«I know your plans don't include me Still here we are, both of us lonely»
В следующий раз Хуна покупает для Соны белый шоколад. Плюс ко всему в этом месяце из-за инвентаризации и ещё чёрт знает каких проблем опять задерживают зарплату. Так что для того, чтобы выплатить аренду, приходится занять немного денег у Юны. И до лучших времён отложить покупку новых, ну или хотя бы подержанных кед, чтобы наконец выбросить свои дырявые. Но, разумеется, для влюблённости это не помеха. На маленькие подарочки для Соны она каким-то магическим образом продолжает находить деньги. И на одно урванное мгновение ей даже удаётся забыть о том, что она почти нищая. В общем, да. Хуна покупает для Соны плитку кремового белого шоколада. И даже собирается самостоятельно её подложить. Следуя смелым наставлениям Чонсона. На самом деле, момент просто очень удачный. Владелец бара решает провести небольшой корпоратив по случаю очередной годовщины своего бизнеса. И Чонсон, конечно же, шутит, что заявлен дресс-код в стиле аниме и обязательный конкурс на самый мимимишный косплей. Но Хуна отлично понимает, что это полный пиздёж, и все хотят просто набухаться. Так что она даже не думает заморачиваться над каким-то там костюмом и приходит в обычных джинсах, белой футболке, джинсовке и убого подшитых, но разве что чистых кедах. В программе вечера, само собой, запланированы выступления Соны, так что пока они с музыкантами проверяют аппаратуру и репетируют, Хуна удачно пробирается в помещение для персонала, быстро прошмыгнув в дверь следом за Юной. Вещи Соны сложены на небольшом столике в одной из подсобок, Хуна тут же узнаёт её рюкзачок. Казалось бы, дело за малым: остаётся просто аккуратно положить внутрь шоколадку и так же незаметно слинять. Хуна тянет пальцами молнию рюкзачка, при этом зачем-то оглядывается по сторонам, словно кто-то может случайно зайти и поймать её с поличным, а следом слышит далеко немелодичный звук, с которым целый отряд маленьких баночек и тюбиков разлетается по полу, и в ужасе замирает. — Да блять, — раздосадовано матерится Хуна, резко присев и дрожащими пальцами пытаясь собрать содержимое выпавшей из рюкзака косметички: помаду, два блеска для губ, тушь, тени в раздельных баночках и отлетевшую в сторону палетку румян. И молится, чтобы ничего из упавшего не пострадало, проклиная свои кривые руки. Звон каблучков предвещает ещё одну беду. Наспех засунув всё собранное обратно в рюкзак, Хуна в панике теряется, не понимая, что ей делать прямо сейчас: спрятаться в ближайший шкафчик или выйти из подсобки как ни в чём не бывало с высоко поднятой головой? И почему-то решает, что для второго её актерского мастерства вполне хватит. Возможно, очень зря. Потому что как только они с Соной врезаются друг в друга прямо на пороге, она уже просто радуется тому, что у неё не подкосились ноги. — Онни? — от выразительного удивления в лисьих глазах сердце подпрыгивает аж до горла. На Соне чёрное лоли-платье с белыми лентами и высокой талией, а ещё чёрные пушистые ушки в контраст завитым в крупные кудри золотистым волосам. И Хуна готова проклясть человека, который всё же объявил этот тупой аниме дресс-код. — Ты не видела Юну? — почти успешно хрипит она. — Юну-онни? Почему ты ищешь её здесь? — А где ещё-то? — ощущение на грани фиаско не казалось настолько реальным. Но ноги всё ещё держат, и это потрясающе. — Она помогает в зале, — взмахнув рукой, Сона указывает в нужную сторону коридора. Так, словно Хуна не должна это и так отлично знать. — Точно, она как раз просила меня ей помочь, спасибо, — нужно срочно заткнуться, поскорее уйти и прекратить уже позориться, но Сона стоит прямо напротив, преградив собой проход, и как-то уж слишком вкрадчиво всматривается Хуне в лицо, что от её взгляда бросает в жар и очень сильно першит в горле. — Что такое? У меня что-то на лице? Сона отходит в сторону. — Нет, ничего, извини. Увидимся позже? Хуна ловит себя на мысли, что хотела бы иметь прямо сейчас хоть крупицу смелости, чтобы сделать комплимент восхитительному образу Соны, прежде чем уйти, но язык отказывается ей подчиняться. Поэтому, просто угукнув, она уходит в зал, где плюхается за барную стойку напротив друга и от отчаянья прячет лицо в изгибе локтя. — Что? Попалась? — ничего нового: Чонсона, как обычно, забавляют её страдания. — Почти, — стонет Хуна, не поднимая головы. — Однажды она наконец спалит тебя, и твоим мучениям настанет конец, — лёгкие похлопывания по плечу не мотивируют буквально никак. Сегодня абсолютно точно не её день. Хуна даже подумывает, что сейчас самое подходящее время свалить домой, дабы не навлечь на свою жопу ещё больше неприятностей, но Юна просит помочь расставить закуски для фуршета. И приходится остаться. Вечеринка по идее закрытая: все присутствующие так или иначе являются друзьями чьих-то друзей — в общем, чисто теоретически чужих нет. Но Хуна всё равно чувствует себя не очень уютно в собравшейся толпе абсолютно незнакомых ей людей. Так что держится поближе к Чонсону или Юне, в зависимости от того, кто из них находится поблизости. — Онни? — цепкие пальчики кратко впиваются под рёбра, испугав не на шутку и заставив подпрыгнуть на месте и разве что не взвизгнуть. Но Ким Сона лишь очаровательно хихикает под хмурым взглядом. — Зачем нужно вот так подкрадываться со спины… — ворчливо причитает Хуна, чем, кажется, смешит Сону ещё сильнее. — Ну прости, я просто боялась, что ты снова сбежишь от меня куда-нибудь на другой конец зала, — без капли смущения отвечает та, и липкий ком застревает в горле. В следующее мгновение мягкие пальчики перехватывают руку Хуны чуть повыше запястья, растворив едва зародившиеся возмущения прямо в этом нежном прикосновении: — Пойдём, я хочу кое-что показать тебе. И Хуна даже не думает сопротивляться. Так они оказываются в небольшой закулисной комнатке. Взгляд с интересом бегает из стороны в сторону, подмечая детали. Хуна здесь впервые и понятия не имеет, зачем её сюда привели. — Здесь хранится музыкальная аппаратура, всякие примочки, колонки и даже есть диско-шар, представляешь?! — словно прочитав её мысли, рассказывает Сона и ведёт за собой глубже в приглушённый полумрак. — Но я нашла здесь кое-что ещё… Перед ними предстаёт богом забытое, запылившееся пианино, задвинутое в дальний угол и заваленное сверху целой горой хлама от скрученных в рулоны вывесок до ненужной посуды. Крышка страдальчески скрипит, недовольная тем, что её вот так бесцеремонно побеспокоили. — Оно немного расстроено… но я попробую подобрать что-нибудь, чтобы звучало терпимо. — Разве тебе не нужно на сцену? — растерянно спрашивает Хуна, наблюдая за тем, как Сона садится на одну из коробок напротив пианино и опускает пальцы на чёрно-белые клавиши. — Они могут и подождать. В мыслях не совсем укладывается, почему они тут, а не в основном зале, ведь там есть хороший профессиональный рояль, который каждый вечер встречает и редких, и частых посетителей бара, услаждая их живой музыкой. Он звучит хорошо и чисто, без раздражающих слух помех. Разве что в зале есть люди, а здесь они с Соной вдвоём. Мысль об этом не то чтобы огорчает, но и не радует, скорее, вынуждая запаниковать ещё сильнее. Но первый аккорд помогает принять этот страх и прекратить сопротивляться. Ожидание расходится с реальностью. Пусть ноты и звучат немного пьяно, смазываясь в искажённую музыкальную кляксу, но это не отталкивает. Напротив, рождает необычное чувство, скованное где-то под рёбрами. — Что это за произведение? — вопрошает Хуна, и пальцы Соны, вспорхнув, замирают над клавишами, оборвав мотив на неглубоком полутоне, а сама она поднимает глаза. — История любви. Этот ответ не говорит Хуне буквально ни о чём. Разве что от самого сочетания слов сердце замирает, под языком чуть тянет ожидание, растворившееся в моменте. Совсем не хочется читать что-то между строк, особенно то, чего там может не оказаться и вовсе. Она боится, что вновь по наивности найдёт там то, что не должна. Сама придумает и поверит в очередную иллюзию. Но улыбка Соны светлая и мягкая, и как бы Хуна ни старалась убежать от неё, предпочитая любоваться со стороны, из-за угла, какая-то часть её влюблённой души всегда упрямо тянулась к этому свету. — Не знаю такую песню. — Это не песня… Просто музыка. У меня не совсем получается петь и играть одновременно, может быть, в другой раз… — Сона негромко откашливается, словно отгоняя першение в горле и как-то слишком осторожно спрашивает, вновь подняв взгляд и опустив руки на колени: — Онни, ты ничего не хочешь мне рассказать? — Рассказать? — теряется Хуна, а на смену увядающему звону расстроенных струн приходит насквозь пустая тишина. — Ты искала меня сегодня? В следующую секунду в трепетно порхающую иллюзию врывается тайфун, и Хуна чувствует себя на волоске от смерти. Жертвой, пойманной в капкан. — Я не искала тебя, — голос звучит почти ровно, и это чистый восторг, потому что Хуна и не думала, что способна хотя бы на это. — Точно? Мне так показалось, когда мы столкнулись в гримёрке. Прямо в это мгновение она уверена, что Сона всё знает. Непонятно как, но знает. Да, само собой, сегодня не обошлось без косяков, но шоколадку Хуна никак не пропалила. Даже если она и была замечена рядом с вещами Соны, улик, доказывающих её трусость, всё ещё нет. А на чистосердечное рассчитывать не надо. Копать себе могилу Хуна пока не готова. — Да нет же, я просто искала Юну. По лицу Соны тенью пробегает какое-то мимолётное разочарование. Если Хуне, конечно, удаётся правильно считать эту эмоцию, такую лёгкую и едва уловимую. Но в том, как Сона поджимает свои пухлые губы, есть нечто, заставляющее сердце тревожно булькать в груди. Следом громкий бас пианиста торопит начать выступление. В зале весьма людно. Хуна бы даже сказала, что очень, потому что не находит свободного места за барной стойкой, после чего Юна за руку уводит её на VIP-балкон, где сидят остальные более или менее знакомые лица. А Чонсон взбалтывает коктейли в шейкере прямо за их столом. Это первый раз, когда Хуна пересекает черту между бедностью и роскошью, потому что сегодня им разрешено войти в зону для почётных гостей. Оказывается, что смотреть выступления с балкона удобнее. Отсюда Сона кажется ещё более нежной и крохотной. Ничьи головы не преграждают обзор, и можно свободно любоваться её прекрасным станом, ажурным воротом платья и бликами от разноцветной подсветки, прыгающими между её кудряшками. Каким-то непонятным, магическим образом Сона, подняв взгляд, сразу же находит Хуну даже в полумраке, раздираемом светом софитов. И томящий душу восторженный страх скребётся в животе. Даже если это всего лишь надуманный на пустом месте самообман, но под пение Соны Хуна всегда чувствует себя особенно и особенной. В этих созвучных между собой и игривых, и ласковых, и трогательных нотах она каждый раз находит лекарство от душевных ран. Причину, по которой очередной день её бесполезной жизни наполнился хоть каплей смысла. Голос Соны до дрожи глубокий и сочный. И загипнотизированный мозг самовольно рисует в сознании картинки, полные окрыляющей надежды. Вдруг Сона действительно та, кто ей нужен? Что, если Сона — тот самый шанс, который Хуна ни в коем случае не должна упускать? И в этот раз всё сложится так, как должно? Ну, или иначе зачем нужны были все эти цветы, конфеты и всё остальное? Хуна определённо точно соврёт, если скажет, что дарила их без каких-либо взаимных ожиданий. Она ненавидит влюбляться, потому что раз за разом придумывает себе красочные надежды на то, что её жизнь и вправду может быть хоть чуточку лучше, и этими надеждами потом лишь разбивает себя ещё сильнее. Но в Сону невозможно не влюбиться. И даже если все мечты обернутся пустышкой, силы пережить эту маленькую трагедию, способную переломать внутри всё до основания, Хуна как-нибудь найдёт. А сейчас она просто тонет в глубине ласкового голоса, прикрыв глаза. Выступление заканчивается слишком быстро, хотя прозвучало точно несколько песен. Гаснут софиты, включается менее яркая подсветка, один из музыкантов занимает место у пульта с музыкой и на правах местного диджея включает фоновые песенки. Зал наполняется разговорами, люди пьют, танцуют, кто-то слишком уж громко смеётся. А Сона спускается со сцены и пропадает в толпе. Время в ожидании теряет свой смысл. Хуна не знает, ждёт ли невыносимо долго или совсем чуть-чуть, но, когда Сона наконец поднимается к ним на балкон, лишь отворачивается, прижимаясь губами к стакану и отпивая коктейль, разгоняя смелость в крови лёгким градусом. Чонсон пододвигает бокал и для Соны, и, кажется, это первый раз, когда та пьёт вместе с остальными. В общем, картина такая: Юна во весь голос поёт звучащие песни, словно она в караоке, Чонсон фапает на какого-то мелкого пацана на танцполе, один из музыкантов молча закидывается текилой с абсолютно нечитаемым выражением лица. Хуна следует его примеру и медленно лакает свой коктейль. В какой-то момент их столик пустеет. Музыкант отваливается за барную стойку, закадрить какую-нибудь милую девушку. Чонсон караулит жертву своих гейских похотливых взглядов у выхода на танцпол. После двух сетов радужных шотов Юна, кажется, уводит Сону проветриться на улицу. Хуна же, как и подобает тому ещё унылому говну, просто сидит и залипает в телефон, пребывая в бесценной безмятежности, пока рядом с ней на диван не плюхается чьё-то тело. — Онни? — капризный тон рядом с ухом говорит о том, что, возможно, Ким Сона немного перепила. — Что? — бормочет Хуна, отложив телефон в сторону. Сона сидит близко, одним локтем опираясь на спинку дивана и подперев щёку своим небольшим кулачком. Её чуть поплывший взгляд блуждает, бесстыдно разглядывая лицо Хуны, а губы растягиваются в чуть пьяной улыбке. — Всё ещё не хочешь мне ничего рассказать? — мурлыкает она, и Хуна чувствует лёгкое прикосновение к своему плечу, но не подаёт вида, лишь делая маленький глоток коктейля. — О чём? — О том, как положила шоколадку в мои вещи, — вдруг прямо говорит Сона. И если бы Хуна стояла, земля бы точно ушла у неё из-под ног. А так её всего лишь расплющивает по дивану, затягивая в чёрную дыру. Мир на несколько секунд даже меркнет, будто её только что долбанули по затылку. — С чего бы мне это делать? — она на краю, но всё ещё может спастись, если попытается. В следующее мгновение Сона оказывается ещё ближе. Смотрит прямо и без компромисса, вытаскивая козырь из рукава. — Я видела тебя в супермаркете, где мы покупали пиво, — с каким-то поразительным удовольствием рассказывает она. — Ты… стояла у стеллажа со сладостями. Сначала смотрела на мармеладки, даже взяла одну пачку. Затем прошла вдоль полки, осматривая товар, и остановилась напротив шоколадных батончиков, но так ничего и не выбрала, а потом присела и взяла с нижней полки белую шоколадку, — и повторяет контрольным выстрелом в висок: — Я всё видела. Хуна разглядывает её лицо, ощущая себя загнанной в угол. Парфюм Соны щекочет кончика носа, парализуя ещё сильнее, так что, прежде чем задержать дыхание, она успевает спросить лишь: — Так ты была в магазине? Словно ответ не был очевиден. К чему вообще такие риторические вопросы? — Ага, — улыбается Сона, явно довольная тем, как именно разыграла свой джокер. — Правда странно, что спустя час эта шоколадка оказалась в моих вещах, не думаешь? А ещё ты рассыпала мою косметичку. Хуна не дышит, но это не помогает. Напротив, делает только хуже. Потому что запах Соны наполняет её лёгкие изнутри. При первом же вдохе она тут же им захлебнётся. — Это ведь ты, да?.. — тонкий пальчик уверенно тычет Хуне в лицо, но чуть косит в сторону и попадает в щёку, уколов кончиком ноготка. — Цветы мне дарила тоже ты, да? Просила Чонсона-оппу делать вид, что кто-то незнакомый оставляет для меня подарки, да? — и шепчет, придвигаясь почти вплотную: — Это ведь ты. Сквозь боль в груди, горле и дрожь в руках Хуне удаётся выдавить лишь жалкое: — Я не понимаю, о чём ты. Голова Соны мягко опускается ей на плечо, волосы непривычно щекочут щёку, а кончик носа словно стремится дотянуться до покрывшейся испариной шеи, где в артерии у Хуны стучит пульс в ритме Allegro. Лёгкое дыхание скользит по её коже и мурашками ныряет за ворот футболки. — Ты так старательно пряталась, онни, — мурча, продолжает Сона, а её рука смело скользит по животу Хуны, приобнимая, — но я всё равно тебя поймала. Они замирают в этой позе. И слава богу. Потому что, если будет какое-то продолжение, Хуна точно сдохнет. Она сидит, окаменев, дышит через раз и считает удары сердца, всем телом прислушиваясь и пытаясь уловить каждое движение Соны. Чужая ладонь приятно гладит её по боку, от этой ласки туго скручивает живот. Хуна решает, что лучше не двигаться вовсе. Она не помнит, когда в последний раз кто-то вообще приставал к ней, как и не помнит то, как стоит реагировать в такой ситуации. Для того чтобы вскочить на ноги и сбежать, она уже достаточно пьяная, а для того чтобы затащить Сону себе на колени, ещё слишком трезвая. Так что да, Хуна просто сидит, позволяя Соне перекатывать голову по своему плечу. На мгновение ей даже мерещится прикосновение мягких губ к своей шее, но иллюзия превращается в реальность, настойчиво прокладывая дорожку из поцелуев выше к уху. — Ким Сона, стой! — Хуна хочет звучать строго, но выходит скорее испуганно. — Что ты делаешь? — Кто-то из нас должен проявить инициативу, если другой не может, — хихикает Сона, и её сладкое от цитрусового коктейля дыхание скользит по щеке. Мягкий поцелуй лёгким покалыванием остаётся у края челюсти, оставляя после себя волны опьяняющей дрожи. Сердце стучит слишком быстро, словно пытается покончить с собой, включив сверхсветовую скорость. У Хуны трясутся руки в попытке хоть как-то отстраниться, лишь бы пресечь происходящее, но в итоге она просто сама прижимает Сону ещё крепче. — Мы здесь не одни, — непослушный шёпот с трудом протискивается сквозь зубы. Ощущение мягких губ Соны сменяется пустотой. Та, не отстраняясь ни на миллиметр, садится ровнее, заглядывая Хуне в глаза. В полумраке зала её зрачки чуть расширены, щёки пылают жаром, помада размазалась на пухлых губах, а значит, и на шее Хуны. — Тогда давай останемся одни… Прежде чем благоразумие окончательно покинет их, на помощь приходит Чонсон, вернувшийся, чтобы выпить. И в этот раз Хуна рада ему как никогда прежде. И даже вытаращенные от увиденного глаза друга её ничуть не смущают. Главное, что его появление вынуждает Сону огорчённо отстраниться и вновь потянуться к своему бокалу. Хуна пользуется этим моментом, чтобы вскочить на ноги и, пробубнив, что ей очень нужно в туалет, ретироваться как можно скорее. Пока у неё от смущения до тла не прогорели уши и всё лицо. В уборной она старательно оттирает салфетками шею от следов алой помады и, завязав волосы в неряшливый хвост, умывается почти ледяной водой, пытаясь унять жар. Холодные капли текут за ворот футболки, пропитывая ткань мокрыми дорожками. У бара Хуна берёт себе один шот с текилой. Для душевного равновесия. И трезвеет ещё сильнее. Она бездумно слоняется среди гостей и старательно избегает знакомых в толпе. А затем и вовсе решает свалить домой, но для этого ей, вероятно, придётся подняться на балкон, чтобы попрощаться с друзьями. На самом деле, Хуна несколько минут раздумывает над тем, чтобы просто кинуть им смску, но решает, что это будет совсем уж невежливо. Чонсон точно обидится и будет припоминать это до какого-нибудь нового повода. Так что Хуна собирается с силами, чтобы попрощаться ртом или хотя бы жестами. Но у друга явно другие планы для них обоих. — Ну наконец-то, где тебя носит? Ты что, собралась бросить меня здесь с Соной одного? Та лежит на диване, обняв кожаную подушку. — Я сваливаю, меня уже ждут, — многозначительно двигает бровями Чонсон. — Подожди, а где Юна?.. — Умотала уже. Так что с Соной остаёшься ты. — Я?! Ни за что, — возмущается Хуна, потому что ей совсем не нравится этот блеск в глазах напротив. — Ты её споил, ты и оставайся! — Да ладно тебе, кто ж знал, что для счастья ей нужно так мало… — хмыкает друг, продолжая как-то хитро улыбаться. — Мы же не можем её здесь бросить одну. — Давай вызовем ей такси. — Такси?! Кто вообще вызывает одинокой пьяной девушке такси? Ты что, не смотришь дорамы? — уже с явным раздражением отзывается Чонсон. — А вдруг её похитят? Увезут, убьют и выкинут тело прямо в реку Хан. Вот поэтому Хуна не смотрит телик. — И что ты предлагаешь? — сдаётся она, тяжело вздохнув, и, прочитав очевидный ответ в глазах друга, взмахивает руками одновременно и недовольно, и растеряно. — Я не могу остаться здесь с Соной. Ты спятил? — Да ну? А мне показалось, что вы отлично ладите, — Чонсон посмеивается так отвратительно, что хочется вмазать ему да побольнее. — Ну брось, не будь трусихой. Она пьяная и почти спит, что она тебе сделает? — Так а я о чём! Она пьяная, я тоже не очень трезвая. Именно этого Хуна и боится. Того, что Сона пьяная, и даже если прямо сейчас спит, это ещё не значит, что сон остановит её в будущем. — Она проснётся и будет снова приставать ко мне. Испуганное чистосердечное признание, к сожалению, остаётся недооценённым. — Будто это не то, чего ты хочешь, — насмешливо фыркает Чонсон, — Хватит уже отмазок, сколько можно прятаться по углам и просить меня подкладывать ей подарки? Если она не против мутить с тобой, в чём проблема? — ещё и подбадривающе похлопывает по плечу, как ни в чём не бывало. Не то чтобы Хуна рассчитывала на понимание, но… — Откуда мне знать, серьёзно ли это, когда она даже на ногах не стоит, — похоже, её возражения уже превращаются в мольбу. Хуна даже хватает друга за рукав рубашки, чтобы тот не рассчитывал уйти вот так просто. — Ну, значит, это отличный повод спросить её об этом наедине, — жаль, что Чонсону абсолютно наплевать на её душевное равновесие и однозначно нравится переворачивать мир с ног на голову. Хуне явно не стоило ждать от него поддержки. — Я не могу, — цедит она сквозь зубы. — Почему? Идиота кусок. — Не могу, — повторяет она ещё отчаяннее. — Да почему? Объясни ты по-человечески! — не выдерживает друг, скатываясь в прямолинейность, что раз за разом ставит их дружбу под удар. — Она тебе нравится, ты ей нравишься. Ебитесь, блять, я вас благословляю. — Да пошёл ты… — Или ты уже забыла, как это делать? — Чонсон довольно смеётся над тем, как Хуна сама отталкивает его руку, словно только что не хваталась за неё, как за последнюю соломинку. — Нет, просто у меня сегодня небритые ноги! — саркастично огрызается она, обиженно поджимая губы. — Ещё скажи, что между ними тоже. Это не первый раз, когда Хуна чувствует себя униженной и оскорблённой. И, к сожалению, не последний. В любом случае она планирует ненавидеть Чонсона до конца своих дней. — Ты самый мерзкий друг на свете. Тот салютует ей одной рукой и, насвистывая, уходит вместе с каким-то школьником, которого вообще хрен знает кто пустил в бар. Похотливый извращенец. А Хуна плюхается на диван, вцепившись в недопитый кем-то коктейль. Сона тяжело вздыхает сквозь затянувший её хрупкий сон, и, сжалившись, а вместе с тем и приняв свою участь, Хуна стягивает джинсовку и укрывает Сону, оставив ладонь лежать на её плече. Сердце замирает, застряв в пугающем звуке между двух соседних нот. Хуна всё ещё абсолютно музыкально безграмотна, но готова поклясться, что между «фа» и «соль».«We've got tonight Who needs tomorrow? We've got tonight, babe Why don't we stay?» Kenny Rogers — We've Got Tonight