Заложник

      По пути с Луаньцзан до Илина Вэй Ин говорит с Ванцзи о том, как познакомить между собой их детей, но дело в том, что они не могут быть полностью уверены в реакции их любимой Редисочки. До сего дня Юань был единственным любимым ребенком, и у него не будет обычных девяти месяцев, как это могло бы быть в нормальной семье, готовящейся к пополнению, на привыкание к мысли, что скоро появится кто-то еще и отнимет у родителей часть внимания.        Вэй Ин мотает головой:       — Нет, не в том дело, Лань Чжань. Во-первых, Янь будет не совсем уж беспомощным младенцем, которому требуется круглосуточный присмотр, так что слишком много внимания не отнимет, а во-вторых, я верю в Редисочку, он очень добрый и отзывчивый, у него огромное сердце, любви в котором хватит на всех. Здесь главное показать ему, что и для него у нас будет любви ничуть не меньше, чем было. А это нам по силам, верно?       Вэй Ин, конечно же, оказывается прав. У А-Юаня не просто большое любящее сердечко, оно еще и «зрячее» — видимо, это все-таки в крови цзычаньских Вэнь, иначе не объяснить их выбор целительства как стези совершенствования. А-Юань всем своим сердечком чувствует хрупкость души своего нового диди и возлагает на себя (и всех, кто не успел увернуться) заботу об А-Яне, но при том выходит у него так, что ни один человек не считает это обременительным. За пролетевшую сорочьей стаей луну в клане Цзян становится на одного любимца больше, а названные братики Вэй неразлучны. А-Янь, если поблизости нет его горячо обожаемых а-де и а-ба, прилипает к А-Юаню и сопровождает его на всех занятиях, и даже если ничего не понимает в них вовсе — старательно подражает своему гэгэ во всем: играет под присмотром старших детей на берегу мелкого «лягушатника», озерца в самом сердце Пристани, в одном из внутренних дворов, куда до войны и не допускались чужие, а сейчас позволено войти всей мелкоте; пытается сидеть в пристойной позе на уроках, которые ведет сам Ванцзи, но ребенку его возраста это еще не по силам, и он часто просто засыпает на коленях у Ванцзи, причем, вместе с братом; бегает и пытается подражать сяодицзы на занятиях у Вэй Ина, конечно, ничего пока не понимая в медитациях, но очень старательно постигая практические навыки вроде кормления животных или уборки. Иногда дети возвращаются с таких занятий «комками грязи», говоря словами Вэй Ина, но отчитывать их Ванцзи не позволено — даже если ему и хочется, даже если того почти требуют все еще не изжитые правила в его разуме.        — Сердце мое, это дети. Им полагается шалить, пачкаться и играть, — смеется Вэй Ин и вытаскивает их вчетвером — вшестером! прихватив с собой Ваньиня и Цин-цзе по пути! — на бережок удаленной заводи.       Там глинистый обрыв в чжан высотой над пологим спуском к воде, мутной от глины. Глина — ярко-желтая и красновато-оранжевая, и даже зеленоватая, и обрыв похож на слоеный пирог, неровно отломленный шаловливой рукой. Через пару фэнь Вэй Ин и Цзян Чэн, и оба ребенка оказываются в одних только нательных штанах, слегка шокируя Ванцзи. Вэнь Цин выглядит спокойной, хотя и несколько удивленной. Еще через кэ она просто смеется и соглашается, что раздеться — было очень предусмотрительно. Потому что дети и два взрослых «ребенка» оказываются в разноцветной глине с головы до ног. И им весело.        Ванцзи завидует и пытается подавить в себе эту зависть, пока Вэй Ин, стараясь не трогать его грязными руками, не шепчет на ухо:       — Эй, А-Чжань! Где тот малыш, которому шесть? Сянь-Сянь зовет его поиграть!       Ванцзи честно сопротивляется: повторяет себе раз за разом, что по-настоящему-то ему уже давно не шесть, что не пристало так себя вести взрослому человеку. Что ходить полуголым средь бела дня — а даже если не дня — по улице неприлично, и вообще, здесь Вэнь Цин, чужая невеста!..       Но А-Чжаню не было позволено так играть даже в доме у матери — вечером он должен был вернуться в пристойном виде, а Вэнь Цин чужой полуголый вид, похоже, ничуть не смущает — и Ванцзи поддаётся на поддразнивания и уговоры. Аккуратно складывает верхние одежды, разувается (бесстыдство!) и ступает на влажный берег.        Солнце пригревает плечи, обещая вскоре лишить их той белизны, что так восхищает Вэй Ина, брызги воды и грязи сначала ложатся на кожу прохладными каплями, а потом облепляют сплошь, путают волосы…       Впрочем, по сравнению с тем же Вэй Ином Ванцзи вполне чист. А вот его возлюбленный умудряется пропустить одну из грязевых атак — и теперь на сплошном рыже-черном коме сверкают белизной только зубы и белки глаз.        Вэй Ина, подловив редкий момент, когда он застыл без движения, окатывают новой порцией грязи — и тогда Ванцзи наконец понимает, что им это удалось лишь потому, что Вэй Ин засмотрелся. Потому что Вэй Ин стоит и словно пытается запомнить все это: играющих, верещащих от радости и азарта детей и брата, сошедшего с привычной небесной орбиты до забав простых смертных мужа, подначивающую жениха сестру…        Третий залп жидкой глины Ванцзи принимает на себя, наклоняется к воде и нагребает полные горсти скользкой илистой субстанции. И с воинственным воплем (потом ему будет почти стыдно за саднящее горло) бросается в бой. Пусть… Пусть Вэй Ин смотрит. Пусть любуется грязным, как выкопавшийся из ила гуль, мужем, как когда-то любовался его глазами, родинкой и ресницами.        На закате они все, кроме оставшейся чистой Вэнь Цин, пытаются отмыться в той же перебаламученной заводи, но в Пристань Лотоса все равно возвращаются грязными — и всей пятеркой отправляются в купальни. Стыд смывается с души вместе с засохшей глиняной крошкой. Кого Ванцзи стыдиться? Зачем? Глава его ордена не стыдился, пройдя по мосткам Пристани полуголый и грязный, таща под мышкой А-Юаня, такого же полуголого и грязного. Его муж не стыдился, идя рядом с ними и подпрыгивая на радость устроившемуся на его плечах А-Яню. Вэнь Цин несла цянькунь с их одеждами и фыркала от смеха, слушая истории из детства юньмэнских чудовищ, которые, найдя такую прекрасную глиняную горку, однажды измазались в глине по уши и пугали рыбаков и адептов, пока не нарвались на служанку госпожи Юй, и хвала Небесам, что это была Цзиньчжу, относившаяся к детям чуть снисходительнее своей сестры.       Ночью, уложив детей, Вэй Ин садится на постели и принимается расчесывать волосы Ванцзи, исполняя излюбленный ритуал: сто раз прочесать гребнем из слоновой кости всю немалую длину, прежде чем заплести нетугую косу на ночь.        — Лань Чжань, тебе не кажется, что к появлению третьего брата детей стоит все-таки подготовить? — спрашивает словно бы невпопад, отвлекшись от обсуждения сегодняшней забавы.       Ванцзи, пожалуй, считает, что предупредить стоит… Стоило бы. Но уверенности у него нет.       — Вэй Ин. Ты уверен, что во второй раз ритуал тоже будет успешным?       Вэй Ин несколько раз проводит гребнем по его волосам — молча. Потом всё же говорит то, что Ванцзи и так понял:       — Не уверен.       — Тогда не стоит говорить. Дети расстроятся, если не выйдет.       Вэй Ин кивает, это движение Ванцзи видит в отражении. Становится ясно, что этот вопрос был задан лишь для того, чтобы получить еще одно подтверждение собственным мыслям возлюбленного. Ну и перед тем, как он спросит иное, то, что точит Ванцзи уже почти месяц — и все еще не высказано вслух. А Вэй Ин терпеливо ждал, ведь Ванцзи обещал начать этот разговор сам. И если Ванцзи все же дождется вопроса, то не будет ли это провалом его попыток учиться говорить о важном? Несомненно, будет! Потому он собирает всю свою решимость в кулак, так, как его пальцы почти безотчетно собирают в кулак тонкий шелк нэйи, и говорит:       — Вэй Ин. Если… — но Ли-цзе научила его заклинать будущее словами и мыслями, и он обрывает несказанное, поправляется: — Когда Сюаньюй пройдет ритуал, я хочу… хочу…       В горле растопыривает колючки шипастый ком.       — Хочешь его себе? — спокойно заканчивает за него Вэй Ин.       Вот только спокойствие в его голосе мнимое, а на дне глаз собирается гроза.       Вэй Ин редко злится, особенно в последнее время. Ещё реже Вэй Ин злится на него. И сейчас Ванцзи, как в юношестве, становится от этой злости неуютно… Не только потому, что он отвык, но и потому, что не понимает её причину.       — Вэй Ин? Ты… против?       Вэй Ин сгребает его волосы в руку и слегка тянет, обозначая свое недовольство:       — Против! Против того, чтобы ты делил детей на твоих и моих вне зависимости от их фамилии! Никогда, ты слышишь, никогда не смей этого делать или даже думать о подобном! Это наши дети, на-ши! Общие! Ты услышал меня, сердце мое?       Ванцзи облегченно выдыхает и подаётся под ладонь, облегчая давление.       — Никогда, Вэй Ин. Никогда. Я не стану любить А-Юаня или А-Яня меньше, они все — наши дети. Но… Я хочу, чтобы один из них носил мою фамилию. Я…       Ванцзи не знает, как это объяснить. Что хотя он сам и не испытывает подобающего почтения к отцу — он всё же хочет, чтобы когда-нибудь кто-то именно его вспоминал, как родителя, принадлежал к его роду и жег бумажные деньги и ему, и его собственным родителям. Видимо, это твердят остатки вбитых в ордене правил.       — Ничего. Если ты против — забудь. — В конце концов, Ванцзи уверен: их дети, какую бы фамилию не носили, будут почитать как родителя не только Вэй Ина.       — Ох, глупый-глупый Лань! — фыркает Вэй Ин. — Половину мной сказанного прослушал. Я же сказал — какую бы фамилию они ни носили! Я только за, если у А-Юя будет твоя. В конце концов, сяо требует почитать обоих родителей, верно?        Вэй Ин не против — это всё, что Ванцзи нужно знать. Хотя он хочет сказать ещё кое-что:       — Я… уже знаю, как назову его. Ты не против?       Вэй Ин снова фыркает и целует его в макушку:       — У моего Ханьгуан-цзюня слишком хороший вкус, чтобы я был против, как бы ты его ни назвал. — И через мяо все же любопытно спрашивает: — И как же?       — Юй, как «превзошедший недуг».       Вэй Ин кивает и принимается заплетать ему косу.        — Лань Юй. Красиво звучит. Ох, только умоляю, когда придет время, попроси выбрать цзы для него кого-то другого, а не досточтимого Лань-лаоши!       — Тогда выберешь сам.       Ванцзи слегка дразнит, но только отчасти. В конце концов, только что похваленный Вэй Ином «вкус» самого Ванцзи привил ему именно дядя — и если этот вкус Вэй Ина не устраивает, то он может подумать самостоятельно.       Вэй Ин понимает, что его дразнят, наклоняется и слегка кусает за плечо, сдвигая тонкий ворот нэйи. И дальше им обоим становится не до обсуждений чего бы то ни было.              А лето продолжается. Лето — время играть с детьми, позволяя себе то, что не было позволено раньше, когда они сами были детьми.