AU, где все живы

Любовь – это… Внезапно проснувшись без минуты в четыре утра, чуть не подскочить: стены горят! И сразу же сообразить: это рассвет. Пылающий оранжево-огненный рассвет, отразившийся от стекла, огненными квадратами лег на стену. Босиком слезть с кровати и прошлепать к окну. Роскошный рассвет, пылающий над Москвой… И потом – долго смотреть на спящего любимого человека, спящего, уткнувшись лбом в смятую подушку и выставив из-под одеяла голую пятку, и думать: разбудить его, чтобы он тоже увидел этот роскошный рассвет, или пусть лучше спит? И все-таки не разбудить. У Сергея Михайловича завтра лекции со второй пары, он может спокойно спать до восьми. Любовь – это… Когда Мишка приносит охапку сирени, вперемешку сиреневой и белой, мелкой, пахнущей на весь дом, пенящейся пышными шапками, точно шампанское. Она как раз хорошо встанет в асиметричную африканскую вазу, купленную в свое время на базаре в Египте. Эйзенштейн, не успев поставить, хищно накидывается на сирень в поисках пятилистников. Первый найденный он отдает Мишке. Любовь – это… - Мишка, где мои очки? - Держите. Сергей Михалыч, если вам трудно найти очки без очков – может, вам уже стоит очки на постоянную носку? - Не хочу. Тогда я стану похож на типичного профессора, и студенты под моим невольным влиянием начнут уклоняться в сторону банальных решений! - Мишка, подвинти мне очки! - Сергей Михайлович, они у вас уже совсем разболтались, стекло вываливается, может, пора заменить на новые? -Не хочу, я к этим уже привык. Мишка вздыхает, пожимает плечами и закручивает вечно выпадающий винтик. Мишка всегда носит с собой маленькую отвертку. На случай, если когда они будут вместе, у Сергея Михайловича опять открутится винтик. Любовь – это… - Мишка, как ты рассказываешь про Савченко – прямо как будто про пылкого поклонника… который тебе небызентересен! - Сергей Михалыч, ну честное слово, что вот вы за ревнивец такой? Вы еще к Сереже Бондарчуку приревнуйте. Вы лучше скажите, как вам та, кульминационная, сцена? - Честно, Мишка? Я на ней зажмурился. У меня нервов не хватает такие жути смотреть! Любовь – это… На полочке в шкафу – глиняная дымковская лошадка в зеленых и красных яблоках и кормилица в клетчатом сарафане из голубых и желтых полос. На соседней полочке – каргопольские игрушки, рыжая лисо-собачка и мишка (медведица) в красном расписном сарафане, сувенир с «Моря Студеного». Рядом – синий и таёжно-зеленый абашевские олени с фантасмагорическими рогами, память о «Генералке». И монохромный коник из веревочек с красно-белым седлом –из окрестностей Геленджика, от «Уоллеса». - Что ты хочешь от меня, Мишенька, в конце концов, я сентиментальный старый еврей! - В конце концов, Сергей Михайлович, просто признайте, что вы любите всякие милые штуки. - Только тссс! На ушко, исключительно тебе, под величайшим грифом секретности: таки люблю. Вечером после премьеры «Матроса Чижика» Мишка нашел у себя на подушке сшитую из ткани мягкую желтую птичку. В игрушечной бескозырке. Любовь – это… Во дворах в провинциальном городе – заросли синего цикория и лопухов. Акация отцвела и вырастила зеленые бархатные стручки. Сцены во дворах – так решил Михаил Артемьевич – будут сниматься в реальных дворах, никаких душных павильонов, где и взрослым-то актерам запросто задохнуться и хлопнуться в обморок. Детей на кинопробы Михаилу Артемьевичу отбирать просто: «Неразлучных друзей» смотрели? «Матроса Чижика» смотрели? «Марью Искусницу» видели? Тогда вы меня знаете. Кто хочет сниматься в кино? Тогда поговорите с родителями и приходите тогда-то туда-то. Только, пожалуйста, обязательно с кем-нибудь из взрослых, без взрослых до проб никто допускаться не будет. В творческом дуэте Сергей Эйзенштейн/Михаил Кузнецов в этот раз Кузнецов выступает режиссером, а Эйзенштейн – автор сценария. Эйзен всегда был убежден, что каждый актер, оператор и кто угодно должен хотя бы раз попробовать себя в режиссуре! Тиссэ снимал, Бондарчук снимает, Кадочников планирует – почему Кузнецову быть в отстающих? Эйзенштейн, хотя сценаристу это и не обязательно, сидит на складном стуле под орешником без орехов (в городе, хоть он и провинциальный, орехи почему-то не завязываются принципиально), охлаждает в ведре с водой лимонад и выдает его по первому требованию юным артистам, подбегающим освежиться. Лето в разгаре, и во дворах тоже жарко. Кроме того, он добровольно и безвозмездно принял на себя обязанность хранить и по необходимости выдавать реквизит в виде деревянных шпаг, пистиков, пупсов в колясках, кукол постарше и одного древнего, но неубиваемого медведя. Медведю на время простоя он надевает панамку из лопуха, чтобы голову не напекло. Кроме того, Сергей Михайлович собирает дворовый фольклор, а еще его научили делать из лопуховых репьев игрушечные комнатки в коробках из-под конфет «Коровка». Комнатки получаются малогабаритные, в полном соответствии с последними тенденциями советского градостроительства. Комната в коробке от зефира в шоколаде получает название сталинки. Михаил Артемьевич плюхается рядом на второй складной стул и стягивает с головы тропический шлем. Легендарный тропический шлем был торжественно передан ему в первый съемочный день, как переходящий вымпел. - Фуххх… ну и жара! Налейте мне тоже лимонаду, пожалуйста. Там еще осталось? Эйзенштейн открывает для режиссера новую бутылку, чтобы было достойное его количество пузырьков. И пока Михаил Артемьевич пьет, с удовольствием охлаждая ладони об мгновенно запотевший граненый стакан, Эйзенштейн, пряча что-то в руках за спиной, бочком-бочком подбирается к Михаилу Артемьевичу сзади – и водружает на его черные кудри венок, сплетенный из голубого цикория, розово-белых вьюнков, белого клевера и небольшого числа одуванчиков.