Заложник

      Все молчат, даже Хуайсан, до самого возвращения в Илин, на постоялый двор. Сичэнь молчит тоже. Короткого осмотра в лагере… беженцев, да, наверное, именно так их и стоит называть, его хватило, чтобы Сичэнь принял решение и встал на сторону Ванцзи. Но слишком много еще того, что он хочет рассмотреть, проанализировать и докопаться до истины.       Его младший брат не был любопытным даже в детстве — матушка говорила, это потому, что все любопытство, что было в ней, забрал себе старший сын. Воистину, это так. Он очень старался сдерживаться, хватаясь за строгие правила Гусу Лань. Он и сейчас очень старается. Но любопытство сильнее.       Минцзюэ не поймет. Пожалуй, поймет только Хуайсан: за три года, что он провел в Юньшэне, они довольно близко сошлись, разделяя увлечение искусством — и любопытство, да. Несмотря на разницу в возрасте — четыре года, тогда она казалась им просто огромной — оба были одинаково любопытны и любознательны. Хуайсана ничто не сломило, он, казалось, остался в возрасте четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати лет. Сичэня война, обязанности главы и все прочие заботы пережевали, проглотили и извергли, и ему не хочется продолжать аналогию, но она напрашивается сама. Того, кем он стал теперь, однозначно нельзя назвать хорошим человеком. Любопытство осталось, и теперь он маскирует его куда лучше, прикрываясь все теми же правилами.       По пути в Илин Сичэнь мысленно составляет список того, что он обязательно выяснит. И не важно, сколько времени это займет. Первым в списке идет золотое ядро господина Вэй. И очень приметный шрам на его теле. Такой Сичэнь уже однажды видел, случайно, во время войны. У человека, который был тесно связан с темным заклинателем. И сюда просто как родные вписываются слухи о том, что после сожжения Пристани Лотоса в лапы к вэньским ублюдкам попал Цзян Ваньинь, и слова Вэнь Цин о том, что Вэй Усянь обратился к ней за помощью. Но он пока что никому об этом говорить не собирается. Господин Вэй выразил свою волю четко и недвусмысленно: он не желает распространения этой информации. Хотя, на взгляд Сичэня, это есть глупость совершеннейшая. Но на эту тему стоит поговорить позже. И не с молодым господином Вэй, а с братом — Вэй Усянь вряд ли способен ясно мыслить об этом.       Пока же стоит решить, как действовать. Ужиная, Сичэнь размышляет, что противопоставить их главному противнику — главе Цзинь. Просить А-Яо пока бесполезно — он и сам предубежден против Вэй Усяня. Да и не послушает его глава Цзинь... Мелкие ордена покорились бы единогласно принятому решению Великих — но пока о единогласии и речи не идёт. Цзинь Гуаншаню нужна Печать, Цзян Ваньинь отрекся от шисюна…       Мысли ходят по кругу, но на Цзян Ваньине спотыкаются, одна мысль тянет за собой другую, и Сичэнь почти вспомнил, кто ещё может быть на стороне Вэй Усяня... В его размышления врывается яростный стук в дверь. Сичэнь обречённо вздыхает: по одному этому стуку ясно, кто стоит за дверью, — и предлагает войти.       Минцзюэ, судя по хмурому лицу, думал всё это время о том же, что и Сичэнь — и так же ни до чего путного не додумался. Как и предполагалось, он с порога спрашивает:       — Есть идеи?       Сичэнь озвучивает то, во что упираются все его идеи:       — Нам нужен глава Цзян. С ним у нас будет численный перевес, что хоть отчасти нивелирует влияние Цзинь Гуаншаня.       Минцзюэ фыркает:       — Толку с него? Даже если мы сможем убедить его, что он ошибся на счёт своего шисюна — он уже отрекся от Вэй Усяня по наущению Гуаншаня! Стоит тому сказать пару красивых слов — отречётся снова.       Сичэнь со вздохом опускает голову — Минцзюэ прав, Цзян Ваньинь слишком зависим от стороннего мнения, Сичэнь заметил это ещё во время их с шисюном учебы в Гусу…       На мысли о том годе Сичэнь опять запинается — и наконец вспоминает. Да, Цзян Ваньинь слишком внушаем, но есть человек, чьё мнение и для него, и для Вэй Усяня всегда имело наибольший вес. И есть большая вероятность, что этому человеку всё ещё дорог Вэй Усянь. Он вскидывает голову и улыбается побратиму:       — Мы думаем не о том Цзян.       Минцзюэ предсказуемо кривится:       — Женщины ничего не решают.       — Ты забыл, чья она дочь? Пурпурная Паучиха вертела мужем, как своим кнутом. А до того, как вышла за него, считалась самой тихой из сестер. Дядя рассказывал, и нет, не проси сказать, почему главный поборник правил их нарушил.       Сичэнь вспоминает тот вечер и прячет улыбку в рукав. Виной всему, конечно же, был Вэй Усянь. Его появление в Юньшэне, его внешность, поведение и характер, дядя тогда сказал: «Один в один Цансэ». А воспоминание о неугомонной саньжэнь потянуло и все остальные. Под чай с некоторыми расслабляющими травками воспоминания шли сплошным потоком, и юный тогда еще наследник слушал внимательно.       — Думаю, никакой шанс не будет лишним. И если у нас все получится, то… что делать с этими людьми, Цзюэ-гэ?       Сичэнь смотрит, как тень набегает на лицо побратима. Оставить несчастных здесь, на проклятой земле? Это все равно что обречь их на медленную смерть. Забрать в Гусу? Его первого, несмотря на статус, накажут. Потом, конечно, растоптав его самоуважение — фигурально выражаясь — милостиво выделят клочок земли, устроят постоянный надзор, обяжут исполнять правила и станут наказывать за малейшее отклонение от них. Да, это будет куда лучше и легче, чем умирать на Луаньцзан от голода и холода, от темной ци, от тварей. Всего лишь правила — человек приспосабливается ко всему, к этому будет привыкнуть проще, чем к чему-либо еще. Только Сичэнь лучше многих понимает, что клетка — она клетка всегда, независимо от того, из чего сделаны прутья. Вэнь, даже если они всего лишь побочная ветвь — это Вэнь. И гордость в них сильна.       — Целители, — говорит Минцзюэ нехотя, кривясь и хмурясь. — Целители мне бы не помешали. Но Вэнь!       Понять его можно: даже закончившаяся война не поставила точку в кровной вражде Не и Вэнь. А должна бы: по законам цзянху все, с кем у клана Не были счеты, уничтожены. Об этом Сичэнь и напоминает побратиму — осторожно подбирая слова:       — Главные ветви клана Вэнь вырезаны полностью. Эти люди — побочная ветвь, которую с Вэнь Жоханем объединяет лишь фамилия, они даже клановых одеяний не носят, ты ведь сам видел.       — Кое-кто носит, — Минцзюэ хмурится. — Что-то мне подсказывает, Сичэнь, что от этой девки проблем будет как бы не больше, чем от Вэй Усяня!       Сичэнь не собирается спорить. Он тоже успел оценить характер девы Вэнь, и отчасти согласен — она не сможет просто тихо возделывать землю и врачевать решившихся обратиться, как остальные её соклановцы. В землях Не она не приживется. Сичэнь размышляет вслух:       — Если дева Вэнь не отправится с ними, ты примешь её людей?       Минцзюэ смотрит на него сперва с непониманием, а после — с ехидцей:       — Не жаль тебе старика? Если ты притащишь ему такую невестку, Лань-шифу изойдет на желчь.       Сичэнь недоуменно моргает, не сразу понимая, о чем он, а после прячет за возмущением — вполне искренним — слабое смущение. Он не об этом думал!       — Дагэ! У меня не было никаких неподобающих мыслей о деве Вэнь! — переводит дух. — Она — целитель Вэй Усяня. А так как тот связан с Ванцзи, то он так или иначе будет связан и с Гусу Лань. И ему, судя по тому, что мы с тобой видели, помощь целителя будет нужна почти постоянно, и вряд ли молодой господин Вэй доверит своё здоровье и жизнь кому-то, кроме неё. Так что так или иначе, а Вэнь Цин будет там, где Вэй Усянь. Вэй Усянь же отправится явно не с тобой.       — Ты всегда был чересчур логичен, Чэнь-ди, — хмыкает Минцзюэ. — Даже когда этого не требовалось. Хотя тут не подкопаешься. А вот подумал ли ты о том, захочет ли этот гуев Вэй Усянь отправляться с тобой в Гусу? Помнится, его оттуда выперли со скандалом? Старик Лань будет дважды шокирован: мало того, что темный, связан с его лучшим учеником, возмутитель спокойствия, так еще и обругать его не смей, не приведи боги загнется.       — Дагэ!       — Правда и ничего кроме. На твоем месте я бы в Юньшэн их все-таки не тащил. Ну, или хотя бы не в резиденцию. Поселить в Гусу, где-нибудь на отшибе, негласный надзор приставить, охрану, там. Но это все поэзия, а проза жизни такова, что мы сейчас с тобой делим неубитого дракона. И, раз уж делим на двоих, то — да, я заберу ее людей, если согласятся. В моих горах можно потерять и не полсотни доходяг. А еще лучше будет выделить им клок земли где-нибудь в окрестностях Цзячжуаня, места там малообжитые…       Минцзюэ рассуждает о том, куда мог бы приткнуть крохотный клан целителей, а Сичэнь думает о том, что их догадки о неприемлемости жизни в Юньшэне для Вэй Усяня и девы Вэнь на диво сошлись. И если в начале у него еще проскальзывала мысль поселить взятых на поруки Вэнь и Вэй в домике матушки, то сейчас она кажется в корне неверной. Более того, отдает затхлым, как воздух давно нежилого дома.       Сичэнь хотел бы отложить этот вопрос на потом, но не может, уже завтра он должен предоставить Вэй Усяню готовый план. Хотя больше он должен это Ванцзи — Вэй Усянь согласился на всё, при условии, что с его людьми всё будет в порядке. А что делать с ними — они с Минцзюэ решили. Так что Сичэнь ставит точку:       — Дагэ, вопрос о том, что делать с Вэй Усянем и Вэнь Цин можно отложить. Они согласятся на всё, что потребуется, если мы гарантируем безопасность их людям — и мы готовы это сделать. В конце концов, они лишь повод, и все это прекрасно осознают. Так что я предлагаю начать переселение людей сразу после того, как мы согласуем план с Вэй Усянем. Он сам же, думаю, вполне сможет ещё некоторое время прожить на Луаньцзан, пока мы переговорим с главой и девой Цзян и подготовимся к официальному заявлению.       На этом обсуждение заканчивается: время подошло к часу Крысы, и Сичэня, несмотря на нарушающую правила привычку засиживаться допоздна, оставшуюся с войны, начинает клонить в сон. Минцзюэ прощается с ним и уходит к себе.              Утро приходит с непривычными звуками, запахами и ощущением, что он все-таки не выспался. Сичэнь умывается холодной водой, приводит себя в порядок и спускается вниз, на лестнице встречаясь со старейшинами.       — Глава, — те приветствуют его поклонами, он отвечает.       Завтракать садятся за один столик, в привычном молчании поглощают непривычную пищу: Сичэнь не вспомнил, что надо бы заранее заказать пресный рис и оговорить отсутствие специй и мяса, а старейшины положились на него. Впрочем, особого неприятия он на лицах не видит, даже, скорее, наоборот: и Лань Лисю, и Лань Хэфин с удовольствием смакуют еду, где есть и специи, и мясо. Сичэнь не позволяет себе улыбаться, но зарубку в памяти оставляет.       Через сяоши вниз спускаются все пятеро цинхийцев, краем уха Сичэнь слышит, как Минцзюэ заказывает побольше мяса и перца, снова глотает улыбку. Вот уж где Вэй Усянь бы прижился — это в Цинхэ. Мысль о причине их нахождения здесь заставляет собраться. Этот день должен стать поворотным в истории. День, когда они подготовят все, чтобы поставить жирную точку в прошедшей войне.              На Луаньцзан поднимаются так же, как и вчера, разве что Минцзюэ хватает Хуайсана за ворот, когда тот пытается проскользнуть по тропе вперёд, и задвигает себе за спину. Вэй Усянь и Ванцзи встречают их на том же месте, но Вэнь Цин теперь стоит с ними. И вместо того, чтобы стоять под открытым небом или осматривать поселение, они сразу идут в пещеру.       Один из камней — тот, который изображал стол — расчищен, и вокруг него уложены циновки — тонкие, местами протертые и даже рваные, но это, скорее всего, всё, что есть. Сичэня даже несколько трогает подобное гостеприимство — они старались, как могли, хотя и — по лицу Вэй Усяня видно — не очень рассчитывают на снисхождение.       Минцзюэ, как всегда, не желает ходить кругами, когда всё решил, и начинает разговор первым:       — Я согласен забрать твоих людей в Цинхэ и гарантировать им безопасность в обмен на их верную службу, Вэй Усянь. Но только их, ты сам или Вэнь Цин на моё гостеприимство можете не рассчитывать.       Вэй Усянь улыбается. Это не та улыбка, которой сверкал ярче солнца прибывший на обучение в Гусу подросток. И не тот оскал, который приводил в ужас врагов на поле боя. Это усталая и немного нервная гримаса, ширма, под которой прячутся все его чувства.       Он поднимается, складывает руки и кланяется — действительно глубоко:       — Этот Вэй благодарен главе Не за проявленное милосердие. Этот ничтожный осмелился приготовить дар в благодарность за ваше решение и надеется, что глава Не примет его.       Из потрепанного рукава он достает свернутые в трубку бумаги, завязанные шнурком с простенькой яшмовой подвеской-бляшкой. Тускло-зеленый прожилковатый камешек полностью покрыт вязью символов.       — Эту идею я вынашивал еще с войны, — сбиваясь с обезличенно-вежливого тона, он начинает частить, словно торопясь объяснить. — Мне тогда подумалось, что проблему клана Не можно решить, если посмотреть на нее со стороны темных практик. Ха-ха, то есть, мне иначе тогда уже было и не посмотреть… — он прикрывается рукавом, кашляя, торопится еще сильнее: — Это поглотитель, собирающий темную энергию. Если привесить его на саблю, то ярость ее духа войдет в резонанс с тьмой поглотителя, и они нивелируют друг друга. Оно, конечно, не так надежно, как если бы поглотитель ковался из темного железа, как Печать. Но… Вот…       Вэй Усянь окончательно сбивается. Одной рукой он всё ещё держит подвеску, а второй начинает нервно комкать рукав. Минцзюэ смотрит на подвеску с сомнением, он явно не желает доверять свою саблю — а вместе с ней жизнь и рассудок — экспериментам Вэй Усяня, а вот Сичэнь едва держит себя в руках: он давно пытается понять, как если не излечить фамильную болезнь клана Не, то хотя бы замедлить. И пока всё, что он смог найти — это мелодии, успокаивающие ци. Не очень надёжно и очень медленно, но Сичэнь вполне готов был летать в гости к дагэ хоть по два раза в неделю, если это поможет.       Так что руки Сичэня почти что сами тянутся к подвеске — и берут её у Вэй Усяня. Только через мяо он понимает, что сделал, и краснеет, но отступать поздно, и он внимательно осматривает подвеску, заодно спрашивая:       — Даже если это не подействует — она точно не причинит вреда?       — Я проверял это начертание на себе, — пожимает плечами Вэй Усянь. — Запирающий контур надежен, и после был использован в граничных печатях. Там держится уже… Цин-цзе, сколько?       — Три месяца, — вид у Вэнь Цин становится слегка встревоженный. — Ты не помнишь?       — Я не отсчитывал. Но контур рассчитан на пять лет, и энергетическое наполнение я проверяю, а оно пока в пределах расчетов, причем, нижней границы.       Сичэнь смотрит, очень внимательно смотрит и замечает, насколько сильно меняется Вэй Усянь, когда говорит о своих разработках. Только что это был робеющий и волнующийся юноша — и вот уже уверенный в себе молодой ученый муж, готовый отстаивать свои выкладки, словно стоит перед собранием таких же ученых мужей. Только идиот, слепой идиот может отказаться от такой жемчужины просто потому, что она не белая, а черная!       «Цзян Ваньинь, ты идиот», — думает Сичэнь.       Уговаривать Вэй Усяня жить хотя бы в Гусу он будет всеми правдами и неправдами. А дядя и старейшины… перетерпят.       — Дагэ, — подвеску Не Минцзюэ протягивает уже Сичэнь.       Выглядит тот всё ещё не впечатленным — его простой, прямой дагэ, не понимающий, что за сокровище собирается упасть им в руки, но подвеску всё же берёт и тут же цепляет на саблю. Пожимает плечами:       — Не чувствую никаких изменений.       Вэй Усянь фыркает:       — И не должны, глава Не. Поглотитель в данный момент пуст, но как только рядом окажется темная тварь или любой иной источник иньской энергии, начнет впитывать ее и работать. Можете испытать прямо сейчас — проход во внутренний пояс охранного контура, где тьма есть, я открою, много времени на активацию не понадобится.       — Почему так? — сводит брови побратим.       — Потому что если я возьму в руки Чэньцин и призову темную энергию сам — это ударит по Лань Чжаню, — просто поясняет Вэй Усянь. — А этого я хочу меньше всего.       Минцзюэ не чужд азарт. Сичэнь знает это прекрасно. Когда они только познакомились, этот гуев азарт заставлял юного наследника Не ввязываться в такие приключения, из которых ему удавалось выбираться только благодаря недюжинной силе и воинской смекалке. Так что нет ничего удивительного в том, что он, поколебавшись недолго, кивает и решительно встает.       Зрелище того, как Вэй Усянь без малейшей заминки режет себе палец о кромку Бичэня, становится неожиданным. Ванцзи меняется в лице — заметно только для Сичэня, — но молчит, позволяя начертать на одном из граничных камней, куда они доходят ради проверки, несколько новых символов. Воздух дрожит, очерчивая нечто, подобное узкой щели в пространстве. И из нее действительно несет тьмой. Спустя несколько мяо зеленоватая яшма темнеет, а вырезанные на ней символы начинают светиться тускло-алым, разгораясь с каждым прошедшим мгновением все ярче. Сичэнь переводит взгляд с нее на Минцзюэ и видит это. Это то, что он умеет просто отлично: видеть внутреннее напряжение в человеке, не важно, чем оно вызвано: болью ли, переживаниями, или как сейчас — облегчением. Словно в тяжелом-претяжелом мешке с песком, лежавшем на плечах Минцзюэ, кто-то проделал дыру, и песок высыпается оттуда стремительно и неотвратимо, позволяя выпрямиться. Осанка и стать у побратима безупречны всегда, но вот это ощущение — что он выпрямляется — все равно остается.       Минцзюэ кладёт ладонь на рукоять сабли, проводит по ножнам. Опускает голову и цепляет кончиками пальцев подвеску. Велит:       — Хватит, — и задумчиво наблюдает, как Вэй Усянь тревожит не подсохшую толком ранку и снова чертит на камне. Добавляет: — Да. Это может сработать.       Сичэнь уверен — это обязано сработать. Демонстрация была очень впечатляющей, а ведь это продлилось всего пару фэней!       Мысли Сичэня подтверждает шумный выдох в стороне. Там стоит бледный, с проступающими на скулах пятнами нервного румянца, Хуайсан. Он переспрашивает:       — Дагэ, точно всё в порядке? — и на утвердительный кивок разворачивается к Вэй Усяню, глубоко ему кланяясь: — Вэй-сюн, спасибо тебе за помощь дагэ. Я не очень много могу, но знай — ты всегда можешь рассчитывать на меня.       Вэй Усянь опять ощутимо теряется — буквально на мяо, но Сичэнь успевает заметить — а потом легкомысленно смеётся:       — Не стоит благодарности, Не-сюн! Мы же друзья. И я ведь сказал — давно обдумывал идею, а тут подвернулся удачный случай… К тому же это в моих интересах: доказать уважаемым главам, что я безобиден и даже полезен!       Он демонстративно-лукаво подмигивает и кажется почти счастливым — видимо, то, что хоть кто-то из его светлого прошлого относится к нему по-старому, для Вэй Усяня действительно важно. Хуайсан подхватывает лёгкий тон:       — Ах, насчёт полезности даже не знаю, чем могу помочь, ты лучше справишься! Но доказать, что ты совершенно безопасен, могу помочь, у меня есть идея!       Хуайсан выглядит таким вдохновлённым, будто собирается лгать — Сичэнь знает это выражение лица ещё по его учёбе, а Вэй Усянь заинтересованно прислушивается. Сичэнь начинает подозревать, что не все те проделки, в которых обвинял Вэй Усяня дядя, придумал действительно он. Хуайсан же продолжает:       — Все ведь знают, что я беспомощен и бесполезен, и защитить себя не могу, да? Да. Так вот, если я останусь здесь, с тобой, на Луаньцзан, и вернусь целым…       Глаза Вэй Усяня удивлённо раскрываются всё шире. Вокруг стоит звенящая тишина, и Хуайсан запинается, с опаской поглядывая на Минцзюэ. Сичэнь не может поверить в то, что услышал, и, судя по молчанию дагэ, тот — тоже. Впрочем, долго тишина не длится. Вэй Усянь открывает рот, но ничего не успевает сказать: все звуки перекрывает гневный вопль:       — Хуайсан!!! Я тебе сам ноги переломаю!       Хуайсан бочком отступает под защиту Ванцзи, который явно растерян и не понимает, что ему делать. Вэй Усянь хлопает глазами и, кажется, чуть приседает от этого вопля, потом трясет головой и бормочет:       — Где-то я это уже слышал. Прям как в старые добрые времена. А я-то думал — откуда Цзян Чэн этого набрался?       Сичэнь кусает щеку и всеми силами давит прорывающийся смешок, наблюдая, как Минцзюэ целенаправленно огибает их троих, а Хуайсан отступает, и в итоге они проходят пару кругов, пока Вэй Усянь не начинает смеяться.       — Не-сюн! Глава Не! Да стойте же вы! Не-сюн, это плохая идея. Правда! Я не думаю, что тебе стоит жертвовать своим комфортом ради меня. Просто… Да тут и спать негде! Не-сюн, и питаемся мы не так чтобы хорошо. И развлечений тут — только прополка редиса и игры с А-Юанем.       — А мне полезно! — пыхтит Хуайсан, продолжая бегать от Минцзюэ, который явно вознамерился хоть раз в жизни привести угрозу в исполнение. — Я — Не! Мне надо закалять хара-а-ай! Дагэ! Я же серьезно, подумай сам! Все же знают, как ты меня оберегаешь! Такое доверие не может быть… ай!.. на пустом месте! Дагэ!       Сичэнь не хочет — и не собирается — мешать воспитательному процессу, так что они оставляют братьев Не и отходят в сторону. До чего бы они ни договорились, есть еще вещи, которые ему стоит обсудить с Вэй Усянем и Ванцзи. Но, кажется, такие вещи есть не только у него. Вид Вэй Ина, ставшего из воодушевленно-радостного снова виновато-нервным, не сулит ничего хорошего.       — Глава Лань, вчера я рассказывал о том, что произошло на тропе Цюнци…       Сичэнь смотрит на то, как Ванцзи сам, по своей инициативе, сжимает ладонью плечо темного заклинателя в жесте явной поддержки, и понимает: то, что будет сказано, ему не понравится.       — Я помню. Вы что-то недоговорили?       — Не то чтобы… Хотя можно и так сказать. Я… — он волнуется и снова комкает рукава дасюшена, бледнеет и часто сглатывает. — Я должен был упокоить Вэнь Нина. Но я не смог. Он — единственный близкий родственник, который остался у Цин-цзе, и если бы я сделал это… Я должен был, но не смог. Я пообещал, что верну его к жизни. Да! Я понимаю, как это звучит. Ересь и святотатство! Но я тогда был тоже не в себе, и я пообещал…       Сичень пока не очень понимает, что Вэй Усянь пытается сказать — потому что то, что он слышит, звучит слишком невероятно, но предвидит множество проблем — сверху тех, что у них есть уже. И он, честно говоря, не желает о них сейчас думать.       — Молодой господин Вэй. И много у вас ещё подобного, о чем вы «забыли упомянуть»?       — Нет, только Вэнь Нин... — Вэй Усянь обескуражено моргает.       — В таком случае, давайте обсудим это в следующий раз. Сначала мы с дагэ планировали увезти отсюда людей, вам же с Ванцзи и девой Вэнь пока придётся остаться на Луаньцзан. Мы подготовим почву для следующего совета, а вы постарайтесь придумать, что делать со всем вашим опасным имуществом — или как доказывать его безопасность, и в следующий визит мы всё обсудим.       Вэй Усянь кивает.       Сичэнь понимает, что давно не слышит рыка Минцзюэ, поворачивается и удивленно вскидывает брови: братья Не ведут вполне мирную беседу, разве что Хуайсан упрямо стискивает кулаки и смотрит исподлобья, а Минцзюэ устало трет висок. Но разговор завершается знакомым жестом, в исполнении дагэ означающим «Да делай ты что хочешь, только после не ной!». Хуайсан, кажется, добился своего и сияет. Это так — когда они подходят, молодой господин Не довольно заявляет:       — Я остаюсь, Вэй-сюн, Лань-сюн. Я очень постараюсь вас не стеснить и не обременять.       Минцзюэ сердито смотрит на него, глубоко вдыхает, но сказать ничего не успевает. Вэй Усянь кланяется, подобающе сложив ладони:       — Этот Вэй позаботится о молодом господине Не, глава Не. Все будет хорошо.       Сичэнь думает: о себе бы позаботился. Пальцы у господина Вэй снова дрожат, с лица ушли краски, а дышать ему тяжело. Но когда Ванцзи тянется поддержать его, Вэй Усянь отступает в сторону. Упрямец.       Прощание не затягивается. Уже скоро они ступают по едва заметной тропе, а за спинами беззвучно смыкается охранная граница.       — Дагэ, ты в самом деле согласился оставить Хуайсана.       Спина Минцзюэ впереди напрягается на мгновение еще сильнее.       — У него появился друг, ради которого мой брат-нытик готов пойти даже на то, чтобы спать на голой земле, есть пустую похлебку и пить воду, а не изысканный настой «серебряных игл». И раз он так считает, то должен доказать это делом.       Сичэнь думает: почему? Почему те, кто ничего не был должен Вэй Усяню, готовы встать рядом с ним, поддержать и помочь, а тот, кто столько лет был ему почти что братом — отрекся? Неужели все дело действительно в ревности, как гласят слухи? Или причины глубже и обширнее, чем могут додумать люди? Докопаться бы до них, это может быть важно. Но время еще есть, а сейчас важнее подготовить все, чтобы перевезти полсотни людей с Луаньцзан в Цинхэ, но это будет забота дагэ. Ему же предстоит подготовиться к совету, попросить о встрече главу Цзян и изыскать способ поговорить с девой Цзян. И они с Цзян Ваньинем не друзья, чтоб это было так просто. Но он должен справиться. Ради Ванцзи и… ради Вэй Усяня тоже.       Только дурак, купив шкатулку, выбросит жемчуг. Сичэнь намерен оставить его себе.