My girl Liddy used to always smoke
Cigarettes when she couldn’t sleep.
TV Girl — Cigarettes out the window
— Кто? — подвис он, разинув рот. — Суккуб? Тереза спрятала лицо в ладонях и в полном отчаянии провыла: — Ты даже не знаешь, кто такие суккубы и инкубы! — А должен? — Томас моментально занял оборонительную позицию, скрещивая руки на груди. — Я никогда не интересовался всякой вымышленной чушью. — Эта вымышленная чушь сейчас сводит тебя с ума! — всплеснула Тереза руками. — Наверное, — почему-то добавила она, слегка стушевавшись. Томас придвинул кресло к кровати и развалился в нем, подперев щеку рукой и всей своей позой показывая, что жаждет услышать продолжение. — Суккубы и инкубы — это демоны, которые приходят к людям во снах и… — Тереза помедлила, опустила взгляд, рассматривая свои ногти. — Черт, ощущение, что я выдаю чужие секреты! — жалобно протянула она, сдвигая брови домиком. Томас и бровью не повел, продолжая смотреть на нее с нескрываемым любопытством. —Это даже не мое дело! — она замотала головой. — Слушай, у Ньюта есть на это свои причины, давай я... — Ты мне подруга или как? — в лоб спросил Томас, которого изрядно достали все эти недоговорки. — Подруга, — вздохнула Тереза. — Ох... Суккубы соблазняют людей. Томас завис, не сразу сумев применить только что сказанные слова к Ньюту. — Так было раньше, — словно услышала его мысли Тереза, — а сейчас каждый суккуб сам волен решать, чем ему заниматься. Не думай, что Ньют ночами уходит развращать незнакомых ему людей. — И слава Богу, — пролепетал он и схватился руками за голову. — То есть Ньют — суккуб? — Да. Демон похоти и разврата, если попросту, — припечатала девушка, и Томасу показалось, что его глаза сейчас выскочат и отправятся путешествовать по комнате. — И убери из лексикона это «слава Богу», окей? В голове у Томаса стояла пустота, ни единой мысли. Он просто не знал, что сказать, поэтому сидел и молча глядел на Терезу, которая явно заволновалась и щелкнула пальцами перед его лицом. — Ты там как? Томас лишь хлопнул ресницами и продолжил оторопело пялиться в одну точку. — Ньют мне уши оторвет, если увидит тебя в таком обалдевшем состоянии, — Тереза, пребывая в задумчивости, обошла его по кругу, склонилась к нему и заглянула в лицо огромными синими глазищами. — И что мне с тобой делать? — Получается, Ньют может соблазнить любого? — наконец подал голос Томас, пытаясь сообразить хоть что-то, но куда уж там. Мир перед глазами вновь болтался вверх тормашками, как в первый день его пребывания здесь. — Теоретически. Но он этого не делает, — вскинула руки Тереза, поймав его взгляд. — А я? — В смысле? — Мне же крышу от него сносит, — бесцветно пояснил Томас. — В этом и загвоздка, — вздохнула она, устраиваясь на подлокотнике кресла. — Если бы Ньют воздействовал на тебя, ты бы испытывал вовсе не то, что описал. Ты бы… — Просто хотел с ним трахнуться, я понял, — закончил за нее Томас и накрыл глаза рукой. — Ну, да, — неловко кашлянула Тереза. — В целом, я всегда так и думала, — продолжила она и провела раздвинутыми пальцами по его волосам, успокаивая, — поэтому и спросила у тебя об этом. И услышала совсем не то, что ожидала. К твоему желанию не должны были примешиваться… — она замолчала, не договорив. — Я понял, — повторил он, подтянул к себе колени и уткнулся в них лицом с тяжелым вздохом. — А кто такие инкубы? — решил осведомиться он, стараясь заполнить чем-то повисшее молчание. — В вашем мире считалось, что суккубы — это женщины, а инкубы — мужчины, однако мало кто задумывался о значении этих слов. Если кратко, то в один момент слово incubo, возлежу, приобрело эротический оттенок и стало восприниматься как возлежание с кем-то с целью получения удовольствия. Считалось, что мужчина — главный, поэтому находится сверху, как бы «возлежит» на женщине. И, логично, что, если мужчина — сверху, то женщина — снизу. Так и возникли суккубы: sub, низ на латыни, а по-нашему, что-то вроде приставки «под», для созвучности suc, и cubo, то есть лежу. Так что переводится это как «лежу под», — без единой запинки разъяснила Тереза, и Томас даже удивился ее познаниям в этой теме, прежде чем вновь впал в ступор. — Ты же сказала, что Ньют — суккуб, — обронил он и тут же закашлялся, заливаясь краской. — То есть… — Да, — согласилась Тереза, сдерживая усмешку. — Не он, а его. Он зажмурился, и перед глазами встал Ньют в довольно, как бы помягче выразиться, неприличной позе. Томас подскочил, как ошпаренный, краснея пуще прежнего и изо всех сил постарался забыть нарисованный его распаленным воображением образ. Не получилось. Он будто бы еще четче увидел каждый изгиб чужого тела, тонкие пальцы, обхватывающие его плечи, и целиком и полностью сносящий башню взгляд ониксовых глаз из-под длинных ресниц. Вкусно. Зрелищно. — Том, — помог ему очухаться нарочито укоризненный голос Терезы, с трудом давящей смех. — Ну, зато я поняла, что ты не гомофоб. И истерику с криками и соплями устраивать не собираешься. — О, есть такое, — Томас помотал головой, сбрасывая с себя сладкий дурман. — Так, слушай сюда, — он обращался к Терезе, но на самом деле каждое слово было адресовано ему лично. — Никаких суккубов. Особенно по имени Ньют. Ясно? — Удачи, — нагло ухмыльнулась она. — Хочешь, сходим за чем-нибудь для настроения? — Да. Желательно за водкой, — покосился на нее Томас. — А тут вообще алкоголь есть? — Бухать любят даже в аду, — с умным видом изрекла Тереза и посеменила к двери. — Но мы пока повременим с этим. Поняв, что сопротивляться бесполезно, он побрел за ней, выкидывая из головы слово, начинающееся на «нью», а заканчивающееся на «т». — Тереза, — окликнул ее Томас, когда они вернулись в комнату, держа в руках пакеты с разной едой «для настроения», которую набрала девушка в магазине неподалеку. — М? — Тереза уже расположилась на кровати и теперь терзала яркую упаковку сладостей, яростно шурша ей. — Расскажи мне побольше о своей прошлой жизни, — попросил Томас, опускаясь рядом, и тоже начал вертеть в руках какой-то пакетик. — Если хочешь, конечно, — он положил пакетик на место. — Хочу. Нам пора получше узнать друг друга, — кивнула девушка и, открыв упаковку, взяла горсть чего-то, похожего на конфетки скитлс. — В общем, рассказывать-то и не о чем. Я выросла в детдоме, поэтому, пожалуй, не буду говорить о детстве. Жизнь у меня была самая обыкновенная, поэтому я по ней особо-то и не скучаю. Держи. Она протянула ему конфеты и высыпала на ладонь, а он опустил глаза, не зная, что сказать. — Я не переживаю из-за этого, честно, — она дернула плечом. — И ты не переживай. Тереза закинула в рот голубую конфетку и разжевала, и Томас последовал ее примеру, выбрав точно такую же. Разом накатило ощущение спокойствия, уверенности, какое бывало, когда он, навещая родителей, живущих на побережье, ходил к морю, часами любовался облизывающими песок волнами и ловил пальцами брызги пены. Девушка, похоже, испытывала нечто подобное, поскольку расслабленно усмехнулась и глянула на него. — А погибла я от ножевых ранений, — Тереза предугадала его вопрос, и он чуть не подавился конфетой. — Когда я возвращалась поздно вечером домой, на меня напали. Наверное, хотели ограбить, но перестарались, и я истекла кровью, а проснулась уже здесь и первым делом попыталась вырубить Ньюта и сбежать, — хихикнула Тереза, кажется, совсем не огорченная такой смертью. Поймав себя на мысли, что рад, что умер во сне, Томас смутился и просто изогнул уголки губ в подобии улыбки, надеясь, что она ничего не заметит. Тереза всмотрелась в его лицо, но промолчала, после чего подтянула к себе остальные покупки и продолжила пичкать Томаса сладостями, дающими такой непривычный эффект, и вскоре их разговор перетек в более позитивное русло. Тема суккубов и инкубов старательно избегалась, но Томаса распирало от вопросов, и, как бы он не старался, один вопрос все же вылетел изо рта. — А чем Ньют питается? Мне просто интересно, не таскает ли он у меня силы! — он тут же начал оправдываться, выставляя перед собой ладони. — Просто интересно. Тереза чуть не свалилась с кровати: сперва от неожиданности, а затем от накатившего смеха. Она в восторге поджала губы, сдерживая широченную, от уха до уха улыбку, и с явным трудом сдерживала рвущиеся наружу комментарии. Чтоб у нее лицо треснуло, мстительно подумал Томас. — Суккубы, конечно, подпитываются чужими жизненными силами, как и другие демоны, но основным доходом их энергии, а также вкуснейшим для них деликатесом является… — девушка не выдержала и расхохоталась, увидев, как Томас, вытянувшись в струнку, качнулся вперед, внимая каждому ее слову. — Говори давай, — насупился тот, отшатываясь назад. — Является человеческая сперма, — договорила Тереза и замерла в предвкушении реакции, прижав руки к груди. Томас свалился с кровати, в отличие от удержавшейся минуту назад девушки. — Сразу говорю, что она не является необходимой. Не думай, что Ньют хлещет сперму кружками, — решила дополнить девушка, а Томасу казалось, что он превратился в помидор, красненький такой. — Необычно, — наконец выговорил он, все же поднимаясь на ноги и потирая задницу: пол был холодный и твердый. — Я полагала, что ты будешь биться в истерике после такого, — скуксилась Тереза, издавая серию расстроенных вздохов. — Ты ждала реакции десятилетки, впервые узнавшей, что такое секс? — выгнул бровь Томас, стараясь вернуть своему лицу привычный цвет. — Ну, да, — щелкнула пальцами она и, сложив их в виде пистолета, наставила на Томаса. — Пуф! — Но мне не десять лет, и меня таким сильно не поразишь. Разве что смутишь, потому что дело касается Ньюта, — он потер горящие уши. Да уж, его определенно смущает и будоражит все, что касается Ньюта. Тереза лишь швырнула в него пачку конфет. — Эй, ходячая энциклопедия, есть вопрос, — вновь привлек ее внимание Томас спустя несколько минут молчаливого поедания сладостей. — Кстати, порой ты напоминаешь мне Гермиону Грейнджер. — Я польщена, однако надеюсь, что никогда не выйду за кого-то вроде Рона, — усмехнулась Тереза. — Ты не любишь Рона? — в притворном ужасе вскричал Томас. — Люблю, он прелестный, — рассмеялась она. — Но не считаю, что он подходит Гермионе. Так что у тебя за вопрос? — Хотел уточнить, какие есть виды демонов, — Томас упал на спину, сцепив руки на животе, и глянул на Терезу. — Знаю, что есть водяные, и на этом все. — Соня, — понимающе произнесла девушка. — Помимо водяных есть огненные, воздушные, земные, подземные, и, разумеется, суккубы, и у каждых свои силы. Например, воздушные управляют ковчегами, а подземные, как правило, следят за подземельями. Все очень логично. У всех видов есть своя символика, — она коснулась кружочка на своей кофте. — Мы — люди, поэтому у нас кружки. — У Ньюта сердце с крыльями, — произнес Томас, опять нарушая установленное правило «никакого Ньюта», и Тереза одобрительно закивала, как бы хваля его за наблюдательность. — Верно, символ суккубов и инкубов. Да, у них отдельный, не такой, как у других демонов, поскольку в аду их осталось довольно мало. Большая часть развлекается на земле, точнее, в людских снах, — усмехнулась девушка. — А Ньют остался здесь и работает куратором с такими, как ты. — А Галли? Какой он демон? — неожиданно для самого себя Томас перескочил на другую тему. Признаться, его изрядно интересовало, отчего у Ньюта и Галли столь напряженные отношения, и он понадеялся, что не придется напрямую спрашивать Терезу об этом, ведь иначе он вновь даст ей повод подтрунивать над ним. — Кажется, подземный. А зачем ты… — Тереза осеклась. — Поняла, тебе интересно, почему он не переносит твою блондинку? — Во-первых, Ньют не мой, — захлебнулся Томас, мысленно проклиная проницательность подруги, — а во-вторых, меня это ни капельки не интересует! — Ври дальше, — рассмеялась девушка и склонилась над ним. — Галли в далеком прошлом был влюблен... Нет, даже до жути одержим Ньютом, но тот, увы, не отвечал ему взаимностью. Вроде пытался, но ничего не чувствовал. И теперь при любом удобном случае Галли цепляется к Ньюту, а также ко всем, с кем он общается. Те, кто с ним дружил, ныне говорят, что он совсем с катушек слетел. Его вроде в психушку упечь хотели, но он как-то выкрутился. Странный парень. — Да уж, — Томаса передернуло от одной мысли о том, что Галли мог как-то навредить Ньюту. — А Ньют же говорил, что ни разу не любил, помнишь? — задумчиво выдал он через некоторое время, глядя на Терезу. — Да, я это услышала, — отвела глаза девушка: наверное, ей стало стыдно за подслушивание. — Так странно, — протянул он, — ведь Ньюту столько лет, а он никогда никого не любил. — Возможно, не нашел своего человека… Или демона, — спохватившись, добавила Тереза. Томас перевел взгляд на нее, с подозрением всмотрелся ей в глаза, а затем перевернулся на живот и молча потянулся за пачкой конфет. Ближе к ночи, когда действие сладостей прошло и даже хладнокровная Тереза начала волноваться, в комнату ввалился Ньют, непривычно изможденный и осунувшийся, без всяких объяснений упал на край кровати ничком, щелкнул пальцами, после чего его одежда сменилась пижамой, и больше не шевелился. Тереза и Томас оторопело вылупились на него, а затем второй присел на корточки рядом с кроватью и осторожно потряс Ньюта за плечо. — Ньют? — позвал он и, не дождавшись никакой реакции, обернулся к Терезе. — Что это с ним? — Наверное, у него забрали часть сил, — предположила девушка, подходя ближе. — Для чего? — Неужели ты думал, что ад сам по себе фурычит? Его регулярно нужно подпитывать чьими-то силами. И этим кем-то сегодня стал Ньют. — Он будет в порядке? — обеспокоенно уточнил Томас, сильнее склоняясь над Ньютом. — Выглядит мертвым. — Я всегда мертвый, Томми, — затуманенные усталостью глаза приоткрылись на пару секунд и улыбнулись ему. — А завтра ты переезжаешь, — и Ньют вновь отрубился. — Куда? — Томас огорошенно захлопал глазами. — Из этого кошмарного морозильника, — откликнулась Тереза, сильнее кутаясь в одеяло. — Я согласилась посидеть тут с тобой первый и последний раз. Томас подхватил Ньюта, за плечи подтащил его поближе к изголовью кровати и накрыл другим одеялом. — Не волнуйся, отоспится и завтра будет свеж, как огурчик, — бросила Тереза, направляясь к двери. — А я, пожалуй, пойду. — Куда? — второй раз за пять минут спросил Томас. — Уже ночь. — Я справлюсь, — она гордо вздернула подбородок и скрылась из виду. И утащила с собой одеяло. Томасу оставалось лишь надеяться, что она доберется до дома в целости и сохранности. — Томми, — раздалось за его спиной, и он, стремительно обернувшись, увидел, что Ньют сел на кровати и поманил его рукой. Томас послушно шагнул к нему, опустился на смятую простынь рядом, вопрошающе поднял брови. Блондин сонно улыбнулся и обхватил его подбородок горячими кончиками пальцев, приближая лицо Томаса к себе, а затем сам качнулся вперед и прошептал: — Знаешь, что я сейчас хочу сделать? — Нет. Я никогда не знаю, что ты хочешь сделать, — вылетело у Томаса. — Я такой непредсказуемый? — выдохнули ему на ухо, и по телу побежали мурашки. О, Господи, что же творит ваш внук? — Есть немного. Так что ты там хочешь? — Сперва прикончить старшего братца, решившего, что может выдергивать меня из постели ночью и заставлять весь день отдавать часть своей силы по капле, — Ньют шумно сглотнул. — А затем нажраться в стельку. — Отличный план. — Но перед этим, — жадно вздохнул он, отстранил Томаса от себя на пару секунд, а затем притянул обратно и потянулся к его губам. Сердце Томаса остановилось. А затем разбилось на тысячу осколков, потому что он отшатнулся от Ньюта. — Нет. Никаких суккубных штучек, — и в этот миг исчезло все, кроме растерянных глаз напротив и щемящей боли где-то между ребер. Ньют побледнел, и на его щеках ярче проступил странный, лихорадочный румянец. Дрогнул ресницами, нахмурил брови, и между ними возникла маленькая складочка, которую Томас тут же захотел разгладить. — Откуда ты знаешь? — осведомился Ньют просевшим голосом. — О, — он с шумом втянул в себя воздух и покачал головой, — Тереза. Нервно хихикнул, а потом поднял на Томаса тяжелый, но отчего-то понимающий взгляд, и по его губам скользнула мимолетная усмешка. — Проехали, Томми, — он откинулся на подушки, закрывая глаза. Томас, кажется, перестал дышать. Если бы только Ньют знал, с каким трудом ему дались эти слова, как кричала и билась вся его сущность, жаждая прикоснуться к его губам и узнать, какие они на вкус, и как больно ему было видеть болезненное разочарование Ньюта, которое он попытался скрыть. Но это почти наверняка было из-за его сущности. Верно? Томас не мог позволить себе быть чужой марионеткой. Он встал и на подгибающихся ногах отошел от кровати, чувствуя, что ему необходимо закурить. Раньше у них с Минхо под матрасом кровати были запрятаны сигареты и иногда алкоголь, дабы подливать его в стаканы на нудных студенческих вечеринках. Да, ему надо покурить и, как выразился Ньют, нажраться в стельку. В гордом одиночестве. И правда отличный план, только где добыть все необходимое? Покумекав несколько минут, он вспомнил, что Ньют рассказывал ему о своем глупом увлечении человеческими штучками, а точнее сигаретами. Значит, они должны у него быть. Томас окинул комнату пристальным взглядом: не было и намека на то, что здесь живет кто-то еще. У Ньюта должны были быть личные вещи, но он явно хранил их в другом месте. Что ж, логично, с условием того, что Томас лишь очередной его подопечный, которого он скоро забудет. И Томас забудет его. Наверняка забудет. Он, пародируя ниндзя из любимых фильмов Минхо, прокрался к прикроватной тумбочке и, заглянув в нее, с трудом сдержал победный вопль. Сцапав пачку ментоловых сигарет и зажигалку, которая непонятно что там делала, ведь он сам видел, как Ньют создавал огонек по щелчку пальцев, он подошел к двери, оглянулся на, кажется, окончательно заснувшего суккуба и выскользнул из спальни. Поплутав по бесконечным ледяным коридорам, слабо освещаемым встроенными в стену лампами, он уже был готов сдаться и вернуться обратно, но что-то заставило его пройти еще пару метров и обнаружить незаметную, почти сливающуюся со стеной дверцу. Дернул за ручку, и дверь с легкостью поддалась, заманчиво приоткрылась, и на Томаса пахнуло ночной свежестью. Внутри царила полутьма, и он постоял несколько минут, дожидаясь, когда глаза привыкнут, а затем двинулся вперед и чуть не упал, цепляясь ногой за ступеньку. Восстановив равновесие, сделал шаг и обнаружил еще одну, а за ней еще и еще. Лестница. Она вела куда-то наверх, и Томас, отбросив все сомнения и покрепче сжав и так помятую пачку сигарет в руке и зажигалку, начал подниматься по ней. Лестница оказалась винтовой, и ему пришлось вести свободной ладонью по шершавой и холодной стене, дабы не упасть. Ноги ныли; ему казалось, что он шел часами, прежде чем заприметил свет, бьющий сверху, сквозь ступеньки. Томас ускорился и, выскочив наружу, на крышу одного из небоскребов, застыл с распахнутым ртом. Перед ним предстала самая фантастическая картина из всех, что он видел в Инфернуме. Небо было цвета воронова крыла, и по нему медленно пролетали аквамариновые кометы с длинными хвостами и исчезали, растворялись в чернильной мгле, а рядом, совсем близко к крыше здания, висел огромный, идеально круглый красный шар, на котором то и дело вспыхивали алые искры, похожие на капли крови. Луна. Уэнустус. Томас сделал несколько шагов, подходя к самому краю. Высоко, высоко настолько, что не видно земли. Сел, свесив ноги вниз. Опасно, но не здесь и не сейчас. Он зачарованно вглядывался в кометы, напоминающие ему ледяных змеев, в агонии извивающихся в черном небе, и в гигантский Уэнустус, находящийся так близко, что, казалось, можно было прикоснуться к нему. Разжав кулак, Томас вытряхнул две сигареты на руку, а оставшуюся пачку кинул вниз, проследив взглядом за ее полетом и, лишь когда она скрылась из виду, на прощание сверкнув яркой оберткой, прикурил, зажав одну из сигарет между зубами, а вторую положив рядом. Сделал несколько глубоких затяжек, выдохнул дым, лениво наблюдая, как прохладный ночной ветер уносит его прочь. Курение не давало прежнего эффекта, но привычные действия: сделать тягу, приоткрыть рот, позволяя дыму выскальзывать из него, попадая в нос, — успокаивали. Пальцы непроизвольно дрогнули, и пепел улетел вниз, в разверзнувшуюся под ним темную бездну. Томас сидел на краю этой бездны, одно неверное движение — и он падает в нее, раскинув руки, так, как падает в Ньюта. Он — бездна, только не черная и холодная, а кофейно-шоколадная и теплая, в которую так и хочется прыгнуть. Но нельзя. У Томаса кружилась голова. Он выбросил окурок и взял вторую сигарету, проводил взглядом очередную комету, и вдохнул еще одну порцию дыма, надеясь, что он проникнет всюду, окутает его и заставит исчезнуть, избавит от этой режущей боли. Томас не понимал, почему он это чувствует. Заставлял ли его чувствовать себя так Ньют или же его суккубная сущность? Томас не знал, поэтому в тишине, нарушаемой лишь его дыханием, смотрел на небо, пытаясь отыскать ответ на нем, будто в этой черноте могло скрываться что-то, кроме всепоглощающей печали. — Курение убивает, — раздался голос за спиной. — Мы и так мертвы. Томасу не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто пришел. Через несколько секунд Ньют, одетый в одну лишь пижаму, скользнул рядом и свесил босые ноги с края здания. Словно занял свое законное место. Место рядом с Томасом. — Верно, — Ньют наклонился к сигарете, что держал Томас, и тот позволил ему затянуться из своих рук. — Спасибо. Томас не смотрел на него, не издавая ни звука, едва дыша. Сейчас ему хватило бы одного взгляда, чтобы сорваться. — Я знал, что найду тебя здесь, — выдохнул Ньют и случайно коснулся плечом Томаса. — Тебе холодно? — Немного. Ньют взял ладонь его руки, сжимающей сигарету, поднес к его губам и одним просящим взглядом заставил вдохнуть. На этот раз вместе с дымом в легкие Томаса попало тепло, а на языке осел слабый привкус корицы. — Спасибо, — шепнул он, а Ньют лишь горько усмехнулся и поднялся на ноги. Томасу захотелось удержать его, усадить обратно и наблюдать, как тонкие губы растягиваются в улыбке, как в темных глазах, обращенных к Уэнустусу, отражаются искры и вспышки. Хотелось слушать дыхание Ньюта, ощущать его присутствие. Но он прикусил язык и крепко зажмурился, сжимая кулаки и разламывая сигарету пополам. — Возвращайся, — Ньют легонько погладил его по голове, — я не могу уснуть без тебя, — и ушел, прикрыв за собой дверь, издавшую тихий всхлип. Томас покрутил в руках развалившуюся на две части сигарету. Вспомнились разлетевшиеся по всей комнате осколки фарфоровой маминой статуэтки. Неужели он разрушает все, к чему прикасается? Он до кругов перед глазами всматривался в светящийся кроваво-красный шар, так, словно там находился ответ на этот вопрос. Конечно же, ответа там не было, но ему отчаянно не хотелось думать самому, анализировать свои действия. Отказывая Ньюту, он был уверен в своей правоте, уверен в том, что его привлекала лишь сущность того, не он сам, но с каждой секундой эта уверенность таяла, а пустота в груди разрасталась больше и больше, выходила за пределы тела и затапливала все вокруг.