Намъянджу, 2000 год
Горный ветер спускался по витиеватым разбитым тропинкам, гонял крохотные камни и скидывал их с крутого склона. Спускался в самую низину и волновал длинные цветущие рисовые поля, забирался под рубашки рабочих и развевал их потрёпанные и склеенные потом волосы. Семилетний ребёнок бежал с корзинкой грибов, ёжился от утренней влажной прохлады, оставившей на растениях капли росы. Позади важно шёл отец, держа в мешке тушки несчастных зайцев, которыми завтра они полакомятся на празднике. — Папа, а мы пойдём ловить крабов? — Хисын-и, потерпи немного. Крабов лучше ловить к ночи, чтобы они не испортились к завтрашнему дню, — с улыбкой произнёс мужчина, увидев на лице малолетнего сына смесь радости и горести. Нетерпеливый характер Хисына не позволял ему сидеть на одном месте больше пяти минут, а любознательность всегда завлекала его в самые неожиданные неприятности. Родители временами слишком беспокоились за него и всюду сновали по пятам, чтобы их ребёнок — не дай господь! — не провалился ни в какую канаву или не был покусан роем пчёл. Город уже готовился к бесконечным листопадам: осень не щадила листья, они багровели и рыжели, совсем скоро собираясь отрываться от ветвей. Осень была самой любимой порой у ребёнка, потому что он, как и все дети в мире, просто обожал самый главный праздник в году — свой день рождения. — Хисын-и, застегни куртку, на улице не так жарко, чтобы ты бегал раздетый. — А мне не холодно-о, — пропел ребёнок, показывая папе язык и убегая от его твёрдой руки, резвой мышью проносясь по крутой тропинке прямиком ко входу обратно в город, минуя толпы туристов. Гора Сураксан была одной из главных достопримечательностей их города, так что неудивительно, что так много корейцев из других городков и мегаполисов, а также туристов хотели посмотреть это чудо природы поближе, сфотографироваться у деревьев, всё ещё красивых, расположенных на вершине возле смотровых площадок. Ли Джумин, один из главных смотрителей здесь, сегодня был свободен от работы, как и завтра, ведь не присутствовать на дне рождения собственного сына — абсолютное кощунство. В принципе, только по причине работы именно здесь ему позволялась официально собирать дары горных лесов и истреблять раз в год немного дичи. — Папа, а тётя приедет завтра? — спросил мальчик, когда отец подошёл к выходу. Доселе расслабленный вид отца сменился напряжением, а во взгляде промелькнула сталь, о которую Хисын всегда очень боялся порезаться. — Нет. Хисын, я уже говорил тебе много раз, чтобы ты прекратил спрашивать о ней. Разве я говорю на языке, которого ты не понимаешь? — Ну… — Ли моментально расстроился и подумал, что стоило надавить на жалость для того, чтобы получить желаемое. Он знал: родители не могли устоять перед слезливыми просьбами единственного ребёнка. — Хотя бы один звоночек? Я так соскучился по ней. Джумин проклинал тот день, когда Рё Минджи заявилась в их дом, словно торнадо, и разрушила семейный покой. Эта женщина была весела, её волосы всегда были похожи на крохотные молнии, и спокойная размеренная жизнь с её присутствием просто была невозможна. Минджи всегда стремилась добавить праздника, всегда разрешала детям слишком много, а их родителям — слишком мало. Она была ребячливой, но это помогало находить ей общий язык с детьми; уж они-то её просто обожали. Но его сын обожал её больше всего, потому что она была его дорогой тётушкой, которая могла смело и без разрешения влезть в пасть дракону (читать: в дом семьи Ли). Она была сестрой его жены, милой Рё Сенджи. Тихой, рассудительной и уравновешенной женщины с его красивыми длинными волосами и её любовью к работе по саду. Растения всегда были её страстью, и именно к заботе и уходу за ними она приучала своего сына с первых годов его жизни. Неусидчивость мальчика компенсировали его любовь помогать родным, так что тем, кто таскал бутылки с водой и пересаживал саженцы и цветы, был именно маленький Хисын. Когда он пошёл в школу, энергии поубавилось, потому что её он всю выплёскивал с одноклассниками и друзьями. Тётушка Минджи перестала быть гостем их дома тогда, когда мальчик пошёл в детский сад, ведь её терпели исключительно потому, что её энергичность помогала им справляться с нравом мальчишки. Как только тётушка перестала не только приходить, но и звонить (что произошло после его похода в школу), Хисын каждые праздники был сам не свой и больше не ощущал радости от торжества, несмотря на кучу подарков и гостей. Ему всегда хотелось снова увидеть тётю, но каждый раз его просьбы становились проигнорированными. Что произошло, собственно, и в канун восьмилетия. — Пап, ну пожалуйста! — он терпел молчание весь путь домой, но когда отец отворил входную дверь, то остановился на крыльце и швырнул корзинку с грибами. Они вылетели на дощатый пол и разъехались полумесяцем в разные стороны. — Я хочу увидеть тётю! Почему вы её так ненавидите? Папа! — Хисын, я уже тебе достаточно сказал об этом. Подними всё и заходи в дом. — Нет! Сам поднимай! Хисын почувствовал, как задрожали его губы и из глаз вытекли тёплые слёзы, слишком быстрые, чтобы была возможность вытереть их без следа. Мужчина не успел среагировать и сказать что-то успокаивающее, потому что Хисын сорвался с места, сбежал по ступеням и выбежал за ворота, и только поверх забора Джумин сумел увидеть тонкую фигуру сына, убегающую по асфальтированной дороге в сторону площади; красный тигр на спине его ветровки маячил огнём. — Иди и ищи его, Джумин. Ты прекрасно знаешь, что он спрашивает о моей сестре каждый раз. Неужели сложно было отказать ему мягче? — отчитала мужа Сенджи. Она забрала из его рук мешок с кроликами и хмуро посмотрела через плечо, на улицу. — Ищи его теперь. Без Хисына не смей возвращаться. В последнее время его побеги стали неразрывной частью жизни. После того, как он снова пошёл в школу после каникул в августе, ссоры с родителями стали едва ли не каждодневным занятием. Он каждый раз сбегал от них на центральную площадь Намъянджу к оптовому рынку, потому что там работала бабушка, у которой они часто покупали рыбу, когда не желали идти рыбачить самостоятельно. В этот раз он тоже пошёл именно туда. Рынок был небольшим, пахло горячим рыбным тестом. Хисын прошмыгнул среди толпы и выскользнул прямиком к палатке бабушки, всегда заваривающей рамён, когда он приходил. И этот раз не станет исключением. — Хисын-а, ты снова пришёл, — бабушка сразу встала и уступила свой стульчик мальчишке, на котором и лица не было. Весь его вид кричал о том, что он один в этом мире. Она решила ни о чём не спрашивать. Пока никаких покупателей на горизонте не видать, она достала из-под стойки пачку рамёна и поставила маленькую кастрюльку на переносную плиту, наполняя её наполовину водой. Наступила необычная тишина, которая не была свойственна ребёнку. Да, они с ним части виделись в последнее время, и он всегда рассказывал, как его ругали или отчитывали, рассказывал об ограничениях и банальном «папе не понравилось, что я получил замечание в школе». Но в этот раз всё было сложнее, глубже. Женщина присела на табурет и стала с тоской рассматривать хрупкое создание: он едва болтал ножкой, резко отпинывая от себя, лежал лицом на сложенных руках. Его маленькая ладошка взялась за полотенце и сжимала, мяла пальцами. Волосы взлохматились, и она аккуратно пригладила на макушке, отчего мальчишка вздрогнул и перестал болтать ногой. — Хисын-и, — позвала она и добавила в кипящую воду лапшу. Шуршащий пакет привлёк внимание ребёнка, и он слегка отнял голову от рук, показывая чернеющие от горя глаза. Они были полны слёз, а длинные ресницы слиплись. Когда она взяла пакет с овощной добавкой, он протянул руку в протестующем знаке. Старушка улыбнулась. — Я знала. Хотела, чтобы ты посмотрел на меня. Как ты, Сын-и? Что случилось? Хисын покривил губами. Его маленькой душе было тягостно рассказывать о том, что произошло только что, о том, что происходит уже много лет к ряду. Но от осознания, что больше поделиться не с кем, ему стало до того плохо, что в узкой грудной клетке зародился неприятный давящий клубок. Горло стало терзать от новой порции слёз. — У меня завтра день рождения… — Так это же прекрасно, Сын-и. — Я… — Ли утёр рукой лицо и вздрогнул, будто от холода. — Я хотел, ч-чтобы приехала моя тётя… а папа… мама… они ненавидят её… — ребёнок опустил голову вновь, пряча заплаканное лицо, и уже после этого послышалось приглушённое, заблокированное слоем одежды: — Наверное, они ненавидят и меня… если я её люблю… — Ох, Сын-и, — бабушка оставила рамён вариться и села рядом, приобнимая мальчишку, годящегося ей во внуки, за плечи. — Это не всегда связано. Вот у тебя в школе есть те, кто тебе не нравятся? Одноклассники или учителя. Хисын прекратил всхлипывать; кажется, задумался. Женщина ласково погладила его по спине, чувствуя выпирающий позвоночник. Через какое-то время мальчик прокашлялся и убрал случайно смоченные слезами волосы чёлки. — Есть одна девочка, она постоянно кидает в меня бумажки… — Тебе она нравится? — Нет, — сразу отрезал мальчик и вскочил, ровно садясь. В глазах бабушки, наполненных искренним интересом, он увидел самого себя, красного и мокрого. Нижняя губа сразу выпятилась. — Она же задирает меня! Она мне не нравится. — Наверное, твоя тётя поступила с твоими родителями так же, как и эта девочка. Может, и она кидалась в них бумажками? — улыбнулась госпожа. — Ты бы хотел, чтобы твои друзья или кто-то ещё общался с ней? С твоей одноклассницей? Хисын задумался и опустил взгляд, а его рука упала на ногу бабушки. От переживаний он царапал ногтем большого пальца остальные. — Наверное, нет. Она же плохая. — Твои родители думают так же. Понимаешь? Хисын снова надулся. Однако кивнул и поднял большие блестящие глаза. — Но почему? Что такого сделала тётушка Минджи? — Этого я уже не знаю. Попробуй спросить у родителей, — улыбнулась она. — А теперь давай поешь. Думаю, твой папа скоро придёт.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Хисын тихо приоткрыл дверь комнаты. Двое подростков сидели на кровати близко друг к другу, свет был приглушён, и, кажется, они настолько были увлечены разговором, что не обратили внимания даже на приоткрывшуюся дверь. Он сразу закрыл её с облегчением и пошёл на кухню, пребывая в своих мыслях и даже не слушая, о каком плане действий рассказывал Джей. Всегда его самой главной заботой был именно Рики, не кто иной. А сейчас его мальчик — точнее, уже взрослый шестнадцатилетний юноша — сидел в одной комнате с ровесницей и так заинтересованно болтал, что не замечал окружающего мира. Рики. Его Рики, который, попав в Сеул, боялся отпустить его руку первые сутки, пока снова не уснул от недостатка сил. Это было очень странно. Непривычно. Хисын покачал головой. Он много раз думал об этом, но даже сейчас он всё ещё не мог поверить, как превратился из маленького ребёнка, дерущегося с девочками из класса, в тридцатилетнего мужчину с заботой в виде подростка, нуждающегося не только в отцовской любви, но и во внимании милых девушек. От мыслей его отвлекла приехавшая под нос чашка густого кофе. — Хисын, ты чуть не приложился о стол, — произнёс Джей, стоя точно с такой же чашкой в руке, возвышаясь над ним. Все они уже приняли душ и закинули вещи стираться. Казалось, девять килограмм в стиральной машине набрали только одни священные лохмотья Джейка. Хисын глупо кивнул и прикоснулся к обжигающе горячему кофе, даже не подумав о том, что его могли сварить только что. Джейк сидел напротив, уткнув кулак в висок, и смотрел на Хисына в упор. На его лбу собрались складки. — Что-то не так? — О чём думаешь? — Чонсон тоже решил сесть, пускай его стул, в отличие от их, был барным. — Я тут план рассказываю. — Да какой план, Чонсон? Какой план? — Хисын вынул из кармана металлическую карту и швырнул на стол. Никому из них не было надобности доставать свои собственные, так что без слов было ясно, кому именно она принадлежала. — У нас всё рушится. Босс исчезла, Сонхун вместе с ней. Намдэмун весь в огне — кстати, нам придётся разбираться с этим и восстанавливать его, — а полиция коррумпирована. У Джейка повреждена рука, у Ники почти всё тело в ожогах. И вместо со всем этим ты говоришь, что обсуждаешь… план? Какой, чёрт возьми, план? — Я заместитель босса, Хисын, — строго высек Чонсон. Его брови привычно сдвинулись. — Это моя обязанность… — Хватит, Джей. Просто хватит! Ты сам веришь в то, что несёшь? Да как ты… Грохот. Джей и Хисын сразу прекратили спорить и посмотрели на рухнувшего Джейка. Он упал на пол и потянул за собой стул, на котором сидел, а чашка с новой порцией виски осталась нетронутой на столе. Мужчины моментально вскочили и подошли к нему, сразу переворачивая друга — друга? просто коллегу! — на спину, лицом к свету. Он не был мертвенно-бледен, наоборот, его кожа покрылась красными пятнами, и большое их количество скопилось на ключицах и шее. Они замечали их наличие и раньше, например, когда он вышел из ванной, но смахивали это просто на реакцию организма на перепад температуры. — Ты знаешь, что это? — стараясь обходиться без паники, спросил Хисын. Подложил под голову потерявшего сознание полотенце, свернув его в несколько раз, проверил пульс, дыхание, прощупал грудную клетку и шею, проверил рефлексы глаз. Джей понимал, что это что-то знакомое. Определённо. Вещь крутилась на языке. Чонсон был в полнейшем ужасе от самого себя, потому что снова осознал — на этот раз уж определённо точно, — что он не помнил. Просто не помнил этого. Будто из головы вылетело, в самом деле! Но такого же не может быть! — Джей? — Нужно звонить в скорую.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Намъянджу, 2000 год
День рождения. Восемь лет. Любой праздник в радость ребёнку, если во время него происходило то, о чём именинник грезил. Однако Хисын не рад уже второму своему дню рождения. Точнее будет сказать, он рад, но не в полную силу, ведь это всё классно: подарки, любвеобильные родственники, много комплиментов и любимая вкусная еда — однако большего всего хотелось увидеть её. Именно ту самую, которая, он знал, больше не переступит порог их дома. И даже сидя во главе обеденного стола, заваленного блюдами и сладостями, общаясь с одноклассниками и друзьями, Хисын не мог ощутить пик детского счастья. Когда он потянулся за конфетой, лежащей в корзинке, свет на кухне выключился, а затем из коридора послышалось пение. Сердце Хисын задрожало. Это она?! Неужели его главным подарком на день рождения будет именно его родная душа? Из тёмного коридора показались длинные худые руки, держащие маленький тортик, которого хватит на нескольких детей, любящих сладкое. Следом он увидел маму, затем отца и бабушек с дедушками. Бегая глазами по родственникам, он всё надеялся увидеть среди них резвые кудри, большие открытые глаза и улыбку с блестящим блеском на губах. Но нет. Его сердце разбилось. — С днём рождения, Хисын, — мама поставила тарелку с тортом перед сыном. В него была воткнута свечка с цифрой восемь, горящая трепетно и плавно. Она дёргалась, когда мальчик дышал. — Загадывай желание. Это произошло быстро. Хисын уже знал своё желание, и он задул, что есть силы, справляясь со слезами, уже стоящими в глазах и прячущимися в ресницах. Как только огонь потух, а свет на кухне ещё не успел включиться, входная дверь распахнулась. Дети напугались; неожиданный поток ветра вошёл в дом. А следом за ним — высокая женщина, ростом практически с Сенджи, с распущенными завитыми волнами, выкрашенными в светлый русый; её летнее молочное платье в крохотный цветочек было ниже середины колена, сапоги на каблучках доходили до колен. Вся она была взвинченная, словно взбитые сливки. Хисын заплакал, вытирая слёзы с лица. — Тётя! Он слез со стула и побежал к тётушке, чтобы обнять и повиснуть на ней. Джумин и Сенджи переглянулись между собой, хмурясь; никто из них не приглашал родственницу на праздник жизни. — Привет, мой маленький! У меня для тебя есть… Хисын-и? — тётушка вдруг заметила, как Хисын испугался, повернувшись за спину, и она уже подумала, что он боялся родителей, но он смотрел не на них. Он смотрел куда-то вдоль коридора, и, когда женщина подняла глаза, она испугалась сильнее его, потому что ничего не увидела. — Хисын? — Это… это… — Ли сжал в руках запястье Минджи, и, когда увиденное им шелохнулось и задвигалось, он заплакал сильнее и сорвался с места, убегая в комнату. Наступило напряжённое молчание. Кажется, все понимали, что день рождения был испорчен, и даже дети перестали переговариваться между собой, внимая тяжёлой атмосфере. Сенджи тяжело вздохнула, шепнула что-то на ухо мужу и подошла к сестре, забирая у неё подарок. Её голос всё так же продолжал шептать: — Довольна тем, что приехала? Ты испортила нам весь праздник. — Онни, ты не понимаешь, — её глаза были полны ужаса. Сестра решила не обращать на это внимания. У неё было лишь одно желание — спровадить гостью и отправить ближайшим рейсом обратно в Сеул. — Давай выйдем и поговорим. — Нет, онни, — Минджи заметила, как зять отправился вслед за ребёнком в комнату, и дёрнулась, но крепкая рука старшей сестры сдерживала её от любого шага. Захотела вырвать руку и не получилось. Пока старшие родственники развлекали детей, привлекая их внимание, сестра прижала её к двери — в тени коридора никто этого не видел — и приблизилась. — Я, кажется, выражаюсь предельно ясно. Ты уже взрослая девка, почему ты не можешь понять очевидного? Сколько раз мы просили тебя не приезжать? Оставь нашего Хисына в покое. Нам дурная кровь не нужна. Уходи. Уходи, Минджи, пока я… — она стиснула челюсть. Сенджи было больно разговаривать таким образом со своей родной сестрой, потому что они одной крови, они должны друг другу помогать всегда, они… Сенджи грубо вжала младшую в дверь. — Уходи. Прямо сейчас. — Ничего, — Минджи сдерживала слёзы. Она увела взгляд и покачала головой, жуя нижнюю губу. — Ничего. Ты ещё поймёшь, что я пыталась сказать тебе, — её взгляд ещё раз обвёл коридор, словно она пыталась увидеть кого-то. Расценив это послание совершенно по-иному, онни только рассердилась сильнее, и гостья решила ретироваться. Вышла и закрыла за собой дверь, позволяя слезам стечь на прохладном октябрьском воздухе под покровом ночи. Сенджи тяжело вздохнула и провернула защёлку. Да, её сестра обладала некоторыми преимуществами, но даже она не имела возможности проходить через двери. Женщина наконец-то смогла чуть расслабиться и пойти к сыну. Джумин ещё не появился с ним, значит, всё слишком плохо. В комнате всё ещё было темно, и женщина потянулась к выключателю, чтобы озарить помещение светом и найти с большей лёгкостью родных, но вдруг услышала свистящий говор мужа: — Не включай. Рука Сенджи дрогнула. Она тихо зашла в комнату, закрывая за собой дверь, чтобы оставить вокруг относительную тишину. Когда глаза привыкли к темноте, она увидела силуэт мужа возле большого платяного шкафа с едва приоткрытой дверцей. Ничего не понимая, она подошла и села рядом, заглядывая. Хисын дрожал, сидя в углу, и в ужасе смотрел на них, укрываясь найденной простынёй до подбородка. — Хисын-и? — Мам… — отец тоже встрепенулся; видимо, ребёнок не говорил совершенно ничего, кроме как просьбу не включать свет. — Ты говорила, что бабушка Ёдо… отправилась на небо? — Да, милый, — нежила она. — Тогда почему я вижу её? — голос сорвался.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Карета скорой помощь отъехала от дома с оглушающей сиреной. Оба подростка умостились у окна, тесно прижимаясь друг к другу, лишь бы всё было видно. Джей отправился вместе с Джейком, но пробудет в больнице до тех пор, пока не приедет ответственный за служителей монастыря Святой Отец. Хисын решил остаться с детьми дома, чтобы проследить за ними и не дать впасть в отчаянное состояние. Нишимура с самого инцидента выглядел паршиво и беспокоился о самочувствии хёна, а теперь он и вовсе сник, а блеск в глазах, появившийся во время разговоров с девушкой, пропал, словно его никогда и не было. — Ребят, давайте поедим. Хотите рамён? — попробовал Хисын разбито. К нему повернулась едва только Сонхён. Её сопереживающий вид отчётливо давал понять, что сейчас её волновало состояние друга, его чувство вины. Наверняка он думал, что именно из-за него приехала скорая помощь. Она попыталась донести эту мысль до мужчины, скользнула говорящим взглядом по отстранённому профилю японца и сделала короткий шажок в сторону. Хисын понял. — Рики, это не твоя вина. Джейк… — А чья, хён? — не выдержал Нишимура, и в отражении окна было заметно, как юноша тут же поджал губы, жалея о том, что вырвалось из его уст. Хисын подошёл и положил ладонь на плечо, сверившись с одобряющим выражением лица девушки. — Врачи сказали, что есть подозрения на проблемы с сердцем. Это у него давно развивается, ты здесь точно не виноват. Заодно ему помогут и с рукой. Рики, разве это плохо, что теперь он в больнице? Именно там ему смогут качественно помочь, — мягко произнёс Хисын, пародируя манеры матери, когда она разговаривала с ним. Ему кое-как удалось оторвать подростка от окна и приобнять, погладив по голове. Плечи Рики задрожали. Послышался всхлип. Сонхён растерянно забегала глазами по кухне, опасаясь, что она здесь оказалась лишней. Вспомнив о предложении Хисына, она решила побыть полезной хотя бы сейчас. — Я могу сделать рамён. — Два. Рики… — прошептал Хисын, прижимаясь щекой к макушке подростка. — Ему нельзя. Юноша пробурчал что-то невнятное, но, поняв, что его совсем не расслышали, перестал утыкаться носом и ртом в футболку хёна и поднял голову, кладя подбородок на плечо. Мокрый взгляд гладил дощатый пол, избегая контакта. — Овощной есть… от него мне не плохо. — Хорошо, Ни-ки, — она упорхнула к плите. Через полчаса всё более-менее устаканилось. Нишимура умылся под присмотром старшего, наконец-то сумел немного отпустить ситуацию и поверить в то, что Джейк-хён попал в отделение не из-за него. Он даже снова разговорился с Сонхён; нужно отдать ей должное, она умела завлечь человека, если ей это было нужно. Очень важное качество, которого был лишён её старший брат. Пока подростки разговаривали, а после вместе занимались готовкой, толкая друг друга бёдрами и пихая локтями, Хисын стоял напротив полки с иконами в прихожей. Точно такие же стояли когда-то и у него дома. Он не помнил, как так произошло, что его восьмилетие стало переломным моментом в жизни, и весь тот год был очень смазан, словно кто-то пытался спрятать от него всё происходящее тогда. Ли смотрел на большую икону богоматери, светлую и яркую, с маленькой запиской, подписанной каллиграфически: «Удачи в начинаниях, праведник Шим :)» Хисын помнил, что после того инцидента не прошло много времени, как он переехал к тёте. И связь с родителями разорвалась. Только будучи подростком он понял, почему его оторвали от близких кровных родственников… его даже не отрывали, на самом-то деле. Узнав, что их единственный сын перенял отвратительное наследие своей тётушки, они посчитали, что его «изгнание» станет лучшим вариантом. Перед его глазами всё ещё стояло полупрозрачное тело покойной бабушки; он не был уверен, были ли какие-то ещё хранители или духи в доме, но её безжизненных глаз и холода ему хватило для того, чтобы напугаться до смерти. На следующий день, успокоившись, он получил звонок от тёти и узнал, что она всю свою жизнь общалась с духами, это был её дар свыше. А Хисын, видимо, умел забирать чужие дары себе. Сейчас он уже понимал, что его родители просто боялись эсперов и всего, что было связано с магией. Но он всё ещё не мог объяснить эту истину маленькому восьмилетнему мальчику внутри себя, который плакал, сидя в поезде рейса «Намъянджу — Инчхон». Если он давно простил и всё осознал, то ребёнок не мог. И когда Хисын видел, как его Рики плакал или расстраивался, он ощущал обязанность сделать всё возможное, чтобы это прекратилось. Гордость была забита в дальний угол. Теперь нет предвзятости к Сонхён, что кружилась вокруг, пытаясь развеселить. Он многие взгляды пересмотрел после того, как к ним в фонд появился юноша по имени Пак Сонхун. Хисын вошёл на кухню и взял в руки карту. Нажал на кнопку. Голубое свечение. Ничего. Сонхён рассмеялась, когда Рики неуклюже рассыпал семечки кунжута на столешницу. Она ещё не знала, что её брат пропал без вести. — Аджосси, вы будете с сыром? Он встретился с её искренне весёлыми глазами. На щеках девушки были едва видные ямочки, концы волос светились, а родинка на переносице переливалась, как ледяной алмаз. — Спрашиваешь? Не забудь яйцо.