«She ain't gon' be able to love you like I will»
Чужое дыхание ласкает плечо, а рука обвивает талию. И на одно крошечное мгновение Хуна даже чувствует себя защищённой от этого отвратительного серого мира, где правят деньги, общественное мнение и преимущественно мужчины. Просыпаться утром счастливой кажется чем-то давно забытым. И да, она маленькая ложечка. Стоит пошевелиться, Сона тут же просыпается следом. Её тонкие пальцы соскальзывают по коже и исчезают, оставив после себя фантомный след. Хуна на секунду замирает, закрыв глаза, не зная, что будет лучше: притвориться спящей или же дать понять, что она тоже уже не спит. И, собравшись с духом, она всё же выбирает второе. Заспанная Сона потирает глаза и потягивается сквозь сдавленный стон. А затем замечает Хуну и тут же смущённо отводит взгляд, шепча хриплым ото сна голосом: — Доброе утро... Слова растворяются в тягучем молчании. Хуна лежит, вслушиваясь в чуть сбившееся взволнованное дыхание Соны, и тоже боится пошевелиться и отпугнуть её, словно порхающую в утренних лучах бабочку. Один из солнечных зайчиков радужным переливом соскальзывает по её щеке, подчёркивая лёгкий румянец, обрисовывая персиковые губы, будто бы широкой кистью по живописному холсту. Затем Сона вдруг наклоняет голову, мимолётная улыбка скользит по её губам, а ладонь тянется вперёд и смело касается щеки Хуны, разжигая в душе ещё не потухшее пепелище костра. — Ты… Ты хотела утром принять душ, — приходится вымаливать спасение. И лисьи глаза всё же решают сжалиться. Сона садится в кровати, прикрыв обнажённое тело простынёй и поправляя разлохматившиеся волосы. Но оставленный её ладонью раскалённый след всё ещё пылает на щеке. — Проводишь меня? Они наспех подбирают валявшуюся всю ночь на полу одежду. Предложив чистое полотенце и запасную пижаму, потому что ничего другого в шкафу больше нет, Хуна молча показывает, как пройти в общий душ. Вернувшись в комнату, она в отчаянии разглядывает содержимое своего маленького пустого холодильника и в итоге просто заваривает две чашки кофе. Из съедобного имеется лишь два ломтика вчерашней шоколадки, и мысли об этом бьют по нервам электрошоком. Хуна не уверена, что сможет спокойно есть шоколад в ближайшие пару недель, пока яркость воспоминаний чуть не убавится. Она много чего умеет вытворять в постели, бывшие никогда не жаловались на её умения и фантазию, но теперь вкус шоколада будет напоминать ей вкус Соны, а Хуна в неё по уши, так что… Нужно как-то подготовиться к смерти от голода, потому что ей сложно представить, как она будет есть что-то, кроме Соны, в ближайшее время. Факт. Когда Сона возвращается, и они пьют кофе, Хуна старается не пересекаться с ней взглядом. Они снова молчат, только иногда Сона приглушённо хмыкает, как будто хочет заговорить, но не решается, и просто улыбается. Напоследок Хуна лишь извиняется за скромный завтрак. (Ну, то есть полное его отсутствие.) К сожалению, реальность заставляет спуститься с небес на землю слишком быстро. Вечером Хуна снова драит посуду, режет мясо и ругается на упившегося в стельку деда, разбуянившегося в их жральне. В общем, всё как всегда. После работы Хуна с трудом доползает домой на ватных ногах, уставшая, но хотя бы сытая, потому что управляющая разрешила персоналу нажарить мясо. Очень хочется скорее принять душ и рухнуть в свою так и не заправленную с утра кровать, которая всё ещё должна пахнуть Соной, но на её пути преградой встают соседи, толпящиеся в прихожей. — Что-то случилось? — негромко спрашивает Хуна, шагнув за порог и заметив среди присутствующих незнакомого мужчину. Тот тоже не оставляет её появление без внимания и, обернувшись, как-то неприятно ухмыляется, потирая пальцами свой щетинистый подбородок. — Ты из третьей комнаты? — от его голоса аж хочется поёжиться и отряхнуться. Но Хуна просто молча кивает. — Это хорошо, не придётся искать тебя. Тревога беспокойным зверем тут же просыпается внутри живота. Хуне не нравится, когда её зачем-то ищут незнакомые мужчины. Да и знакомые тоже. — А вы кто? — прямо спрашивает она. — Хозяин места, где ты живёшь, — насмешливо выплёвывет он. — Моя матушка почила, так что теперь всё здесь моё. Его цепкий взгляд небрежно скользит по присутствующим, громко шмыгнув носом и уперев руки в боки, он весьма властно продолжает: — С этого месяца я повышаю арендную плату. Оповестите всех, кого сейчас здесь нет. Не устраивает? Тогда смело на выход. Вот так Хуна встречает ночь с беспокойными мыслями, беспомощно ворочаясь с боку на бок. Отчаянно пытаясь найти решение всех свалившихся на неё проблем. А утром прощается со своим единственным на неделе выходным, который позволяла себе последнее время, и берёт смену на целый день. В конце недели у Хуны снова нет сил, и она готова добровольно лечь в гроб. «Ты придёшь сегодня?» Прилетает сообщение от Чонсона, когда она собирается домой, едва двигая руками. И уже думает послать друга куда подальше и отправиться отсыпаться, потому что рано утром снова ехать на работу. Но Чонсон присылает второе сообщение: «Сона спрашивала про тебя». И это всё меняет. В этот раз Хуна без цветов, шоколадок и прочих мелочей, но глаза Соны почему-то всё равно загораются, стоит ей заприметить Хуну у барной стойки. — Чонсон-оппа сказал, что ты была очень сильно занята на работе и не могла к нам прийти, — встревоженно начинает Сона, надувая губы. — Сильно устаёшь? Ты хорошо ела сегодня, онни? На какое-то призрачное мгновение её ладонь медлит, но всё равно ласково прикасается к руке Хуны чуть пониже локтя, окутывая теплом прямо изнутри. Сейчас бы просто снова упасть в объятья Соны. Слышать её порхающее дыхание на шее, как той глубокой ночью на тесной кровати. Сон рядом с ней точно помог бы Хуне вновь почувствовать себя живой. Но один из музыкантов зовёт потерявшуюся вокалистку на сцену. И родившаяся на мгновение иллюзия тут же рассеивается утренним туманом. — Выпей пока что-нибудь, хорошо? Скажи оппе, что всё за мой счёт, — с энтузиазмом продолжает Сона. — А как я освобожусь, мы закажем жареную курочку в гримёрку! Она уходит в направлении сцены, а Хуна, будучи не в силах больше удерживать живое выражение лица, плюхается за барную стойку. Чонсон тут же пододвигает к ней бокал с мохито. — Приятно видеть тебя в этом мире. — Было бы проще наконец уже оказаться в загробном, — Хуна отхлёбывает алкоголь и наслаждается тем, как желудок наполняется согревающей свежестью. Чонсон скрещивает руки на груди. У него пока нет клиентов, а значит, есть время подействовать ей на нервы, чем он нагло пользуется. — Ну? Долго мне ещё ждать подробностей о вас с Соной? — наконец прямо спрашивает он, многозначительно поиграв бровями. Хуна знает, что её друг — гей до последнего нейрона в своём теле, но почему-то на мгновение ловит лёгкий гетеро-кринж. — Подробностей не будет, — сухо бросает она и снова пьёт. Чонсон театрально вздыхает. Словно у них тут кульминационная сцена, в которой главный герой балансирует на опасной грани между добром и злом, если не жизнью и смертью. — Какое же ты ужасно нерешительное чмо, — констатирует он, цокнув языком. — Будь я тобой, я бы уже с ней встречался. — Но, слава богу, ты не я, иначе я бы просто морально не перенесла тот факт, что у меня вдруг появился член, — фыркает Хуна и любуется тем, как друг драматично закатывает глаза. Ишь, подробностей захотел. Она не собирается рассказывать ему, какой смелой может быть под бодрящей дозой алкоголя в крови. Сегодня голос Соны звучит решительно, по-особенному сочно и густо, заполняя собой всё пространство. А красный свет софитов, переливающийся в её золотых волосах, впечатывается в сердце. Крепко-накрепко. Смешивая внутри Хуны тот ещё коктейль чувств посильнее выпитого мохито. Этот коктейль заставляет кожу покрываться мурашками, пускает цепкий холодок вдоль позвоночника и скручивает низ живота туже и туже, стоит лишь вспомнить покрытое испариной тело Соны подле своего и жар её нутра вокруг сомкнутых пальцев. На прошлой неделе начало казаться, что Хуна уже стала забывать, что такое секс. Но нет. Все обстоятельства как-то кстати решили напомнить, что она всё ещё не бесчувственный сгнивший пень. И способна разгореться от прикосновения отчаянных огоньков пламени, которыми пальцы Соны чертили по её коже, цепляя волоски у паха. И всё же… Это пламя шпарит не только благословенно, но и безжалостно. Если трусость — это грех, то Хуна заплатит за него сполна, дотла сжигаемая томным взглядом лисьих глаз, и пеплом опадёт в уготованный ей ад. Чувство, что стало столь желанно и запретно. Она всё ещё не может подобрать ему верное название. Не может решить, стоит ли позволить ему пустить корни глубже. Как усталый, сбившийся с пути странник, стоящий на перепутье. Пытается понять, куда теперь идти. Кто такая для неё Ким Сона? Спонтанная интрижка, девочка-мечта, лишь нужная её влюблённым фантазиям причина для новых страданий, или та самая искра, пробуждающая не только плотское влечение, но и желание жить. Сердце замирает, когда красный свет гаснет, погружая сцену в полумрак. Напоминает найти правильный ответ как можно быстрее. Хуна ждёт у бара, когда слышит, как незнакомый голос уверенно произносит: — Ким Сона! Не могу поверить, что это ты! Стройная, высокая девушка быстрым шагом проходит мимо и ловит Сону у самой сцены. Хуна не слышит, о чём они говорят, потому что зал вновь погружается в гул разговоров и лёгкую расслабляющую музыку, доносящуюся из динамиков. А ещё Сона стоит к ней спиной, и увидеть её реакцию невозможно. Поэтому, когда высокая девушка с розовым каре притягивает Сону в радушные объятья, Хуна лишь бросает вопросительный взгляд на Чонсона, но друг тоже растерянно пожимает плечами. Сона и её знакомая направляются в сторону бара, и Хуна резко отворачивается, чтобы не выдать вставшую поперёк горла досаду. — Выглядишь просто очаровательно сегодня, Сона! — смело делится впечатлениями незнакомка. Хуна не смогла толком рассмотреть её лицо, но этот самоуверенный тон ей уже не нравится. — Не верится, что вживую твои выступления настолько потрясающие. Ты должна давать концерты на большой сцене, а не в этой забегаловке. — Спасибо, Суон, но я пока не чувствую себя настолько уверенно, — неловко мямлит она, забираясь на стул рядом с Хуной. Девушка садится следом. — Брось, ты всегда была хороша! Я уже и не думала, что мы встретимся, если честно, то я даже слегка взволнована, — посмеивается Суон, явно флиртуя. Хуна внезапно ощущает себя лишней. Это гадкое чувство скребёт её изнутри, безумно хочется вскочить и уйти. Но она всё ещё здесь ради пива и курочки. — Ты пришла с друзьями? — вопрос Соны звучит очень растерянно. — Надолго в Сеуле? — Я приехала одна, решила развеяться. Планировала остаться всего на недельку, но теперь, после встречи с тобой, хочу побыть здесь подольше. — Вот оно что… Решившись бросить на беседующую парочку косой взгляд, Хуна ёрзает на стуле. Когда они с Соной на долю секунды смотрят друг другу в глаза, она вдруг ловит себя на мысли, что теперь чувствует себя ещё более обеспокоенно. А от её чуткого внимания не ускользает и то, что Сона пытается сидеть ближе к ней, нежели к нежданной собеседнице. — Ты словно совсем не рада меня видеть, — тем временем упрекает та. — Ну что ты, я рада... Просто всё очень внезапно, — оправдывается Сона. — Ты тоже пропала не менее внезапно, и уж если начистоту, то я всё ещё немного обижена, — отвечает Суон вроде бы без агрессии, но звучит это всё равно давяще. — Я долго пыталась найти тебя, после того как ты удалила свой аккаунт. И в эту же секунду Хуна понимает, кто перед ней. Солнечное сплетение неприятно сковывает колючим холодом. Она быстро поднимает взгляд, пытаясь заглянуть Соне в лицо, но та сидит, повернувшись к собеседнице, так что Хуна видит лишь край её щеки. Зато вот сидящую напротив Суон видно более чем замечательно. И если вначале она показалась Хуне высокой, то сейчас, заметив на её ногах туфли на высоком каблуке, Хуна понимает, что Суон, вероятно, ничуть не выше Соны, а может быть, даже и ниже. На ней явно брендовая одежда — Хуна видела эти шмотки в какой-то пафосной рекламе, — а на сумочке, что непринуждённо лежит на барной стойке, виднеется витиеватый логотип. На шее блестит золотое украшение, а розовый цвет волос смотрится слишком броским на контрасте с отбеленной тональником кожей. Как и яркий малиновый тинт. — У меня был сложный период… — тем временем отвечает Сона и снова украдкой бросает взгляд на Хуну, словно в поиске поддержки. — Знаю, — в голосе Суон сквозит нотка гипноза, такая мимолётная, но проникающая глубоко-глубоко, если позволить ей скользнуть внутрь. — Поэтому я и пыталась найти тебя. Столько времени прошло, нам о многом нужно поговорить. Теперь, когда мы наконец встретились по-настоящему, давай начнём всё с начала? Наверное, Хуна бы сдалась, будь она на месте Соны. Она вообще слабое звено. Ею манипулировать проще простого. Но сегодня она в роли зрителя, и это многое меняет. Ей не нравится то, что она видит. Поэтому, позволив чувствам взять верх, она наклоняется к Соне ближе, положив руку на её дальнее плечо. — Я хочу курочку, — заявление звучит ровно и бескомпромиссно. — Ты обещала мне. Сона вздрагивает от прикосновения, Хуна буквально может это почувствовать: настолько они близко. — Ах, онни? — чуть повернув голову, взволнованно отзывает Сона. — Я помню… Хуне глубоко плевать на то, что её живьём режет чужой взгляд. Важнее то, что рука Сона накрывает её ладонь и легко сжимает пальцы в ответ. И она тихо, изумлённо ахает, стоит Хуне прижаться к её щеке губами, оставляя звонкую череду поцелуев под трель разбившегося стекла (походу, придурок Чонсон грохнул от неожиданности стакан). — Я жду, — продолжает Хуна всё тем же ровным тоном, чувствуя, как загорается мягкая кожа под губами. — Сама ведь звала меня прийти. Я думала, что ты соскучилась. — Ещё одно выступление, и я свободна, — голос Соны слишком сладко дрожит. Она смущена и явно сбита с толку. Смотрит на Хуну, растерянно хлопая ресницами. А её глаза даже кажутся чуть больше, чем прежде, как у оленя, выпрыгнувшего на дорогу прямо под колёса удачно затормозившей машины. За секунду до. — Ты вообще кто? — звучит без какой-либо вежливости. Фамильярно и пассивно-агрессивно. Суон смотрит прямо и немного надменно, словно пытаясь не просто изрезать, а раздавить Хуну одним взглядом. — А на кого похожа? За барной стойкой падает что-то ещё. — Сона, мы можем поговорить в другом месте? — губы Суон кривятся, обличая истинные эмоции, пока та старательно пытается натянуть на смазливое личико располагающую к себе улыбку. — Хочешь, поужинаем где-нибудь? Хуна лишь приподнимает бровь. — Нет, — и отрезает, прежде чем Сона успеет что-то ответить. — Сона здесь со мной, и она никуда с тобой не пойдёт. — Онни, — чуть шикает та в попытке пресечь нарастающий конфликт, — не нужно так. Это просто моя старая подруга. Давайте я представлю вас друг другу... Хуна равнодушна к этому предложению, а вот Суон оно явно приходится не по вкусу. Ещё и провоцирует на эмоции. — Я здесь, чтобы увидеть тебя, а не знакомиться чёрт пойми с кем. Я приехала сюда только ради встречи с тобой! — недовольно возражает она, очевидно, не приемля такой расклад и злясь, что всё идёт совсем не так, как она изначально планировала. — Просто это правда очень внезапно… — оправдывается Сона. Хуна чувствует под пальцами сбегающую по плечу дрожь. — И что? Это плохо? — перебивает Суон. И держать язык за зубами становится всё сложнее. — А она должна была тебе на шею кинуться, что ли? — равнодушно спрашивает Хуна. Ну всё, сейчас полыхнёт. — Слушай, ты, — огрызается Суон, спрыгнув со стула. Её пальцы вцепляются запястье Хуны, агрессивно скидывая руку с плеча Соны прочь. Хуна ненавидит, когда кто-то её трогает, тем более вот настолько бесцеремонно. Это заставляет её провалиться в водоворот болезненных воспоминаний, из которых непросто найти дорогу обратно. Люди за ближайшими к ним столами оглядываются, взволнованные разворачивающейся драмой. — Суон, не надо! — Сона тоже спрыгивает со стула, прерывая их с Хуной контакт и принимая удар на себя. — Подождите… Она ловит локоть Соун и чуть сжимает в знак примирения, будто пытаясь выиграть время на передышку. И это работает. Взгляд Суон смягчается. Она, словно забыв и про Хуну, и про чужие глаза и уши, вдруг срывается на откровения. — Я проделала весь этот путь ради тебя, — её голос даже дрожит от волнения. — Знаешь, как долго я искала этот бар? Стоило только увидеть тебя на видео… Ты просто не представляешь, сколько сайтов я перерыла, сколько людей опросила, — обличая все так и не забытые обиды. — Я весь интернет перевернула вверх дном, лишь бы снова тебя найти. Ты хоть понимаешь, что я чувствовала, когда ты, ничего не сказав, просто исчезла? Почему ты не поговорила со мной? И на долю секунды её даже становится жалко. Но не дольше. — Прости, — опускает глаза Сона. — И почему ты вообще позволяешь кому-то лезть к себе? Будь её воля, Хуна бы запретила Соне извиняться. Разве мы виноваты в том, что люди вокруг нас не понимают простого и понятного слова «нет»? Разве мы виноваты в том, что чувства безвозвратно уходят? Разве мы не имеем право выбрать то, что лучше для нас? Да, конечно, Маленький принц учил, что мы в ответе за тех, кого приручили, но зачем, если больно? Если стало невыносимо? Это ведь так нелогично. Хотя, возможно, Хуна просто не понимает, потому что её всегда бросали. Она научилась принимать отказы без лишних слов. Ну или, возможно, она просто никогда не любила. Влюблялась, но не любила. Как и не знала, что такое быть любимой кем-то. — Хорошо, если хочешь поговорить, то давай поговорим, только не здесь, — между тем сдаётся Сона и шагает к Суон. — Сона, — предупреждающе бросает Хуна и даже ловит её за руку. Но та лишь мимолётно улыбается, обернувшись через плечо. — Онни, всё в порядке, я помню про курочку. Подожди ещё чуть-чуть, хорошо? — и высвобождает свою руку. Хуна смотрит на друга в попытке отыскать немного поддержки, но Чонсон лишь растерянно пожимает плечами, провожая взглядом уходящих девушек. Паршивое чувство оседает в душе, отказываясь вымываться даже вкусом сладкого алкоголя. Хуна заставляет себя не смотреть на вход в помещение для персонала. Она знает, что Сона прямо там, за этой дверью. И сквозь приглушённую музыку даже слышит голоса: они ругаются, скатившись в обвинения и перескочив на высокие тона. На самом деле, если бы Хуна могла, она бы увела Сону как можно дальше отсюда, хоть на пустынную улицу, хоть на старые детские качели, хоть в свою тесную душную комнату, но она снова та самая третья лишняя, и от этой мысли ей не по себе. Дверь открывается, и Сона быстро шагает в сторону сцены. Её преследовательница пытается пойти за ней, но их разделяют вышедшие следом музыканты. В этот момент Хуна встаёт со своего места, ощутив в груди всплеск противоречивых чувств. Подойдя ближе, она одёргивает Суон со спины за плечо столь же бесцеремонно, сколь и та повела себя с ней у бара. И теперь, когда они стоят вровень, становится ясно: Суон чуть ниже Хуны даже будучи на каблуках. Так что без калбуков она определённо ниже Соны и, возможно, носит подобную обувь лишь от неосознанной потребности казаться выше. Потому что ставит себя выше. — Эй, — грубо окликает Хуна, и Суон оборачивается. — Никогда больше не приходи сюда, понятно? Их взгляды встречаются, и лёгкое замешательство в глазах Суон сменяется колючей остротой. — А то что? — фыркает она и предупреждающее добавляет: — Не лезь не в своё дело. — Это моё дело, — непреклонно возражает Хуна, не желая давать слабину. Сузив глаза, Суон впивается в неё цепким взглядом. — Думаешь, что можешь разыграть из себя её девушку? — этот вкрадчивый тон заставляет напрячься и растеряться одновременно. — Ты серьёзно считала, что я поверю в это? — Почему нет? — пожимает плечами Хуна. — Я делаю что-то не так? Потому что в её пусть и ограниченном мире всё было так, как и должно быть. Её рука лежала на плече Соны, обозначив границы, которые не стоило пересекать другим. Её губы оставляли поцелуи-бабочки узорами на коже Соны прямо у всех на виду. Они сидели близко-близко, и Сона смущалась под её взглядом. Да и то, что Хуна ухаживала за ней всё это время, уже тоже ни для кого не секрет. Сона всё знает, как, возможно, и весь персонал бара. Что ещё нужно, чтобы претендовать на новый статус? — Всё, — выплёвывает Суон, и мир Хуны кривится, потеряв баланс. — Всё, что ты сделала, было не так. Настолько фальшиво, что это просто отвратительно, — под прицельным взглядом она резко ощущает себя слишком доступной мишенью, и, возможно, что-то в выражении её лица даёт Суон понимание. — Вы ведь на самом деле не вместе, да? То, как Сона удивилась, когда ты пыталась поцеловать её… — она растягивает губы в насмешливой улыбке. — Боже, я правда знаю её лучше, чем ты можешь себе представить. Бьюсь об заклад, ты из тех, кто не силён в проявлении чувств, верно? Сначала равнодушно пьёшь коктейль в сторонке, затем перетягиваешь на себя внимание, когда тебе вздумается. Ты во всём такая? Не уверена, что Сона это оценит. Она, знаешь ли, очень ранимая… Постоянно надумывает лишнего. Игра в горячо-холодно — это не про неё. Возможно, со стороны всё и правда выглядело вот так убого. Да, Хуна не мастерица выражать чувства. И не сильна во флирте. Да и вообще, то ещё бревно в отношениях (но не в постели), как показывает практика. Но так или иначе она всё равно считает себя оскорблённой. Потому что насмехаться над её чувствами разрешено только Чонсону и Юне. — Сона — любовь всей моей жизни, так что не пытайся занять моё место, — и брошенной в лицо угрозой Хуну не напугать. — Мне и не нужно твоё место, — огрызается она в ответ. — Что? — Твоё место. Оно мне не нужно, — ёмко повторяет Хуна. — Я хочу своё. В конце концов, только Сона будет решать, кому, где и кем быть. Только она может позволить кому-то подняться на ступеньку выше, а кого-то оттолкнуть в глубокую бездну. Хуна надеется, что Суон отступит, перестанет цепляться к её чувствам и приглядится к своим. Найдёт в них то, что давно прогнило, то, что стоило давно починить. Но… — Если бы ты была её девушкой, ты бы сразу это проявила, а не трусливо сидела в углу, словно вы не знакомы. Так что, если не определилась, кто ты… если не знаешь, нужно ли это тебе и способна ли ты вообще дать Соне что-то действительно стоящее, то не мешайся. Я позабочусь о ней. Я знаю, что ей нужно. Изъяны в чужих чувствах для неё всё ещё важнее, чем свои. И она бьёт по ним прямо в цель. Пытаясь обезоружить, доломать, выбить опору. На долю секунды Хуне кажется, что она снова раскрыта и уязвима. Как в старшей школе, когда над ней издевались в первый раз. Но она быстро душит в себе эту слабость, взяв верх над эмоциями. Всеми, кроме одной. — Ей нужно, чтобы ты оставила её в покое, — эта раздражённая злость горделиво выступает вперёд и ведёт за собой. Хуна ладонью толкает Суон в плечо: — Она исчезла, потому что ты, как психопатка, пыталась её контролировать. Может быть, я и не знаю её настолько хорошо, как ты, но… одно я знаю точно: она не хочет тебя видеть. Прекрати её преследовать, ясно? Здесь работают мои друзья, так что я могу сделать так, чтобы охрана больше не пускала тебя в этот бар. Поняла? Ещё и инстинкты не подводят. Когда взбешённая услышанным Суон пытается вцепиться ей в волосы или плечи, Хуна ловко перехватывает её руку чуть пониже локтя и, резко дёрнув к себе, заламывает назад, за спину, вынуждая Суон согнуться и болезненно заскулить. — В следующий раз будет больнее, — предупреждает Хуна, стоит той попытаться вырваться. — И это я ещё психопатка?! — возмущается Суон, продолжая брыкаться. — Я не шучу. У меня красный пояс. И это чистая правда. Как то, что Хуна в прошлом успешно занималась тхэквондо, так и то, что она вполне может претворить свои угрозы в жизнь. К счастью, Юна успевает разнять их прежде, чем произойдёт что-то страшное и непоправимое. Зал снова наполняется голосом Соны. Он дрожит, а под его переливы розовая макушка в сопровождении охранника пропадает в толпе. Сомнений в том, что столь настырная особа не сдастся так просто, нет. Она обязательно вернётся, чтобы забрать то, что считает своим. Это осознание ещё одним тяжёлым камнем оседает в низу живота. А пение Соны затягивает в эту бездну лишь сильнее. Вечер в самом разгаре, а Хуна уже чувствует себя полностью эмоционально вытраханной. Она сидит на крыльце у чёрного входа и пытается надышаться прохладным ночным воздухом в надежде, что он поможет избавить мысли от ненужных сейчас волнений. Потому что выживать изо дня в день последнее время всё тяжелее и тяжелее. — Онни? — негромко зовёт Сона, прикрывает дверь и садится рядом: — Юна-онни сказала, что ты здесь. Глубокий вздох наполняет лёгкие до краёв. Сейчас бы выпить банку пива, чтобы снять стресс, но до конца месяца нужно потерпеть, урезав лишние расходы, так что… восстанавливать нервные клетки приходится как-то вот так. Никак. — Ты в порядке? — спрашивает она у Соны, не решаясь посмотреть ей в глаза. — Думаю, да… Она ушла, так что всё хорошо, — сбивчиво мямлит Сона. — Сначала я испугалась, но теперь рада, что мы наконец всё высказали друг другу. Я считаю, это к лучшему. Ночь холодящими мурашками забирается под одежду, впиваясь в кожу. — Спасибо, что была рядом, онни, — так же тихо добавляет Сона. Хотя они и так здесь совсем одни. Хуна лишь пожимает плечами. Ей вдруг становится до скрежета неуютно от этой теплоты. Возможно, Сона смогла бы прогреть её насквозь. Растопить то, что не смогли прошлые влюблённости. Но вот только что сама Хуна сможет дать в ответ на эту теплоту? Она ничего не смогла дать другим, оказавшись лишь пересадочной станцией, на которой не захотели задержаться. У Хуны нет ни денег, ни сил, ни перспектив светлого будущего. Ничего. Что хорошего она может дать Соне? Утянуть за собой в колесо, в котором крутится, словно загнанная белка? Жизнь в мыслях об этом сродни высшей степени отчаянья. Отчаянья, из которого Хуна тщетно пытается вырваться. — Почему ты это сделала, онни? — осторожно спрашивает Сона, плечом прикасаясь к плечу Хуны. — У бара и… — Просто хотела помочь. Потому что Хуна хотела бы занять новое место в её жизни, но не знает, может ли сказать об этом вслух. Поднявшись и отряхнув джинсы от пыли, она неловко прощается, сославшись на работу, старательно игнорируя чувство вины, расползающееся в груди, смешивающееся с остывшей ревностью и безрассудной влюблённостью. — Так ты не останешься на курочку? — растерянно и разочарованно говорит Сона. И Хуна злится, что виновата в этом. Но, будучи охваченной этим диким вихрем противоречивых тональностей, морально перенести сейчас поедание курочки она точно не сможет. Или сделает всё только ещё хуже. У неё нет сил быть честной, бесполезной и слабой. По крайней мере, публично. Поэтому, отбросив сомнения, она кратко, но искреннее обещает: — В следующий раз. Хуна не хочет давать ложных надежд. Как и надеяться на что-то сама. Её жизнь — водоворот угасших надежд, в котором она всё ещё продолжает барахтаться, веря, что наконец выгребет к нужному берегу. Но течение сильнее неё и лишь тянет глубже на дно. Время от времени, когда Хуна влюбляется, это мимолётное влечение дарит ей ослепляющее чувство радости, помогает вынырнуть наверх, чтобы глубоко вдохнуть. Но так или иначе она снова тонет. И тащит за собой того, от кого ждала спасения. Может быть, для всех будет лучше, если она останется на том месте, где она сейчас.«All of these words whispered in my ear Tell a story that I cannot bear to hear» Adele — Rumour has it