали мурашки; наверное, ему было до жути больно ощущать, как вода барабанила по израненной коже, царапала и набивала ещё сильнее, заставляя мучиться… — Тебе рассказывали о том, как я попал сюда? — Нет, Ни-ки. Да и кто бы мне рассказал? — Сонхён усмехнулась, снова смочила ватку и приложила к нежной коже за ухом. Нишимура снова зашипел, и она перестала нажимать. — Извини. — Не переживай, ты хорошо справляешься. Я… хочу поделиться с тобой историей. Могу ведь? — Конечно, Ни-ки. Конечно.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Окаяма, 2016 год
Рики стал вторым ребёнком семьи Нишимура и первым мальчиком, которого ждали долго и терпеливо. С первых секунд своей жизни ребёнок подавал признаки большой активности, в годовалом возрасте постоянно тянулся изучать всё неизвестное, умудрялся подвергать себя опасности даже в самой безопасной комнате и тем не менее был самым светлым мальчишкой, которого только встречали люди. На детских площадках всегда именно он становился тем ребёнком, к которому тянулись остальные и звали играть, и его вечной проблемой было, в какую именно компанию ребятишек пойти. Жили Нишимуры в небогатом районе, засаженном деревьями, возле привокзальной площади Тоттори, откуда постоянно выходили люди, так что выползать на улицу и Рики, и его старшей сестре — Конон — было запрещено в одиночку. Нередко в Окаяме случались пропажи детей не только по причине хищений, но и по причине того, что сами маленькие негодники терялись или уходили куда-то, где было опасно. Да и в последние года власти потребовали усиления охраны, а также всех родителей настоятельно просили следить за детьми, ведь эсперов становилось всё больше, и их непредсказуемые способности были опасны для каждого человека, что уж говорить о безобидном ребёнке, который толком разговаривать не умел. И неудивительно, что дети слушали наказы — господин Нишимура был военным в отставке, его протезированная нога звучала для детей, словно гимн смерти, так что никто даже не думал ослушаться грозного и строгого отца. Был он консервативен и придерживался традиций, так что старшая дочь и жена обязаны были прислуживать им и обхаживать; Конон всегда участвовала в приготовлении еды, подавала отцу и младшему брату воду за столом, подавала угощения, а иногда, когда у господина было плохое настроение, они трапезничали отдельно. Рики воспитывали в строгости, в ещё большей, что его сестру-глупышку (мнение отца, который считал, что все женщины были глупы и наивны по своей природе), ведь он — мужчина, он должен нести огромный груз жизни на спине и быть сильным, ловким и умелым. Его подвергали тренировкам, тщательному учению, приходилось выполнять тяжёлый труд, но всё во благо, ведь всегда за кнутом следом шёл пряник. Собственно, возможно, именно по этой причине десятилетний Рики, которого впервые ударило током, побоялся смотреть родителям в глаза. Он решил, что это просто случайности, ведь ударить током могло кого угодно и когда угодно, ведь так? Всё изменилось в один день. Рики проснулся в обед, невзирая на десяток будильников, заведённых на восемь утра, и ни один из домочадцев не разбудил его, потому что отец всегда запрещал помогать утопающим. Если правило нарушалось одним из семьи, никто не должен помогать или прикрывать — никому не нужна медвежья услуга. А Нишимура проспал, потому что поздно уснул, зачитавшись запрещённой мангой, которую ему одолжил одноклассник. Выйдя из комнаты, он сразу получил порцию оскорблений в свой адрес. Сестра с матерью стояли на кухне и молчали, пока отец, держа в руке гладкую длинную палку, известную всем в доме, как предмет наказаний, не возвысился над ребёнком. Несколько ударов он получил по ногам и спине: за поздний подъём, за поздний сон, за чтение запрещённой литературы (на самом деле, просто история про «чара-хранителей») и нарушение общего режима. Его приставили в наказание заниматься женским делом — намыванием горы посуды, которая скопилась за утро. — Кровосос мелкий, я же специально тебе вчера сказал, чтобы встал пораньше, но нет, — бухтел отец, скрипя железной ногой при ходьбе и каждый раз, проходя мимо сына, толкая его рукой в плечо или всячески задевая. Мальчик только терпел, старательно мыл посуду и молчал. При следующем толчке его рука вздрогнула, посуда выскользнула из мокрых пальцев и упала в раковину с оглушительным звоном. — Бездарь, — тут же прилетело в затылок. — Ни черта не умеешь. Такое отношение злило. Рики не сдержался, сжал тарелку в руках, и внезапно телевизор выключился, как и лампы в коридоре, а Нишимура-младший почувствовал разряд в руку. Ток снова соприкоснулся с водой, но на этот раз перед глазами помутнело, и в отражении микроволновой печи мальчишка увидел себя с горящими белыми волосами и двумя чистыми белками вместо радужек и зрачков. Отец решил, что всё дело в щитке и его неисправности — за последнее время много раз вылетал. Рики же был уверен в другом. И тогда же он понял, что ему надо бежать. Его и сестринская спальни были раздельными, так что никто не смог помешать ему собрать вещи первой необходимости в маленький школьный рюкзачок, и, пока отец разбирался с щитком на заднем дворе, а мама сортировала бельё в ванной комнате, он выбежал на улицу и сломя голову направился куда глаза глядят. Это был самый настоящий побег. Без телефона, без карты — да и откуда они у десятилетнего ребёнка? Он просто бежал, самонадеянно желая, чтобы все его проблемы решились сами собой. Несясь по улицам и едва не сбивая с ног прохожих, он думал о том, как, наверное, классно иметь понимающих родителей; он видел многих взрослых, видел многие семьи с другими устоями — да даже друзья родителей, их полная противоположность, были ему милее и роднее, чем кровные отец и мать. Рики бежал по улицам сначала знакомым, пробежал мимо младшей школы, в которую ходил, и убежал совсем далеко. Он бежал, роняя слёзы и от чувств, и от задувающего в глаза ветра, и остановился передохнуть только возле храма, расположенного совсем рядом с водой. Это было красивое место, которого он раньше никогда не видел, и Рики, налетев на ограждение, посмотрел вниз, на дорожку, пролегающую на берегу озера. Перелез, спустился по крутому склону из брусчатки, встал уверенно на ноги и больше не смог держаться. Упал. Сел. Ноги дрожали, как и сердце в груди. Теперь он был неизвестно где. «Почему я?» — эхом отдалось в его маленькой юной голове, и единственным спасением стала игрушка-робот, которую он прихватил с собой, как самое дорогое, что у него было. Рики знал, что он эспер. Он тот, из-за кого ужесточили охрану; тот, кого боялись и кого презирали. Ему не было места среди людей, не было места в семье обычных японцев, в теле которых ни грамма отклонений. Он как-то пробовал экспериментировать с маленьким телевизором в своей комнате. Когда тот работал, Рики пытался концентрироваться на изъятии тока в себя, думал о том, как электричество щекотало ему нервы и бегало по нему, словно по проводкам. И у него получалось — он слышал, как при соприкосновении с телевизором трещал ток, видел, как экран давал сбой, а сам чувствовал внутри себя щекочущее, мягкое и тёплое чувство. Но не настолько тёплое, чтобы согреть его сейчас. Даже майское солнце не было способно даровать ему то тепло, в котором он нуждался. Рики, обняв робота, поднял руку и пошевелил пальцами. Между фалангами проскочили паучьи лапки тока. Он всё ещё был внутри. — Эй, мальчик, — послышался голос со стороны. — Потерялся? Нишимура отреагировать не успел. Мощный неприятный запах ударил в нос, весь мир погряз в сплошной темноте. Стало клонить в сон.Неизвестно, 2016 год
Мальчик очнулся от желания закашлять; во рту было отвратительно сухо и противно, словно он не пил уже сотню лет. Всё тело ломило от боли, а ещё его сильно штормило, будто бы голова кружилась, но за свои десять лет он ещё никогда не чувствовал такой сильной мути. Пол под ним шёл ходуном, сам он покачивался, и всё это было похоже на волны. Вокруг была сплошная темнота, ни одного источника света, и к этому даже привыкнуть было нельзя — настолько темно, что не видно ни зги. Нишимура попробовал воспользоваться током, всё ещё хранящимся внутри, и образовал крохотный шарик — назвать шаровой молнией это нельзя, потому что больно она маленькая и безобидная, но света от неё было достаточно, чтобы увидеть окружение. Множество, просто полчище детей и подростков, спящих на полу, и лишь некоторые сидели у стен и обратили на него внимание. Все вещи валялись не разбери как, но Рики повезло, что его рюкзак и маленького робота положили рядом, под бок. — Проснулся? — послышался знакомый японский. Рики выдохнул, и лёгкие от этого болезненно сжались. Больше дышать он не смог. — Где я? — В море, мальчик. Ты в открытом море.Архипелаг Чжоушань, 2016 год
У Рики был один друг, с которым он общался тогда, когда надзиратели не видели. Они вместе проводили время перед сном, потому что жили в одной комнате (всего их там было человек тридцать), работать старались рядом, и спустя месяц привыкания к новому ритму жизни Нишимура подумал, что сможет выбраться отсюда. Они начали строить с другом план. Ночью сбежать, перебраться в другой город и искать помощи там, обращаться в полицию и просить о депортации на родину (они слышали об этом от старших ребят). Спустя три месяца подготовки, терпя унижение и боль, иногда не справляясь с обязанностями, они стали сильнее и возмужали для того, чтобы сбежать. Однако побег пресекли. Выбор упал в сторону друга Рики, и его избили до полусмерти; однако так считалось только сначала. В течение нескольких часов мальчик умер от разрыва органов прямо в своей кровати. И Рики остался один. Когда он понял, чтобы даже факт смерти не принесёт возможности сбежать и никакая полиция не придёт в рабский уголок, он просто смирился. Смирился на долгие два года насильственного труда и унижения.Архипелаг Чжоушань, 2018 год
В Китае распространилась эпидемия кори, которая сносила множества людей и уносила их жизни. В городах объявляли масочный режим, он же распространялся и на рабов, однако независимо от этого Рики, уже двенадцатилетний парень, вытянувшийся и загоревший на солнце во время уличной работы, наблюдал за своими братьями и сёстрами по несчастью, то и дело замечая в некоторые дни, как кому-то особенно плохо. Ловко расправляясь со сбором предметов или посылок, работая в помещении, похожем на цех, Нишимура часто разглядывал всех вокруг. Он знал почти всех в лицо, новеньких старался тоже запоминать, потому что в лагере у всех были авторитет, репутация и привилегии. Передачки, запрещёнка, карманные деньги, сладости и всё остальное — как в настоящей тюрьме. Некоторым становилось плохо прямо за работой. Они падали без сознания, не могли держаться на ногах, роняли хрупкие стеклянные вещи из рук. С тем, у кого Рики замечал ранние признаки кори — чесотка глаз, сыпь, обезвоженность, — он больше не контактировал и пичкал себя всевозможными лекарствами, чтобы не заразиться. Болели многие. Но Нишимуре удалось избежать этого, и то ли болезнь не могла прижиться из-за частиц внутри него, то ли он просто был предусмотрительным везунчиком, но к знаменательному дню побега Рики мог похвастаться тем, что переболел всего один раз, и было это в первую неделю нахождения здесь — после долгого заплыва по морю его хватила простуда. Сбежал Рики ночью и один. Он не взял с собой ничего, только маску для лица. Это была идеальная возможность: последние охранники, что патрулировали в ночное время лагерь, слегли с корью. Уносящая жизни болячка парадоксально спасла жизнь двенадцатилетнему мальчику, повзрослевшему слишком рано и неправильными путями. Он снова бежал. Чувствуя в волосах ветер, а в глазах слёзы, Рики вновь чувствовал себя так же, как и тогда, в Окаяме, когда сбегал от родителей, поссорившись с ними из-за ерунды. Он обязан вернуться домой! Обязан! Нишимура держал путь куда-то. Просто куда-то. Но с архипелага уйти было непросто. Выход был один — пропускной пункт, и его охраняли множество людей, так что Нишимура решил действовать по-другому и сразу направился в сторону порта. Он просто затаится в одном из суден, снова окуная себя в морской кошмар, и приплывёт хоть куда-нибудь. И даже если его найдут посреди пути, его не выкинут за борт; ему повезло, что он с пиратами жил в разное время. Забраться на корабль с провизией оказалось не так сложно. Он спрятался между ящиков, благо было тепло, и стал дожидаться, когда преспокойный транспорт пойдёт качаться по волнам. Это произошло ближе к ночи, когда мальчишка задремал, уставший от бега и трудной жизни. Его действительно не нашли; ещё бы, был завален ящиками с принадлежностями корабля: вёдра, швабры, моющие средства, какие-то вещи и форма. Слушая разговоры работников, он забился посильнее в угол и решил снова задремать, не зная о том, что о его присутствии прознала ещё в начале пути вся команда.Тэан, 2018 год
Когда разговоры переросли в крики, а провизию стали потихоньку выгружать, Рики проснулся. Солнце припекало, речь стала неразборчивой, неизвестной, и мальчик смотрел в окно на плескающееся море, слушал кряканье чаек и мелодичную речь иностранцев. Пора бежать. Он пробрался через чёрный ход, миновал с успехом всех работников и ушёл далеко, снимая со вспотевшего лица маску и наконец-то вдыхая полной грудью. Нишимура поднялся наверх от берега, ближе к лесному массиву, и обернулся уже наверху, смотря на бескрайний простор свободного моря. Такого же свободного, как и он. Встретился взглядом с одним из мужчин на палубе и почувствовал жар в теле. Его увидели. Срочно нужно бежать. Неизвестный помахал ему рукой раньше, чем страх полностью поглотил душу Нишимуры, и он недоверчиво прищурился, всё же выбирая вариант с бегством — его стиль. Но сутки без еды и воды дали о себе знать. Ещё примерно столько же он блуждал сначала по лесу, а потом по полю, прерываясь только на отдых для ног. Людей избегал максимально, хотя сам не знал, куда шёл. Ему нужен был человек, это истина, однако каждый встречный казался злейшим врагом, который мог поймать за шкирку, прошипеть что-то на свистящим китайском и швырнуть его в телегу, которая увезёт обратно в лагерь. Ну уж нет. Однако ближе к ночи Рики совсем потерял силы и просто рухнул без сознания прямо в поле. Перед тем, как закрыть глаза и прижаться щекой к рыхлой земле, он подумал: «неужели это всё?»≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
— И что? — Сонхён вскинула брови, когда Ни-ки замолчал. Она уже как полчаса не обрабатывала его травмы, а просто ошарашенно слушала историю тонсена, совершенно не понимая, как в таком юном теле помещалось столько боли. — Дальше-то что? Как ты из Тэана в Сеул попал? — Меня военные нашли. В поле. Ну, как мне рассказывали, сам-то я не помню. Меня нашли военные и отправили в больницу, а там узнали, что я эспер, ну и… в общем, фонду удалось меня отследить по запросу, сделанному полицией. Босс, наверное, или Джей-хён. За мной приехали Хисын-хён и Джейк-хён. Он тогда был на испытательном сроке как раз, — неловко улыбнулся Нишимура. — Ну, я про Джейка-хёна, если что. — Я… даже и подумать не могла, — прошептала Сонхён. — А как ты… — Всё в порядке, нуна, — улыбнулся Нишимура. — Но я скучаю по родителям. И не хочу говорить об этом Хисыну-хёну. Он расстроится. — Эй, мелюзга, — дверь в комнату открылась, и на пороге предстал Джеюн. Уже переодетый в вещи хозяина дома, с открытыми руками, потому что некто из двоих поумнее настоял на заживляющей мази. Фиолетово-чёрная молния простиралась от кисти по руке, и Сонхён завороженно, с испугом уставилась на рисунок. Ветвь с тонкими щупальцами-когтями на концах будто вгрызалась в шею. — Ужин подан. У вас пять минут. Рики усмехнулся, когда Джейк вышел. — Что смешного? — Джейк всегда заботится о детях. Он никогда не обижал детей… — Хочешь сказать, что мы дети? — Да, — улыбнулся Нишимура, но улыбка его была грустной, словно он потерял весь мир. — И мне жаль, что я навредил тому, кто защищает меня.