Save me from my thoughts

Недосказанность. Слова, застывшие на полпути, которые могли остановить Осаму и дать понять сходства их судеб. Он не помнит, как по памяти добежал до своего дома, рухнув на колени перед подъездом и тяжело, надрывисто дышал. Ноги ужасно ныли, а в голове мелькали едкие воспоминания. Такой приступ случился у Дадзая из-за вина, ведь при курсе антидепрессантов пить алкоголь строго-настрого запрещено, что неоднократно говорил ему Мори. Если у человека депрессия, то у него фиксируется дисбаланс серотонина, антидепрессанты стабилизируют настроение больного, облегчая течение депрессии, а алкоголь усиливает побочные эффекты приема антидепрессантных препаратов. Подобные совмещения способны стать причиной депрессивного психоза, появления галлюцинаций, а из-за расшатанной и совершенно нестабильной психики Осаму, любые упоминания травмирующих событий, тем более в нетрезвом виде могут привести не только к возобновлению депрессивного состояния, а ещё и к новой попытке суицида. Такое было год назад, когда тот переборщил с выпивкой и попытался связать узел для петли, но Мори его остановил. Огай был в ярости, но когда понял, что у Осаму галлюцинации и тот видел свою мать — сжалился. После этого случая Дадзай месяц не выходил из дома. Множество ступеней. Его сердце словно хочет выпрыгнуть из груди... Алкоголь вызвал увеличение давления и аритмию. "Двадцать один. Моя квартира номер двадцать один" — крутилось в голове, и дойдя до двери, тот упал на коврик в подъезде, повиснув на дверной ручке. Громкие шаги Мори послышались за дверью, поворот замка и она резко распахнулась. Он с испуганным взглядом метнулся к Осаму, распластавшемуся на цеметном полу и держась за сердце. — Ты пил? Осаму! Чёрт возьми, сколько ты выпил?! — крики, разбавляемые шлепками о щёки. Он занёс его на руках домой и побежал в свой кабинет, положив Осаму на диван. У Огая был шкаф, доверху набитый лекарствами. Даже теми, что продаются только по рецепту, но искал он только пентангин в ампулах. Жгут. Шприц больно и медленно вводится, впуская лекарство в вену, после чего сердечный ритм пришёл в норму. Мори сел на край дивана и запустил руку в сырые от пота волосы Осаму. Он испугался, увидев того на полу подъезда настолько, что стало пощипывать в глазах от слёз. — Мой мальчик... Как же ты мог забыть, что алкоголь тебе нельзя. — печально глядя на него, сорвалось с уст Мори. Не в первый раз он видит такого Осаму: пугающего, мучащегося и потерянного. Его веки подрагивают, а губы шепчут только одну фразу — "Не уходите, прошу". Это его мучают кошмары, в которых тот видит своих родителей, ещё живых, до авиакатастрофы. Мори отнёс его на кровать, рухнув рядом, и просидел в одной позе рядом с Дадзаем всю ночь, боясь сомкнуть глаза, ведь тот может проснуться и захотеть снова лишить себя жизни, в попытке спастись от своих мыслей и воспоминаний.

****

Он лежал, согнув ноги в коленях и зарывшись руками в свои волосы. Тюя не спал целую ночь, всё думая, что же заставило Дадзая сорваться и убежать, хотя причин было много. Очень много. Некоторые воспоминания заставляли его краснеть, а некоторые вводили в ужас. Уже утром он успел написать множество сообщений с просьбами ответить на кучу звонков. Он метался. Дорога до академии и столь непривычная тишина на улице —погружали во всё новые и новые страшные мысли и переживания об Осаму. Как же Тюя хотел всё рассказать и объснить, снова зарыться в эту чёрную копну волос и ощутить спокойствие в своих мыслях и теле. Карандаш не лежал в руке, штрихи получались кривые и надрывистые, а внутренняя сторона щеки болела от постоянного её покусывания. Во рту стоял неприятный привкус железа. Ещё чуть-чуть, и он бы откусил кусок кожи, но его спас звонок с последней пары у Фукудзавы-сана. — Накахара Тюя, останься. — с непривычной строгостью произнёс преподователь, даже не смотря в его сторону. Аудитория опустела, и они остались наедине, как раньше. Вот только сейчас царила накалённая обстановка, будто учитель знал обо всём, что произошло сегодняшней ночью. — Подойди. — Чт... — Вы вчера пили с Дадзаем? — Да... Опасения Тюи оправдались. Преподователь знал о их встрече. И знал, что случилось с Осаму. — Что с ним?! Он резко убежал, ничего не сказав, я очень переживаю за него... — Тюя. Что он тебе говорил перед тем, как убежать? — Он... Рассказал о смерти родителей и своём прошлом. — Как я и думал. — взяв в руки телефон и набирая кому-то сообщения, задумчиво ответил он. — Может, вы мне объясните что с ним? — Тюя. — прервался Фукудзава — Ты уже, как я полагаю, знаешь, что он не раз совершал попытки... Лишить себя жизни. — Да, но я не... — перебил Тюя. — Дослушай. После смерти родителей он принимает очень сильные антидепрессанты. А их мешать с алкоголем нельзя, особенно в его случае... Скажу так. Ему плохо. Очень. Вчера он прибежал домой, и чуть не схватил сердечный приступ. Мори-сан вовремя вколол ему лекарство, но если-бы ещё чуть-чуть... Накахара сидел на стуле, опустив глаза на свои руки. Вдруг он всё понял. Ту ошибку, что совершил вчера, решив предложить тому алкоголь, едва не убив Дадзая. — И ещё я вижу, как плохо тебе. Не буду спрашивать, что между вами... — испуганный взгляд Тюи устремился на Фукудзаву. — Но вот его адрес. Мори-сан хочет, чтобы ты... Побыл с ним. Протянув бумажку, тот похлопал по плечу Тюю и удалился из аудитории, оставив Накахару совсем одного. Он думал о том, какого сейчас Осаму. Что он изменит своим приходом, если сам это и заварил? Но что-то невольно тянуло его к нему. Желание помочь, подарить ласку в столь трудный момент. А вдруг ему станет легче?... Пока Огай караулил Дадзая у его кровати всю ночь — видел все те звонки и сообщения от Тюи. Он сопоставил события в голове и позвонил от отчаяния утром Фукудзаве — с просьбой направить Накахару к Дадзаю, ведь если тот смог ему открыться, то, может он что-то значит для Осаму? Хотя Мори не знал о их связи, а лишь мог догадываться, тревога на счëт Осаму не стихала. Он знал последствия алкоголя для него, поэтому кто-то, а именно — близкий друг, был ему нужен. Шаги в коридоре, шуршание руки о стену. Это Дадзай, проспав до двух часов дня в отключке, доковылял до туалета. Небось, мочевой пузырь ужасно ноет... Когда тот справил нужду и попёрся обратно в комнату, Мори решил оценить всю ситуацию. — Осаму? — вдруг мягким голосом окликнул его Мори, подходя ближе, но тот лишь дёрнулся от упоминания своего имени. Дело плохо. Алкоголь достал всё дерьмо, успевшее в нём скопиться и резко вылил наружу. Нервной системе сложно вытянуть саму себя из болота. Нужен другой человек. Некто по имени... Резкий звонок в дверь. Глянув в глазок, Мори был рад увидеть там Тюю. Значит, он не ошибся, и тому действительно не всё равно на Осаму. Дверь открылась и друг на друга уставились два уставших взгляда. Два человека, заметно потрёпанные жизнью, сейчас смотрели друг на друга, и в глазах обоих читался страх за одного человека. — Здравствуйте, я всё объясню. — Не стоит, Тюя. Проходи. Его комната по коридору и направо. — сказал Мори, с сочувственным видом впуская Накахару. Он не спал всю ночь, и потратил множество нервов и сил. Он доверял Накахаре, и потому удалился в кабинет, оставив Тюю одного. "По коридору и направо" — всё повторял Тюя, сильно нервничая и теребя край рубашки. Он стоял уже перед белой дверью в комнату Осаму, преступая с ноги на ногу и придумывая, с чего бы лучше начать. "Я тебя понимаю", "Мне это знакомо", "Я хочу помочь", — как же банально и сухо. От этих заезженных слов совсем не ёкает где-то внутри, тем более не поможет в случае с Осаму, тому нужнен был глоток свежего воздуха. Взявшись за ручку, он немного потупил в неë взгляд и всë таки решился. Стук, в ответ на который лишь ожидаемая тишина. Открыв дверь, он по началу не увидел Осаму, который лежал на кровати, свернувшись в клубок лицом к стене и дрожа. По телу пробежали мурашки. Тюе хотелось прижать его и не выпускать из объятий, всё повторяя "Больше не отпущу"... Он подошёл к его кровати и сел. — Осаму... — Уходи. — Не гони, послушай... Вчера ты не дал мне сказать. — Проваливай! Вали к чёрту и оставь меня! С меня достаточно слушать о том, что вы меня понимаете... Ложь! — сорвался тот на крик, развернувшись к Накахаре и смотря красными от трения и слёз глазами, в которых была сплошная пустота. Тюя испугался. Он только начал узнавать тёмную сторону Осаму. Что говорить? Он не знает, как тот может отреагировать. — Не смей. — с болью в голосе оборвал Накахара. — Мои родители умерли, когда мне было двенадцать. Разбились вместе со мной на машине, но меня выбросило на обочину и переломало позвоночник со множеством костей. — Тюя смотрит на поражённого Осаму с ужасом от воспоминаний. — Год реабилитации. У меня была диагностирована депрессия, я долго находился на антидепрессантах, а смог слезть с них лишь два года назад... Поэтому не смей. Слышишь? Не смей мне такое говорить, Осаму. Лучший способ избавиться от боли – это почувствовать и принять ее. Выйти за её пределы. Дадзай поник, в его глазах уже не было той злости и боли, лишь сочувствие и жалость. Он винил себя за то, что выпил это вино, но ему так хотелось расслабиться в компании Накахары... Он смотрел в уверенные глаза напротив. В них не было ни злости, ни осуждения или обиды. Только грусть, жалость и вселенское сопереживание. Как только он не понял этого раньше. Как он мог не увидеть что Накахара ни разу не осудил его. Ни разу не поинтересовался шрамами не от отвращения, а лишь от понимания. Он принял его таким "неправильным", и до сих пор сидит рядом. — Мне... Мне очень жаль, Тюя... — Не нужно. Я отпустил их, чего желаю и тебе, Осаму. Я не считаю тебя "больным", ведь с нашей первой встречи понял, что ты - недостающая часть в моей жизни. Я долго искал того, с кем можно забыться и просто ощущать себя живым. Попробуй и ты. Я помогу, но только если ты меня не прогонишь.... Ошарашенные глаза с трепетом смотрели на него. Дадзай получил желанный глоток воздуха по имени Тюя Накахара. Он снова чувствует что-то внутри. Эти слова смогли отделить кусок льдинки от его сердца, посадить новый росток под названием "любовь". Видя его метания, Тюя нежно дотронулся до лица Осаму, вытирая слезу, от чего тот вздрогнул и уголки его губ оголили клыки. "Он улыбнулся. Он только что мне улыбнулся" — радостно подумал Тюя, и чьи-то длинные и холодные руки обвили его шею мёртвой хваткой, а к груди прижалось холодное, подрагивающее от всхлипов тело. — Ты... Ты так меня задушишь... — хватая воздух, прошипел Накахара. Руки Осаму расслабились, а телом он вжался ещё больше. Тюя сначала робко, но через секунду уверенно обнял того за спину, мягко оглаживая выпирающие рёбра и позвоночник. — Теперь я тебе не позволю убежать от меня, Осаму... — нежно шептал он на ухо. — Никогда. Так, беззвучно и в обнимку они сидели на протяжении часа, пока Осаму не уснул прямо в объятиях Накахары. Пытаясь его не разбудить, Тюя аккуратно уложил Дадзая на кровать, укрыв его холодное тело одеялом, и ложась рядом. Он убрал чёрные пряди чёлки с его лба, и всё смотрел на подрагивающие ресницы, поджатые губы и слушал сопение. — Ты так много значишь для меня, Осаму Дадзай...