Синьор колдун

Этторе миновал пышущие розовым олеандры, поднырнул под узловатые ветви старого абрикоса и сел на траву подле вросшего в землю мельничного колеса, до конца не соображая, что собирается делать. Глаза сами собой закрылись, а рука схватилась за амулет. Путешествие души Этторе никогда не удавалось: мысли не отпускали, как он ни старался расслабиться. И сейчас он даже не собирался пробовать, но всё вышло как-то само собой. Тело стало лёгким, отпустило, пустота перед закрытыми глазами сменилась небесной лазурью. Этторе почувствовал, что раскрывается подобно лепесткам цветка. Он даже видел этот цветок — один из многих на красноватой ветке вишни. Отступившие было звуки и запахи вернулись, но стали иными. Вместо аромата абрикосов — рыба, вместо гуления горлицы — крики торговцев. Этторе впился внутренним взглядом в небо, увидел облака под собой, начал стремительно падать — и бухнулся на колени посреди мостовой, уткнулся носом в цветастые юбки. — Мариучча! — Синьор колдун пожаловал! Мариучча звонко рассмеялась, протянула Этторе кончик веера и тут же отдёрнула, сверкнув глазами. Чёртова кокетка! Этторе неуклюже поднялся, ощущая совершенно настоящую боль в разбитых коленях, и отряхнулся. — Ты пришёл скорее, чем я ждала, — заметила Мариучча и пошла прочь, цокая по мостовой. Этторе озадаченно уставился на её босые ноги, но Мариучча удалялась, и ему в конце концов пришлось бежать за ней. — Мариучча! Да послушай же! Это ошибка! — Вот как, синьор колдун? Она не оборачивалась, но Этторе знал, что она улыбается, и от этого злился. — Мне не нужен подмастерье! Мне он ни к чему! Вот тут Мариучча остановилась, да так резко, что Этторе едва не налетел на неё, попятился и с размаху сел на мостовую, потеряв равновесие. — Вот как? — Мариучча приподняла левую бровь. — Синьор колдун когда-нибудь путешествовал душой? — Мариучча! Этторе поднялся и отряхнул ушибленный зад. — Или, может быть, синьор колдун уже умел делать купол осязания и выращивать предметы из косточек? — всё так же насмешливо продолжала Мариучча. — Это не имеет никакого отношения к Джакомино! — вскричал Этторе. — Ой ли! — Ну, хорошо, допустим, он пробудил во мне какие-то способности, — хмуро признал Этторе. — Но зачем ему я? — Он тебе говорил, — объявила Мариучча, важно подняв палец. — Ну, говорил, — согласился Этторе. — Но этого не может быть! Зачем ему какая-то защита? Он самый могущественный колдун из всех, кого я знаю! И из всех, кого не знаю. — Перед инквизицией он бессилен, как и все мы, — вздохнула Мариучча. — Он поможет раскрыться твоим знаниям, а ты должен научить его сдержанности. — Да как?! — воскликнул Этторе. — К словам он не прислушивается, я пробовал его пороть — не дается… — Синьор колдун, ты дурак, — объявила Мариучча. — Сама-то, — обиделся Этторе. — Послушай, если его сегодня же схватят за эти его фокусы… — Ты забываешь важное. — Что? — Думай, синьор колдун. — Сама же говорила, я дурак! — Этторе умоляюще глянул на Мариуччу и попробовал взять её за руку, но поймал лишь воздух. — Дурак, — подтвердила Мариучча и снова рассмеялась, но уже тише. Этторе огляделся, но вокруг была лишь лазурь. — Вспомни, что к нему прилагается! — донёсся откуда-то едва слышный голос Мариуччи, а в следующее мгновение Этторе открыл глаза в саду возле постоялого двора.