Заложник

      Яньли боится. За своих братиков, таких разных — и таких похожих в своём упрямстве; за своего А-Сюаня — она не знает, почему, но сердце не на месте; за себя — но это понятно, все невесты боятся, особенно те, которые ещё даже не сказали родным, что они теперь — невесты.       Как об этом говорить теперь, Яньли и вовсе не знает. Она ожидала, что придётся сначала долго убеждать братьев, что Цзинь Цзысюань не так плох, что он вырос и изменился к лучшему — как и они, а потом постараться удержать этих мальчишек от попыток пойти и сломать ему ноги — не очень серьёзных, скорее проверяющих, действительно ли он ей так уж нужен, а потом её братья и жених наконец постараются найти общий язык — в чём Яньли им, конечно, поможет…       Сейчас один её братик ходит темный, словно грозовая туча, а второй — пропал, скрылся словно призрак среди мертвецов. А жених утверждает, что тот виноват в каких-то совершенно нелепых вещах — потому что Сянь-Сянь может быть вспыльчивым и чересчур порывистым, но он всегда старается поступать правильно. Даже та драка, за которую она когда-то так злилась, оказалась на пользу, позволила им с А-Сюанем посмотреть друг на друга без оков старого долга…       И Яньли не верит, что А-Сянь мог на кого-то напасть без причины. Скорее всего, те люди, которых он забрал, были ни в чём не виноваты и нуждались в помощи, потому что А-Сянь не стал бы помогать злодеям. Осталось лишь объяснить это окружающим...       В первую очередь Яньли пытается сделать это с Чэн-Чэном, но ему на сердце будто набросили непроницаемый покров, стоит ей упомянуть А-Сяня, братик взрывается, как сигнальный огонь, Цзыдянь начинает искрить, и вместо разговора выходит только… то же, что было у матушки и отца. И Яньли теперь намного лучше понимает и очень сочувствует отцу. Как у него хватало терпения разговаривать с матушкой, не повышая голоса? У Яньли не хватает, в ней все-таки течет и взрывная кровь Юй.       — Замолчи! Сядь и выслушай меня! — она бьет ладонью по столу, неосознанно вкладывая в удар ци и… происходит нечто очень странное: Цзыдянь с руки брата лиловой молнией скользит и обвивается вокруг ее пальца.       Умолкают оба разом. Яньли смотрит на серебряное, украшенное крупным самоцветом кольцо, шмыгает носом: у нее такое ощущение, словно она вернулась в свои далекие пятнадцать, когда матушка в шутку надела Цзыдянь на ее палец. Только тогда кольцо не удержалось, не сжалось по размеру, обхватывая его, а легко соскользнуло обратно в матушкину ладонь.       — Как это?.. — потерянно шепчет А-Чэн.       Яньли кажется, что случилось что-то не очень хорошее. Словно ее бедного братика разом оставили все, даже Цзыдянь.       — А-Чэн. Наверное, это просто для того, чтобы ты меня выслушал спокойно, а после я верну тебе Цзыдянь.       Братик трет палец, на котором четко видна широкая белая полоска незагорелой кожи.       — Может, ты и права, а-цзе. Прости, я не должен был кричать.       Яньли глубоко вдыхает, подбирая слова.       — Ты очень похож на матушку. Но иногда стоило бы попытаться вести себя, как наш отец — спокойнее, взвешеннее. Давай поговорим. Мне нужно сообщить тебе одну новость, но сперва я хочу услышать, что все-таки случилось у вас с А-Сянем, и как вы умудрились разругаться. Вы ведь братья, А-Чэн.       «Вы ведь братья» — звучит в ее памяти сказанное мягким отцовским голосом.       В моменты недовольства Чэн-Чэн так сильно похож на матушку, что хочется плакать, но он всё-таки немного спокойней. И вместо того, чтобы пойти на новый круг скандала, он успокаивается и рассказывает. Яньли понимает, что была права, с первых слов — о том, откуда они вообще знают Вэнь Цин и Вэнь Цюнлиня. Яньли уверена, они — хорошие люди, раз помогли её беспомощным, обессиленным братьям, рискуя своими жизнями — хотя Чэн-Чэн, ослеплённый ненавистью, и не видит этого. И она хорошо представляет, что может происходить в ордене Ланьлин Цзинь там, где никто не видит: пускай у её жениха ещё слишком мало опыта, и он многого не замечает, но его матушка пожила достаточно, чтобы видеть происходящее насквозь. При этом она, конечно, ни А-Сяня — «сына слуги», ни «презренных псов» Вэнь за людей не считает, но её Яньли тоже расспрашивала и представляет, что могли делать с беспомощными людьми на тропе Цюнци.       Ей удается уговорить А-Чэна сходить туда, к А-Сяню, и попробовать помириться, но оттуда братик возвращается со сломанной рукой и словами, что Вэй Усянь больше не входит в орден Юньмэн Цзян. Это — удар. Яньли жалеет, что не настояла тогда пойти вместе, и не знает, как просить об этом теперь. Время проходит, и ей кажется, что оно утекает из пригоршни, как вода. Когда упадет последняя капля — случится что-то ужасное. Яньли мечется между приготовлениями к свадьбе и попытками снова и снова достучаться до братика, а еще — поговорить с женихом.       Несмотря на свою фамильную заносчивость, Цзинь Цзысюань — добрый и глубоко внутри ранимый человек. То, что происходит в его семье, делает его несчастным. То, насколько жесток и мелочен, развратен и черств душой его отец, забывающий о наследнике, гнобящий старшего бастарда и привечающий младшего, заставляет А-Сюаня клясться ей каждый раз, как они видятся, что он никогда не будет таким же. Что он будет верен только ей одной. Яньли ему верит. И осторожно расспрашивает, что происходит в Башне Кои, у кого какие помыслы, кому что важно.       Но то, что жизненный покой Яньли, кажется, повис на волоске и вот-вот рухнет, не отменяет того, что жизнь идёт своим чередом. Приближается время очередного Совета орденов, и А-Сюань говорит, что его отец обязательно поднимет на нем вопрос Вэй Усяня и остатков Вэнь. А-Чэн это тоже понимает — и собирается на Совет в ещё более мрачном настрое, чем обычно. Яньли хотелось бы пойти с ним, поддержать как сможет и помочь защитить А-Сяня, но её там не ждут. И даже если бы ждали — Яньли не думает, что сможет переспорить «старого брехливого кобеля» Цзинь Гуаншаня. Потому ей остаётся только ждать.              Уже третий день Яньли не находит себе места — но Совет может длиться от пары дней до недели, и посылать адептов на поиски брата рано, так что Яньли ждёт. А к вечеру прибывает гонец — утром следует ждать Главу Цзян… С гостями. Кто прибудет — не сказано, и Яньли спешно приказывает открыть лучшие гостевые покои, сама спешит на кухню, чтобы приготовить закуски, что можно будет подать утром холодными… Если брат посчитал кого-то достаточно важным, чтобы пригласить в гости, долг Яньли — оказать достойный приём.       Встречая прибывающих на пристани, Яньли с удивлением понимает, что гости — это глава ордена Гусу Лань с двумя старейшинами, и это воистину удивительно, ведь между их орденами нет особенно крепких дружественных связей. Но прием главе Лань оказывается на самом высоком уровне, к столу подаются не только юньмэнские блюда, но и более привычные гостям, без обилия специй и перца. Яньли присутствует на обеде и внимательно наблюдает, как вроде бы чопорные праведники с удовольствием пробуют и местную кухню. Позже до нее доходит: с главой Лань нет Лань Цижэня! Что ж, тайна раскрыта, и Яньли прячет улыбку за рукавом.       Из уважения к гостям за обедом никто не болтает, хотя и болтать-то теперь некому — нет А-Сяня, что оживлял даже самые скучные трапезы. Яньли грустнеет и гадает, что могло привести главу Лань в Пристань Лотоса. Какой-то новый торговый договор? После войны пришлось перезаключать многие договоры, и не всегда на выгодных для ордена Юньмэн Цзян условиях. Яньли не хочется думать, что и Лань могут быть в числе тех падальщиков, что сочли их орден упавшей лошадью, что уже не поднимется, а значит, пора расклевывать. Чтобы убедиться… нет, хотя бы просто узнать, — Яньли старается не делать поспешных выводов, — что именно привело Лань Сичэня в Юньмэн, она тихо проходит после трапезы в комнату, смежную с кабинетом главы, куда удаляются брат и его гость. Старейшины уходят в отведенные им покои.       Начало разговора Яньли не застаёт — брат всегда любил поскорее переходить к делу — и потому не сразу понимает, о чём говорят.       — … что вы имели в виду, говоря эти слова? Каким образом это никакой проблемы нет — они, что, взяли и чудесным образом передохли за этот месяц?       — Нет, конечно же, и, боюсь, это было бы не чудо, а серьезная потеря, ведь были бы утрачены многие знания, хранившиеся в этой ветви целителей, — голос главы Лань ровен и спокоен, и Яньли, должно быть, лишь кажется в его глубине тонкая насмешливая нотка.       — Тогда что произошло? Явно не Усянь вдруг решил вернуть эту девку и её людей Гуаншаню, а в придачу ещё и Печать ему подарить — и заодно сообщить вам об этом первому. И какая ещё серьёзная потеря?! Какие бы знания эта «ветвь целителей», — на этих словах Чэн-Чэн звучит особенно ядовито, — ни хранила, вам они всяко не достанутся, сгинут на Луаньцзан.       — Вы отказываете в разуме своему шисюну? Ах, простите, глава Цзян, бывшему шисюну. Нет, что вы, Вэй Усянь — достаточно разумен, чтобы понимать, кому и зачем нужно было, чтобы от него отказались все. И ко мне, равно как и к любому другому человеку, у него доверия столь же мало, сколь и к тому, кто так жаждет получить его знания и оружие, что не остановится ни перед чем. Но, как бы странно это ни прозвучало, инициатива исходила на этот раз не от него.       Яньли замирает и буквально через стену чувствует, как напрягается, словно натянутая струна, А-Чэн.       — Глава Лань. Будьте добры, объясните по порядку, что произошло. Мой бывший,— это слово А-Чэн выплёвывает с отвращением, — шисюн и вправду никому не доверяет, и проявлять инициативу в управлении своей жизнью никому не позволит. Независимо от того, сколько разума в его пустой голове!       Яньли хочется войти в комнату и обнять брата, успокоить его, но она может лишь слушать через стену, как больно бьют по нему вести о Сянь-Сяне.       — Иногда, чтобы спасти тонущего, нужно просто взять его за шкирку и не позволить дергаться. Не так ли, глава Цзян? Вы ведь живете в Озерном краю, эту простую истину знает каждый житель Юньмэна с пеленок. Ваш… Вэй Усянь прекрасно понимал, что тонет, и, не желая утопить с собой никого более, оттолкнул тех, кто мог ему помочь. Но не учел, что есть кое-кто, чересчур упрямый, чтобы отступить.       — Я пытался вытянуть этого идиота, будь он неладен! И был достаточно упрям, чтобы сломать об него руку!       Чэн-Чэн почти рычит, и Яньли готовится всё-таки вмешаться — лучше так, чем драка с главой союзного ордена.       — Объясняйте, в конце концов, по порядку, чтоб вам самому провалиться, Лань Сичэнь!       Глава Лань продолжает говорить спокойно, словно не в считанных чи от него сейчас находится по-настоящему взбешенный заклинатель с готовым развернуться Цзыдянем:       — О, предложить Вэй Усяню отдать на заклание пятьдесят человек, зная его характер — это было мудрое решение. Не удивлен, что он отказал вам и отказался от любой вашей помощи. Но раз вы хотите по порядку — извольте. Еще до войны, когда восстанавливался Юньшэн, мой брат отыскал один занятный артефакт. Он относится к дисциплинарному арсеналу и его применение считалось наиболее жестоким из возможных наказаний. Он связывает преступника и надзирающего за ним заклинателя неразрывными узами на текущее и множество последующих воплощений. Узнав о том, что Вэй Усяня более никто не защищает, Ванцзи решил, что станет заложником от ордена Лань, а для подтверждения — использовал этот артефакт. Теперь они связаны. Как вы понимаете, я не мог просто так отступиться от брата.       Яньли даже не дослушивает до конца — проносится по коридору и врывается в кабинет, не утруждая себя стуком.       — Глава Лань! — Яньли слышит, как звенит от страха её голос, а в голове стучатся на все лады слова: «связывает на множество воплощений», «наказание», «жестокий». — Что с А-Сянем? Вы можете не желать отвечать А-Чэну, но мне вы можете сказать, что с моим братом? Вы ведь понимаете меня — раз не смогли отступиться от своего брата?       — Молодая госпожа Цзян, — Лань Сичэнь церемонно кланяется. — Прошу вас, успокойтесь. Ваш названный брат жив. Правда, не могу сказать, что здоров, но в этом нет вины Ванцзи. Вы ведь знали, что у Вэй Усяня больное сердце?       Конечно, она знала. И в детстве берегла А-Сяня, как могла. Но…       — Это перестало быть проблемой с тех пор, как он сформировал Ядро. Что произошло, чтобы пробудить старую болезнь?       Лань Сичэнь какое-то время молчит. И это его молчание становится для Яньли самым ясным и самым страшным ответом.       — Вэй Усянь — один из самых скрытных людей, что я встречал, дева Цзян. Даже во время учебы в Облачных Глубинах, когда ему было по-настоящему плохо, никто не слышал от него ни единого слова жалобы, не так ли? Но зато он очень громко вопил и плакался, если ущерб был пустяковым, отвлекая внимание. Во время войны же никто ни разу не слышал, чтобы он попросил о помощи или пожаловался на раны или усталость. Я прав?       Чэн-Чэн переводит взгляд с главы Лань на Яньли, не понимая пока что ничего. Он о сердечной болезни А-Сяня не знал — взрослые не сочли нужным поставить его в известность о том, от чего маленького приемыша так долго лечили после того, как взяли в орден. Это Яньли тоже знает, как и то, что Лань Сичэнь прав: А-Сянь никого не хотел обременять своими проблемами, и так было с самого детства.       — Что все это… О чем вы говорите?       Яньли заметно: глава Лань внутренне собирается, словно змея перед броском на добычу.       — Глава Цзян, позвольте личный вопрос.       — Вас остановит, если я скажу «нет»? — А-Чэн скептически выгибает бровь и тут же хмурится: — Ах да, вы же Лань, вы всегда действуете исключительно в рамках дозволенного. Позволяю! — А-Чэн вальяжно ведёт рукой и откидывается назад. Яньли видит — эта грубость и пренебрежение прячут за собой страх… И надеется, что глава Лань тоже это понимает.       — Однажды во время войны наши отряды сражались вместе. Это было у Анькана, и бой, который нам пришлось выдержать, был весьма нелегок. Вы были ранены, и я довел вас до полевого лазарета, задержавшись, чтобы целитель помог и мне обработать рану. Я совершенно случайно заметил шрамы, рассекающие вашу грудь на уровне среднего даньтяня. Скажите, глава Цзян, как вы их получили?       Яньли видит, как буквально леденеет А-Чэн. Как даже Цзыдянь замирает, чтобы в следующий мяо проснуться и обрушиться на голову вызвавшего негодование его владельца. Яньли знает, как это будет, уже почти видит и не может допустить! Так что она бросается к брату — плевать, как это выглядит — и накрывает ладонями его руку. Улыбается как может мягко:       — А-Чэн. Если не хочешь — не отвечай.       С мяо брат смотрит на неё злыми, бешеными глазами — мелкие искры колют ее ладони, — и переводит взгляд на главу Лань. Отстраняет Яньли — бережно, но твёрдо. Смотрит на него в молчании ещё почти фэнь. Бросает на Яньли ещё один взгляд — будто сомневается, стоит ли это слышать ей.       — Поклянитесь, — его голос звучит вороньим карканьем. — Поклянитесь, что никому, ни единой душе, живой или мертвой, не расскажете.       Глава Лань складывает пальцы в клятвенном жесте:       — Клянусь, что от меня о том, что будет сказано здесь и сейчас главой Цзян, не узнает ни живая, ни мертвая душа, никаким образом — ни устно, ни письменно, это не будет передано мною никому иному. Клянусь — все, что скажу я, будет правдой, и не умолчу ни единого факта из того, что знаю.       Яньли страшно. Так страшно, как было только тогда, когда она не знала, где ее братья и родители, и что с ними. Но она складывает ладони таким же жестом и повторяет клятву о молчании. А-Чэн закрывает глаза, словно погружаясь в воспоминания.       — Этот придурок всегда был слишком самоуверен и легкомысленен, что бы кто про него ни говорил. Когда мы прятались после... — А-Чэн сглатывает, и у Яньли тоже перехватывает горло, — ...после сожжения Пристани, он часто уходил из убежища. Добыть еды и всё такое, хотя я говорил ему не рисковать. — На губах брата расцветает горькая улыбка. — Боялся, что его поймают — он ведь всё, что у меня тогда было. А он всё равно уходил. И однажды почти попался патрулю Вэнь — а наше описание тогда каждая паршивая собака знала, мне и подумать страшно было, что с ним сделают, когда поймают… — А-Чэн коротко, горько смеётся, и продолжает: — Ну, не пришлось думать — на собственной шкуре узнал, когда увёл этих псов за собой. А этот придурок ещё решил, что я за телами родителей вернулся, ну что за высокомерный идиот. Я отлично понимал, что беречь надо живых — и берег.       Яньли чувствует, как по её щекам катятся слезы — но не решается даже шевельнуться, чтобы стереть их. Потому что А-Чэн тоже плачет, и Яньли видит — если он прервется, то продолжить уже не сможет.       — Этот выродок, Вэнь Чжулю, выжег мне ядро. Дальше… Дальше я плохо помню, и не знаю, как Вэй Усянь меня нашёл и вытащил оттуда… Но он предложил мне выход. Сказал, что знает от матери путь на гору великой целительницы Баошань — и приказал представиться его именем, чтобы она помогла мне и восстановила Ядро. — А-Чэн обижено щурится: — И взял, кстати, клятву, что я ничего никому об этом не расскажу. Так что молчать вы должны не только мне, но и ему.       — Последний вопрос, глава Цзян, — Лань Сичэнь не выглядит ни потрясенным, ни удивленным, словно услышал что-то, что ожидал услышать. — Он, возможно, покажется вам глупым, но я прошу — прежде чем отвечать, подумайте. Вы многое помните о себе-четырехлетнем? Не то, что вам позже рассказывали о ваших проделках или достижениях, а именно ваши собственные воспоминания?       А-Чэн недоуменно пожимает плечами. Наконец замечает слезы — и стирает их резким движением рукава. Смущённо бурчит:       — А вы, глава Лань? Никто такое раннее детство толком не помнит, вы бы ещё спросили, помню ли я себя в год.       — Вэй Усянь потерял родителей, когда ему было четыре года.       Яньли закрывает рот ладонью.       — Думаете, он мог помнить что-то, что рассказывала ему мать до этого?       — А как тогда?.. — В голосе А-Чэна звучит совершенно детская беспомощность. — Он ведь… У меня ведь и вправду… — Он кладёт ладонь на даньтянь в защитном жесте.       — То, что я сейчас вам расскажу, будет частью моими догадками, а частью — фактами, — говорит Лань Сичэнь, глубоко вдыхает и смотрит куда угодно, только не на них. — Факт первый: из плена вас помог спасти Вэнь Нин. Не перебивайте, прошу вас. Факт второй: на груди у Вэй Усяня — абсолютно идентичные вашим шрамы. Факт третий: во время войны у него уже не было Золотого Ядра, поэтому он не носил меча и использовал только темные техники. Факт четвертый: до войны в среде целителей велись жаркие споры о том, возможно ли перенести Золотое Ядро от здорового заклинателя тому, кто его лишился по какой-либо причине. Я знаю об этом потому, что на тот момент целители клана Лань вели интенсивную переписку с целителями многих кланов, в том числе и Цзычань Вэнь. Ту, что разработала теорию о переносе ядра, подняли на смех, сочтя подобную операцию невозможной в первую очередь потому, что никто в своем уме не решится пожертвовать долгими годами совершенствования, даже ради родственника. Эту целительницу звали Вэнь Цин. Что же касается домыслов… Вэй Усянь отыскал вас в плену. В тот момент в Пристани Лотоса так же находились Вэнь Цин и ее брат, которые и помогли ему сбежать с вами и похитить тела ваших родителей. Доверившись им, Вэй Усянь попросил Вэнь Цин о помощи. Каким образом он узнал о гипотетической возможности передать вам ядро, я не знаю. Но это было сделано. — Лань Сичэнь переводит дух и горько усмехается: — Вы стоите друг друга, Цзян Ваньинь.       А-Чэн поправляет ханьфу, тщательно утирает лицо — глаза всё ещё красные, но теперь это можно принять за отголоски гнева. Высовывается в коридор:       — Эй, кто-нибудь! Проводите главу Лань в гостевые покои!       Шире открывает дверь и отступает в сторону, без слов предлагая названному удалиться. Лань Сичэнь вежливо кланяется им обоим и выходит. Яньли оседает на подушку у стола, разом лишившись всех сил, закрывает лицо руками. У нее не хватает самообладания, чтобы сдержать слезы, да и перед кем их теперь сдерживать? Мальчишки! Что же они натворили, оба, такие глупые, глупые — ее любимые! — мальчишки, ее братья…       А-Чэн садится рядом, обнимает за плечи. Яньли чувствует, как трясутся его руки, как пропитывается влагой рукав на её плече. Яньли не знает, сколько они так сидят, но слезы в конце концов иссякают, им на смену приходит опустошение, словно из груди вынули что-то очень важное… Или наоборот — поставили на место?       — Выходит, всё это было напрасно? Если бы я ничего не сделал — всё было бы точно так же, и я ничего не могу изменить, сколько бы ни старался?       Яньли поднимает руку и гладит своего маленького глупого братца по голове:       — Не напрасно, А-Чэн. Теперь я знаю, что мои братья очень друг друга любят. И ты знаешь. И А-Сянь узнает, нужно только помочь ему. Всё будет хорошо.       — Помочь? Но как теперь я могу ему помочь?! Этот идиот взял — и подставился под какой-то гуй пойми какой артефакт! Этот Лань Ванцзи!       Чэн-Чэн всегда был таким, злостью отвечая, когда чувствовал беспомощность.       — Тише, а-ди. Давай, подумаем вместе. Мы ничего пока толком не знаем об этом артефакте, значит, придется расспросить главу Лань поподробнее завтра. И мы так и не знаем, что случилось с теми, кого А-Сянь взялся защищать… — Яньли осекается и краснеет: она только что выдала, что подслушивала чужую беседу с самого начала. Но и пусть, это такая мелочь. — Если глава Лань сказал, что эта проблема решена, значит, на Луаньцзан их больше нет? Но мы оба знаем А-Сяня, он не отдал бы невиновных на расправу, даже если бы на нем использовали десять артефактов, он слишком упрям, значит, их перевезли в безопасное место. И ему больше незачем прятаться на могильной горе.       — Да глава Лань завтра должен трепаться без перерыва: он сегодня толком ничего и не объяснил. — А-Чэн отстраняется от неё и морщится, берется смущённо поправлять одежду. — Ни что за артефакт, ни за каким гулем болотным Лань Ванцзи понадобился Усянь, ни что там сейчас с этими Вэнь… — Чэн-Чэн явно проглатывает ругательство. — Что с Усянем, он тоже толком не сказал. Но сегодня я этого… потомка монахов видеть больше не могу.       Яньли согласна: им всем нужно отдохнуть. А завтра… Что ж, завтра они все вытрясут из главы Лань. Или она не Цзян Яньли!              Новый день Яньли начинается рано. Возможно, не так рано, как у гостей из Гусу Лань, но подниматься Яньли привыкла на рассвете, и к тому времени, как становится приличным позвать гостей на завтрак, успевает привести себя в порядок, отдать распоряжения и проверить, чтобы все было готово. Заглядывает к брату, чтобы позвать его к столу. Чэн-Чэн уже на ногах, точнее, занят разбором каких-то бумаг, и выглядит при этом так, словно и не ложился. Яньли ругает себя за то, что не проверила, отдыхал ли братик этой ночью. Как она сможет жить спокойно после замужества, зная, что А-Чэн иногда не спит по двое-трое суток? Но, к сожалению, над этим она не властна.       Брат приветствует ее, откладывая бумаги, и они идут в трапезный зал, по пути встречаясь с гостями. Все делают вид, что рады видеть друг друга, но Яньли знает: в их с братом глазах полыхает жажда вытянуть из главы Лань все, до последнего слова. И не затем ли Чэн-Чэн не спал всю ночь, чтобы освободить себе день? Так что ни для кого не становится сюрпризом то, что главу Лань после трапезы приглашают в кабинет снова.       И там, устроившись на подушках за столом, Лань Сичэнь начинает говорить, не дожидаясь вопросов. Теперь уже — с самого начала, с того, как получил письмо от брата. А-Чэн временами задает уточняющие вопросы, но в целом главу Лань не прерывают. Братик только слегка морщится, когда узнает, что в авантюре с Вэнь замешан и глава Не. Ему наверняка неприятно, что А-Сянь ни словом не обмолвился, не написал, никак иначе не передал весточку о том, что… взят в плен? Связан? Как ни назови — итог один: А-Сянь теперь несвободен, и Яньли просто боится представить себе, в каком тот гневе на самом деле. Ей лучше многих известно, насколько А-Сянь ненавидит, когда его лишают свободы выбора. Даже если это сделал человек, что был ему дорог.       Яньли не нужны признания, да А-Сянь никогда бы и не признался открыто в своих чувствах, уверенный, что младший Нефрит Лань его едва терпит. Судя же по словам Лань Сичэня, точнее, по проскальзывающим в них намекам, Лань Ванцзи испытывает к ее братику отнюдь не неприятие, и наказующий артефакт использовал лишь от отчаяния, как единственное, что могло дать ему связать себя с тем, кого он всем сердцем жаждет защитить.       — Глава Лань, — говорит Яньли, когда все слова сказаны, чай выпит, а брат пока не выстроил мысли в связные предложения. — Нам придется работать вместе, чтобы защитить наших братьев.       Лань Сичэнь поднимается и низко кланяется ей, словно благодаря за сказанное.