Заложник

      Отойти от постели Вэй Ина Ванцзи заставляет только глас разума в лице сюнчжана, который приходит, чтобы сказать, что присутствие Ванцзи на экстренном совете клана — необходимо. И по пути тихо рассказывает свой план. Ванцзи плох в импровизации, но сейчас на кону стоит Вэй Ин и его возможность совершенствоваться и выздороветь быстрее, потому он, конечно же, идет и готов сделать все возможное и необходимое.              Пещеры Ханьтань — особенные. Их лед, словно выпуклая линза, собирает Ян-ци, фокусируя ее в воде внутренних озер. Лезть в эти озера не рекомендуется, а вот медитировать на берегу среди ледяных колонн — очень даже да. Внутренняя упорядоченная структура пещер распределяет ци так, что ее потоки легко гармонизируются с потоками ци в человеческом теле.       В юном возрасте Ванцзи задавался вопросом, отчего Ханьтань закрыты и запечатаны, а клан не позволяет своим адептам набираться сил в таком месте, ведь здесь можно было ускорить развитие золотого ядра, а у самых младших — его формирование. Потом брат объяснил: детям проще всего получить отравление ци и вместо формирования ядра пасть жертвой искажения и лишиться самой возможности к совершенствованию. Для юношей Ханьтань тоже не годились: слишком мощная природная ци легко могла разбалансировать рыхлое юношеское ядро, также вызывая искажение потоков ци и разрывы меридианов.       Но целители, осматривавшие Ванцзи и Вэй Ина, в один голос твердили: их золотые ядра, хоть и слабые, но на изумление плотные. А Вэнь Цин и вовсе смогла подобрать наглядный эксперимент, чтобы доказать Ванцзи, что их слабость не равна слабости юности или лености. Она скатала кусочек хлопковой ваты в такой плотный ком, что он стал походить на камешек.       — Что ты сможешь с ним сделать, А-Цзи?       — Ничего? — удивленно признал Ванцзи, покатав шарик в ладони.       И тогда она бросила его в пиалу с теплым молоком и смесью масел.       Шарик вскоре впитал в себя влагу, разбух и оказался весьма удобен, чтобы промокнуть им глаза, спасаясь теплом лекарства от сухости кожи, что приносила зима.       — На Луаньцзан я сомневалась в том, что вижу, — сказала целительница, ловко отбирая у него шарик и принимаясь массировать им его веки, вынудив закрыть глаза. — Но уже здесь поняла, что меня так смущало. Ваши ядра были созданы из одного — твоего, но так же «Оковы» использовали и природную ци, что сумели вытянуть из окружающей среды.       — Н-но… иньскую?       — «Золото» и «киноварь», Ванцзи. Бессмертия достигали лишь те, кто признал и принял равнозначность жизнедающих начал и привел их в своем теле к балансу, который весьма хрупок и поддерживать его нелегко. Когда совершенствующийся учится делать это, не прилагая сознательных усилий — он достигает той ступени бессмертия, при которой золотое ядро растворяется в его теле. Будь оно из одной лишь Ян… Помнишь тот сгусток ци, что оставался в теле Вэй Ина после того как он выжег из себя тьму? Без достаточного количества Инь он не мог раствориться и остался, словно песчинка в раковине моллюска. Именно он стал основой его нового ядра. Но в ваших ядрах теперь слишком много Инь. И ей нужно больше Ян, потому старайтесь больше медитировать в богатых Ян местах.              И вот ему предоставляется идеальный случай для совершенствования… Впору идти и строить храм лишь только знать бы, кому из Небожителей они обязаны таким чудом.       В Ханьтань он впервые понимает, как тяжело войти в медитацию в столь насыщенном Ян месте. Немногим проще, чем на Луаньцзан! Но Ванцзи старается. Копит силы, медитирует, прислушивается к связи «Оков» — та молчит, лишь иногда отзываясь ноткой лёгкой тоски… Ванцзи тоже тоскует по Вэй Ину, но сделать ничего нельзя — то, что одного Ванцзи допустили в Ханьтань, уже стоило сюнчжану немалых трудов. А там уже Ванцзи вполне способен постараться за двоих, он никогда не жаловался на усидчивость и упорство.       А после Ванцзи понимает: ни одни пещеры, сколь бы благостно они ни сказывались на их общем с Вэй Ином совершенствовании, не стоят того, чтобы оставить любимого одного в недружественном к нему месте. Когда во время медитации он почувствовал, как сбилось с ритма и заболело от напряжения сердце… Ванцзи удивлён, что не разрушил ничего на своём пути, когда, направляемый связью, напролом мчался от пещер к Вэй Ину. И теперь искренне намеревается покинуть Юньшэн, как только это позволит здоровье Вэй Ина — оставлять его одного Ванцзи больше не желает, и раз вместе их в Ханьтань не пустят — задерживаться здесь становится бесполезно… Как минимум.       Но сюнчжан — действительно хороший глава клана и умелый стратег. Там, где Ванцзи собирался отступить — он увидел возможность выиграть битву.       Вэй Ин смеется и говорит, что не стал бы рассчитывать на легкую победу, садясь играть с главой Лань в вэйци. Ванцзи не понимает, почему, ведь даже он легко обыгрывал брата, а Вэй Ин — обыгрывал его самого… Не понимает до тех пор, пока не замечает переглядки сюнчжана с возлюбленным. Взгляд Сичэня возмущенный и негодующий, а глаза Вэй Ина смеются. Только тогда до него доходит, что большую часть тех раз, когда они с сюнчжаном играли в вэйци, тот попросту позволял ему выигрывать, скрывая один из своих талантов. А сколько еще он скрыл? Сколько и чего еще Ванцзи предстоит узнать о самых близких?       — Глава Лань, — начинает Вэй Ин и замолкает от укоризненного хмыканья Сичэня. Усмехается и говорит снова: — Дабайцзы, сделайте там из них тонкий блинчик. Я в вас верю.       Он остается на попечении целителя Лань Цыфэна, а Ванцзи уходит вместе с сюнчжаном в чжэнфан, в зал совета, где уже должны были собраться все старейшины под присмотром шуфу.       Старейшины происходящим очевидно недовольны, в том числе — и прадед Лань Шаосина: тот слишком открыто и нагло нарушил правила, чтобы так же открыто поддержать его — или хотя бы сделать вид, что ничего существенного не произошло, хоть это и было бы разумным решением. Даже если по-настоящему почти половина совета с мнением и действиями этого подлеца согласна. Ванцзи всё ещё удивлён своей новой проницательностью: раньше он на этих невозмутимых, как и положено достойным мужам и уважаемым старейшинам, лицах видел лишь ту самую подобающую невозмутимость… Сейчас он даже может предположить, кто из старейшин недоволен нападением на Вэй Ина, кто — его нелепостью, а кто — просто тем, что его потревожили. Впрочем, по-настоящему Ванцзи всё равно, всё, что его интересует — достаточно ли будет придуманной сюнчжаном уловки, чтобы старейшины перехитрили сами себя.       Ванцзи интересно, обманывается ли все еще кто-то из этих людей ласковой улыбкой сюнчжана, или теперь они способны рассмотреть за ней оскал Бай-Ху? Потому что даже он уже способен, а они ведь старше?       Начало совета показывает, что «старше» не значит «мудрее». Кое-кто все еще пребывает в иллюзиях относительно своего главы, и сюнчжан мастерски использует их, чтобы накалить противостояние.       Отчего-то Ванцзи вспоминается подсмотренная в Пристани Лотоса сценка, когда ему было позволено понаблюдать за тем, как Ли-цзе готовит. Ее нежные тонкие ручки с легкостью разделывали и куски мяса, и плотные корни лотоса, а тяжелый кованый нож в ее руках порхал, словно крыло ласточки. Мысленно Ванцзи смеется сам над собой: почему он не может сравнить брата с мастером игры на гуцине? Почему ему пришло в голову сравнивать совет старейшин с кипящим супом? Это глупо, но… на удивление именно такое сравнение и кажется единственно уместным.       Сейчас «суп» ещё не приобрёл ни вкуса, ни аромата — это лишь едва начинающий закипать пресный бульон, и важно не упустить момент, когда бросать специи. Это дело сюнчжана, сам же Ванцзи скорее огонь, чьё дело — поддерживать в бульоне кипение. И Ванцзи поддерживает: с едва заметным пренебрежением кланяется, садится на своё место и ждёт слов сюнчжана. Тот мягко, неторопливо, но не давая себя перебить, сетует о бедственном положении Гусу Лань: о том, как он, глава, молод и неопытен, и как рассчитывает на совет и поддержку уважаемых старейшин; о том, как пошатнулась после войны репутация ослабленного ордена; как ещё сильнее запятнал её предатель Су Миншань, который мало того, что поставил силу ордена под сомнение, выйдя из его состава и основав собственный орден, так ещё и оказался бесчестным человеком! А ведь все знают, чьим адептом он был ранее — и какое у иных орденов теперь будет мнение об адептах Гусу Лань? Так же мягко и горестно переходит к выгодам, которые Лань получают от союза с Цзян — и, всё ещё не давая никому и слова вставить, вновь сетует — какие могут быть выгоды после подобного происшествия с уважаемым членом чужого клана, с басюном главы Цзян, тут как бы на компенсациях не разориться!       — Глава Цзян, узнав о произошедшем, — говорит сюнчжан, заставляя старейшин поверить в то, что это непременно произойдет, потому что скрывать случившееся он не намерен, — может потребовать любых кар за подобный бесчестный поступок, вплоть до изгнания недостойного. И разве он не будет вправе? Лотос, желающий породниться с горными орхидеями, имеет право надеяться, что среди них не проросла полынь.       Лань Шаосин — сильный адепт, потерять его, изгнав, было бы непростительно. Что важнее, его семья довольно влиятельна и держит под контролем весьма немалую часть тутовых плантаций. А шелк всегда был одной из крупнейших статей прибыли не только уезда Яньчжоу, но и клана Лань в частности. Старейшины не могут не знать этого. Но сюнчжан заставляет их верить в то, что отношения с Юньмэн Цзян для него важнее, чем благополучие своего клана. Словно выставляет худую лошадь против лучшего императорского скакуна на скачках Тянь Цзи.       И ему верят. Кривятся, спорят и упрекают в преувеличении, но верят. Сами, не дожидаясь подсказок, начинают искать способы проявить уважение к Юньмэн Цзян — так, чтобы им лично это ничего не стоило… Сюнчжан мягко отклоняет предложения, делая удрученный вид и иногда будто колеблясь, но всё же предлагая рассмотреть и иные варианты.       Мало-помалу беседа начинает идти в нужном им направлении: раз молодой господин Вэй приехал в Гусу ради того, чтобы впитать мудрость клана Лань и улучшить своё совершенствование, возможно, именно это и стоит ему предоставить? Просто — в чуть более обширных объёмах, чем намеревались изначально. И вот, наконец, звучит это самое предложение. Оба жениха войдут в Ханьтань на оставшееся до гуаньли Ванцзи время. Две недели глубокой медитации!       Ванцзи чувствует себя странно: в нем словно пузырится что-то яркое и горячее, сродни тому восторгу, что он испытывал в детстве, когда наблюдал за соревнованиями, в которых неизменно побеждал сюнчжан. Сейчас его переполняет то же самое чувство, и Ванцзи, несмотря ни на что, благодарен Сичэню за подаренные эмоции. У них вкус гуйлингао — сладость соевого молока и горечь желе смешиваются в неповторимый букет.       — Этот недостойный благодарит старейшин от имени Вэй Усяня.       Совет заканчивается. Присутствие Ванцзи рядом с сюнчжаном больше не нужно, и он с извинениями уходит обратно, к Вэй Ину. Сюнчжан провожает его понимающей улыбкой — он, вероятно, тоже хотел бы быть сейчас не здесь… Но он не может позволить себе просто так сорваться в Цинхэ. А вот Ванцзи до возлюбленного — лишь кэ быстрым шагом, так что вскоре он вновь оказывается у постели Вэй Ина.       — Лань Чжань, они не выпускают меня из постели, — жалуется и дует губы его любимый бесстыдник. — Этот суровый господин Лань воистину достоин своего имени!       «Суровый господин» Лань Цыфэн поднимает голову от книги, которую тихо читает в углу, насмешливо хмыкает:       — Всего двадцать четыре иглы, господин Вэй. А могло быть и пятьдесят шесть.       — Цин-цзе никогда не была столь жестока к этому несчастному! — заламывает пальцы Вэй Ин.       Ванцзи было бы, что на это возразить. Например, что пока они сидели на Луанцзан, у Вэнь Цин просто не было такого количества игл, а когда они прибыли в Пристань Лотоса — в этом уже не было нужды. Но он не возражает — судя по всему, Вэй Ину просто хочется… пошуметь и подурачиться, раз уж с постели вставать не позволяли.       Беззлобная перепалка длится ещё пару фраз, и целитель оставляет их одних. За что Ванцзи ему очень благодарен — теперь он может склониться к постели возлюбленного и поцеловать его, на ощупь убеждаясь, что всё в порядке.       Губы у Вэй Ина горькие от лекарства, но для Ванцзи они все равно слаще меда. Он знает, что этот вкус останется в их жизни еще надолго, может, даже навсегда — Вэй Ин будет пить сердечные травы, пока сердце его не окрепнет, да и потом — чтобы поддерживать его. И Ванцзи принимает это так же, как то, что волосы возлюбленного к вечеру спутываются множеством узелков, если их не уложить в пучок полностью, а почерк у него ужасен, и это не изменить. Ванцзи принимает каждую его черту, каждый недостаток или особенность, зная, что его так же принимают в ответ со всем его занудством, собственничеством и неумением разговаривать.       — Лань Чжань, ах, Лань Чжань, тебе пришлось прервать свою медитацию, — обняв его лицо прохладными ладонями, сокрушенно говорит Вэй Ин. — Что теперь будет?       — Вернёмся в медитацию вместе.       Вэй Ин слегка фыркает:       — Будем медитировать на холодных источниках? Или где здесь ещё сильная концентрация ци? Боюсь, нас постоянно будут прерывать, если мы займём столь популярные места!       Ванцзи качает головой:       — Вэй Ина допустили в пещеру Ханьтань.       Глаза Вэй Ина раскрываются вдвое шире, чем обычно, а потом он смеется, пока не начинает кашлять. Только после, отдышавшись, он широко ухмыляется и подмигивает Ванцзи:       — Теперь ты понимаешь, гэгэ, почему я не уверен в своей победе, если сяду играть с дабайцзы? Мне сложно представить, что я могу настолько желать выиграть. Ему проще уступить, целее будешь, ха-ах!       Ванцзи слегка улыбается шутке. По крайней мере, он предпочитает думать, что по большей части это всё-таки шутка.       Много времени наедине им не дают, что и понятно, это всё же лекарские палаты, а не их личные покои, и Ванцзи вновь пристойно устраивается рядом с кроватью. Вэй Ину предстоит провести здесь, не вставая, ещё по меньшей мере сутки, после чего целитель вынесет заключение — дозволено ли Вэй Ину пройти в Ханьтань, или стоит подождать ещё пару дней.              Как бы Вэй Ин ни хорохорился, целитель Лань Цыфэн неумолим и заставляет его выпить снотворный отвар и отдыхать большую часть этого времени, пока сам занимается его сердцем. Ванцзи смотрит на то устрашающее число игл, которое целитель без жалости втыкает в возлюбленного, и ему хочется спросить, все ли они действительно нужны, но он не спрашивает. Он ничего не понимает в исцелении, так что все, что ему остается — молча сидеть и смотреть. Пока Лань Цыфэн не смотрит на него в ответ, скрещивая руки на груди:       — Чем, по-твоему, ты занимаешься, второй молодой господин Лань? Медитируй или доставай свой цинь и играй «Исцеление сердца». Я не съем и даже не надкушу твоего жениха, если ты не станешь следить за каждым моим движением!       Ванцзи рад тому, что почти не краснеет. Ему давным давно стоило бы начать играть какую-то из исцеляющих мелодий без подсказки, а не сидеть, как статуя! Так что дальше Ванцзи занят делом. Хотя всё равно продолжает смотреть на Вэй Ина — он достаточно хорошо играет, чтобы это не отвлекало.       К вечернему колоколу один из молоденьких адептов-помощников приносит скатанную циновку и одеяло, чтобы Ванцзи мог поспать рядом с постелью Вэй Ина: всем очевидно, что ни в цзинши, ни в ханьши он не уйдет. Ночь проходит спокойно, и утром Лань Цыфэн с неудовольствием настоящего целителя, из рук которого ускользает очередной исцелившийся пациент, констатирует, что Вэй Ин может покинуть палату. И может даже отправиться в Ханьтань.              Вэй Ин полон любопытства и скрытого нетерпения: Ванцзи уже научился это видеть по блеску глаз и по тому, как его возлюбленный покусывает нижнюю губу, заставляя ее наливаться цветом. Ванцзи ничего не может с собой поделать: ему не оторвать взгляда от этих пунцовых губ. Правда, смотреть — это пока всё, что он может себе позволить: в пещеру их провожают и сюнчжан, и дядя, и несколько старейшин… Приходится вести себя пристойно. Не только Ванцзи: он видит, как Вэй Ину сложно не вертеть головой, разглядывая вход в пещеру и скалы вокруг, и молчать об увиденном.       В пещеру за ними следом никто, естественно, не идёт — и Вэй Ин, убедившись, что их не видно от входа, всё-таки даёт себе волю: бегает от стены к стене, ощупывая камень и ледяные наплывы, издаёт восторженные возгласы и даже, кажется, пытается как-то воздействовать на ци пещеры. Ванцзи смотрит на него — и ему кажется, что хотя они достаточно далеко от входа, чтобы солнечный свет не проникал внутрь — в пещере зажглось ещё одно солнце. И тогда Ванцзи даёт волю и себе — прижимает Вэй Ина к очередной стене, которую тот ощупывает, и целует.       Вэй Ин смеётся в поцелуй, прижимается теснее, отвечает со всей накопленной за время разлуки страстью — тайком украденных в лекарских палатах поцелуев слишком мало, их можно не считать:       — Лань Чжань, Лань Чжань, так вот каким способом мы собираемся совершенствоваться здесь по-настоящему? А что на этот счёт говорят правила?       — Вэй Ин… К лысому гулю правила! — рычит Ванцзи, снова затыкая ему рот своим, пока не понимает, что мало, поцелуев — мало.       И высказанная в шутку идея может быть вполне действительным методом — двойное совершенствование всегда было и будет наиболее предпочтительным для пар. Но в голове всплывают рассказы сюнчжана и мысль о полном отсутствии в пределах досягаемости масла. Ванцзи заставляет себя перестать зацеловывать журавлиную шею своего жениха, прижимается к его плечу взмокшим лбом и стонет.       — Лань Чжань, Лань Чжань, ах, Лань Чжань, какая незадача — у нас ни циновки, ни масла… — хрипло шепчет ему на ухо Вэй Ин. — Но я знаю способ…       В следующую мяо Ванцзи оказывается прижат к ледяной стене сам, а Вэй Ин распускает его ленту-ню и сдергивает с пояса широкий шелковый шан, роняя их на пол, после чего опускается перед Ванцзи на колени, провокационно глядя только ему в глаза.       — Стой и держись, Лань Чжань.       Ванцзи держится. Сначала — за холодный камень стены, потом, когда чувствовать под пальцами холод вместо живого тепла становится совершенно невыносимо — запускает одну руку в волосы Вэй Ину, растрепывая причёску. Не пытается направлять, просто сжимает пряди, перебирает их между пальцами… А Вэй Ин дразнится. Постоянно отстраняется, давая прохладному воздуху пещеры овевать Ванцзи, улыбается своими яркими, опухшими губами, лишь иногда принимая нефритовый столп полностью, всё больше облизывая. Ванцзи рад позволить Вэй Ину всё, что угодно, но и его терпение не безгранично. Когда Вэй Ин опять отстраняется от него, смотрит лукаво и бесстыже и улыбается, Ванцзи предупреждающе рычит:       — Вэй Ин!       — Да, гэгэ? — Вэй Ин снова касается кончиком языка черепаховой головки, слизывая с нее выступившую каплю. — Скажи мне, что ты хочешь.       — Перестань дразнить!       — Ах, А-Чжань, — Вэй Ин мягко касается его поцелуем и легонько дует. — Это не ответ. Чего ты хочешь?       Ванцзи сглатывает. Сказать такое бесстыдство вслух… Слишком смущает. Сильнее, чем этим бесстыдством заниматься. Но… Ванцзи хочет продолжения, а Вэй Ин, судя по выражению глаз, твердо настроен дразнить его до тех пор, пока Ванцзи не выполнит его желание… И в конце концов он ведь всё равно это сделает, он никогда не умел по-настоящему отказывать Вэй Ину.       — Вэй Ин. Прими меня... полностью.       Удовольствие в сверкающих серых глазах неподдельно, и Вэй Ин успевает улыбнуться и промурлыкать:       — Продолжай, гэгэ, — прежде чем его губы смыкаются кольцом на распаленной плоти и скользят по ней, пока язык поддразнивает, а потом просто прижимается к стволу, потому что для движения не остается места.       Вэй Ин крепко вцепляется в его бедра — там наверняка расцветут синяки от этой хватки, — выгибает шею и принимает его — как и было сказано — полностью, пока не касается губами и носом влажных от пота волос. И снова вскидывает на него глаза, одновременно и торжествующие, и помутневшие от желания. Ему трудно дышать, это видно, но он… не двигается, просто держит Ванцзи в себе, и это хорошо, безумно хорошо — жар, узость, едва заметная дрожь дыхания… Но этого мало. И Ванцзи говорит снова:       — Двигайся.       Макушка под ладонью наконец приходит в движение. Вэй Ин отстраняется от него так, что губы теперь едва обнимают самый кончик — и снова двигается вперёд… Размеренно и неторопливо, мучительно неторопливо, так что у Ванцзи дрожат пальцы от этой неторопливости, и он говорит снова, захлебываясь собственным вздохом:       — Быстрее!       Вэй Ин повинуется, его глаза, кажется, затуманиваются еще сильнее, и горло дрожит от стона. Он двигается так, что на особенно глубоких толчках Ванцзи чувствует, как навершие нефритового жезла вжимается в заднюю стенку его горла. Вэй Ин стискивает его ягодицы и держит их так, что кончики пальцев касаются сомкнутой хризантемы, и на каждом движении словно поглаживают ее. А потом правая рука Вэй Ина на пару мяо отрывается, ныряет куда-то к его растянутым губам, и возвращается уже влажной от слюны. И уже неприкрыто ласкает никем до сих пор нетронутый бутон.       В прошлый раз Вэй Ин одновременно с тем, как играл ему на флейте, ласкал пальцами его рот — и это довело Ванцзи до исступления. Сейчас Ванцзи кажется, что он просто сойдёт с ума. Пальцы не проникают толком, скорее гладят в такт, и Ванцзи не выдерживает, не может больше просто стоять, подаётся бедрами так, что Вэй Ин с трудом принимает его — а после притирается к пальцам. И повторяет, ещё и ещё, пока Вэй Ин не стонет — прямо так, с ним внутри — и не надавливает пальцем чуть сильнее.       — Да! — вырывается почти рыданием. — Вэй Ин!       Вэй Ин повторяет то, что сделал, снова вскидывает на него совершенно пьяный, плывущий взгляд и еще раз собирает слюну со своих распухших губ, чтобы вернуться к ласке и проникнуть чуть глубже, выскользнуть, обвести по кругу и снова толкнуться в пульсирующий жар.       Перед глазами Ванцзи вспыхивает солнце, опаляя своим жаром от макушки до пяток. Он приходит в себя, прижимаясь спиной к неровной стене пещеры, намертво сжимая в кулаке волосы Вэй Ина. Тот слегка отстранился — насколько позволила рука Ванцзи — и смотрит всё тем же пьяным взглядом, облизываясь так, словно попробовал блюдо со стола небожителей. Это невыносимо, и Ванцзи вспоминает, что хотел тоже попробовать — Вэй Ин, может, и бесстыден в отношении ласк, а сам он не настолько смел, но когда-то же все равно он решится, так почему не сейчас? Когда его возлюбленный так смотрит, выглядит таким желанным и жаждущим…       Ванцзи поднимает его на ноги и прислоняет к той же стене, зацеловывает и вылизывает его рот, похожий на пунцовую розу, пока раскрывает его одежды.       — Теперь очередь Вэй Ина, — говорит на ухо и ловит слегка удивленный стон, опускаясь на колени. До сих пор Ванцзи ласкал Вэй Ина только руками и не видел его янский корень настолько близко и отчётливо — до каждой складочки кожи, каждой венки на стволе, и теперь пользуется возможностью. Смотрится… впечатляюще, и Ванцзи сглатывает слюну и шумно выдыхает, представляя, что скоро он почувствует и вкус. Над ним судорожно охает Вэй Ин, его нефритовый стебель дёргается и пускает влагу — и Ванцзи выдыхает ещё раз, уже целенаправленно желая видеть, как Вэй Ин реагирует на одно только его дыхание… Рука Вэй Ина бережно вплетается в прическу Ванцзи, с ощутимым удовольствием нарушая порядок прядей — и крепко держит. Ванцзи прошивает удовольствием: вот что чувствовал Вэй Ин всего фэнь назад?       — Лань Чжань… — В его голосе жажда и мольба — но Вэй Ин всё ещё Вэй Ин, он всё ещё пытается смеяться: — Это такая месть за то, как я тебя мучил, да?       Ванцзи неопределенно мычит и облизывает губы. Месть… Наверное, да. Вэй Ин говорит, что он очень быстро учится плохому, как и полагается тому, кто наверстывает упущенное в детстве.       — Лань Чжань, Лань Чжа-а-ань, пожалуйста, Лань Чжань, гэгэ! — Вэй Ин вплетает в его волосы уже обе руки, но не тянет к себе, все еще позволяя выбирать, что сделать, самостоятельно. — Ах, гэгэ, не будь жесток к этому мужу…       Прозвучавшее слово разливается ослепительным светом по кровотоку, зажигая кровь, как порох. Они ещё не совершили три поклона, и не имеют права так называть друг друга, но… Какая разница, раньше или позже? И Ванцзи с удовольствием повторяет:       — Муж, — после чего наконец касается губами навершия.       Вкус... почти такой, как Ванцзи запомнил — немного горечи, отзыв остроты и соль. Вэй Ин над ним высоко стонет, умоляя:       — Да-да-да, Лань Чжань, ещё, пожалуйста, любовь моя!.. — и Ванцзи смелеет, берет глубже, чувствуя, как упругая плоть давит на небо и язык.       Вэй Ин придерживает его за волосы, смеется и снова стонет:       — Не спеши, гэгэ, не спеши, ты подавишься. Ах… Сомкни губы сильнее, любимый…       Ванцзи следует его приказам, учась ласкать, вспоминает о том, что у него тоже есть руки и тянется, осторожно касается и обхватывает яшмовые бубенцы, получая в награду почти крик.       — Лань-Чжань-Лань-Чжань-ах-Лань-эр-гэгэ… Ах, муж мой, я же так… Замри, замри гэгэ!       Ванцзи повинуется. Он хочет довести Вэй Ина до сияющего пика, почувствовать дрожь его удовольствия… Но не так быстро, определённо. Он сам ещё не насладился тем, что делает — и теперь понимает, почему этот процесс так опьянял Вэй Ина. Чувствовать свою власть над удовольствием возлюбленного, его вкус на языке и дрожь его тела… Несмотря на то, что Вэй Ин недавно даровал ему облегчение, Ванцзи чувствует, что снова твердеет. Наверное, это закономерно, но он представляет, что этот процесс взлетов и падений никогда не закончится, и с трудом удерживает смешок. Пальцы Вэй Ина в его волосах немного расслабляются и снова сжимаются, легонько тянут, побуждая продолжать. Нефритовый стебель Вэй Ина чуть меньше, чем его собственный, но у него крупная головка, похожая не на черепашью, а на шляпку упругого гриба, и Ванцзи думает — а сможет ли он принять ее в горло так, как это делал Вэй Ин для него? Он выдыхает и медленно скользит губами по пульсирующему стволу, прижимая язык к нему, ближе и ближе к основанию в густых чернильно-черных кудряшках. Вэй Ин стискивает его волосы в кулаках, пытаясь остановить, но потом позволяет продолжить:       — Любовь моя… Мой смелый, мой упрямый Лань Чжань… Ах, что же ты… делаешь… Тебе нравится? Тебе нравится, гэгэ?       Ванцзи не может говорить — но может смотреть. И он поднимает глаза к лицу Вэй Ина: широко открытый, пунцовый рот, жадно хватающий воздух, пятна румянца на щеках, встрёпанные, липнущие к вискам волосы — и тёмные блестящие глаза, впитывающие, кажется, каждый жест Ванцзи. И Ванцзи, до последнего глядя в эти глаза, снова опускает ресницы и слегка качает головой, одновременно кивая и насаживаясь глубже.       Дыхание перехватывает от того, как много он принял, как тесно в горле, и Ванцзи рефлекторно сглатывает, пытаясь облегчить себе дыхание. Вэй Ин над ним опять стонет и крепче вцепляется в волосы. Он пытается что-то говорить, но все сводится снова к мольбе: «Замри, Лань Чжань!». Ванцзи повинуется, но не совсем: перебирает пальцами мокрые от слюны и пота волоски и слегка сжимает в горсти яшмовые бубенцы, вскидывает взгляд, чтобы уловить момент, когда почти черные от расширенных зрачков глаза Вэй Ина закатываются от переполняющего удовольствия, а губы влажны и раскрыты в немом крике. И его руки уже не просто придерживают, а держат, нажимают на затылок, не отпуская, пока в горло бьет струйка янского эликсира. Слишком глубоко, чтобы ощутить вкус, если, конечно, ему удастся все проглотить.       С первого раза не получается — Ванцзи всё-таки давится, приходится задержать дыхание и отстраниться, откашляться, прижимаясь виском к бедру Вэй Ина, чувствуя слабое, слегка подрагивающее поглаживание по волосам. Вэй Ин тяжело, хрипло дышит, Ванцзи щекой чувствует, как дрожат его ноги. Потом он сползает спиной по стене, оказываясь на коленях напротив Ванцзи, и целует его, буквально вылизывая его рот, пока их вкусы не смешиваются окончательно. Прислоняется лбом ко лбу и хрипло смеется:       — Ах, мой драгоценный, любовь моя, позволь помочь тебе еще раз?       Ванцзи краснеет: Вэй Ин все-таки заметил его трудность. Но качает головой:       — Не надо. Во время медитации это пройдет. Пойдем?       В глубине Ханьтань у него есть несколько циновок, чтобы устроиться на них, а не на льду. Они сядут лицом друг к другу и переплетут пальцы, замыкая меридианы в единый контур. И поток янской ци будет проходить через них поровну, раскрывая их переполненные Инь ядра.              Ванцзи не знает, что они оба погрузятся в глубокую медитацию, из которой выйдут лишь за день до отмеренного срока. В тот момент, когда их совершенствование будет возвращено на тот уровень, что был у Ванцзи до прихода на Луаньцзан. Он еще не знает, что «Оковы» раскроются и упадут с их рук в тот момент, когда они оба откроют глаза, в тот момент, когда будет признано их равенство и совершена высшая справедливость.