Заложник

      Когда с Луаньцзан уходят люди, Вэй Ин, кажется, и сам уходит вместе с ними — его душа так точно. Он ест, спит, играет на флейте — иногда, когда у него хватает на это сил, самые обычные мелодии, не имеющие отношения к заклинательству… Свои разработки он почти забросил, будто с людьми ушло и что-то, что заставляло Вэй Ина думать и двигаться вперёд. Ванцзи понимает — он беспокоится за них и тяжело переживает свою беспомощность… Но, несмотря на понимание, оставить всё как есть — означает позволить Вэй Ину сдаться.       Тревога Вэнь Цин поддерживает решение Ванцзи не оставлять Вэй Ина наедине с собственными мыслями. Но… Ванцзи никогда не умел поддерживать и дарить людям облегчение парой слов или самим своим присутствием, как тот же Вэй Ин, и он просто не знает, как подступиться к этой задаче.       Сам Ванцзи почти никогда не испытывал скуки, а если это чувство и мелькало — он всегда мог занять себя книгой или музыкой. Сейчас эти варианты не подходят — музыку Вэй Ин может себе обеспечить и сам, а пристрастия к книгам у него со времён Гусу, конечно, могло и прибавиться… Но Ванцзи всё равно не знает, какие книги — исключая весенние сборники — могут ему понравиться.       С сюнчжаном Ванцзи проводил время вместе примерно так же — книги, музыка и тренировки. Иногда они ещё играли в вэйци… Ванцзи не знает, любит ли Вэй Ин вэйци — но попытаться стоит. Если что — у него просто ничего не получится.       Их связь-цепь-пуповина уже не стягивает их так жестко, как в первые дни. Теперь она спокойно растягивается на несколько ли, возможно, на десятки, и он решает проверить. Если ничего не выйдет — просто вернется и попросит Вэнь Цин об одолжении. У Ванцзи давно есть допуск к охранным печатям Луаньцзан, но он все еще ничего не знает о том, как они работают. И этого Вэй Ин ему не объяснил, и, кажется, даже не собирался. Ванцзи знает, что вся сложная система охранных контуров завязана на Печати, но так же не имеет ни малейшего понятия, где сама Печать — при нем Вэй Ин ее не доставал и не призывал. Но ему, пожалуй, действительно нет нужды разбираться в том, в чем может разобраться лишь гениальный (и немного безумный) разум Вэй Ина.       Границы пропускают его легко, связь, словно толстая нить от клубка-золотого ядра, потихоньку разматывается, позволяя ему идти. И он идет, спускается по едва намеченной тропке, минует сторожевые камни, расписанные кровью, минует осыпающиеся стены и стражей-шиши, бредет через высокие травы, заполонившие подступы к Луаньцзан. Он и не замечал, насколько же сильно на него давила гнетущая атмосфера могильной горы, пока не спустился с нее! Впервые за более чем три недели. Скоро минует луна с того дня, как он поднялся следом за Вэй Ином и сделал то, что сделал.       Ванцзи ловит себя на том, что шаги его с каждым фэнем все медленнее, и ему хочется дать себе пощечину за то, что тянет время. Так бы брел и брел сквозь травы, не приближаясь ни к Илину, ни к Луаньцзан. Он поворачивает туда, где возвышаются стены городка.       С отвычки город оглушает, и Ванцзи едва не становится жертвой уличных воришек, но он все-таки не настолько ослабел и растерял все навыки, чтобы лишиться кошеля силами какого-то мелкого поганца. Он даже не грозит ему, просто смотрит в глаза и отпускает, выдернув из цепких пальцев расшитый мешочек. Денег у него не так чтобы много — большую часть он отдал Вэнь Цин, а Вэнь Цин практически все их раздала людям, уходившим в неизвестность. Так что стоит экономить серебро, просить у сюнчжана, после того как так нагло обнес сокровищницу, у Ванцзи попросту не хватит совести. Проходя мимо лавок и лавочек, лотков и разложенных прямо на земле, на тележках и телегах товаров, он ищет не только доску и камни для вэйци, он выискивает все, что могло бы заинтересовать Вэй Ина. Покупает несколько кистей — от тех, что дают штрихи тоньше волоска, до тех, которыми можно выписать широкую полосу, выбирает несколько палочек разноцветной туши и хорошую бумагу. Вэй Ин, насколько он помнит, прекрасно рисовал. В цзинши до сих пор спрятан написанный его рукой сборник правил, в котором лежит тот рисунок, где насмешник Вэй Ин нарисовал его с пионом в прическе. Но денег всё-таки мало, да и уходить от Вэй Ина надолго Ванцзи не хочет, так что купив всё приглянувшееся, и простенький набор для вэйци в том числе, он возвращается.              Вэй Ин сидит на обломке скалы у обрыва и играет на флейте, и кажется, его отсутствия не заметил вовсе. Это немного задевает — но Ванцзи привычным усилием давит в себе недостойную злость — он и так навязался Вэй Ину более, чем это было бы уместно и пристойно, и на ревность права не имеет. Зовёт:       — Вэй Ин.       Тот вздрагивает — будто и правда не замечал его — и опускает флейту. Оборачивается:       — Лань Чжань? — слабая улыбка мелькает на его губах — и тут же меркнет, сменяясь привычной отстраненностью.       — Вэй Ин. Ты умеешь играть в вэйци? — Ванцзи сначала спрашивает, а потом понимает, что спросил глупость. Ну какого благородного молодого господина не учили играть? Но не всем игра нравится, это и стоило спрашивать. А Ванцзи опять неосознанно оскорбил Вэй Ина, принизив его умения…       Но вместо того, чтобы облить его презрением, Вэй Ин хохочет, и это звучит почти так, как когда-то в Облачных Глубинах.       — Лань Чжань, Лань Чжань, да ты, никак, совсем меня за деревенщину держишь? Хотя… Разве у нас здесь есть вэйци?       Ванцзи достает из рукава доску и две бамбуковых шкатулки с камнями. Камни — простенькие, действительно камешки, которым придали относительно правильную форму фишек для игры. Вэй Ин приподнимает брови и ведет рукой:       — О! Садись. Сразимся, Лань Чжань. Если уж не на мечах, то хотя бы так. Позволишь мне играть черными? — в глазах мелькает лукавство, и это просто удивительно, сразу столько эмоций. А ведь он уже почти привык к тому, что с ним Вэй Ин становится холодно-сдержанным, будто запирается на сто замков.       Вэй Ин с некоторой иронией и знакомым бесстыдством выбирает себе тёмные фишки — и незамедлительно делает ход. Ванцзи так рад, что с ним согласились сыграть, что над своим ходом тоже особо не думает…       В конце партии Ванцзи с изумлением разглядывает поле, на котором чёрные фишки плотно обступили все территории белых, и недоумевает, как это могло произойти. Намного больше в нём, впрочем, восторга, потому что Вэй Ин своей победе искренне рад, он улыбается и подначивает Ванцзи, сияет глазами… Ванцзи соглашается отыграться и снова проигрывает. Он не понимает, как. С сюнчжаном он выигрывал два раза из трех. И по праву считался одним из лучших игроков в вэйци среди молодых господ своего клана. Но ему все равно радостно, хоть и зудит слегка задетая гордость.       После пятой выигранной партии, которую они проводят уже в пещере, потому что на улице стемнело, при зажженных свечах и укутавшись в одежды, Вэй Ин наклоняется к нему, и улыбка на его бледных губах — воистину порождение Диюя, как и слова:       — Ха-ах, Лань Чжань, обыграй меня сегодня хоть раз, и я исполню любое твое желание.       Ванцзи напоминает себе, что азарт — неподобающее чувство для благородного мужа. Что не стоит вестись на подначки, потому что именно этого от него и ждут. Что, в конце-то концов, даже если он выиграет — воспользоваться этим выигрышем будет в высшей степени низко….       Ванцзи проигрывает в споре с собой — как проигрывает уже почти пять лет, с тех пор, как впервые увидел эту улыбку:       — Ты сам это сказал.       На этот раз он не позволяет себе торопиться, тщательно и подолгу обдумывает каждый ход. И сложнее всего оказывается не потакать Вэй Ину, когда тот начинает канючить, торопить или дразниться, выдвигая предположения — одно нелепей другого — какой же приз непревзойденный Ханьгуан-цзюнь надеется выиграть, что взялся за дело с такой страстью…       Некоторые его шутки опасно близки к правде, и Ванцзи с болью напоминает себе, что это — лишь шутки, что Вэй Ин всегда был таким, и сейчас, несмотря на то, что теперь он знает о чувствах Ванцзи — он вовсе не обязан их щадить, тем более что они Вэй Ину неприятны…       О том, что он Вэй Ину неприятен, помнить труднее с каждым мяо. Все труднее не думать, что Вэй Ин подыгрывает ему, видя, как он морщит нос, следя за движениями его руки с фишкой, или улыбается уголками губ, хотя игрок в вэйци обязан сохранять нейтральное выражение лица — такова этика игры, но будто Вэй Ину есть до нее дело!       — Ха-а-ах, неужели этот приз так ценен, что великолепный нефритовый господин Лань столь же нефритово вознамерился вырвать у меня победу?       Вэй Ин должен смотреть на доску, но смотрит на Ванцзи, прямо в глаза, словно в этот раз ожидает ответа. Не дождавшись, бьет словами наотмашь:       — Разве я и без победы в вэйци не исполнил бы любое твое желание, стоит только высказать его, м? Мы ведь связаны, тебе нужно только приказать.       Эта реплика настолько выбивает Ванцзи из сосредоточенности игры, что он ошибается, опуская свой камень не на то место, куда собирался. И замирает, когда на его пальцы, еще касающиеся камня, ложатся прохладные, слегка подрагивающие — Вэй Ина.       — Ты ошибся. Переходи.       — Это не по правилам... — всё, на что хватает Ванцзи. — Нечестно.       — По правилам. Ты все еще касаешься фишки. Поменяй ход, или проиграешь самое большее — через пять ходов.       Пальцы Вэй Ина, не касаясь фишки, обхватывают безвольную кисть Ванцзи и заставляют переставить камешек. Для того, чтобы продлить это касание, Ванцзи согласился бы назвать чёрное — белым, не то что немного вольно трактовать правила игры, но Вэй Ин отпускает его, и остаётся лишь играть дальше, чтобы получить хотя бы свой приз.       — Как ты делаешь это? — спрашивает он, лишь бы разбить повисшую тишину.       — Делаю что?       — Выигрываешь.       Вэй Ин молчит, покусывая губу, потом смеется:       — Нужно очень хотеть, Лань Чжань. Ты победил. Чего же ты так сильно хочешь от этого проигравшего?       Вэй Ин очарователен со своей тёплой лукавой улыбкой — словно не было всех этих лет, и им снова по пятнадцать. И Ванцзи, заворожённый, говорит то, что обдумывал уже давно:       — Спать с тобой.       Он каждый раз, как отходит на ночь в другую часть пещеры, боится: что связь сработает не так, что Вэй Ину станет плохо, а он не успеет помочь… Он хочет быть рядом, слышать во сне мерное дыхание, чтобы самому спать спокойно. Ванцзи так или иначе вскоре поднял бы этот вопрос, просто так, в счёт выигрыша, есть шанс, что Вэй Ин ему не откажет. Правда, все это стоило бы проговорить сразу, а не замолкать, потому что сейчас у Вэй Ина случится приступ — снова по его вине, — настолько он резко хватает воздух. У него становятся очень большими и испуганными глаза — и темнеют до цвета вороненой стали.       — Я не понимаю… — говорит он таким голосом, словно обращается не к Ванцзи, а к себе самому. — Не понимаю, где сон, а где явь. Это все снова Её проделки? Мне часто снилось, что не было ничего, снилось, что я просыпаюсь в ученическом яши в Юньшэне, и сейчас вместе с Цзян Чэном пойду на урок, буду дурачиться и доставать тебя, чтобы снова заработать тот месяц в библиотеке, и… — он замолкает, встряхивает головой. — Повтори, что ты сказал?       — Хочу оставаться на ночь рядом с Вэй Ином. Ты… Твоё здоровье… Я боюсь не успеть, если что-то случится. — Ванцзи послушно объясняет, попутно недоумевая: Вэй Ину снился Юньшэн? Это хорошо или плохо? — и чувствуя, как к концу объяснения начинают гореть уши, потому что это, конечно не все причины, по которым Ванцзи хочет быть рядом. И потому, что он боится — Вэй Ину не понравится, что за ним хотят присматривать круглосуточно.       — Ах, да… Это сердце, — Вэй Ин касается кончиками пальцев груди и наклоняет голову так, что волосы рассыпаются, закрывая лицо. Ванцзи кажется, что его голос звучит… разочарованно?.. когда он говорит: — Это глупое сердце. Скажи, Лань Чжань, зачем человеку такой хрупкий и так часто ошибающийся орган? Богам пришлось построить настоящую клетку, чтобы его защитить, и все равно оно остается слишком открытым. Достаточно одной стрелы, направленной меткой рукой, или пары голодных зим, или жестокой обиды — и оно уже ранено или больно, или разбито на тысячу осколков… — А в следующий миг смотрит в глаза с насмешкой: — Ох, боюсь, уже завтра утром, если не сегодняшней же ночью, ты сильно пожалеешь о своем выигрыше, Лань Чжань. Я не самый спокойный сосед, это еще Цзян Чэном замечено. В детстве я постоянно спинывал его с кровати и отнимал одеяло.       Ванцзи давит ревность, проснувшуюся при упоминании того, что Цзян Ваньинь спал в одной постели с Вэй Ином, и лишь пожимает плечами: он никогда ни с кем не делил кровать, правилами это не позволялось. Но за это время он нарушил уже достаточно правил, которые касаются сна: ложился не в положенное время, пропускал вечерние медитации… Разве что засыпал в предписанной позе. Так что он не думает, что всё так страшно, как описывает Вэй Ин. Тем более что Ванцзи совершенно не жалко ему одеяла — которого у него все равно нет, и пару сонных пинков он вполне способен пережить.       Вэй Ин, не видя отторжения, пожимает плечами и идет готовить постель.       Каменный алтарь достаточно широк для одного, чтобы раскинуться вольно, но недостаточно широк, чтобы двоим не пришлось спать, тесно прижавшись. Спать на нем не слишком комфортно — камень покрывает жалкая охапка сена, накрытая грубой циновкой и несколькими почти истлевшими ханьфу. Однако сейчас Вэй Ин выходит из пещеры, чтобы вернуться с еще несколькими циновками и ворохом ткани, должно быть, он собрал все, что можно было назвать постелью, в покинутых хижинах. Ванцзи только мысленно качает головой, отмечая, насколько Вэй Ину плевать на себя и не плевать на других. Все это время Ванцзи спал на одной тонкой циновке, и Вэй Ин принимал это, как его выбор. Сейчас он очевидно желает позаботиться о его комфорте, и Ванцзи не мешает ему, потому что, пусть и вынужденно, Вэй Ин будет делить этот комфорт с ним.       — Тебе лучше лечь у стены, — замечает Вэй Ин, и Ванцзи знает, почему.       Иногда Вэй Ину снятся кошмары, и он, проспав всего около одного-двух шичэней, встает и уходит из пещеры, до рассвета сидит снаружи, а после может вернуться и лечь поспать еще. Иногда ему ничего не снится, а сон его больше похож на длительный, не менее пяти шичэней, обморок, после которого он выглядит еще более усталым и опустошенным. Ванцзи не знает, что пугает его больше.       — Хорошо, — говорит он, снимая сапоги и дасюшен.       На нем еще три слоя одежд, но он все равно смущен: Вэй Ин ложится спать или полностью одетым, или в одном нижнем чжунъи, все зависит от его самочувствия. И сейчас он снимает все, оставшись лишь в нижних одеждах и носках, садится на край ложа и хмыкает:       — Ты нарушаешь последнее правило для сна, которому следовал, Лань Чжань.       Это правда, потому что Ванцзи лег на бок, вжавшись спиной в камень, чтобы оставить ему больше места.       Ванцзи не может сдержать удивление:       — Ты помнишь правила Гусу Лань?       Это звучит невероятно. Потому что в прошлом Вэй Ин не раз демонстрировал полное пренебрежение самыми главными из них, и то, что он не помнит — было единственным разумным объяснением.       — Если ты думаешь, что я помню все три с хвостом тысячи — то нет, — смеется Вэй Ин. — Только те, что в первой сотне и самые нелепые, которые запомнились именно потому, что не имели смысла на мой взгляд.       Ванцзи будет поражаться свойствами разума Вэй Ина всю жизнь: запоминать нелепости вместо того, чтобы обращать внимание на что-то важное. Ванцзи не может удержаться и говорит это вслух:       — Не встречал больше никого, кто обладал бы такими же свойствами памяти, как Вэй Ин.       Тот некоторое время молчит, возясь и устраиваясь поудобнее, словно кот, приминающий гнездо для сна. Потом затихает и говорит, когда Ванцзи уже не чаял дождаться ответа:       — У меня вообще дырявая память. Но все, что мне требуется, я запоминаю отлично. В то лето, когда мы приехали в Илин с родителями, мама сказала мне: «Тебе нужно помнить то добро, которое делают для тебя другие люди, а не то добро, что ты делаешь для них. Выброси всё ненужное из сердца, и тогда тебе станет легко и привольно жить на свете». Жаль только, что я не помню их лиц и уже почти забыл, как звучали их голоса. И жаль, что все вокруг предпочитают помнить свои обиды и заслуги, а чужие — забывают немедля. Наверное, потому моя жизнь все никак не становится легче, а, Лань Чжань?       На это Ванцзи ответить нечего. Вэй Ин, действительно, живёт по этому принципу — и это не делает его жизнь легче. И Ванцзи не может не уважать Вэй Ина за этот выбор.       Время близится к полуночи — они с Вэй Ином засиделись за игрой, и многолетняя привычка берёт своё, Ванцзи с трудом давит зевки.       — Ты уже совсем спишь, Лань Чжань, — замечает Вэй Ин. — Доброй ночи.       Он тоже ложится на бок, но спиной к Ванцзи, подтягивая колени к груди, умудряясь сложиться в компактный клубок на столь малом пространстве. И дышит почти неслышно. Сквозь запахи сердечных трав пробивается едва заметная нотка аромата лотосов, которые будто навечно подарили ее тому, кто был рожден в Озерном краю.              Когда Ванцзи просыпается среди ночи — Вэй Ина рядом нет, и постель холодна, он сам укрыт двумя верхними одеяниями — своим и Вэй Ина.       Обычно Ванцзи делает вид, что не замечает этих ночных отлучек, давая Вэй Ину возможность побыть наедине с собой… Но чужое ханьфу греет его, Ванцзи, а не законного владельца, что, учитывая состояние здоровья Вэй Ина, недопустимо. Так что Ванцзи наспех накидывает свои одежды и, взяв его шеньи, выходит.       Найти Вэй Ина несложно — тот у своего любимого обрыва, судя по позе — пытается разглядеть звёзды в просветах обычных для Луанцзан чёрных туч. Когда Ванцзи приближается, Вэй Ин заговаривает с ним так, словно продолжает вечерний разговор:       — Раньше я совсем не мог спать, Лань Чжань. Стоило закрыть глаза — и Её голоса начинали звучать громче в сотни раз, пожирая мой разум. Я боялся, что однажды проснусь уже не я, а Она в моем обличье. Но когда война закончилась, я смог обуздать ее, пусть не так хорошо, как бахвалился, но все-таки смог. Помнишь нашу встречу в Юньмэне? Так глупо вышло, должно быть, я оскорбил тебя тогда. Прости. Я пил — чем дальше, тем больше, — и думал, что нужно заканчивать с этим. Думал уже тогда, что нужно уходить куда-то, где я смогу рассчитать ритуал и уничтожить Печать, и выброс энергии не затронет никого. Но… меня нашла Вэнь Цин, и все пошло так, как пошло. Знаешь, о чем я жалею?       Ванцзи молча накидывает одежды ему на плечи, поддаётся слабости — и оставляет ладони на прохладных плечах, с трудом удерживаясь от того, чтобы прислониться к спине Вэй Ина, обхватить руками — согреть хотя бы тело, раз согреть уставшую, отчаявшуюся душу не в его силах.       Ванцзи не был оскорблен тогда — он был лишь опечален и сгорал от ревности. И ему досадно, если Вэй Ин сожалеет о той встрече. Но Вэй Ин говорит о другом, хотя слышать это ничуть не легче:       — Я сожалею о том, что… — он берет своими ледяными пальцами ладонь Ванцзи, тянет ее вниз, опуская на грудь, и в нее отдаются тяжелые, неровные удары его сердца, — …оно еще бьется. А пока это так — мне приходится существовать. Но это на самом деле хорошо, есть еще время все продумать. Хотя я почти закончил расчеты.       Ванцзи прислушивается к биению сердца, которое до сих пор толком не понял и хотел бы хотя бы ту малую часть, что всё-таки сумел — понять раньше. И не находит в себе сил даже испугаться: просто вдруг понимает, что если это сердце замолкнет — его сердце замолкнет тоже.       — Смотри, Лань Чжань, звезды, — Вэй Ин откидывается еще сильнее назад, так, что его волосы накрывают непокорной волной грудь Ванцзи. — Здесь так редко можно увидеть их. Когда я оказался тут впервые, Луаньцзан закрывали тучи без единого просвета, все три месяца я не понимал, ночь ли надо мной, или день. Я увидел звезды, только когда смог спуститься вниз. Это была ночь.       Вэй Ин еще никогда так много не говорил с ним, как в этот день и ночь, с того момента, как покинул Гусу. Это… тревожит. И радует одновременно.       — Тогда тоже было много-много звезд. Я остановился, чтобы посмотреть на них, но… Внутри меня было так много тьмы, что я не смог просто стоять. Не смог увидеть красоту ночи. Ненависть и жажда мести затмевали все, гнали меня, словно лиса — лай собачьей своры. Это страшно, Лань Чжань. Но… это страшно сейчас, а тогда мне было… никак. Только ненависть и месть. А когда все закончилось — ну, с Вэнь Чао и Чжулю — вот тогда стало страшно.       Они стоят в полу-объятии, и Вэй Ин выплескивает Ванцзи все свои страхи и сожаления, которые, должно быть, не имел возможности высказать с самого начала войны. В то время Вэй Ин обязан был — считал себя обязанным — быть сильным, будто если бы он позволил себе хоть миг слабости — небо рухнуло бы ему на голову… Возможно, так и было — тогда. Но сейчас Ванцзи готов подхватить этот небосвод — и удержать его над Вэй Ином. И пускай ему печально от того, что Вэй Ину пришлось пережить все эти горести — Ванцзи рад, что сейчас он чувствует себя достаточно в безопасности для того, чтобы поделиться этой печалью.       Ванцзи запрещает себе думать, что это не безопасность, а отчаяние говорит в нем — хотя и понимает, что скорее всего это именно так. Но он ни за что не позволит этому чувству поглотить Вэй Ина — не тогда, когда у них обоих наконец появился шанс.       — Идем, — говорит Вэй Ин. Его пальцы все еще прижимают ладонь Ванцзи к груди, а после — перехватывают за запястье. Но, дрогнув, отпускают: — О, прости, я забыл, что ты не любишь чужих прикосновений. И за тот раз во время игры тоже прости, я увлекся.       Это правда, Ванцзи не любит, когда к нему прикасаются чужие. Но…       — Ты не чужой! — и он сам перехватывает руку Вэй Ина, неплотно, давая возможность высвободиться, если тот захочет.       Вэй Ин смотрит на него — в темноте серые глаза мерцают, словно в них навсегда поселилась луна.       — Если бы мне дали волю и сказали: «Вэй Усянь, измени в кланах все, что пожелаешь», я разбил бы в мелкий песок вашу Стену Правил и сжег все книги и свитки с ними. И отправил бы к вам мастера Цзе Кухэя — учить детей, как быть детьми, а не дрессированными кроликами. Но увы, мастера Цзе убили вэньские псы, а меня никто не допустит менять священный уклад ордена праведников. Да и любого иного — тоже. Лань Чжань, как жаль, что у меня так мало времени, чтобы вытащить из тебя твою клетку… Научить тебя смеяться, хотя бы улыбаться открыто, а не там, глубоко внутри, за ее прутьями. Как же мне жаль…       Он прячет ладонь Ванцзи между своими — холодными и жесткими, шершавыми от десятков порезов и царапин.       — У тебя есть время.       Ванцзи понимает, что Вэй Ин не верит этим словам, но сам Ванцзи верит. А значит, у него тоже есть время — чтобы убедить Вэй Ина поверить ему.       Они с Вэй Ином идут обратно, так и не разняв рук, и снова ложатся в постель, на этот раз — лицом друг к другу. Ванцзи закрывает глаза — и чувствует в своей ладони чужую, всё ещё слегка прохладную, но уже начинающую согреваться.              Ванцзи просыпается от жара и тесноты. Что-то плотно держит его, обхватывает поперек груди и за пояс, прижимается к боку — и это что-то просто пышет теплом, тем более непривычным, что со всех остальных сторон Ванцзи чувствует прохладу. Стараясь не шевелиться, он открывает глаза — и тут же снова зажмуривается. Когда он предлагал спать вместе, а Вэй Ин предупреждал, что спит неспокойно, они оба, кажется, не подумали о том, что ночью в поисках тепла могут просто прижаться друг к другу, как звери. Вот только звери не обнимают друг друга, если это не обезьяны, конечно. А Вэй Ин его обнимает. Боги всех небес, он не просто обнимает — он практически уже забрался на Ванцзи и обвил его, как лиана — дерево!       Ванцзи не готов был к подобному, и тем более не готов сейчас смотреть в глаза Вэй Ину, и потому выбраться из этих объятий — а значит и разбудить его — не может. Тем не менее, Ванцзи сейчас отчаянно мечтает оказаться где-нибудь подальше, лучше всего — в холодном источнике, самом надёжном способе успокоить дух и тело, что он знает. Потому что память услужливо подкидывает картинки, в которых двое людей вот так же сплетаются в объятиях…       Несмотря на то, что Вэй Ин считает его невинным и непросвещенным, Ванцзи видел весенние сборники. И не только те, что изымал в своё время у приглашенных учеников. И не только про пионовые беседки: в том, что он видел, шла речь и про надкушенные персики тоже. Ванцзи ведь тогда, в юности — которая была, кажется, целую жизнь назад — искал ответ на свои вопросы в книгах. А библиотека Гусу Лань обширна и содержит самые разные знания, нужно только знать, где искать — и иметь пропуск в запретные секции…       Сейчас эти знания не делают жизнь Ванцзи легче — как не делали её легче и на соревнованиях лучников, когда этот человек так бесстыдно сорвал с него ленту у всех на глазах, и в пещере Черепахи-губительницы, когда Вэй Ин, пытаясь отвлечь его от боли, только то и делал, что дразнился. И на охоте на Байфэн — тоже...       Так что Ванцзи глубоко вдыхает — и старается направить ток ци как в медитации. Ему, конечно, непривычно делать это лёжа, но он пренебрег уже достаточным количеством правил, чтобы от ещё одного нарушения не испытывать мук совести. Ничего толком у него не выходит: Вэй Ин, словно нарочно, бормочет что-то недовольным тоном и… забирается на него, обнимая уже и руками, и ногами, и его горячая макушка упирается в подбородок, а нос — в разъехавшийся за ночь ворот ханьфу. Мерное сонное дыхание холодит и согревает кожу, мурашки тысячными табунами гуляют по телу, и если Вэй Ин сейчас проснется, то абсолютно точно ощутит то, чего не должен. От того, что он всем своим весом — не таким уж и малым, несмотря на общее истощение, — придавливает кое-какую весьма своевольную часть тела Ванцзи, — одновременно и больно, и хорошо, и стыдно до безумия. Сердце колотится так отчаянно, что его грохот должен быть слышен и за пределами пещеры, и самого Ванцзи такой шум уже давно бы разбудил, но Вэй Ин спит, крепко и сладко. И только ради этого его сна, ради его отдыха, Ванцзи кусает губы и терпит, не шевелясь, мысленно отчаянно читая успокоительные мантры, все, что помнит.       Мантры помогали в одиночестве, но сейчас толку от них мало. А Вэй Ин прижимается всё крепче и ворочается всё активнее — верный признак того, что скоро он проснется… Проблему надо как-то решать. И Ванцзи решает пожертвовать малым, то есть немного нарушить приличия, чтобы после они не оказались нарушены значительно: начинает развязывать верхний из оставшихся на нём слоёв одежды. Вэй Ин вцепился в него намертво, но может, если оставить ему шеньи, удастся выскользнуть?       Удается. Пожертвовать, правда, приходится не только шеньи, но и клоком волос — но Ванцзи считает это небольшой потерей по сравнению с позором. Пару мяо Ванцзи смотрит на то, как недовольный, ворчащий сквозь сон Вэй Ин сгребает шеньи под себя, утыкаясь в него лицом, а после — отступает, придерживая себя: идти не просто неудобно, а почти больно. Он читал, так бывает. Остается надеяться, что Вэнь Нин в это время будет где-нибудь в хижине, а Вэнь Цин еще спит — судя по небу, которое с ночи на удивление не затянуто облачной массой, рассвет уже наступил, но сюда, на Луаньцзан, солнце почти не заглядывает, меж скал его не видно. Целительница после ухода своего клана не поднимается слишком рано, отсыпаясь за все военные годы и послевоенные тревоги.       Ванцзи идет к ручью, в ту крохотную заводь, где они купаются и стирают. Глубины там — ему по середину бедра, но если сесть, вода скроет по плечи. Правда, на дне можно напороться на острый осколок кости или камня — Вэй Ин уже не раз ранился.       Но Ванцзи — не Вэй Ин, ему подобная царапина будет стоить лишь чуть увеличившегося расхода ци, а не заражения крови или чего-то подобного, чем пугала его Вэнь Цин, объясняя, почему человеку без золотого ядра не стоит оставлять подобные травмы без внимания… Так что Ванцзи всё-таки скрывается в воде целиком.       Вода на Луаньцзан коварна: в ней, как и в почве, и в воздухе, разлито слишком много инь, пусть это и не энергия обиды, которую Вэй Ин запер за печатями и защитными контурами. Это чистая инь, и на нормального, здорового мужчину она действует, как афродизиак, не зря же Вэнь Цин тратила большую часть времени на то, чтобы готовить для своих женщин некоторые неодобряемые средства: не хватало еще беременных на Луаньцзан.       Ванцзи, и без того достаточно сильному в плане полноты ян, нынешняя ночь все еще отзывается несходящим возбуждением, а вода обволакивает, вплетая темную иньскую энергию — и впечатление складывается такое, словно он не в прохладную воду нырнул, а вернулся в пещеру и в объятия Вэй Ина с разгону. Ванцзи едва находит силы вынырнуть и опереться о прибрежный камень, свободной рукой судорожно дергая завязки ку. Правила запрещают растрачивать священный янский жемчуг попусту… К горным демонам правила!       Лань Ванцзи ласкает себя, стараясь как можно скорее достичь пика — возможно, излишне грубо, опыта у него нет, но он чувствует, что к своей цели приближается. В тот момент, когда с другой стороны скалы, на которую он опирается, звучит хрипловатый, с явной насмешкой, голос Вэй Ина:       — Нежнее, Лань Чжань, ты же не хочешь покалечиться! — точку невозврата он уже прошел, и эти слова только подстегивают его дракона на последний рывок в небеса.       Стыд приходит, только когда перестает кружиться голова и частить пульс. Вэй Ин сидит на берегу, откинувшись на скалу, смотрит демонстративно в небо и улыбается, как все демоны Диюя разом.       — Не надо так смущаться, Лань Чжань. Мы же оба мужчины, и я прекрасно знаю, как на нормального заклинателя действует переизбыток инь, — говорит он. У него на коленях лежит аккуратно свернутый шеньи Ванцзи. — Я принес твою одежду. Она почему-то оказалась у меня, когда я проснулся. Должно быть, я принял ее за одеяло и отобрал у тебя?       — Мгм, — и Ванцзи даже почти не стыдно за своё враньё — это ведь даже не вранье толком, а нежелание уточнять, что Вэй Ин принял не одежду Ванцзи за одеяло, а самого Ванцзи — за подушку.       Вэй Ин будто действительно не видит в том, что произошло, ничего необычного, и Ванцзи привычно уже кусает свернувшаяся в груди змеёй ревность. Наверняка первые опыты он делил со своим шиди!       Вэй Ин больше ничего не говорит, просто раздевается — точнее, снимает верхнюю часть чжунъи, входит в воду — осторожно, наученный горьким опытом. Окунается и… дальше Ванцзи лучше не смотреть — Вэй Ину вода доходит до середины бедра тоже, а его штаны из тонкого полотна, которое скрывает ничуть не больше чем мокрый шелк.       Завтрак проходит в молчании, после него Вэй Ин садится за свои странные и абсолютно непонятные Ванцзи расчеты. Первое время он еще пытался разобраться, с разрешения хозяина просматривая листы и огрызки, но чтобы разобраться в написанном, нужно быть Вэй Ином.       Обычно у Вэй Ина на столе абсолютный хаос, в котором даже кисть отыскать тяжело, не то что нужный лист. Ванцзи со странными чувствами смотрит, как один за другим на купленную для него бумагу ложатся выписанные с удивительным тщанием иероглифы, рисунки, схемы, как эти листы, просыхая, складываются в ровные стопки, которые Вэй Ин придавливает камешками, позвонками и даже чьим-то черепом. Он работает до темноты и дальше, отвлекшись только раз, чтобы зажечь свечи и фонарики. Во второй раз он отвлекается, когда замечает, что почти уснувший сидя Ванцзи с усилием вздергивает голову:       — Лань Чжань, иди спать.       — А ты? — Ванцзи не хочет ложиться без Вэй Ина, тем более теперь, когда они делят одну постель.       Вэй Ин на этот вопрос по обыкновению смеётся:       — Лань Чжань, тебе так понравилось, что теперь боишься, что не сможешь уснуть один? Как же ты тогда спал в одиночестве все эти годы в Гусу, ай-я! — но Ванцзи непреклонен. Вэй Ин смягчается:       — Я приду позже. Хочу закончить, пока есть настроение всё это записывать. Не беспокойся, я не имею привычки подниматься с рассветом и досплю своё утром.       Ванцзи ложится, как и прошлой ночью, вжимаясь в камень стены спиной. Сон неумолим и накрывает его, как полог из коварной тьмы, чтобы рассеяться на рассвете от жара чужого тела. Ванцзи думает, что сам вырыл себе эту яму. Но в этот раз хотя бы все волосы остаются при нем, а способ побега уже отработан.              Вэнь Цин ходила в город, Ванцзи понимает это, когда перед ним ложится футляр с письмом.       — Оно пришло вчера, удивительно, как я сообразила заглянуть на почтовую станцию, — говорит дева Вэнь с ядом в голосе. — И сколько бы оно там лежало, если бы нет?       Ванцзи кланяется ей и идет в пещеру. Вэй Ин работает над своими бумагами уже неделю, не разгибая спины, словно поставил задачу разгрести весь хаос и упорядочить все заметки. Прихода и ухода Ванцзи он почти не замечает, настолько поглощен этим занятием. Чтобы накормить его, дева Вэнь приходит сама и вытаскивает его из-за стола за ухо. Да, жестоко — но это единственный способ.       На письмо ему приходится отвлечься, потому что читать в одиночку то, что адресовано им обоим, Ванцзи не будет.       — Новости? — Вэй Ин устало трет глаза, оставляя на щеке полоску туши.       Ванцзи пожимает плечами — он не читал и не знает, что брат пишет. Вэй Ин тянется к бумаге, и Ванцзи передаёт письмо ему, сам садится плечом к плечу.       Сюнчжан обтекаемо пишет, что на последнем совете сумел разъяснить один важный вопрос и приобрести значительную поддержку для их дела, и обещает не менее чем через неделю приехать — вместе с теми, кто согласился помочь. Имён он не называет — Ванцзи не понимает, почему. Но он верит сюнчжану и знает, что тот не стал бы посвящать в их дело сомнительных личностей… А вот Вэй Ин на глазах мрачнеет. Правда, вскоре снова цепляет на лицо свою легкомысленно-фальшивую улыбку:       — Ах, Лань Чжань! У нас, похоже, будут важные гости!       Ванцзи смотрит с вопросом — ему заранее не нравится ни эта улыбка, ни настрой Вэй Ина.       — Не надо так на меня смотреть, я пугаюсь, — смеется Вэй Ин. — Я всего лишь хотел попросить тебя и Цин-цзе сходить еще раз в Илин. Мне нужно еще туши и бумаги, чтобы закончить заметки, и вы могли бы купить что-то съестное и немного вина, раз уж мы ждем гостей. И… если тебе не трудно, выбери для меня что-то недорогое, но не такое заношенное, стыдно уже встречать твоего брата в лохмотьях.       Просьба, на самом деле, не лишена логики: одежды у Вэй Ина практически нет, а то, что есть, уже бесполезно штопать — ткань расползается от ветхости.       — Цин-цзе я не доверяю, — Вэй Ин подмигивает, — она купит не то. Ты же знаешь, что я люблю, и выберешь правильно.       Ванцзи странно слышать это: Вэй Ин считает, что Ванцзи знает его вкусы? Доверяет ему выбрать то, что Вэй Ин будет носить? Это то, на что он даже не рассчитывал.       Так что Ванцзи идёт сообщить Вэнь Цин новости. Она, в свою очередь, желает лично увидеть письмо — и они идут обратно в пещеру, к Вэй Ину. Вэнь Цин долго перечитывает краткое послание и хмурится, она, как и Вэй Ин, хотела бы заранее знать, чего ожидать… Но с доводами Вэй Ина соглашается. И берётся сегодня пересмотреть их запасы, потому что у них не только снеди — в обрез на троих, у них даже чая нормального всё ещё нет! А уже завтра они вдвоем сходят на рынок. Вэнь Цин оценивающе смотрит на Ванцзи — он под этим взглядом теряется, а Вэй Ин смеётся:       — Лань Чжань, у тебя ведь сильные руки?       У Ванцзи горят уши. Руки у него достаточно сильные, чтобы носить Вэй Ина, доказано на практике. Так что и покупки он легко унесет — все, что не влезет в рукава-цянькунь.              Провожая их в город, Вэй Ин канючит и выпрашивает у Вэнь Цин вино, и под его стенания — целительница была непреклонна — они уходят.       Они успевают сделать почти все покупки, когда Вэнь Цин с тревожным возгласом выдергивает из рукава тлеющий талисман и белеет:       — Идиот! Вернее, идиоты мы — этот паршивец провел нас, как малолеток! Назад! Лань Ванцзи, летим, иначе…       Ванцзи бросает Бичэнь на воздух, подхватывает легкую, как тряпичная куколка, деву Вэнь и что есть сил торопится к Луаньцзан, чувствуя, как нарастает в даньтяне боль.