Заложник

      Вэй Усянь находит его вечером, с извиняющейся улыбкой кланяется Вэнь Цин:       — Прости, Цин-цзе, но мне очень нужен мой брат на некоторое время. А после, возможно, ты будешь нужна нам обоим.       Ваньинь немедленно преисполняется наихудших предчувствий: Вэй Усянь снова что-то натворил, и это что-то придется разгребать, возможно, срочно и с неизвестными последствиями. Но в то же время, дагэ не так уж и нервничает, скорее, у него вид человека, готового к наказанию, уже давно обдумавшего свой проступок и наконец решившегося принять последствия. Значит, ничего критично-срочного? Это уже случилось, и если Цзянху еще не сотрясают слухи и волнения, то прошло незамеченным?       — А-Сянь, что ты задумал? — волнуется Цин.       Вэй Усянь смотрит на нее, потом взгляд его уходит в себя, на какое-то время становится словно бы незрячим, а после он встряхивается и качает головой:       — Нет, нет, цзе, ничего такого, но сперва я должен поговорить с братом. Прости.       Спокойствия это не добавляет, как и то, что они идут к тому самому дому, что построен у дальнего мыса и сейчас отдан в качестве мастерской для дагэ. Не в кабинет, не в чжэнфан, ни куда-то еще — сюда, подальше ото всех. Что же это за разговор такой, что Вэй Усянь предчувствует меж ними если и не драку, то точно много крика — вон, на деревьях желтеют талисманы с заклятьем тишины, и стоит переступить границу, очерченную ими, как на мгновение в ушах словно оказывается по комку ваты?              — Дагэ? — не выдерживает Ваньинь.       — Я должен извиниться перед тобой.       Сердце падает еще глубже, куда-то в живот.       — Ты что, кого-то убил и поднял? — неловко шутит Ваньинь и давится собственной шуткой, когда брат кивает.       — Да. Правда, это было давно.       Всемилостивые боги!       — Да объясняй ты нормально, все кишки мне вытянешь, как палач какой! — срывается на крик Ваньинь.       Вэй Усянь усмехается, и это кривая, совершенно невеселая усмешка.       — Вэнь Цюнлинь, Вэнь Нин. Помнишь его?       Да как бы он мог забыть? Того, кто спас его из вэньского плена и вытащил, уберегая от надругательства, тела его родителей! Брата его невесты! Он сочувствовал его незавидной судьбе и иногда думал о том, что же все-таки с ним сталось после? Но редко, конечно, слишком много иных дел и забот занимали его голову.       — Так! — Ваньинь с силой сжимает переносицу. — Ты ведь сделал его лютым, только разумным. И, раз никто его не видел после луаньцзанского исхода, оставил там. Не упокоил, ведь нет? — Брат кивает. Ваньинь продолжает строить догадки: — Он растерял разум?       — Нет. Помнишь, как вы с шицзе пришли к нам вместе с главой Лань?       — Да. Ты тогда... Ты с ним что-то сделал и выжег из себя тьму именно тогда!       — И почему ты всегда принижаешь свой ум, диди? Все верно. Я тогда уничтожил Тигриную Печать и во второй раз преобразовал Вэнь Нина, передав ему управление всеми защитными контурами Луаньцзан.              «Уничтожил Печать? Что же тогда мы так красиво распылили в Ланьлине?!» — мысленно вопит Ваньинь. Вслух не говорит ничего, простая истина: «молчи — за умного сойдешь» — ему прекрасно известна. Тем более что догадка осеняет его почти мгновенно: брат ни за что не доверил бы кому-то чужому уничтожение собственного смертельно-опасного изобретения, потому что лучше всех знал, насколько оно опасно и как хитро умеет влиять на разум даже самого стойкого и праведного заклинателя. Ваньинь продолжает молчать и только смотрит, ожидая продолжения. Пусть брат сперва расскажет все сам.       И Вэй Усянь, вздыхая, рассказывает. И как провел ритуал, и как изменился бывший лютый мертвец, и что именно ему он отдал настоящую Чэньцин. И что это именно он, Вэнь — а теперь уже Вэй — Нин, живет в Илине и работает помощником аптекаря днем, а ночами продолжает потихоньку очищать гору мертвецов, отсекая один кусочек ее территории за другим, постепенно продвигаясь к самому сердцу тьмы.       — Но он один не справится, тут все-таки нужна согласная работа многих светлых заклинателей, при том обученных работать в паре с темным. А чтобы даже помыслить о таком обучении, сперва нужно оправдать существование хотя бы одного Вэй Нина.       Ваньинь представляет себе тот ор, что поднимется в Совете выше Пяти Священных Гор, стоит только заикнуться...       — Да бей уж, вижу же, что хочешь, — хмыкает Вэй Усянь.       И Ваньинь бьет, коротко размахнувшись, не сдерживая удар: дагэ силен и здоров теперь, ему от этого удара потом только синяк залечить — дело на две палочки времени.       Вэй Усянь в самом деле выдерживает удар, не покачнувшись, только кривится в ухмылке:       — За что?       — За то, что скрытничаешь снова, гад такой!       — Еще бей.       Второй удар приходится в плечо, Ваньинь прекрасно знает, где шрамы на этом теле и какие кости были сломаны, куда бить нельзя никак. В плечо — безопасно.       — За что?       — За недоверие!       Третий раз он отвешивает Вэй Усяню звонкую оплеуху, поясняет сразу:       — За то, что время тянул.       — Эй, вот это было несправедливо! — возмущается брат. — Я не тянул! У нас были дела куда важнее, нежели все на свете темные заклинатели! Но ладно, так и быть, это я тебе прощаю.       Ваньинь чувствует, как плещет в голову веселая злость:       — Ах, прощаешь?! Да я тебе!..       В следующий кэ они мутузят друг друга, но это уже не всерьез, это только для того, чтобы сбросить остатки напряжения. Это даже не драка, они просто держатся друг за друга и катаются по земле, как в детстве, пока не замирают, тяжело дыша друг другу в плечи.       — Я хочу вас... познакомить заново... — отфыркиваясь от растрепавшихся волос, говорит брат. — С сяоди.       Ваньинь ревниво рычит: какой еще «самый младший брат»? Но быстро утихает от ссыпавшегося по шее щекотным пухом смешка:       — Не ревнуй. Что ж меня все сплошь такие ревнивцы окружают, а? Что Лань Чжань, что ты. Неужели не верите, что моего сердца хватит на всех?       — Твое сердце... Твое сердце слишком драгоценно, чтобы делиться им направо и налево, дурной ты Пань-гу!       — Я не Пань-гу, — смеется Вэй Ин, крепче сжимая обнимающие Ваньиня руки. — Да и помирать так глупо, как он, не собираюсь: всегда ведь найдется что-то, что требует моей заботы. Сперва моя семья, потом ученики и адепты, потом еще что-то и кто-то. На подпирании небес мои дела не закончатся никак, клянусь.              Ваньинь верит. Верит в то, что его дагэ с таким-то подходом умудрится стать истинным Бессмертным — дела ведь, в самом деле, никогда не закончатся.              Ночью, когда они добираются до Сада Трав, Вэнь Цин только всплескивает руками — и даже не ругает их, потому что Вэй Усянь говорит:       — С разрешения Цзян Чэна я отослал ворона твоему брату. Завтра он придет в Пристань.