«아름다운 까만 눈빛 더 빠져 깊이/ Прекрасные чёрные глаза, упадём ещё глубже (넌 내게로 난 네게로) / Ты в меня, я в тебя»
— Онни?.. — радостно зовёт Сона, наконец приоткрыв глаза. Хуна сидит подле неё уже чуть больше часа и, стараясь не привлекать к себе внимания, неторопливо пьёт очередной коктейль. От непрекращающейся музыки начинает стрелять в висках. Слишком шумно. У Хуны никогда не укладывалось в голове, как людям вообще может быть по душе подобное веселье. Видимо, хорошо, что у неё никогда и не было денег на такие развлечения. — Ты осталась со мной? — лепечет Сона, потирая глаза, и тянется к стакану Хуны, но та отводит руку в сторону. — Хватит пить, я не потащу тебя домой на себе, — говорит она достаточно строго. Ну, как ей кажется. — Но у меня во рту пересохло, — жалуется Сона, и Хуна сдаётся под её выразительным невинным взглядом. Сделав несколько маленьких глотков, Сона откидывается на спинку дивана, прижимаясь к боку Хуны, и смотрит на наручные часы. — Уже так поздно, придётся ждать до утра, — вздыхает она. А её маленькая ладонь ловит руку Хуны и переплетает их пальцы в незатейливый замок, который несложно разомкнуть, но Хуна позволяет ей, не в силах сопротивляться. И разве что пытается сделать так, чтобы руки сильно не дрожали и не потели. Но Соне, кажется, это неважно. Она мягко водит большим пальцем по ладони Хуны, прочерчивая щекочущие дорожки. — Придётся вызвать такси, — решает Сона, прижимаясь лбом к плечу Хуны, оставляя на нём мягкий след от дыхания. — Я не отпущу тебя одну на такси, — негромко отвечает та, но Сона слышит и, наклонив голову, заглядывает ей в глаза. — Тогда поедем вместе? С тобой я буду в полной безопасности. Хуне стоило уйти ещё в начале вечеринки, если действительно хотела. А может быть, притормозить ещё раньше. Не смотреть в сторону Соны в самый первый день. Но она посмотрела. Она осталась. И, возможно, сделала свой выбор ещё тогда, в душном вагоне метро. А затем из раза в раз лишь следовала ему. Чувство страха, которое кажется уже таким привычным и неизбежным, перемешалось со смирением и осознанием, что бежать некуда. Да и незачем. Она и не хочет. В общем-то, других возможных вариантов развития событий просто нет. Все они теперь за гранью абсурда. — Давай я отвезу тебя ко мне, тут ближе. А утром ты поедешь к себе домой, хорошо? — Хуна позволяет себе ласково погладить Сону по голове, как маленького ребёнка. Та кивает, снова мурлыкая, и сердце приятно плавится между рёбер. Обнявшись, они ждут такси в переулке у бара. Ночь прохладная, поэтому, чуть пьяно пошатываясь, Сона прижимается ближе, чтобы Хуна могла укрыть её спину краями джинсовки. А затем укладывает голову в изгиб её шеи и обвивает руки вокруг талии. — Держи меня крепче, онни, хорошо? Или я упаду. Таксисту, к счастью, нет до них дела. Хуну укачивает, но она старается не отключаться, дабы не потерять бдительность, пока Сона дремлет, положив голову ей на колени. Сердце испуганно замирает каждый раз, когда машина тормозит. И было бы не так уж и плохо, если бы эта поездка не заканчивалась. Но… к сожалению, это происходит. — Пожалуйста, чувствуй себя как дома, — неразборчиво мямлит Хуна на пороге своей комнаты. У неё, конечно же, идеальный порядок, буквально не к чему придраться, но гордиться этой убогой тесной каморкой она всё равно не может. Тем временем Сона восторженно осматривается, словно попала не в коммуналку, а в музей и имеет возможность любоваться ценнейшими экспонатами. Лежащая на полке у кровати шоколадка, которая с недавнего времени и является главной достопримечательностью этой комнаты, тоже не остаётся без внимания. — Ты так и не съела? Почему? Не любишь шоколад? От волнения судорогой сводит живот. — Берегу на чёрный день, — отшучивается Хуна, лишь бы не выдать секрет о том, насколько эта шоколадка бесценна. — Хочешь... принять душ или что-то ещё? — Можно мне просто во что-нибудь переодеться? — Сона счастливо улыбается, видимо, и так без лишних слов прочитав всё у неё на лице. Помедлив, Хуна выдаёт запасную пижаму, торопливо отворачивается и наливает себе стакан воды. В надежде собраться с мыслями. — Онни? — что-то в интонации, с которой Сона её окликает, заставляет насторожиться, и на всякий случай она не торопится оборачиваться. — Можешь помочь мне с застёжкой на спине? Вода с трудом проглатывается и, слава богу, попадает в нужное горло. Хуне всё же приходится обернуться, чтобы убедиться, что её не обманывают. — Я не достану сама, — жалобно просит Сона с закинутыми назад руками, а её пальцы беспомощно пытаются ухватить язычок молнии. Набрав в грудь побольше воздуха, Хуна шагает ближе, растерянно разглядывая спину Соны, её затылок и завитые локоны. Лёгким прикосновением она перебрасывает её волосы вперёд, за плечо и находит маленькую застёжку. Собачка упрямится, стоит потянуть её вниз. Молния застревает, цепляя край шва, вынуждая наклониться ещё ближе. Хуна пытается пальцами натянуть ткань платья, но Сона ёрзает, заглядывая через плечо. — Что там такое? — Стой смирно, — строгое требование слетает с губ. Но в ответ ему раздаётся лишь тихое хихиканье. Собачка наконец проскальзывает вниз, и Хуна готовится облегчённо вздохнуть, когда Сона вдруг подаётся назад, прижимаясь спиной к её груди и откидывая голову ей на плечо. А проворные пальцы ловят Хуну за запястья и вынуждают окольцевать стройный стан. — Что ты делаешь? — хрипит Хуна, чувствуя, как сердце опять начинает плясать мимо ритма. — Не знаю, — лукаво отвечает Сона и беззаботно пожимает плечами. — А на что это похоже? Её пальцы ослабляют хватку и с тягучей нежностью гладят руки Хуны, проскользив до самых локтей. И приближая эмоции к краю. Она впервые настолько близко. Запах её тела ощущается дымкой цитрусового парфюма и сладкой отдушиной лака для волос. Всю эту палитру нот можно услышать вдоль её приоткрывшейся шеи. — Прекрати приставать ко мне, это может плохо закончиться, — Хуна сама не понимает, обещание ли это или предупреждение, а может, и вовсе угроза, но ещё немного — и она прижмётся губами к плавной линии плеча, выглядывающей из-под съехавшей в сторону ткани. Сона аккуратно разворачивается в объятьях и сама обвивает руки вокруг талии Хуны, заглядывая ей в лицо. — Что если я хочу, чтобы это плохо закончилось? За этим ответом дальше по сценарию следует тот самый поворотный момент, которого Хуна боится больше всего на свете. Будь она трезвой, то нашла бы способ избежать его. Но опасная доза алкоголя в крови, словно сыворотка правды, обличает притаившиеся желания. — С нашей первой встречи прошёл не один день, у тебя было достаточно времени подумать, разве не так? — Сона продолжает гипнотизировать своим и без того чарующим голосом. — Так, — безвольно хрипит Хуна в ответ, начиная медленно умирать внутри от желания её поцеловать. Ресницы Соны порхают, словно крылья бабочки, тепло её тела обволакивает, вынуждая дрожать от малейших прикосновений даже сквозь плотную ткань одежды. — И что ты думаешь? — заговорщицки спрашивает Сона, будто бы в ожидании последнего сигнала. Здесь, между двух историй: той, что они могли бы создать поверх необдуманных ошибок, и той, где Ким Сона лишь причина чувствовать себя влюблённой, а не одинокой, — на перепутье между прошлым и будущем, становится душно. — Думаю, что ты пытаешься меня спровоцировать, — упрямится Хуна, не решаясь сделать выбор. Прекрасно понимая, что ещё чуть-чуть, и его сделают за неё. Возможно, у неё ещё есть последний шанс возразить. Но опять сейчас она его потеряет. Сначала это лишь гипотеза, промелькнувшая на задворках сознания, но взгляда пьянящих лисьих глаз достаточно, чтобы понять, что так всё и будет. — И как? У меня получается? — усмехается Сона, явно распробовав свою власть на вкус, прикосновениями к спине пуская по телу Хуны новую россыпь трелей. — Весьма… — пальцы против воли мимолётно прикасаются к обнажённым плечам Соны, но Хуна их тут же отдёргивает, будто взяла неверный аккорд. — Хочешь, сыграем в игру? Если ты выиграешь, я снова буду послушной и сделаю так, как ты захочешь, онни. — Ты и так должна быть послушной, потому что я старше, — настороженно хмыкает Хуна, даже не рассчитывая на победу. Сона, не удержавшись от смеха, хлопает её по плечу, и, наверное, в обычный момент Хуна бы расценила подобное как личное оскорбление, потому что да, она всё ещё «онни». Но прямо сейчас ей бы просто не запутаться в собственных мыслях и желаниях, которые уже насквозь противоречат друг другу. — Игра будет честной. В нашу первую встречу в метро ты была очень смелой, тогда чего ты боишься сейчас? — В нашу первую встречу на тебе было застёгнуто платье. Сона поднимает руку и разжимает ладонь, в которой держала одну из спрятанных палочек шоколадки. — Когда ты успела её взять? — удивляется Хуна, всем своим нутром чувствуя, как её пытаются обвести вокруг пальца. — Когда решила, что хочу с тобой поцеловаться, — прямо, безо всяких притворств говорит Сона. — Смотри, правила почти как в пеперо. Здесь несколько делений. Кто отвернётся первый, или чья часть шоколадки быстрее растает, тот проиграет. Хуне остаётся лишь закатить глаза и фыркнуть. — Это вообще можно назвать игрой? По-моему, нет. Но, кажется, Соне абсолютно плевать на её возмущения, как и на аргументы, и на здравый смысл. Она смело разворачивает шоколадный ломтик и, обхватив зубами с одного края, задирает подбородок, предлагает второй край Хуне. — Быстрее, онни, или ты проиграешь, — ещё и торопит. И хоть из-за сжатых зубов слова звучат не очень разборчиво, Хуна всё прекрасно понимает. Чтобы выиграть, она должна поцеловать Сону, съесть шоколад до конца. Проиграв, она поцелует Ким Сону, потому что именно таким будет желание. Так что, отбросив все сомнения, она обхватывает губами другой край. И теперь их лица разделяют лишь три деления. В следующее мгновение Сона становится ещё ближе, молниеносно откусив одно деление. Шоколад предательски быстро тает между губ, аж плавится, норовя вот-вот сломаться. Вспыхнувшая азартная искра заставляет Хуну решительно обхватить губами следующий кусочек, приблизив её к победе. Прозрение наступает у черты поражения. Потому что между их губ последний, столь желанный ломтик, а глаза напротив хитро поблёскивают. Ведь на это и был расчёт. Хуна с самого начала обречена была проиграть, откусив шоколадку второй. И мысль об этом вдруг запрещает ей медлить, толкая ещё на одну дольку вперёд. Припечатывая губы Соны своими. Лисьи глаза удивлённо моргают. Сона, явно не ожидавшая, что игра закончится так, растерянно охает в поцелуй. Но ничего не заканчивается. Потому что их с Соной губы теперь неотрывно спаяны вместе. Поцелуй сладкий, а рот Соны потрясающе тёплый… чёрт, нет, он горячий, он расплавляет все страхи насквозь и заставляет голову кружиться по трёхмерной спирали, а сердце истерично долбиться в тесной костяной клетке. Хуна не целовалась целую вечность и безумно соскучилась по этим ощущениям. Язык Соны же, в отличие от её дерзкого напора, совсем не смелый, встречает растерянным прикосновением и отступает, позволяя полностью заполнить её рот. Сама Сона лишь тихо стонет и, зажмурившись, жмётся ближе, сжимая талию Хуны ещё крепче. — Вкусно? — сбито шепчет Хуна, чуть не задохнувшись, едва отлепляя губы, и ловит дыхание Соны в своём рту. Та с трудом поднимает отяжелевшие веки и пытается что-то ответить, но они слишком близко, а у мира вокруг сбился фокус, и Хуна чувствует, как загорается. Пылает всё: губы, щёки, горло, грудь, живот и всё, что ниже. Пальцы путаются в золотистых волосах, ласково заправив выбившуюся прядку за ухо, соскальзывают на обнажённое плечо и очерчивают его, наслаждаясь мягкостью кожи. В глазах Соны вспыхивает пламя. Встрепенувшись в объятьях, она вдруг, снова осмелев, делает шаг назад и стягивает рукава платья, до конца оголяя плечи, ключицы и грудь, заключённую в узорчатое нижнее бельё, прежде чем Хуна перехватывает её за локти. — Ты мне нравишься в платье. С этими словами она подводит Сону к кровати и, плюхнувшись на матрас, усаживает её к себе на колени. Ладони тут же находят пристанище на гладких бёдрах, забираются под подол платья и дразнят поглаживаниями у края чулок, отчего Сона жмётся ещё сильнее. Откликаясь на каждое прикосновение, она напряжена, как струна. Её ягодицы сжаты, бёдра крупно дрожат. Смазанные поцелуи влажные и всё ещё сладкие. Сона обхватывает одной рукой плечи Хуны, сжимая, впиваясь в кожу, пальцы другой чуть тянут за волосы. Хуна позволяет Соне возвышаться и целовать себя ещё глубже, и поощряет её ласками по низу живота. На каждое прикосновение Сона отзывчиво подаётся вперёд, особенно когда ладонь Хуны скользит вниз по её белью прямо в просвет между ног. Пальцы, вынырнув из-под юбки, цепляют лямки нижнего белья и оттягивают их в стороны, и те покорно опадают вдоль предплечий. Следом щёлкает застежка на спине, ослабляя бюстгальтер. Помутневший взгляд Соны наполняется смущением, а кружевная ткань больше не закрывает её соски и безвольно болтается где-то у талии. Губы тянутся вперёд и прижимаются к выемке груди по центру. Хуна слышит над ухом мелодичный вздох. Она не знает, что это за нота. Но звучит просто обалденно. Пальцы не медлят и очерчивают груди. И под мелодичный скулёж она вдруг понимает, что все эти прикосновения, должно быть, для Соны новые и очень яркие. Поэтому дразнит её ещё раз. — Будь послушной, или я буду мучить тебя до утра, — предупреждает она, когда Сона нетерпеливо толкается навстречу, словно отчаянно пытаясь потереться о её руку. — Это точно угроза? — хнычет та, но всё же послушно отстраняется и садится ей на бедро. — Да, потому что я обещаю тебе, что ты не выдержишь, — признаётся Хуна, пристально наблюдая за тем, как Сона кусает свои припухшие от поцелуев губы. — Звучит потрясающе. Хуна бы даже рассмеялась от умиления, если бы её всю не скручивало от вида обнажённой груди, колено Соны бы не давило на промежность, а сама Сона бы не ёрзала на её бёдрах. Но от всего происходящего она лишь сильнее сжимает нежные ягодицы. Ей немного страшно перейти черту. Тем более ту, что она ещё не нашла. Но ответные смелые ласки Соны требуют большего. И не дать ей желаемое, пожалуй, будет настоящим преступлением. Хуна ничуть не жалеет, что закинулась текилой сегодня. Видят небеса, всё было не зря. Рука вновь ныряет под платье. Бельё под её пальцами восхитительно влажное, и один этот факт распаляет угли в груди ещё сильнее. В следующее мгновение Хуна аккуратно укладывает Сону на кровать, а затем стягивает лишний предмет одежды по стройным ногам, любуясь тем, как лисьи глаза прячутся за тыльной стороной ладони. Сона действительно очень влажная и горячая. Хуне нравится то, как та открывается, несмотря на смущение, которым пылает её лицо. Размазывая влагу, она ведёт пальцем выше и гладит аккуратно подстриженный лобок. — Остановимся, когда скажешь, — обещает Хуна. Сона, убрав руку от лица, доверчиво смотрит ей в глаза. — Не будем останавливаться, — и капризно надувает губы, явно выпрашивая поцелуй, в который тут же вскрикивает, потому что пальцы Хуны продолжают свои движения вдоль половых губ, задевая все нужные для счастья точки. Ладони Соны глядят по животу, ещё смелее поднимаются к груди и столь же решительно пытаются нырнуть в уже расстёгнутые джинсы Хуны, и наполняющая их дрожь уже кажется чем-то настолько запредельным, что приходится отстраниться. — Ты куда? — растерянно спрашивает Сона, наблюдая, как Хуна встаёт со своей тесной одноместной кровати. — Будь послушной и лежи смирно. Замерев у стола, Хуна смотрит на полупустую бутылку воды и открытую пачку шоколадок. Ей нужно сделать глоток воды, чтобы прийти в себя. И пальцы почти обхватывают заветную бутылку. — В твоём понимании быть послушной — это лежать бревном? Я против, — разочарованный стон обрывается скрипом кровати, когда Хуна садится обратно, сжав в руке подаренные шоколадки, и усмехается уголками губ, теряя и рассудок, и связь с реальностью. Она собирается подарить Соне наслаждение, о котором та очень просит. — Сегодня да, потому что своей инициативой ты провоцируешь меня заласкать тебя до смерти. — Я не против быть заласканной до смерти, ах… — отважно начинает Сона, но тут же смущённо охает, стоит Хуне устроиться между её разведённых ног. Её тело встречает язык Хуны хаотичной пульсацией. Щедро и неторопливо, вслушиваясь в новые мелодичные сочетания нот, наполняющие глубокие стоны, она ведёт языком вверх, зная, что Соне этого мало. Поэтому отламывает маленькую дольку шоколада и прижимает к горячему бугорку, наблюдая за тем, как же быстро тот плавится. Конечно же, ей придётся слизать всё до последней капли. — Онни... — потерянно шепчет Сона, выгибаясь навстречу новым ласкам. Теперь, когда язык Хуны ласкает её по всей длине, то широко вылизывая, то кончиком проскальзывая внутрь, то кружа у бугорка, она почти поёт. Без слов. Выдерживая рваную, порой хриплую, порой скулящую, но очень интимную мелодию, когда тающий кончик шоколадки ныряет внутрь, и язык Хуны следует прямо за ним. Сона то сжимает простынь, то втягивает живот, то толкается бёдрами навстречу, слепо следуя инстинкту. Почти доведённая до края, она чуть ли плачет. И встречает Хуну дрожащими губами, открывая рот и позволяя разделить сладкий вкус на двоих. Пальцы быстро сменяют язык, не позволив почувствовать пустоту, напористо гладят. Большой вырисовывает витиеватые узоры вдоль пульсирующего клитора, другие неглубоко ныряют внутрь. Сона разбито скулит в поцелуй, содрогаясь всем телом, продолжая течь на пальцы Хуны. Потрясённая, она, кажется, отключается на несколько секунд, пока Хуна ласково выцеловывает её губы, убирая руку, боясь отпугнуть, и чувствует, как же до безумия мокро в её собственном нижнем белье. — Было хорошо? Сона, счастливая и всё ещё потерянная в оргазме, изнеможённо кивает, прижимаясь ближе: — Спрашиваешь так, словно не знаешь. — Спрашиваю, потому что собираюсь сделать это ещё раз. Безвольный скулёж Соны горит на губах краткими поцелуями, но её ладони находят верный путь и прикасаются к коже Хуны, забравшись под нижний край футболки. И мир стирается в пыль, что вместе со смятыми вещами опадает у подножья кровати. На руинах этого мира Сона стонет совсем по-другому. На самых высоких нотах.«직접 들어와 두 눈으로 확인해/Зайди и убедись своими глазами, 내 맘 가장 깊은 데로 오면 돼/Тебе позволено зайти в самую глубину моего сердца» IVE — Love dive