Не паясничай в моем теле!

Под далекий бой утренних колоколов Лань Сичэнь неспеша направлялся к Комнате Дружбы — проведать своих подопечных и снабдить их материалом для развлечения. Слуга, семенивший за ним, тащил, с трудом сдерживая пыхтеж, стопку книг о послушании, возвышавшуюся над его головой. Отворив дверь, Лань Сичэнь, довольный приятным утречком, зашел в комнату и замер. Слуга чудом не врезался в хозяина и не свалил гору книг. В кровати никого не было, одеяло валялось перекрученное, а по полу плавно текла мыльная вода, неумолимо продвигаясь прямо к сапогам Лань Сичэня. Лань Сичэнь, предвидя беду, сглотнул и шагнул к комнатенке с бочкой. Тем временем Вэй Ин, самозабвенно присосавшись к собственным губам, переживал внутренний конфликт добра и зла. Прекрасно понимая, что чувствовать подобное к самому себе — плохо, он тем не менее был очарован. Сердце Лань Чжаня в его груди стучало громко и часто, его уши горели огнем стыда и желания, а фантазия вдруг снова расшалилась и давай подкидывать ему жуткие картины: как он, полыхая гневом, разрывает эти лиловые одежды, обнажает эту загорелую на юньмэнских прудах кожу, шепчет сквозь зубы: «Кто сказал, что я это не умею, а?», сдирает штаны, достает карательный инструмент, который с ночи и не думал опускаться, и… Бабах! — Что здесь происходит?.. Вэй Ин так испугался постороннего голоса и грохота, что подскочил с Лань Чжаня, разорвав поцелуй с громким чмоком, поднялся на ноги и выпрямился. Тело Лань Чжаня рефлекторно заткнуло руки за спину. — Ой, уронил, бить меня палками, — запричитал слуга, уронивший книги от испуга, и бросился их собирать. Напротив стоял, совсем не по-гусуланьски разинув рот, Лань Сичэнь. Его прекрасное лицо переливалось от благородного голубого к торжественному красному. То, что он увидел, развидеть уже было нельзя. Его младший брат целовался с господином Вэем, лежа на останках бочки, весь облитый мыльной водой. Нет, он все понимает, он не против, на то он и старший брат, чтобы поддерживать, но чтобы так внезапно стать свидетелем такого! Это было выше его сил. Тем временем Лань Чжань, увидев брата, заставшего их в таком недвусмысленном положении, застыл, все еще лежа на полу, затем закрыл глаза и… притворился мертвым. Наверно, ему лучше уйти из клана. Стать отшельником. Покинуть этот мир, залезть на какую-нибудь бесхозную гору и совершенствоваться в одиночестве там пока не вознесется. А потом, когда он станет бессмертным богом, все божественное сообщество засмеет его за его прижизненный позор… В таком случае, он не будет больше самосовершенствоваться, а станет постигать темный путь… «Что?!» — очнулся Лань Чжань, пораженный собственными мыслями. Или это мысли тела Вэй Ина? Он совсем запутался. — Я сейчас все объясню… — произнес Вэй Ин, прервав его безысходный круговорот мыслей. Лань Сичэнь прочистил горло, беря себя в руки. — Увольте, мне не хотелось бы знать подробностей, — сказал он и развернулся. — Я подожду лучше там, пока вы не закончите. Лань Чжань закрыл лицо ладонью. И это только второй день заключения. — Вот позор… — произнес Вэй Ин, а в голове его тем временем все мерцали отголоски развратной фантазии, которая так взбудоражила его юную кровь, что она ни в какую не хотела отливать от того самого места, которое теперь облипло мокрой одеждой и сильно бросалось в глаза. — Теперь подумают, что я обрезанный рукав. Тогда я вообще никогда не женюсь. Лань Чжань, давай вставай, что ты развалился? [ПА: еще как женишься, вэй ин, на самом обрезанном из рукавов поднебесной женишься] Лань Чжань, будто лишившись души, заставил тело подняться. Но тут его взгляд мельком скользнул по мокрым одеждам, выдающим такое выдающееся место на его бывшем теле, что душа его сразу возвратилась. — Что это? — прошептал он в ужасе. — Я думал, ты знаешь, что это, Лань Чжань, ты уже взрослый, — отвел Вэй Ин и указал на него в ответ. — На себя погляди. Лань Чжань с опаской глянул вниз, глаза его полыхнули и вновь устремились на Вэй Ина. А бочки-то больше и нет. — Сейчас же вставай на руки! — велел Лань Чжань. — Зачем? — Я не пущу тебя в таком виде к Брату. — Он уже все видел, Лань Чжань, забудь. Он же твой брат, он поймет. Как будто у него такого не бы-… Лань Чжань молниеносно оказался рядом и снова заткнул его рот ладонью, прижав его тело к стене своим весом. — Не смей, — процедил он сквозь зубы. Вэй Ин, оказавшись вновь в уязвимом положении, пнул его в ответ, но удар лишь качнул Лань Чжаня, от чего его голова в результате оказалась еще ближе, чем раньше. Волосы его растрепались, намокли и теперь липли к лицу так беспорядочно, хаотично… Лицо его горело, черные как ночь глаза сверкали, сбитое дыхание обжигало кожу Вэй Ина, заставляя взбудораженное сердце переворачиваться в груди. Таких чувств он не испытывал даже к красотке Золотой Лотос из журнала. В голове его проносились обрывки из гусуланьских правил «Нет разврату!» «Нет рукоблудию!» «Нет мужеложству!» «Нет внебрачным связям!», а поверх них звучал голос, полный отчаяния, разрывающийся от внутренней борьбы: «Он мне нравится! Не могу как нравится! Но эти порочные чувства погубят меня, если я не оттолкну его, то паду в пучину разврата.» «Пучина разврата…» — повторил Вэй Ин за странным голосом в голове. — «Звучит не так уж и плохо!» — Кхм! — послышалось из соседней комнаты, и Лань Чжань оцепенел, прижимая руку сильнее. — Я, наверно, пойду, у меня дела. Я пришлю слуг, чтобы убрались и принесли вам одежды. До свидания. — О нет, брат, не уходи… — произнес Лань Чжань, а потом, когда хлопнула дверь, отпрянул от тела и бросил: — Что ты наделал! Он посмотрел с укором на свое тело, задыхающееся у стены от собственных чувств, краснеющее ушами, потом развернулся и ушел. Вэй Ин же, оставшись снова один, в смятении провел рукой по пылающему лицу, затем прислонил руку к груди, где билось сумасшедшее сердце в любовной агонии, и произнес шепотом: — Во дела… Надеюсь, Лань Чжань не узнает, что я в его теле влюбился в себя!