Заложник

      Вэй Ин сегодня встал затемно. Если бы Ванцзи не настоял — вообще не ложился бы, но хватило спросить, собирается ли любимый муж клевать носом на гуаньли старшего сына — и Вэй Ин послушно выпил успокаивающий отвар и лег в постель.       А утром подскочил в то время, которое даже Ванцзи считает несусветной ранью, и понёсся наводить последний лоск. Хотя Ванцзи спорить готов, что всё идеально и ничего доделывать или исправлять не требуется.       Но Вэй Ину нужно чем-то себя занять до начала церемонии, потому что право помочь А-Юаню совершить омовение и облачиться в церемониальные одежды Ванцзи выпросил себе. Вэй Ин бы все равно не смог: он будет проводить саму церемонию, а раздваиваться — при всём старании — пока не научился.       Строго говоря, участие и помощь Ванцзи тоже необязательны — искупаться и облачиться Юань прекрасно может и сам, церемония не предусматривает непременной помощи в этом деле… Но тогда по Пристани Лотоса бегал бы сейчас не только Вэй Ин. А ещё Ванцзи просто не хочет оставлять сына в такой день одного.       Он помнит, как на его собственной церемонии грело присутствие брата рядом. У Юаня, конечно, совсем другие обстоятельства и нет ни одной из тех причин для волнения, что терзали в своё время Ванцзи, но быть рядом с ним всё равно будет правильно.       Ванцзи готовит настои и благовония: в купальне начинает остро и горько-сладко пахнуть полынью, орлиным деревом, туей и лотосовым маслом, и он улыбается, ловя воспоминание, когда А-Юань, раздеваясь перед омовением, смеется:       — Баба, я совершенно точно не одержим злыми духами!       — Точно?        А-Юань моргает, а после краснеет и поскорее опускается в бочку.       О, он очень хотел поторопить свою церемонию гуаньли. И все в Пристани Лотоса уже знают, отчего это их лучший мастер-златошвей так переживал, что приходится терпеливо ждать. А Юань, которому приходится ждать, начинает вышивать втрое больше.        — Дыши глубже, Редисочка, — говорит Ванцзи, поливая волосы Юаня ароматным травяным настоем.       Хотя у их сына есть прекрасное взрослое имя учтивости, он все равно остается для них Редисочкой. Может, потом, когда у Юаня появятся свои дети, это и изменится, но теперь Ванцзи знает, как трудно родителям менять свои привычки по отношению к детям.       Юань дышит, даже уходит в неглубокую медитацию, пока Ванцзи промывает и полощет ему волосы. После — терпеливо ждёт, пока отец высушит их полотенцем и своей ци, вытирает остальное тело. Ванцзи видит едва заметную нервозность в движениях сына, но только потому, что хорошо его знает. Их Редисочка гораздо более терпелив, чем Вэй Ин или сам Ванцзи, и ждать умеет лучше.       Многочисленные лиловые слои ложатся на широкие плечи, такая же лиловая лента обвивает волосы, собранные на юньмэнский, конечно же, манер — с тонкими косицами от висков. Ванцзи видел гуань, который сегодня украсит взрослый пучок сына. Он великолепен — последний штрих в образ благородного мужа…       Юань любопытно сверкает глазами в зеркало — тоже пытается представить, но он гуаня не видел. Хотя и просился посмотреть, скорее, даже не из простого любопытства, а из желания узнать что-то ещё о своих любимых артефактах… Вэй Ин не дал. Ванцзи уверен: минимум на треть это была месть за скрытность — пускай и не намеренную — самого Юаня.       Пристань Лотоса к началу церемонии гудит, как потревоженное пчелиное гнездо. И в весенних утренних сумерках сияет тысячами фонариков, украшающих каждую балку, каждый мостик и даже ветви в садах. А-Юаня здесь любят, и на его празднике все будет совсем иначе, чем было у самих Ванцзи и Вэй Ина. Будет настоящий пир, будет праздник для молодых адептов — друзей, будут небольшие, для своих, соревнования, а после, вечером — фейерверки.        — Баба… Я… Мне… — шепчет Юань и тяжело сглатывает.       — Не волнуйся. Я возьму тебя за руку, — неожиданно для себя самого говорит Ванцзи.       Он не помнит, хотел ли сам такого? Сюнчжан не вел его в Храм предков за руку, но шел впереди… А хотелось ли ему? Теперь не вспомнить, прошло пятнадцать лет, воспоминания подернулись дымкой и ушли в глубину души, заменяясь иными.        У него теперь много, бессчетно счастливых воспоминаний, которые ярче и важнее. Этот день станет еще одной жемчужиной в его памяти.       К залу предков, как и обещал, Ванцзи ведёт сына за руку; тот сам высвобождается у самого порога, благодарно улыбается — и входит внутрь первым. Там временно стало на одну табличку больше — пускай Юань и носит теперь фамилию Вэй, у него нет повода забывать о том, чьей он крови. И он преклоняет колени перед табличкой с именами родных по крови родителей, перед табличками Вэй Чанцзэ и Сяо Цансэ, перед предками Цзян, в чей родовой свиток внесены и родители Вэй Ина, и он сам, и Юань. Потому что — так уж хитро сплелись пути судеб, — они все ему не чужие.       Во время самой церемонии Ванцзи не знает, на кого смотреть: и его старший сын, и его муж одинаково светятся от гордости и, кажется, готовы вот-вот прослезиться. Ванцзи, наверное, тоже готов: пятнадцать лет назад он не мог себе представить того, что сейчас видит, даже в самом сладком сне.       Когда Вэй Ин достаёт из шкатулки гуань (волны, словно живые, перекатываются на сияющем серебре, мерцают под лучами чеканного рассветного солнца, шелестит лепестками и благоухает аметистовый лотос) и зан (журавль, распахнувший крылья, вот-вот продолжит прерванный полет) — Юань, кажется, всё же украдкой смаргивает слезу. Но когда он, отдав последние поклоны предкам, встаёт на ноги — о недавнем смятении чувств уже ничего не напоминает, только широкая, солнечная — как у Вэй Ина — улыбка освещает его лицо вопреки всем стараниям сохранить серьезность.              

***

             Отпуская сына веселиться с друзьями, они с Вэй Ином выходят на старый причал. Им обоим требуется немного тишины, чтобы выдохнуть и успокоиться.        — Я так счастлив, гэгэ, — тихо говорит Вэй Ин, садясь на край пристани, и накрывает широким рукавом праздничного дачана плечи Ванцзи, обнимая его. — Так счастлив, что моему сердцу немного больно. Оно так бьется, послушай…       Прижимаясь к груди Вэй Ина, Ванцзи слушает ровный, но в самом деле немного более частый, нежели привычно, стук и чувствует себя тоже совершенно, абсолютно — и да, немного болезненно — счастливым. Этот звук — самый желанный и самый драгоценный для него. Сколько бы ни прошло лет, что бы ни пришлось им пережить, сквозь какие бы испытания ни потребовалось пройти, Ванцзи твердо знает одно: он навсегда останется заложником этого сердца.