Синьор колдун

Этторе честно попытался ещё четыре раза, каждый раз срывая прут потолще. И Джакомино, надо отдать ему должное, тоже честно лежал на кровати, не предпринимая попыток удрать. Но прут каждый раз рассыпался: после лепестков — бабочками, после бабочек — мыльными пузырями, после мыльных пузырей — разноцветными пёрышками, после пёрышек — капельками росы. Джакомино не выдержал, захихикал, но почти сразу же взял себя в руки: — Извините, синьор колдун, просто щекотно. Этторе всплеснул руками, прошёлся яркими эпитетами по всем прутьям мира, а также по Джакомино с Мариуччей, из-за которых ему приходится так страдать, и наконец потребовал: — Дай сюда виноградную косточку. У тебя есть, я знаю. — В кармане, синьор колдун. Этторе наклонился, пошарил в карманах спущенных до лодыжек штанов Джакомино, выудил из горсти разнообразного хлама несколько виноградных косточек, ухватился за амулет и сосредоточился. Раньше ему почти не удавалось выращивание, и Этторе утешался мыслью, что это ему и не пригодится в жизни. Но теперь без хорошей лозины было не обойтись. — Давай же, давай, — прошептал Этторе и зажмурился. Косточки на его ладони потеплели, зашевелились, набухли. Из первой выросла виноградина. — Чёрт тебя дери! — воскликнул Этторе. — Раньше у вас не получалось и этого, синьор колдун, — заметил Джакомино. — Прочь из моей головы! Этторе отбросил виноградину и сосредоточился на остальных косточках. Из второй вырос виноградный лист. — Дьяволу в зубы это колдовство! — Но ведь вы уже ближе к цели, синьор колдун. — Прочь из моей головы! Из третьей косточки выросла виноградная улитка. — Да чтоб тебя! Гадость! Этторе отшвырнул было и улитку, но тут Джакомино выпростал руку, и вместо смачного броска через всю комнату хрупкая кремовая раковина поплыла по воздуху и мягко приземлилась на персиковую ветку за окном. — Не смей колдовать! — возмутился Этторе. — Простите, синьор колдун, но она же живая, хоть и наколдованная, — откликнулся Джакомино. Этторе покраснел и сосредоточился на последней косточке, представляя себе крепкий и гибкий прут, не поддающийся чужим чарам. И прут действительно получился! Ровный, крепкий, слегка шероховатый, тугой. — Ага! — Этторе торжествующе помахал прутом, прислушиваясь к его вжиканью. — Что ты теперь скажешь, негодник? — Поздравляю вас, синьор колдун, — серьёзно откликнулся Джакомино. — Ну, теперь держись! Этторе размахнулся, но в последний момент придержал руку, чтобы не бить слишком уж сильно. Жалко его, глупого. Сам не понимает, что творит, маленький же… Прут хлопнул только по одеялу рядом с Джакомино. — Да лежи ты смирно! — возмутился Этторе. — Я и лежу, синьор колдун. Этторе стегнул снова. И снова. И снова. Джакомино и вправду лежал смирно, но прут будто нарочно увиливал, яростно хлеща по одеялу, по ножкам кровати, а один раз даже по ноге самого Этторе. — Да дьяволу в зубы!.. Джакомино снова протянул руку, чуть шевельнул кончиками пальцев, и вспыхнувшая было полоса боли на ноге бесследно исчезла. — Джакомино! — взревел Этторе. — Простите, синьор колдун, я думал, вы промахнулись. Вернуть всё как было? — Не надо! Этторе отдышался, повертел в руках прут и попросил: — Джакомино, перестань увиливать. Дай мне наконец тебя выпороть. — Я и так, синьор колдун. — И не колдуй! — Не буду, синьор колдун. — Ну, смотри же! Этторе тщательно примерился и почти без замаха стегнул самым кончиком прута, целясь прямо по середине подмастерьевой задницы. Прут вспорол подушку, усыпав всю комнату перьями. — Проклятье! — вскричал Этторе. — Оно само, синьор колдун. Этторе отшвырнул прут и попытался хотя бы шлёпнуть Джакомино ладонью, но на полпути взвыл и отдёрнул руку от сильнейшего жара. Вместо подмастерья на кровати красовался раскалённый утюг. Этторе моргнул, но на кровати снова лежал лишь смиренно подставляющий свой зад Джакомино. — Ах так?! Этторе выбежал из комнаты, хлопнув дверью, с грохотом скатился с лестницы, пересёк харчевню и решительно направился в сад, раскинувшийся за постоялым двором.