Заложник

      Ванцзи просыпается тяжело. В голове — и не только — мутится, и Ванцзи думает: он, должно быть, ранен. Мучительно пытается вспомнить, чем кончился бой…. И где, собственно, этот бой проходил, и куда ему следует отправиться дальше. Воспоминания возвращаться не желают, и Ванцзи признает, что ранение, должно быть, было серьёзное, и пытается разобраться хоть в том, что с ним… Чтобы понять, что открытых ран у него нет — лишь предельно истощённое золотое ядро. Настолько истощённое, что Ванцзи почти успевает испугаться. Оно все еще есть, он чувствует его, но таким слабым оно было, пожалуй, только перед войной, или даже раньше… Когда ему было лет пятнадцать? Сколько ему сейчас? И — главный вопрос — где он?       Глаза открыть трудно, веки будто каменные, стоит огромного труда и напряжения воли, чтобы поднять их совсем чуть-чуть, почти незаметно, только осмотреться. Если он в плену — никто не должен заметить, что он пришел в себя.       Сквозь узкую щелочку, из-под ресниц, почти ничего не видно, вокруг темнота. Рядом с ним кто-то трудно, с хрипами, дышит, тихо стонет и дергается, задевая его руку… Нет, не задевая! Их руки сплетены в крепком пожатии, так что это движение — судорожное подергивание чужих пальцев. И немедленно освободиться от него ему не хочется!       Пальцы в его руке — сухие и холодные, и голос рядом хрипит так знакомо, что у Ванцзи щемит в груди, и он находит в себе силы повернуть голову. Это простое движение чуть не отправляет его обратно в беспамятство всплеском головной боли, и требуется время, чтобы глаза снова начали что-то видеть в окружающей тьме…       Бледный, почти сияющий в темноте профиль — первое, что выхватывает из мрака зрение Ванцзи. Искривлённые в мучительной гримасе губы, судорожно сведённые брови и подрагивающие — словно этот человек силится очнуться от кошмара, но не может — ресницы: разум выхватывает отдельные фрагменты картины, не в силах осознать её…       Долго это не длится, Ванцзи как-то разом узнаёт и этот сияющий профиль, и губы, и ресницы. Сжимает крепче их с Вэй Ином переплетённые пальцы, силится поднять вторую руку, дотянуться, понять, что с возлюбленным — и сам хрипит, потому что простейшее движение прошивает мышцы болью.       — Тише, тише, не шевелись, — звучит над ними смутно знакомый женский голос. Где-то на периферии зрения вспыхивает огонек свечи, позволяя увидеть ту, что говорит. Выхватить первым же взглядом ненавистное бело-алое облачение Вэнь! Ванцзи собирает на кончиках пальцев жалкие искорки ци, но ударить не успевает: женщина садится рядом, прижимая его руку к каменному полу, смотрит успокаивающе:       — Ванцзи, тише. Все хорошо, вы оба живы. Что последнее ты помнишь?       Собственное имя из уст врага, стиль обращения — все это звучит для него дико в первые мгновения, но потом в голове словно что-то щелкает, и память возвращается, заставляя его снова застонать от боли. На лоб ложится смоченная холодной водой тряпица, и становится чуточку легче.       — А-цзе… — хрипит он, и в губы осторожно, по капле вливается горький целебный отвар, смягчая горло.       Боль уходит медленно, как вода в весеннее таяние.       — Вэй Ин? — спрашивает он, когда может говорить, не раздирая горло каждым звуком, как железными крючьями.       — Надеюсь, он тоже скоро очнется. Ванцзи, ты чувствуешь свое золотое ядро? Можешь проверить его состояние, меридианы и каналы? «Оковы» не позволяют мне сделать это самой, вы словно все еще закованы в какую-то броню, моя ци не проникает сквозь кожу.       Ванцзи кивает и хрипит:       — Уже. — Замолкает, переводя дыхание. — Слабое, как у ученика. Меридианы целы.       Чувствует, как его осторожно гладят по голове, утешая.       — Неудивительно, учитывая, каким потоком шла ци. Скорее, я в изумлении, что они целы. Но постарайся не использовать ци больше, дай себе восстановиться.       В руке снова вздрагивают холодные, почти не согревшиеся пальцы Вэй Ина, он стонет громче, так надсадно, словно переживает сильнейшую боль, и в этом стоне едва можно разобрать слова:       — …больно… как же больно, а-цзе… Сколько еще?.. Почему оно еще во мне?       — А-Сянь!       Вэнь Цин начинает суетиться над ним, вытирая покрытый каплями пота лоб.       — А-Сянь, что ты чувствуешь? Скажи мне?       Вэй Ин продолжает метаться в бреду, не слыша её. Хрипит своё «больно» и мольбы поторопиться, и Ванцзи не понимает, о чём он — только смотрит на Цин-цзе, надеясь, что она может хоть как-то облегчить его мучения.       Вэнь Цин же полностью поглощена Вэй Ином и, судя по напряженному лицу, понимает, о чём он просит. Она прощупывает пульс Вэй Ина и хмурится — видимо, как и у самого Ванцзи, не может ничего почувствовать. Отрывисто командует, не глядя:       — Ванцзи. Очень осторожно, так, чтобы не повредить никому из вас, постарайся проверить его меридианы.       Ванцзи не совсем понимает — у Вэй Ина больше нет меридианов, Вэнь Цин не могла забыть об этом — но делает, что сказали. Он уже почти привык проверять здоровье Вэй Ина так же, как делал бы это у простого человека, не ориентируясь на меридианы и золотое ядро…       — Вэнь Цин… почему я… я все еще чувствую его? — из-под сомкнутых ресниц Вэй Ина катятся слезы, он с такой силой прикусывает губы, что брызжет кровь. — Прошу тебя… Это так больно… Прошу, поторопись…       Под подушечками пальцев Ванцзи бешено бьется пульс. Едва заметный ток ци в тонких, словно совсем недавно образовавшихся духовных венах он различает не сразу. Но — боги! — он есть — и как такое возможно?!       — Ванцзи, что?       — Они есть. Ци… ци движется…       Он больше не обращает внимания на собственную слабость и боль, передвигает руку, не имея сил поднять ее, путается пальцами в ткани, и Цин помогает ему, укладывая ладонь на даньтянь Вэй Ина. Ванцзи отпускает скопленную духовную энергию тонким, почти невидимым усиком в его тело, чтобы в следующий миг широко распахнуть глаза, ощутив отклик.       — Золотое ядро… оно… есть? Оно бьется! Слабо, но… Так же как мое!       Вэнь Цин оседает на колени и смеется, не замечая, что по ее щекам текут слезы:       — Ванцзи, ты просил о чуде? Главе Цзян впору принимать тебя в свой клан!       Он не сразу понимает, о чем она, но вскоре вспоминает девиз Юньмэн Цзян: «Стремись достичь невозможного»! Цин-цзе права, то, что было невозможно, случилось, но разве это он?.. Он… Понимание брезжит рассветным лучом сквозь мрак: он просил о справедливости! Он был готов отдать Вэй Ину свое ядро и всю ци до капли.       — Это они? Это «Оковы»?       — У меня нет иного объяснения, — Цин всхлипывает и вытирает лицо рукавом. — Помнишь, что я говорила о свойствах артефакта?       — Ты говорила… «Оковы» справедливы!       — Именно. А еще они связывают вас, ваши жизни, души и совершенствование. Ведомый в этих узах должен стремиться к тому, чтобы стать равным ведущему. Но вы ведь изначально были равны, ваши стремления, ваши внутренние устои, жажда справедливости и ваша честь — они были равны. Единственным препятствием была темная энергия, наполнявшая тело А-Сяня.       — И он его устранил...       — А «Оковы» лишь уравняли вас окончательно. Не удивлюсь, если после того, как его тело привыкнет к вновь наполняющей его янской ци, ваш уровень совершенствования будет в самом деле одинаков.       Ванцзи понимает, что уровень этот будет невысок — они с Вэй Ином больше не будут первыми молодыми господами в своем поколении, хорошо если на уровне средненького заклинателя… И его это совершенно не печалит. Вэй Усянь был гением даже вовсе без ядра, и это точно не изменится. У Ванцзи, в отличие от него, гениальности нет… Но у него будет Вэй Ин. Живой и здоровый. И даже если Цин-цзе права, и «Оковы» вскоре спадут, а Вэй Ин получит возможность прогнать его, предателя, от себя — хотя бы на эту жизнь, это уже будет не важно. Потому что теперь — с золотым ядром и поддержкой семьи — Вэй Ин справится.       Цин перестает то ли плакать, то ли смеяться, и встаёт:       — Нужно дать ему отвар, успокаивающий ци. Стабилизирующие и тонизирующие. И написать нашим союзникам.       Ванцзи почти не слышит её, все его мысли сосредоточены на Вэй Ине. Но...       — А-цзе, о чем он просит? — это последний вопрос, который он хотел бы задать, но не спросить Ванцзи не может. Хотя, кажется, он уже и так догадался.       — Сейчас ему почти так же больно, как было во время извлечения золотого ядра, — говорит Цин-цзе, смешивая травы и заливая их водой, чтобы поставить готовиться отвар. — Он еще не в полном сознании, поэтому, скорее всего, память подбросила ему именно этот момент.       Ванцзи сжимает кулаки, насколько хватает сил.       — Сколько… сколько это длилось тогда?       — Мы начали на закате. Прошла ночь, день и еще одна ночь. На рассвете А-Нин зашивал его. Я торопилась как могла. Но нельзя было просто так иссечь духовные вены и меридианы, и потом вынуть ядро. Мне пришлось сперва вытянуть его… Ты представляешь, что может чувствовать человек, из которого наживую, очень медленно вынимают кусок его плоти? Каждый миг этого времени я боялась, что его сердце остановится. И это при том, что тогда я не знала, что именно сердце у А-Сяня едва живое. Я думала, что оно полностью здоровое, как у любого сильного заклинателя. Мои диагностические печати показывали, что оно здоровое! И я боялась. Когда я сделала первый разрез, он шутил и успокаивал А-Нина. Когда я иссекла последний меридиан, он уже не мог кричать. Я не знаю никого, кроме тебя теперь, кто вообще согласился бы на подобное.       Эти слова лишь подтверждают собственные предположения Ванцзи — и открывают подробности, от которых кровь стынет в жилах. Ванцзи полностью здоров, у него всё ещё есть Ядро, пускай и ослабевшее, и он даже не помнит, как «Оковы» тянули из него силы, ему не было больно, но сейчас он едва способен поднять руку, и окажись рядом враги — им не нужно было бы прикладывать много усилий, чтобы убить его. Ванцзи остаётся лишь благодарить небеса за то, что после этого Вэй Ин всё-таки выжил.       Но сил у Ванцзи действительно нет, и несмотря на то, что он только недавно очнулся — мысли начинают путаться и его снова клонит в сон. Последним усилием он только подвигается ещё ближе к Вэй Ину, желая обнять и успокоить… Заснуть ему не дают ещё с кэ — Цин-цзе замечает его поползновения и с руганью заставляет оставаться в сознании и выпить едва приготовленные отвары. Отключиться она позволяет только после этого.              Когда он в следующий раз открывает глаза, Цин-цзе говорит:       — Сутки. Ты проспал сутки. Я отправила письма в Пристань Лотоса и Облачные Глубины. Доплатила за срочность, дня через три их уже доставят. Не думаю, что ваши братья устроят проволочки, так что их стоит ожидать самое большее — на четвертый день. Надеюсь, А-Сянь к этому времени очнется.       Вэй Ин больше не бредит, но все еще горит в лихорадке, а его пальцы в ладони Ванцзи все такие же холодные. Иногда он тихо стонет и сжимает их, словно нуждается в этом пожатии, как в якоре. Ванцзи знает, что обманывает себя. Но ему так хочется обмануться…       В последние дни ведь, как ему кажется, все было хорошо? Он получил от Вэй Ина столько внимания, что это почти напомнило ему время их обучения в Гусу. И хотя Вэй Ин привычно насмешничал, Ванцзи казалось, что взгляд, обращенный к нему, уже не был столь же холоден, как в начале. Это тоже может быть самообманом. Это наверняка он и есть. Ванцзи впервые в жизни желает обманываться.       Впервые в жизни он хочет говорить. И говорит, глядя в потолок, пока Цин меняет Вэй Ину повязку на груди:       — Цзецзе, как сказать кому-то, что любишь? Как вообще у людей хватает сил на такие слова?       Цин-цзе некоторое время молчит, а потом кратко говорит:       — Я тоже не знаю. Мне не приходилось говорить таких слов никому, кроме А-Нина, да и ему я говорила их слишком редко. — Она косится на Ванцзи: — Но ты, вроде, обошёлся и без слов?       Это слишком похоже на подначку, и Ванцзи чувствует, как теплеют уши. Цзезце с самого его пробуждения в хорошем настроении, и Ванцзи может её понять — он бы тоже улыбался, если бы у него были на это силы. Но неужели Вэй Ин рассказал ей?       Цин понимает его и без вопросов, или она научилась читать его так же, как сюнчжан? Она подходит к стене, что кажется сплошной, но там есть узкая щель. Ванцзи узнает листок с первого же взгляда. Целительница прячет его обратно и говорит, словно невпопад:       — Все черновики А-Нин сжег по просьбе А-Сяня.       Больше эта тема не поднимается ни в этот день, ни позже.              На третий день Цин-цзе позволяет Ванцзи встать. Вэнь Нин осторожно помогает ему сесть, обувает и одевает, поддерживает под локоть, когда Ванцзи поднимается и едва не падает носом вперед от накатывающего головокружения. Тело кажется неуклюжим, слишком тяжелым и словно бы затекшим. Цин расспрашивает его о самочувствии, кивает:       — Слишком большой отток духовных сил. Слишком медленное восстановление. Вам бы сейчас не на могильнике надо быть, а в месте, где сильна концентрация Ян. Но пока А-Сянь не придет в сознание… — она осекается и вспоминает, должно быть, что их ограничения вовсе не в состоянии Вэй Ина.       — Сестра, у нас гости, — тревожно говорит Вэнь Нин. — Я открыл границу. Буду там же, где всегда.       Он торопливо уходит в глубину пещеры, и очень вовремя, потому что буквально через фэнь в нее врываются сюнчжан и глава Цзян. Оба выглядят так, словно их оседлали и гнали без продыху от самого Гусу и Юньмэна соответственно. Ванцзи смотрит на них и начинает смеяться. Остановиться он не может.       Лицо сюнчжана выражает ужас, Ванцзи понимает почему — это так на него не похоже, что Сичэнь вполне может подумать, будто он тронулся рассудком. Цзян Ваньинь же ограничивается мимолётным взглядом и сразу бросается к брату. Хватает за запястье — и рассерженно шипит, тут же оборачиваясь к Цин-цзе. У него тоже не получилось почувствовать его ци, как и у Вэнь Цин.       Под объяснения цзецзе и обеспокоенные вопросы брата у Ванцзи всё же получается успокоиться. Он опирается на плечо Сичэня и подходит обратно к постели, садится на край. Смех выпил из него те малые силы, что успели накопиться. Ванцзи начинает понимать, почему Вэй Ин требовал выносить себя на воздух — даже ему уже надоело сидеть сиднем и ничего не мочь, а у Вэй Ина натура гораздо более непоседливая!       — Всё было так, как и говорит цзецзе, — подтверждает. — Передать Вэй Ину ци получается только у меня, как и вообще ощутить, что она есть... — сжимает губы, стыдясь признаваться в собственном бессилии — но это правда. И ещё долго будет правдой, стоит привыкнуть, что он теперь слабее многих. — Но у меня слишком мало сил.       Сюнчжан с тревогой берёт его за запястье — и Ванцзи опускает глаза, ему стыдно так тревожить брата, тот вряд ли отнесётся к состоянию Ванцзи так же спокойно, как он сам.       — Нужно попробовать передачу ци, — говорит Вэнь Цин. — Артефакт защищал вас с А-Сянем, но сейчас ты в сознании. Нужно попытаться.       Сюнчжану не приходится повторять дважды, его руки окутывает мягкое свечение, похожее на свет весеннего полнолуния. И Ванцзи наконец чувствует: в его духовные вены по капле просачивается столь знакомая ци, чуть более мягкая и теплая, чем его собственная.       — Цзецзе права, — говорит он. — Защита отступила.       Свободная рука тянется к беспомощно лежащей ладони Вэй Ина, пальцы касаются запястья. Ванцзи делится с ним тем, что отдает ему брат, благоразумно оставляя себе половину. Еще луну назад он бы отдал все, но жизнь здесь научила его сперва обдумывать, а после делать. Что сказал бы на это сюнчжан, услышав? Возможно, когда-нибудь Ванцзи спросит. Сейчас он слишком сосредоточен.       Шичэнь спустя брат уступает место Ваньиню. Ванцзи с трудом удерживает дрожь: ци главы Цзян колкая и яростная, словно не духовная энергия, а чистая стихия-молния. Но принимает и ее, пропускает сквозь себя, отдает Вэй Ину почти целиком… Вэй Ин коротко стонет и открывает глаза.       Вокруг чудесным образом становится шумно и людно: Цин-цзе осматривает Вэй Ина, заодно спрашивая, как и что он чувствует и пытаясь напоить заранее заготовленными отварами… И осаживает главу Цзян, который умудряется один шуметь за десятерых: орать на Вэй Ина, спрашивать его обо всём подряд и пытаться самостоятельно диагностировать его меридианы.       — Не трогай! — хрипит Вэй Ин, пытаясь оттолкнуть его руку, и в его глазах — совершенно безумная паника, особенно когда он видит остальных и не может вспомнить, почему они здесь.       — Вэй Ин, все хорошо, — Ванцзи и Цин-цзе приходится держать его, чтобы он не рвался и не навредил себе. — Все хорошо, война давно закончилась. Вспоминай!       Осознанность возвращается в его взгляд не сразу, но примерно кэ спустя он обмякает и начинает дышать ровнее.       — Что?..       Ванцзи позволяет себе то, чего никогда бы не позволил раньше, но… у него на самом деле не так уж и много времени осталось, чтобы побыть с Вэй Ином. Потому что скоро, совсем скоро Оковы спадут — и он будет изгнан прочь. Он обнимает лицо Вэй Ина ладонями и говорит со всей доступной серьезностью:       — Проверь свои меридианы и ядро. Прошу. Поверь мне и проверь.       Вэй Ин смотрит как-то странно, словно не до конца верит в то, что видит, но подчиняется — Ванцзи кончиками пальцев, которые так и не отнял от чужого бледного лица, чувствует, как он неуверенно задействует ци...       Вэй Ин хмурится, словно перед ним какая-то сложная задача, которую он не может решить. А потом его лицо меняется в долю мгновения — и он вскидывает на Ванцзи глаза.       — Как?.. — хрипит, кусает губы и поднимает трясущуюся руку, чтобы вжать ее в грудь Ванцзи.       В его глазах ужас. Ужас и почти паника, и его едва теплящаяся ци тем не менее почти резко вторгается в тело Ванцзи, чтобы коснуться его ядра. И лишь после этого страх гаснет. Догадаться, о чем он подумал в первое же мгновение, не трудно.       — Как? — снова звучит настойчивый вопрос, слабые пальцы сжимаются на отворотах ханьфу Ванцзи, то ли чтобы удержаться, то ли чтобы удержать его и вытрясти ответ. Хотя сил у Вэй Ина наверняка еще меньше чем было у Ванцзи, когда он очнулся, Вэй Ин ни мгновения не лежит колодой, как лежал сам Ванцзи. Его приходится удерживать.       — Да отвечай же!       Ванцзи понимает, что и вправду лучше ответить — Вэй Ину не стоит волноваться:       — «Оковы». Это сделали они. Я считал, что это несправедливо — то, что ты больше не можешь идти по пути Меча, и «Оковы» сочли, что это действительно так. — О подробностях — таких, как то, чего это стоило Ванцзи лично, он лучше расскажет позже — благо Вэй Ин, похоже, ещё не до конца освоился и не ощутил плачевное состояние его Ядра.       Вэй Ин закрывает глаза, роняет руку и кривит губы, словно ему больно. Ему ведь в самом деле должно быть до гуя больно! У Ванцзи было много времени, чтобы восстановиться, а на Вэй Ина накинулись все разом…       — А-цзе? — зовет он.       — Все именно так, как сказал молодой господин Лань, А-Сянь.       — Хорошо… А-цзе, болит… Оно все равно болит…       — Насколько сильно?       — Не сильно. Тянет. Дышу нормально.       — Цзян Ваньинь, помоги ему сесть.       Цин подносит к губам осторожно усаженного Вэй Ина плошку с сердечным отваром, тот пьет мелкими жадными глотками. Закончив — жмурится и устало откидывается на плечо брата… Ванцзи и сам немногим больше времени провёл в сознании, когда очнулся впервые, и Вэй Ин сейчас тоже, должно быть, снова заснёт. Но вместо этого тот упрямо встряхивает головой и снова открывает глаза:       — Но как это возможно? Ядро нельзя создать второй раз, и тем более — вот так сразу, это противоречит вообще всему!       Ванцзи чувствует умиление, наблюдая эту картину: Вэй Ин едва очнулся, а уже рвется исследовать неисследованное и узнавать, как совершить невероятное. У Цин-цзе на лице написано то же чувство, когда она строго прерывает его:       — А-Сянь. Или ты сейчас же закрываешь глаза — или получаешь иглу в лоб. Подробности мы расскажем тебе завтра.       — Цин-цзе такая жестокая! — почти хнычет некогда самый страшный темный заклинатель цзянху, послушно закрывая глаза. — Но завтра — обяза-а-а…       Договорить ему не позволяет сон, Ванцзи помнит, как это, и только потому не волнуется. Он и сам устал от этого всего, но ему предстоит рассказать сюнчжану и Цзян Ваньиню те самые подробности, и потому он послушно пьет тонизирующий чай, позволяет брату взять себя под руку и выходит вместе с остальными из пещеры.       Над Луаньцзан ярко светят звезды, оказывается, уже давно стоит ночь. И, похоже, сегодня гости будут ночевать здесь. Что ж, Вэнь Нину придется немного поскучать в глубине Фу-Мо, пока они не улетят.       Рассказ затягивается до рассвета, и брат еще несколько раз передает ему ци, а потом, когда глава Цзян и Цин-цзе уходят спать, спрашивает:       — Ты не жалеешь?       Отвечая, Ванцзи не колеблется ни мяо:       — Никогда. Пока Вэй Ин будет в порядке — я отрину сожаления.       — А если он откажется ответить на твои чувства?       Ванцзи думал об этом, уже не раз. И даже отказ успел получить. При каждой мысли об этом у него болит сердце, но он даже немного рад этой боли — так он хоть немного понимает, что чувствует Вэй Ин. Так что он упрямо хмурится и повторяет:       — Без сожалений.