Проснись, у нас мало времени, Невинный ребенок вырос так быстро, Теперь я разбужу это трусливое общество, Поделюсь с ним своей историей, Я не позволю им делать ставки на мою жизнь, Жизнь ни на что нельзя променять.
≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Намъянджу
24 декабря 2022 год 1 день до кровавой луны
Большой кусок говядины с белыми прожилками, похожими на мрамор, плюхнулся на железные весы. Женщина в перчатках с усилием нажимала на старые кнопки, вбивая код продукта, пока покупательница рассматривала красивый новенький флаг страны, стоящий на витрине. — Слышала, Сонхун-и хорошо учится, — сказала продавщица, пока печатался ценник. Покупательница смущённо улыбнулась, её впалые щёки покрылись гордым румянцем за собственного сына. — Айгу, ты будто воздухом питаешься. — Да нет, — рассмеявшись, Гису достала из сумки кошелёк, чтобы расплатиться наличными. — Я даже немного поправилась за последний месяц! Продавщица весело покивала, шурша пакетом для мяса и принимая плату. — А сегодня что, особенный день? Зачем так много мяса? — Просто… — Гису улыбнулась. — Просто захотелось чего-то особенного. — Это хорошо, нужно уметь себя баловать, — женщина упаковала всё и перегнулась через витрину, вручая покупку знакомой. — Вот, держи. Передавай от меня привет мужу! — Конечно, спасибо. — Береги себя! Гису вышла на морозный воздух и засунула мясо в большой пакет с нарисованными зелёными листьями, напоминающими о любимом времени года. Она надела сегодня своё любимое пальто и повязала на шею красивый оранжевый платочек, пусть и не согревающий, зато привлекающий внимание. Дорога до дома заняла десять минут, она наслаждалась зимней красотой и гуляющими в выходной людьми. Уже завтра Рождество, праздник во всей стране, несколько выходных к ряду и хорошее настроение в кругу семьи. Может, их дети вернутся домой хотя бы ненадолго… Подходя к угловому дому с зелёной калиткой, Гису подняла голову к небу и взглянула на полную луну, огромную и мерцающую, не закрытую облаками. По телу разливались расслабление с удовлетворением, очень хотелось прийти домой, приготовить вкусной еды и сесть выпить с мужем соджу, вспоминая о детях. Пройдя через маленький дворик, Гису вошла в дом и закрыла входную дверь, сразу разуваясь и с улыбкой осматривая маленькую прихожую. — Чаги, я дома! Она ожидала, что муж выйдет из комнаты, как обычно, и поможет отнести её пакеты на кухню, но не было слышно даже скрипа деревянного пола. Гису разулась, отнесла пакеты на кухню и осмотрела за раз и гостиную, и столовую, гостевую комнату из-за незадвинутой двери. Полная тишина, хотя дверь была открыта — она точно помнила, что не пользовалась ключами сейчас, но утром закрывала дверь, потому что уходила последней. — Чону, — позвала она, обеспокоенно заглядывая в бывшую комнату сына. В комнате дочери тоже никого не оказалось, а все вещи оставались на прежних местах. — Чону, ты дома? Где ты? Чону, — женщина вышла снова в коридор, соединяющий все комнаты, и остановилась между открытой кухней и столовой. Лампа освещала её сверху, и, кроме её тени, на полу появилась вторая. Гису знала. Знала, что этот день придёт. Она медленно повернулась, боясь, если сделает слишком резкое движение, то будет убита сразу же. Её взору предстала высокая худая женщина в кепке, очках и маске, полностью скрытая плащом, будто ангел смерти. Гису бегала взглядом по фигуре, пытаясь выцепить хоть одну деталь лица, увидеть личность человека, представшего перед ней в родном доме. Все звуки мира пропали. Солнечные очки и маска исчезли, растворяясь в воздухе, обнажая жертве натуру. Строгость на молодом и суровом лице навеивала страх перед судьбой, несмотря на то, что пока никаких попыток напасть совершенно не было. Они по-прежнему стояли, пока время нещадно долго тянулось, заставляя сердце в испуге носиться, подобно запертому в клетке кролику. Сохи моргнула, позволяя им прервать на секунду зрительный контакт, благодаря чему снова появилось ощущение реальности. Гису сглотнула. — Ты всё-таки пришла, — произнесла женщина. — Я всё-таки надеялась, что ты простишь нам это. Ты так долго искала нас, Сохи. — Да, — её голос был тихим и хриплым, и она едва разлепила губы, подтверждая слова Гису. — Было время, когда я хотела забыть об этом. — Я не знала, что ты станешь такой, — она неверяще покачала головой, пока два ярко-зелёных глаза неподвижно сжигали её кожу, словно лазеры. — Уверена, что не знала? — Сохи чуть склонила голову. — Это же вы были друзьями моих родителей. Из-за вас, — она сделала паузу, — погибло столько людей. — Это я во всём виновата. Я не должна была допускать того, чтобы этот бизнес строился. У меня нет оправданий, но… прошу тебя, не трогай моих детей. Не трогай Сонхуна и Сонхён. Я не позволю, чтобы они стали такими же, как ты. — Не моя вина, что я стала такой. Это ваша вина. Это вы превратили меня в монстра. Шорох и последующий шум. Во входную дверь ворвался плотный мужчина пятидесяти лет с ледяным колом в руке, тяжело дышащий, с раскрытыми глазами. Он встал позади супруги и уставился на гостью, поприветствовавшую его слабой победной улыбкой. Гису негромко всхлипнула и закачала головой, хватая мужа за ту руку, в которой он сжимал созданное оружие. — Нет, Чону! — Гису, что ты делаешь? — он ошеломлённо уставился на жену. — Отойди. — Чону-я, не делай этого. Что будет тогда? — она жалобно заломила брови, пока в глазах медленно начали скапливаться крупные слёзы, размазывающие картинку. — Что будет, если ты нападёшь на неё? Чону, ты просто погибнешь в тюрьме! — Ну и пусть! — Послушай меня, — губы Гису дрожали, пока она смотрела в глаза мужа, покрытые тонким слоем инея. Сохи наблюдала со стороны за тем, как пигмент чёрных волос мужчины осветлялся и начинал искриться, как первый снег. — Умоляю, не делай этого ради детей. — Отойди, Гису. — Как и ты, однажды я пыталась оправдать его, — Сохи избавилась медленно от кепки, шепча слова совсем тихо, но этого было достаточно, чтобы обратить на себя две пары глаз. — Пыталась поверить в чистоту имени. — Чушь, — шикнул Чону. — Ты просто монстр, который пришёл убить меня. Тебе нет дела до того, кто прав, а кто виноват. Ты дочь своего отца. — О, — Сохи кивнула. — Ты точно знаешь, каким он был на самом деле, — Сохи вытащила руку из кармана, вмиг вооружаясь, но пока что не вытягивая пушку перед собой. Волосы её распустились, обрамляя худое лицо, и загорелись почти неоновым. — Мы ведь виделись в тот день, когда вы бежали. Помните?Сеул, 2000 год
Чону нёсся домой так быстро, как мог. Ноги его не слушались, а руки тряслись, словно в агонии; его руки, руки хирурга, тряслись неимоверно после того, как из них последний раз вышел ледяной поток. Он бежал по тёмным улочкам между домов, со страхом минуя дом Ю. Он не мог позволить себе попасть им на глаза, просто не мог. Он ворвался во двор частного дома, едва дошёл до входной двери, как его встретила неспящая жена. На её руках лежал младенец, обладающий пока ещё чёрными глазами и редкими волосами, и радостно улыбался при виде папы. — Чаги, что такое? — улыбчивое лицо Гису сменилось на встревоженное. — Нам надо бежать. Сейчас же… боже, Гису, прямо сейчас! Чону рванул в спальню, кинул раскрытый чемодан на пол и стал закидывать туда все попадающиеся под руку вещи, бельё, носки, стал вытряхивать на постель документы и проверять паспорта. Гису не могла трясти мужа за плечи с ребёнком на руках, поэтому просто встала рядом, переминаясь с ноги на ногу и покачивая на руках крошечного Сонхуна. — Чону, объясни, что не так? Почему нам нужно бежать? Что стряслось? Чону, объясни мне! — Он мёртв, Гису, он мёртв! Чону продолжал разбирать документы. Ноги женщины подкосились, и она бы выронила из ослабевших рук младенца, если бы не пришла в себя вовремя. В голове совершенно ничего не укладывалось. Чувствуя угнетающую атмосферу и слушая нервные перекрикивания взрослых, Сонхун заплакал, переходя на режущий уши крик. И что бы мама ни делала, ребёнок никак не успокаивался. — Как… кто мёртв, Чону? Кто… неужели… — Хюнсу мёртв. Хюнсу. Нам надо бежать. Я уже купил билеты, поезд выезжает через час! Мы едем в Намъянджу к моей матери. Она нас ждёт. — Что? Чону, ты говорил, что твоя мать ненавидит нас и ненавидит Сонхуна. Я не могу… — Она сказала, что сожалеет об этом. Она передумала. Чёрт, Гису, это единственное, что тебя сейчас волнует?! — мужчина вскочил и затряс жену за плечи, за что был наказан очередным воплем ребёнка на руках. Тогда Пак внезапно сдался и заплакал, качая головой и извиняясь за несдержанность. Гису сожалеюще обняла его и выдохнула, собираясь с мыслями. — Да… ладно… ладно… надо собираться, чаги. Давай. Они вызвали такси и взяли только самое необходимое. Гису села с одетым тепло ребёнком на заднее сиденье, пока Чону загружал багажник и проверял документы. У них оставалось сорок минут до отъезда ночного поезда. Когда Чону в последний раз проверил дом и вышел, закрыв дверь, то увидел перед воротами дома соседей молодую девушку и стоящую рядом с ней крохотную пятилетнюю девочку, держащихся за руки. Он тут же закрыл лицо и спрятался в салоне автомобиля, не желая пересекаться. Такси быстро уехало, оставив на асфальте полосы от шин. Гису смотрела в заднее окно на удаляющиеся фигуры и стирала слёзы, всё ещё не веря в произошедшее. Она не думала о том, что её муж убийца. Она просто хотела защитить единственного ребёнка.Намъянджу, 2022 год
— Однажды жила мама, которая родила прекрасного ребёнка. Но в один день чудовище забрало у неё дитя. Оно хотело убить его, однако мама могла спасти ребёнка, если бы отгадала загадку. Она была несложной. Чудовище только спросило: «Убью я его или нет?» — Что ты… — шикнул Чону, но не был услышан. — Ответ матери удивил чудовище. Она ответила: «ты убьёшь его». Это было непредсказуемо и сбило монстра с толку, — Сохи медленно подняла руку, целясь в лоб Гису, и дуло провернулось, зажигаясь зелёным пламенем. Йе сжала руку мужа сильнее, наполняясь страхом, словно сосуд. — Чудовище не убило дитя. Оно убило мать. Выстрел. Из глубокого отверстия густой струёй потекла кровь. Женский крик заложил уши, а упавшее к ногам тело заставило сделать презрительный шаг назад. Мужчина лежал и прижимал руку к грудной клетке, его ладонь полностью окрасилась в алый, а одежда промокла, напитываясь вонючей жидкостью. Ледяной кол упал на землю и стал таять, превращаясь в лужу. Сохи проследила за тем, как Гису упала следом, роняя слёзы, которые падали на пол и смешивались с лужей, пускали плотные узоры. — Вы доверились госпоже Пак, — медленно произнесла Сохи. — Отдали детей в Сеул на её попечение. А она отдала их мне. Вы ходите кругами, пытаясь спасти своих детей, многие десятилетия. Как и я. — П-почему ты… — прошептал почти без сил Чону, слушая плач жены. — Почему я превратилась в монстра? — продолжила она очевидный вопрос, который начинал надоедать.«Теперь во мне новая жизнь. Этот крошечный человечек слаб, но я чувствую стук и биение его сердца. Ты должна понять меня, Михён, как мама маму. Ты поступила бы на моём месте точно так же. Прости. У меня родится скоро дочка, совсем как у тебя, и я хочу, чтобы они смогли поладить в будущем. Они не несут ответственность за своих родителей. Верно, Михён? Прости ещё раз.
Твоя подруга, Гису, 2006 год».
— После долгих лет блуждания вокруг да около я поняла, что мне нужно вернуться к самому началу и устранить источник всех проблем. Я поняла это слишком поздно, когда прошло время. Я не смогу вернуться в прошлое и вернуть всех, кто погиб, но у меня есть единственный способ изменить всё. Прийти сюда и забрать то, что забрал ты, Чону. — Кто там? — Михён, вытерев наскоро слёзы, отложила письмо и обратила внимание на прибежавшую дочь. Всю в слезах, на грани истерики, в грязной одежде и рюкзаком, полным помоев. Михён вскочила с места и тут же подошла к ребёнку, начиная от волнения трясти и вытаскивать из плачущей навзрыд двенадцатилетней девочки хоть какую-то информацию о том, что случилось. Она не верила. Не хотела верить. У неё и так было слишком много проблем с долгами, с домом, с работой, а теперь ещё свалилась… школьная травля? — Сохи, расскажи, что случилось?! Сохи! — сколько бы она не трясла дочку, она кричала только сильнее и на последних словах стала вырываться. Михён покачала головой и сама заплакала. — Извини… извини. Пошли искупаемся. Тебе нужно всё это смыть… — Почему у нас нет папы?! Почему?! — голос детский срывался до хрипа, Сохи кашляла и вырывалась, пока мама не обняла её, тоже пачкаясь в грязи и уже не заботясь о том, что замарается. Уже не было никакой разницы. Но что бы она ни говорила, школьница не слышала и визжала. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Хочу, чтобы они все умерли! Хочу, чтобы все были мертвы! Отстань от меня! — Сохи! Михён пошатнулась, когда дочь дала её острую пощёчину. Сохи убежала из кухни, быстро поднимаясь по лестнице на второй этаж, закрылась в дальней ванной за замок и безудержно зарыдала, игнорируя абсолютно всё вокруг. Михён вслушивалась в душераздирающие вскрики дочери, вяло взглянув в полученное письмо от подруги. Она сожжёт его… от извинений не было толку, если их дети жили в счастье и полной семье, пока её собственная малышка терпела боль и ненависть каждый день. Сохи держала пистолет, целясь в голову женщины, пока она тряслась над остывающим телом уже почившего мужа. — Я всю жизнь жила с чувством вины, — сипела Гису. — Каждый день я винила себя и дрожала от страха. Думала, что должна сделать всё возможное, но я ничего не могла сделать. Они оба мои дети… Сонхун и Сонхён… — Поэтому они ненавидят вас. Считают вас предателями. Такими вы и являетесь. — Для матери её ребёнок будет важнее всего на свете! Даже если я не могу быть рядом с ними, я в порядке, если с ними всё хорошо… — Гису подняла разбитый взгляд опухших глаз. Её мокрое лицо блестело в тёплых лучах дома. — Я знаю, тебе сложно простить меня… но ты должна остановиться, Сохи. Выстрел.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Сеул. Некоторое время назад
Время в заточении длилось бесконечно. Обходы дежурных, между которыми проходило от силы минут тридцать, по ощущениям были раз в сутки. Сучжок, переодетый в однотонную хаки форму, сидел на железной лавке, прикреплённой цепями к стене, и кидал маленькие камни от штукатурки в стену напротив. Иногда дежурные кидали ему что-то нелестное в адрес, иногда дёргали решётку, но каждое их действие было проигнорировано. И вот, когда в очередной раз мужчина с пышными усами, прищурившись, отошёл от камеры и направился дальше, Сучжок приложился затылком к стене позади и опустил руку, в пальцах которой остался зажатый камешек. — Ты пришла. Тьма в углу завибрировала. — Могу уйти. Женщина стояла, скрестив руки на груди, одетая вся в чёрное; её по-прежнему длинные волосы были собраны в косу. Узкий разрез глаз добавлял выражению лица больше дерзости и хитрости, криво ухмыляющиеся губы не давали грубости отразиться от стен эхом. — Ты должна отправиться в лабораторию и… — Нет, — тихо прошипела она, и ему нужно было напрягаться, чтобы услышать. Но он не напрягался. Не хотел. — Я не вернусь туда, где пробыла десять лет. Десять лет, Сучжок. Ты не помнишь наш договор тринадцатого декабря две тысячи двенадцатого? Ровно в ноль часов я ушла, потому что выполнила свою часть. Сын не был мне рад, и я сделала так, словно ему приснился сон. Ты настроил его против меня, Сучжок. Ты обещал… обещал защищать его, пока меня не будет. Я убила его для тебя, чтобы твой Тэсок стал лейтенантом. Я пожертвовала всем. — Заткнись. Лучше бы ты сдохла тогда. Фигура женщины потемнела. Подол чёрной длинной юбки колыхнулся от ветра, появившемуся из ниоткуда. Сучжок не успел осознать мгновение, когда губы бывшей жены оказались у уха, тёплые и влажные, а нож в её руке прижимался остриём к жиру на рёбрах. — Мой сын в опасности. И в этом виноват ты. Ты, потому что бегаешь за каждой юбкой. — Суа, — её имя его губами звучало отвратительно грубо. — Сону пошёл в тебя. Он говорил о Гёнхи так же, как и ты. — Ты знал, что у неё был сын? — горячо прошептала она, едва касаясь губами уха, и у него создалось впечатление, что вот-вот женщина оторвёт с него кусок мяса. — Знал, что она родила ребёнка? — …Знал. — Ты собирался забирать его? — Этот ребёнок уже у меня. Перед тем, как сесть сюда, я отдал приказ заняться им. — Его имя? Сучжок схватил её за кисть, крепко сжимая и убирая нож от тела, дёргая женщину в сторону, чтобы она во всей красе оказалась перед ним. Зашипев от боли, прострелившей руку, Суа опустилась на колени перед ним, прожигая его толстую плоть взглядом, полным ненависти и отголосков прошлого. На бледной коже моментально выступили синяки, лицо женщины осунулось и будто постарело на десять лет. Суа хотела выдернуть нож, и её глаза опасно почернели, уголки наполнились тёмной жидкостью, но вдалеке послышался ритмичный звук медленных шагов. — Назови мне его имя, козёл. — Надеюсь, ты сгниёшь в канаве, бешеная сука. Суа вспыхнула дымом, выпутываясь из хватки бывшего супруга, и появилась снова впереди, лицом к лицу на расстоянии одного сантиметра. Она была похожа на ведьму, призрака — настолько сильно его хватил ужас от этих нечеловеческих чёрных глаз. Нож вонзился ему в живот стремительно, дым развеялся вместе с силуэтом женщины. Сучжок застонал от боли и коснулся ручки вонзённого ножа, прикосновение отозвалось простреливающей болью по всему телу, в глазах потемнело, по подбородку бесконтрольно покатилась слюна. — Дежурный Со, у нас заключённый ранен! — прорычал ошеломлённо Сухван, совершая обход. Он подбежал к решётке, но не спешил открывать, наблюдая за тем, как преступник корчился от жара и боли, истекая кровью. Неприятное зрелище оставляло лёгкий след, но он не чувствовал ничего, кроме морального удовлетворения. Сучжок усмехнулся и закатил глаза, чувствуя, как уже проваливался в бессознательное состояние. Суа всегда была такой. Эгоистка. Как и их Сону.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
— Чонвон-а… — М? — Как там твой друг? — свистящий шёпот. Они сидели на крохотной кухоньке временного жилища, выделенного властями для выживших жителей Намдэмуна. Для них обустроили старое общежитие, которое планировалось под снос, но всё ещё было более-менее пригодно для того, чтобы туда на неопределённый срок заселились несколько десятков семей. В целом, на восстановление рынка должно было уйти до десяти дней — так обещало правительство. Чонвон сидел, одетый в старые вещи сына госпожи, за низеньким столом и держал в руках кружку горячего чая, потому что отопления не было никакого, пускай пытались его провести. Полуденное солнце ярко светило в окна без штор. Они застелили полы перед столом одеялом и поролоном, чтобы не отморозить себе ничего. Стульев тут не было, кровати было только две, и Чонвон либо не спал, либо ютился со своим… соседом. — Спит, госпожа Шим. Я всё ещё не верю, что… — Чш-ш, Чонвон-а, — женщина покачала головой. — Я рада, что ты смог уйти оттуда. Гиблое дело. И в этом вся благодарность ему. Пусть спит мальчик. — Бабушка… — Чонвон поник, его плечи напряглись, а голова вжалась. — Разве вы не слышали… — Знаю, Чонвон-а. Я не глупая. Но бояться мне нечего, — всё так же шептала она. — Я не могу судить, за всё его посудит жизнь… но я слышала, что все те люди были плохими. Это очень странно. Это всё плохо, но, может, мальчик просто не знал. Давай доверим это дело полиции, Чонвон-а… Но пока он тут, пусть отдыхает. Дальше ему будет только сложнее. Тебе же он помог. Сону стоял за стеной, приложившись затылком к прохладной поверхности, и крепко сжимал в руке канцелярский нож с новым лезвием, стащенный у одного из соседей. Он нахмурился и опустил голову, направив нерешительный взгляд себе под ноги. В сердце закрались сомнения. — Не знаю, бабушка, — Ян покачал головой. Какое-то время он молчал, а Шим Докём не настаивала, потому что замечала задумчивый взгляд. В конце концов, юноша продолжил ещё тише: — Бабуль, а вот… что мне делать дальше? У меня теперь никого… кроме Джувона. Но я не смогу забрать его, у меня ведь ни денег, ни дома. Неужели он будет там? Совсем один? — его глаза наполнились слезами. — Он же совсем маленький… — Эй, Чонвон-а… Старушка села к нему ближе и обняла, согревая ледяные руки и шею. Замёрз бедолага. Она успокаивающе гладила парнишу по спине и пыталась утешить, но сама не знала выхода. Ей хотелось бы как-то помочь, чтобы проблема могла решиться максимально безболезненно, но что? Что она могла предложить? Сону подошёл к кровати и бросил нож под неё, ложась на спину и смотря в потолок. К чёрту их. — Надо завтра сходить туда. Я могу сама узнать всё. Вам двоим лучше никуда не ходить и на улице не появляться. Думаю, про твоего друга сейчас вся Корея знает, а про тебя… я уверена, что тоже. Чонвон кивнул и отсел, поблагодарив. Они выпили чай, бабушка предложила перекусить чем-нибудь, но Ян отказался. Он смотрел в маленькое окошко на светлое небо и прокручивал в голове скупые воспоминания счастливых дней вместе с семьёй. Как бы там ни было, он хотел бы попасть обратно. Он ненавидел их, когда они были рядом, но стоило ему полностью потерять их без возможности вернуть… он почувствовал себя так, словно его разом лишили детства. Все люди, которые помнили его маленьким, погибли. Неужели на этом заканчивается жизнь маленького ребёнка внутри него? — Госпожа?.. — Да, Чонвон-а? — Вы говорили, что у вас, помимо дочери, был и сын. Где он? Если, конечно, это не… — Уехал, Чонвон-а, — она улыбнулась понимающе и мягко. — Уехал. Он… был хулиганом таким, неспокойным мальчиком. Он нашёл себе жену и улетел в Австралию. Они не связывались со мной больше, но, знаешь, если счастлив ребёнок, то счастлива и мать. — Как его звали? — удивился Чонвон. — О, — старушка встала и подошла к небольшой коробке, откуда вытащила очень старый и почти распадающийся альбом. — Хочешь посмотреть? — Конечно, госпожа! Докём улыбнулась и присела рядом с ним, раскрывая альбом. Сначала были фотографии её и уже покойного мужа, где они были очень молодыми и активными. Как оказалось, госпожа Шим в молодости очень любила альпинизм и горы. Чонвон с интересом слушал её рассказы о молодости и беременности, пока они не заговорили о первенце — милом мальчике с густой копной волос. — Он родился с такой шевелюрой, Чонвон-а, знаешь, как он меня мучил? У меня изжога была всю беременность! И всё же он был милым ребёнком… О, а это мой внучок, — она указала на маленькую фотографию, сделанную в солнечный день где-то в Австралии. — Знаешь, как я его назвала? Невестка дала мне выбрать имя. Я называла его светлым и справедливым человеком. Джеюном.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Свистящая китайская речь запугивала. Она лилась отовсюду, смешиваясь с не более пугающей и резкой японской, отчего по телу шли мурашки, а давление усиливалось, подкрепляясь чужими косыми взглядами. Джувон кротко стоял в столовой посередине очереди, со всех сторон окружённый более высокими и взрослыми детьми. Корейской речи он почти не слышал и не знал, почему все его земляки выбирали помалкивать и не высовываться. Громче всего были именно парни и девушки с жёсткими чёрными волосами, маленькими глазами и тонкими бровями. Их речь была насыщенной и совсем непонятной, хотя иногда мальчику казалось, что он слышал похожие на родной язык звуки. — Чего трясёшься? — послышался грубый голос, но корейский язык скрашивал все недостатки. Джувон поднял голову и уставился огромными глазами на одного из своих соседей. Это был тот, кто спал на верхней кровати, и он был гораздо смелее других хангуков. — Здесь таких не любят. Если будешь дальше забиваться в угол, то станешь, как вон те. Джувон проследил за взглядом старшего и увидел, как какого-то парня загнали в угол, и он прижимал поднос без еды к груди, опустив голову, пока высокий китаец дёргал его за уши и волосы. Ян начал осматриваться вокруг, чтобы найти хоть кого-то, кто обратил бы внимание, искал… — Воспитателям всё равно. Тебе просто нужно научиться быть как все и не становиться грушей для битья. Им всё равно, что тебе двенадцать. Очередь не стояла на месте дольше пяти секунд, так что они уже практически приблизились к буфету. Джувон не мог игнорировать стычку сбоку и поэтому постоянно обращал внимание на приютских, и он не мог понять, почему парниша не кричал и не умолял кого-то помочь ему, а только скулил и закрывал рот, чтобы его не было слышно. Ужас пробирался внутрь и пугал его. А если с ним случится нечто подобное? Наверное, ему не стоит вообще покидать свою комнату, раз на то пошло. — На обед дают пятнадцать минут, осталось шесть. Быстро едим и потом идёшь на занятие. — А ты? — Джувон с надеждой вновь обернулся, случайно стукнув своим подносом по чужому. — Я… — он нахмурился, лицо стало жёстким, и Ян пожалел о том, что вообще спросил. — У меня другие дела. Придёт время, и ты поймёшь. На обед всё было не так плохо, как ожидалось. Конечно, рис был пресным и слипшимся, суп почти безвкусным и островатым, а рулет из омлета уже остыл, это всё равно было съедобно, особенно для Джувона, который практически ничего не ел три дня. В участке, где он просидел вместе с другими выжившими, ничем не кормили, только какими-то батончиками с женьшенем и водой, а в больнице на осмотре покормили быстросваренной похлёбкой и чаем из трав. Сейчас был его первый полноценный обед, он практически не чувствовал вкуса еды из-за того, что проглатывал каждый кусок, почти не прожёвывая. — А… я могу называть тебя хёном? — неловко спросил Джувон, болтая ногой от нервов. Парень напротив поднял взгляд, неохотно пережёвывая ложку риса. — Нет. — А как? — По имени, — вдруг он понял, что до этого ещё не приходилось представляться, и скривил губы, осматривая побитый вид нового сожителя. Он наклонился ниже и прошептал: — Я Ли Гону, — затем выпрямился и сунул в рот кусок кимчи. — Но здесь у нас нет «привычных» имён. Меня зовут Ящер или Номер четыреста тридцать шесть, — Гону повернул голову и указал ложкой на соседний стол. — Вот там сидят Змей, Медик и Садист, — ухмыльнулся парень, взглянув на сглотнувшего от напряжения Джувона. — От слова «сад», разумеется. — Почему? Гону усмехнулся и уставился глаза в глаза, и от его ядовитой улыбки Джувону хотелось провалиться под землю. Он внимательно наблюдал за тем, как зрачки соседа из круглых сузились, а затем он скользнул между губ длинным… раздвоенным языком. Ян зажмурился и закрыл лицо руками, а когда Гону рассмеялся, то медленно, не сумев противостоять жгучему интересу, ещё раз посмотрел на него. Никаких признаков рептилии уже не было. Гону показал ему язык, дразнясь, и тот был обычным, человеческим. — У твоего друга нет клички. Просто номер. — Мы не друзья, — буркнул Джувон. — Почему? — Потому что он неудачник. Медосмотры ему не помогают. Тут есть те, кого зовут по прозвищам и не упоминают номера, они более привилегированные. Но есть просто номера. — Почему? Гону уходил от прямого ответа и говорил странными фразами, а на последний вопрос вовсе не ответил, опуская раздражённо голову и доедая. Время обеда кончилось через полминуты, раздалась трель неприятного звонка по всей столовой, и Джувон понял, что доел всё гораздо раньше. Гону отнёс два подноса, проявив небывалое великодушие, и собрался уходить, и тогда Джувон подбежал к нему и схватил за рукав. Ему не на кого было положиться. — Куда ты? Куда мне идти? — Туда же, куда и все. — Где… где Та-ки? Гону промолчал, его челюсть напряглась, и он вырвал руку, уходя. Джувон хотел пойти за ним, но парень пошёл в сторону лестницы на второй этаж, и мальчишку перехватили на середине пути какие-то взрослые мужчины в костюмах, причитая, что никому нельзя наверх без приглашения. Ему пришлось остаться внизу. Идти за всеми непонятно куда было страшно, и он рванул в крыло спальных комнат. Все помещения были пусты и будто бы заброшены, ни одного человека или намёка на жизнь. Джувон добежал до их комнаты и забежал, закрылся не на ключ и лёг в незаправленную постель. Хотелось плакать. Джувон прижался лицом к подушке, шумно вдохнул и позволил себе завыть. Он хотел к брату. Хотел к родителям. Хотел снова увидеть разозлённое выражение лица Чонвона, который в сотый раз говорил ему вести себя хорошо. Хотел снова показать ему язык и устроить цену, за которую ему ничего не будет. Ян зажал в зубах подушку и накрылся одеялом. Хотелось домой. Гону поднялся на второй этаж и направился к привычному месту встречи. Это был кабинет одного из дежурных, и там уже собрались некоторые жильцы приюта. Кого-то он знал, кто-то приходил не в первый раз, а некоторые ребята были здесь впервые. В том числе и тот мальчишка, который собирался устроить погром, но на него надели антимагические браслеты и завернули в смирительную рубашку. Так что делать ему было нечего. Гону знал, что обычно таких ждал один путь. — Новенький? — Пошёл на хер. — Как звать? Парень выглядел старше него на год или два. Он скривился, но что-то его смутило, и он, видимо, решил больше не огрызаться на тех, чьего статуса здесь не знал. Это, вероятно, было последствие того чернеющего синяка на скуле. — Чхве Ёнджин. — Так ты не приютский… — прошептал Гону. Все, кто попадали сюда, знали, что имя равно номер. Новенькие, те, кто только-только попали в стены «Дня и Ночи», не могли отвыкнуть от своих имён, но их не приводили на второй этаж. Здесь всегда был те, кто пробыл в этом аду минимум две недели. Но не этот парень. Он точно не пробыл здесь даже пяти дней. И по его красноречивому странному взгляду это было понятно. В следующую минуту вошёл мужчина в халате и с папкой. Он осмотрел всех, записал каждый номер и некоторое время терроризировал взглядом Ёнджина, после записывая его как «эксперимент №47». Всех повели в коридор и дальше, в сторону лифта. Он вмещал в себя до пятнадцати человек, а всего насчитано подростков было восемь. Видимо, остальные места внизу были уже заняты. Мужчина нажал комбинацию из четырёх кнопок, двери закрылись, и Гону привычно встал у зеркала, смотря на обречённые выражения лиц, на тоску и отчаяние. Сам он же выглядел скорее смиренным. Он был готов к этому ещё тогда, когда их всех поймали эти гадкие псы, работающие на полицию. Ему показалось, что среди подростков он увидел нечто чёрное, но понял, что это были чьи-то волосы. Лифт остановился и открыл двери в тёмный коридор, подсвечиваемый неяркими лампами. Гону видел, как Ёнджин вздрагивал от каждого странного шипения со стороны и звуков замыкания. Некоторые розетки коротили и работали не всегда исправно, и это уже не напрягало постоянных посетителей «медосмотра». Их завели в большое длинное помещение с койками, в некоторых уже спали дети, укрытые тонкими одеялами, под наблюдением врачей. Мужчина, который привёл их, распределил каждого по койкам. Гону лёг привычно, к нему уже другие люди подсоединили присоски, попросили снять футболку. Он сгорбленно сидел и ждал, когда уже можно будет прилечь, и косо наблюдал за тем, как буйного Ёнджина прижали животом к кушетке и вонзили транквилизатор в шею. Спустя минуту ему пришлось успокоиться, он больше не мог драться, и его быстро оцепили проводами, укладывая голову под аппарат, похожий на МРТ. Он не был целостным кругом, только полукруг, однако голубой свет покрывал всё лицо, наверное, что-то считывая или анализируя. — Ложись, номер четыреста тридцать шесть. Гону лёг, закинул ноги на кушетку и положил голову на сложенную вчетверо ткань, заменяющую подушку. Закрыл глаза, что являлось обязательным, и почувствовал, как в его тело впрыснули какой-то препарат, вызывающий желание как следует выспаться. Он пока оставался в сознании, погружаясь в сон очень медленно, и слышал, как кто-то вошёл в лабораторию. Какая-то женщина, которая спрашивала о местонахождении Такасахи Рики, звучала очень напряжённо. Но её голос ускользал от него, и он засыпал. Гону знал, что это были его последние минуты жизни.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Джувон проснулся от того, что услышал, как открылась дверь. Солнце уже село, значит, он проспал уже достаточное количество времени. Он подумал, что это вернулись Гону и Рики, наверное, ещё третий сосед, которого он толком не знал, потому что голосов было несколько, но… зашедшие люди были совершенно ему незнакомы. Сев, он уставился на затихших парней, а потом услышал совсем незнакомый говор: — 看来我们有小偷了, — посмеялся один из ребят, повернувшийся к друзьям.