Save me from my thoughts

"Экспрессионизм — это авангардное художественное течение, новое трагическое мировоззрение и целый свод многозначительных мотивов, символов и мифов." — томным и размеренным голосом рассказывает Фукудзава Юкити, преподователь мировой художественной культуры и по совместительству наставник Накахары. Всегда спокойный и мудрый учитель с серебристыми волосами, отливающими медным цветом, серые глаза — с единственной эмоцией терпения и непринуждённости. Юкичи всегда носит зелёную юкату под чёрно-золотой накидкой и сандалии с белыми длинными носками. Его возможности созидать и направлять своих учеников может позавидовать любой преподаватель академии. Он заметил его рвение к искусству ещё с самого начала первого курса, когда Накахара был единственным кто оставался после лекций и задавал преподавателю весьма странные вопросы: — Фукудзава-сан, почему самые талантливые художники получают свою известность и признание только после смерти? Разве это справедливо? —Мой ответ возможно банальный, но наиболее близкий к истине. Кто такой гений? Гений – это новатор, не такой как все, опережающий время. А соответственно, тот, кого не понимают. Тюя очень любил эти разговоры с преподователем после пар в совершенно непринуждённой обстановке, после чего цитировал цитаты своего наставника в блокнот. Фукудзава Юкити часто вспоминает момент, когда из серой толпы всех первокурсников он заметил этого мальчика европейской внешности, мерно сидящего на последних рядах, но сильно бросающегося в глаза: красный шарф, завязанный в лёгкий бант на шее, чёрная шляпа с синей оконтовкой на полях, скрывающая волнистые рыжие локоны студента и ярко-голубые глаза, в тоске которых можно захлебнуться. Вот так взглянёшь на Тюю, и подумаешь: "Бедняга, наверняка пишет какую-нибудь психоделику", а потом видишь его работы и не можешь сдержать удивления и разочарования в своей интуиции: красные, оранжевые, ярко-синие и зелёные цвета россыпью лежали на холсте. Накахара писал в стиле импрессионизма, совершенно непонятно из каких уголков своей души вытаскивая эти всплески эмоций и вдохновения. Он не боялся делать ярко. Его картины были кричащими и живыми, совершенно отличавшимися от остальных. Как-то, во время обычного и непринуждённого разговора с наставником, Фукудзава-сан сделал весьма неожиданное для Накахары предложение: — Послушай, Накахара-кун. Я вижу в тебе множество возможностей для развития личностного роста, поэтому хочу помочь и сделать небольшой подарок. Предлагаю тебе в твой день рождения устроить официальную выставку твоих картин. Все траты и аренду помещения я беру на себя. Твоё дело согласиться, Тюя, поэтому подумай — осталась всего неделя. Нужно было видеть ошарашенный взгляд Накахары от столь неожиданно-охерительного предложения. Во-первых, откуда Фукудзава-сан знает о его скором дне рождения, а во-вторых, зачем ему помогать Накахаре?! Эти вопросы не давали выйти из оцепенения и чувства неловкости перед преподавателем. Он уже как минуту смотрел на наставника, беспомощно тупя взгляд, без возможности вымолвить и слова. — Ох, извини что так неожиданно для тебя, но до двадцать девятого апреля осталась всего неделя, а это не так уж и много. Пойми меня правильно, выставка твоих работ — меньшее, что я могу сделать для тебя как твой наставник. На что Накахара смог выдавить лишь: — С-спасибо б-большое, Фукудзава-сан, я б-безумно б-благодарен вам за такую возможность!... — Отлично. Тогда на тебе подготовка и оформление картин, а дальше решим уже ближе к делу. Накахара спускается вниз по лестнице академии и пытается прийти в себя. Блять. Ему буквально только-что предложили СДЕЛАТЬ ВЫСТАВКУ за бесплатно, просто так, мол, "прими и радуйся, Тюя-кун"... Вот только проблема в том, что привыкший с двенадцати лет Накахара всё всегда решать сам, никогда и никого не прося о помощи, и не делясь своими проблемами и мыслями, даже с горячо любимой тётушкой — вот так вдруг взял и согласился на чью-то помощь. Тут, между прочим, нужно было охуеть. — Ладно, спокойно. По приходе домой, значит, нужно всё ещё раз обдумать и оформить кучу работ. Блять, ещё и начертан задали, вот с-суки, никак им неймётся! Почти в конце года заваливать домашкой и без того бедных студентов, ироды. Тюя идёт вдоль аллеи из академии домой, воткнув наушники в уши и слушая музыку, так непринуждённо подпевая: "Спаси меня от самого себя. Мне очень нужна твоя помощь. Я иду ко дну, спаси меня от самого себя". Стоит поднять глаза, как тут же солнце слепит их своими яркими лучами. Пленящий аромат скошенной травы, цветения сакуры и глицинии. По дороге домой Накахара любит зайти в громадный ТЦ, отражающий солнечные лучи и накалённый до предела. На первом этаже у эскалатора, в прохладном холле стоит автомат с кофе: айриш или латте, капучино или американо? Нет, его любимый — кофе с лесным орехом, за глоток которого после трудного учебного дня он готов и душу продать, только если её хватит. Он осторожно, чтобы не обжечься, отпивает глоток за глотком, так обжигающий горло напиток и глубоко вздыхает. Он любит это время года всем своим сердцем. Вот уже и подъезд дома, ставший родным за эти три года, кирпич, цвет которого на солнце кажется светлее, чем есть на самом деле. Накахара неспешно ищет ключи, обнаружив их на дне его чёрной кожаной сумки, вмещавшей все его принадлежности: циркули, карандаши, краски, кучу рулонов бумаги и чертежей, словно на неё нанесли заклятье незримого расширения. Подъём на четвёртый этаж уже не так нервирует и выводит из себя, стоит только привыкнуть. Тюя просто обожал воровать цветы и кактусы с подоконников подъезда. И если первые умирали от обезвоживания в первую неделю своего пребывания на новом месте жительства, то вторые чувствовали себя просто потрясающе. Так и появились на подоконнике Накахары два кактуса: Акутагава и Ацуши, идеально вписывающиеся во всю атмосферу его берлоги. Так и началась новая рутина Тюи Накахары, длившаяся целую неделю: академия-дом-подготовка к выставке. Чем не неделя сурка? Тюя даже во всей этой суматохе перестал оставаться после занятий с Фукудзавой-саном поразмышлять о делах насущных. В спешке перестал покупать свой любимый кофе из ТЦ, высыпаться, забывал есть, да и впринципе жить. Сплошной уроборос, пожирающий сам себя. Итерация. Постоянный повторяющийся цикл дел. Единственное, что отрезвляло — мечта, ставшая целью. Накахара сам по себе был человеком, живущим мечтой и незримыми фантазиями о будующем. Этому способствовала его безграничная фантазия. Тюя постоянно откладывал свою жизнь на потом, совершенно забывая о его состоянии сейчас. А сейчас он чувствовал себя всё так же несчастно. Но вдруг что-то изменилось. Какая-то маленькая мечта, давно живущая в нём, вдруг получила статус "в процессе подготовки", и кто другой, как ни сам Накахара, будет колечить себя вопреки цели? Правильно, никто. — Мне никто не поможет. Никто не сделает эту работу за меня... —говорил внутренний голос Накахары. Кто-то очень маленький, но так глубоко засевший в нём, и не дающий спуску в самобичевании. Но этот кто-то, одновременно был и рычагом, направляющим Тюю, и не дающий ему спуску. В его голове всё вертелись и вертелись строчки стихотворения Заболоцкого: "Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь!..." Такой неугомонный и неспокойный разум. Маленький ураган идей, мечт и упорства. Демон Врубеля, сидящий на плече и накаляющий обстановку...