AU, где все живы

- В Питер, в Питер, - напевает Эйзенштейн, укладывая чемодан. - В Москву, в Москву, - поддразнивает его Мишка. Мишка занимается тем же самым. - Вздор! – Сергей Михайлович критически рассматривает, выбирая, шарфы: один – темно-бордовый, в клеточку, и второй – мягко-бежевый, цвета викуньи. – Чехов гениален, но эту пьесу я не люблю. За нытье и уныние. Мишка тщательно складывает свой новый, с иголочки, пиджак, шикарный с английской подкладкой. На подкладке – проблескивающие рыцари, точно иллюстрация к «Квентину Дорварду». На «Айвенго» не подойдут. - Осенний Петербург – это ж чуть ли не самое лучшее, что только бывает на свете. - Как я рад, как я рад, что поеду в Ленинград, - дразня, напевает Мишка. - В Санкт-Петербург, именно в Санкт-Петербург, привыкайте, Александр Сергеевич. Большая часть съемок пройдет все равно в Москве, в павильонах. Петербург еще не вернул себе надлежащий имперский блеск, и от Царского Села до боли мало чего осталось после того, как там побывали варвары. Но Медный Всадник – стоит, и Нева – все так же течет, и город – живет, и жив тот самый дом на Мойке двенадцать, из чьей парадной Мишке предстоит выходить. Петербург, именно Санкт-Петербург – это самое лучшее. Холодный тревожный Петроград с лекциями и зачетами, и чарующим волшебством на сцене, которое понять – много важнее, чем сопромат. Ленинград - он в белых ночах, он в тумане гонки за сроками, и внезапное пробуждение – оказывается, между языческим божеством и божком, где на минуту присел присмотреть ракурс – и отрубился, пока команда разматывает кабели и таскает софиты. Осеннего Ленинграда –считай, и не видел. А вот Петербург… - А тебя, Мишка, в детстве возили в Ленинград? На экскурсию от школы, как лучшего пионера, или что-нибудь в этом роде? - А я был посредственным пионером. И денег у мамы на троих детей по экскурсиям не было. Чего-чего, а денег у маменьки было довольно. Это сейчас регулярно нет. А в те прежние, полные обид и счастливые времена – денег сколько угодно, и на билет из Риги, и на нежнейшие воздушные безе, белейшие, точно пена, в кондитерской на Невском, с крахмальными занавесками, белоснежными, точно пена. А вот румяные, пахнущие теплом калачи с лотков разносчиков в лихо заломленных картузах – это нет. «Котик, ну как можно кушать неизвестно что, неизвестно из чего сделанное?». В те еще почти счастливые дошкольные годы. Когда бабушка еще была жива, и мама много смеялась и мало плакала. «И в Летний сад гулять водил» - Летний сад осенью, парадокс, хотя дошкольник еще не знает такого слова, но парадокс ему очевиден. Рыжие листья, груды и ковры рыжих листьев, листья, опускающиеся прямо в ладони, молочные тела обнаженных статуй, еще не укрытых чехлами и коробами, и, похоже, чуток подмерзающих по осенней погоде, и канал – за чугунной оградой.Медный всадник на рыжем ковре. Дамы под черными зонтиками, точно изогнутые под ветром – в платьях причудливо изогнутого силуэта. Рыжий лист на гранитном носу у сфинкса – и не дотянешься, чтобы смахнуть… - Вот и наконец и посмотришь. Глаза при осеннем дневном освещении у Мишеньки серые – как вода под Дворцовым мостом. Глаза – полные ожидания, искрящиеся… так бывает, когда прищуришь глаза – и свет фонарей вытягивается острыми иглами-искрами. Иголочками-искорками. У Мишки – искры в глазах, и он точно знает – сейчас от предвкушения острые иголочки бегают по всем телу. И у него самого –острые иголочки от предвкушения и от искрящихся Мишкиных глаз, от того, что уже завтра – он поведет Мишку по рыжим листьям между мерзнущих белых статуй, и в Летнем саду – больше не огороды с картошкой, что статуи все целы и на своем месте, и листья шуршат, как надо, а яркие коричневые воробьи – бесстрашно и беспардонно хватают с ладони кусочки сайки. В чем серьезное затруднение – Дантес должен быть красивее Пушкина. Эйзенштейн нашел роскошнейшего Дантеса, буквально тираническим образом конфисковал у свердловского театра их солиста балета - с лейтенантскими звездочками, бретонской фамилией, осанкою античного Аполлона и собственным белокурым чубом, который замечательно взбивается в кок. Но настолько испортить М.А.Кузнецова не получается все равно. Интересно, а чем питаются сфинксы? Жирными жареными гусями и свежими антилопами, по своей львиной природе, или гусями, финиками и пальмовым вином – по фараонской? Или универсально – питерскими пирожками с бульоном? - Как я рад, как я рад, что поеду… - Мишка взвизгивает и закрывается от летящей в него подушки. Взвизгивает – явно специально и явно манерно. Обнимает подушку – шелково-шоколадную, кофейно-молочную и бордовую, сшитую из старых малоношеных галстуков, томно прижимается к шелку щекой. – … в Питер-град! Эйзенштейн, еще раз покачав на руке – вешает на перекладину вешалки рядом с пальто темно-бордовый. Тепло-бежевый шарф цвета викуньи – торжественно вешает Мишке на шею.