Колледж

Есть такие привычки, которые остаются с нами с детства. Моя — спать в обнимку с подушкой. Блаженно, беззаботно обхватывать её обеими руками, растворяясь в дымке забвения, пока на фоне плавно ускользающей дремы мама двигается по комнате, иногда касается нежными пальцами щеки, в попытке разбудить на школьные занятия. Но сегодня подушкой был Люцифер, а луч полуденного солнца, что настойчиво пробивался в щель между занавесками, лез под веки и будил уже не так осторожно. Лениво выползая из бессознательного, я приоткрыла глаза и обнаружила, что лежу на его плече. Я слышала, что влюблённость сравнивают с космосом. С безграничным пространством, где не действуют привычные законы, где нет логики, где время течёт иначе. Иногда ты чувствуешь себя центром галактики, а иногда — выброшенным с орбиты спутником, вынужденным барахтаться в призрачном и темном мраке мироздания. И с тех пор, как я приехала в Вэндерли, вся планета вдруг схлопнулась до пределов вселенной одного человека. А мне это не нужно… Наверное. Перекатилась на другой бок и, приподняв мягкое одеяло, поняла, что абсолютно обнажена. Потом стала сопоставлять в голове кадры вчерашнего вечера. Моё лицо тотчас запылало, а тяжелый вздох невольно вырвался из груди. Да, Вики, приехала учиться, а в итоге оказалась в постели со старшекурсником. Ещё и с Люцифером. Зашибись. Надеюсь, что всё произошедшее останется в тайне, а я выйду из этого злосчастного номера и забуду о нём навсегда. Я стыдилась этой порочащей связи, что запятнала тонкотканую душу, зная, что у него есть Ости, и подозревая, что ещё половина колледжа. — Лежи спокойно, — неожиданно резкая интонация заставила меня вздрогнуть. Люцифер придвинулся ближе, привлекая меня за талию, и стало ещё более неловко от осознания того, что он тоже голый. Меня снова терзали противоречивые чувства, и если вам кажется, будто на утро я должна уже без зазрения совести щеголять перед ним без трусов, то это не так. Нет, не сомневаюсь, что вы бы так и сделали, потому что «всё уже случилось». Но только эта история не о вас. И даже не о психопате, который держит Лору в заложниках. Эта история о нас с Люцифером. О наших странностях и секретах. О том, сможем ли мы с течением времени перекочевать от отметки «страсть» к финишной черте «доверие». А это пока неизвестно даже мне самой. И я сама не знаю, хочу ли, чтобы наступил день и три заветных слова проросли на каменистой почве, как первые ростки высоких и могучих деревьев. Ведь он спокоен, непоколебим, и секс для него что-то вроде хобби, когда хочется приятно скоротать время. — Где моя одежда? — тихо спросила я. Люцифер промолчал, но я четко уловила его довольный смешок, который жаром опалил кожу на шее. Он повернул меня на спину, смотря насмешливым взглядом, начал опускать одеяло вниз, но я не позволила, схватив его гладкий край пальцами. — Да ладно, — он усмехнулся. — Я уже всё видел. Он скользнул ладонью по моему животу и завёл руку между ног. — Не сжимайся так, — тепло его губ ласково пробежалось по плечу. — И не делай вид, будто ничего не было. — Я была на эмоциях, — ответила, прикрыв глаза. — И что теперь? Будем держаться друг от друга на расстоянии и обмениваться томными взглядами? — уже более настойчиво он развёл мои бёдра, и теперь ничто не мешало медленными движениями массировать клитор. — Ты и сейчас на эмоциях? Поэтому такая мокрая? — Люцифер… — протянула я и накрыла лицо руками. — Не надо, — я просила, но не останавливала его. Не могла остановить. — Ты ведёшь себя глупо. — Я знаю. Он навис надо мной, опасно сверкая карими глазами, подобными двум нескончаемым безднам, где в глубине полыхает адский огонь. И разгорается он всякий раз, стоит нам оказаться рядом. Люцифер наклонился ниже, прядь тёмных волос упала на лоб, а влажные губы опустились на мою шею. И эти губы с недавних времён имеют надо мной безграничную власть. Их отравляющий яд слишком сладок, их подчиняющий плен лишает способности к сопротивлению, заставляет сгорать до кончиков пальцев, часто дышать, вбирать каждой клеткой запах его кожи. И хотеть. Хотеть его рядом. Как можно ближе к себе. И в себе тоже. Влажным языком он провёл по ложбинке. Дразня притворной нежностью, переключился к затвердевшим соскам. Откинув одеяло, медленно спустился к животу, и с губ сорвался полустон, когда я ощутила блуждающее дыхание на границе, где прерывался летний загар. Я подняла голову и уловила его пожирающий взгляд. Да, наверное лицо у меня весьма растерянное. — Я буду нежен, — он как-то странно улыбнулся и развёл шире мои онемевшие ноги. Его призрачное дыхание, лёгкое касание губ на внутренней стороне бедра заставили подчиниться импульсам собственного тела и, издав тихий поверженный вздох, откинуться на гладкую подушку. Какой же пылкий и наглый его рот, которым он томительно ласкал ниже пояса, нарочно задевая клитор. Выверенные движения его языка отзывались приятной болью в пояснице, вынуждали тихо стонать, ещё больше разводить дрожащие колени и раскрываться перед ним. Он всё наращивал темп, а мои пальцы, на кончиках которых бесновался горячий пульс, погрузились в его волосы — нежно, осторожно, робко, хотя хотелось кричать во всё горло о том, что мне нужно больше. К оральным ласкам подключились пальцы, введя по самое основание, он принялся двигать ими внутри, расслабляя, задевая чувствительные точки, а потом отстранять и с безжалостным мокрым шлепком врезаться обратно, вынуждая громко стонать от невыносимо сладкой и тягучей пытки. — А-а-х, — я выгнулась дугой, судорожно поджимая пальцы на ногах. Под крепко стиснутыми веками заискрили разноцветные брызги. Я уже наплевала на гордость. Какие к черту принципы, если в твоей голове парит розовый туман?! И на пике блаженства, когда по телу прокатилась первая волна, Люцифер резко отстранился, оставив меня без близкой разрядки. Упал рядом и после короткого шелеста фольги сказал: — Кончишь на моем члене. Да как он это делает?! Как этот дьявол заставляет меня предвкушающе прикусить губу и сесть на него сверху?! Люцифер с интересом наблюдал, как я перекидываю через него ногу и направляю член внутрь себя. Затем аккуратно насаживаюсь, уцепившись руками за его плечи и испуская протяжный пошлый стон. Смущённая пытливым взглядом, я всё не решалась опускаться на него полностью и мягко вздымалась, скользя лишь до его середины. — Вчера ты была посмелее, — усмехнулся и обхватил бёдра. — Я хочу глубже. А потом самостоятельно толкнулся в меня, оказавшись внутри целиком и резким вторжением выбив невольный рваный всхлип. — Давай, Уокер, — он приподнял меня за ягодицы и вновь насадил до упора. — Не строй из себя монашку, я уже понял, что ты не такая, — тёплые руки легли на мои груди, то поочерёдно сжимая их, то до сладкой боли оттягивая соски. — Или ты хочешь, чтобы я трахнул тебя сам? Да, ты же любишь снизу, это я помню. Губы Люцифера — красивые, влажные, манящие — дёрнулись в усмешке, заставили пульс разогнаться до предельных скоростей. Ведомая желанием я начала медленно двигать бёдрами. Подниматься и со сдавленным стоном опускаться обратно, чувствуя, как он заполняет меня полностью. Он не вторил моим движениям, лишь изучающе вглядывался в моё лицо и гладил бедра, где от его касаний по коже проходились мурашки, сродни слабым электрическим разрядам. Люцифер покачал головой и вдруг поднялся, часто вздымавшейся грудью прижавшись к моему телу. — И что не так? — его ладони заскользили вверх по спине, губы мягко дотронулись подбородка. — Новенькая, ты мне одно скажи, нежный секс тебя не устраивает? — зубами он оттянул кожу на моём горле, отчего я сжала челюсть, подавляя рвущийся стон. — Нужно, чтоб тебя драли как суку? И весь мой разум, словно душевнобольной пациент с пеной у рта, истерично кричал: «Вики, закрой уши, а желательно ещё и глаза, чтобы не видеть до писка привлекательное лицо этого дьявола-искусителя. Слезай, прости господи, с его члена и перестань играть в эти игры. Его прикосновения слаще мёда, но последствия точно сулят быть горькими». Я неожиданно ахнула, будучи резко перевёрнутой на спину. Люцифер закинул мои ноги на плечи, затем грубо вошёл, заставив меня вцепиться в одеяло так, что кожа на пальцах побелела. — Так лучше? — хрипло спросил он, мощными размашистыми толчками вколачиваясь в меня снизу. — Да, — сквозь громкие стоны ответила. В такой позе угол проникновения был другим, и его член больно упирался в стенку влагалища, но боль эта смешивалась с диким, первобытным наслаждением, вынуждая кричать, раздирая нежное горло, метаться по постели и предательски течь под тем, кто полностью овладел моим телом. — И где твой предел? Уделяя особое внимание терзанию сосков, он вдалбливался в меня так, что мир перед взором застелила багровая пелена, а сладкое давление внутри достигло края. Резко прокатившийся огненный шар взорвался внизу живота, посылая яркие искры по всему телу, заставил изогнуться, закатить глаза от острого ощущения экстаза. Люцифер опустил мои дрожащие ноги и замедлил темп. Вцепившись в бёдра, запрокинул голову и продолжал вторгаться уже более плавно. Его тело увлажнилось, слегка блестело в лучах солнца, падающих из окна. Я провела рукой по напряжённому, твёрдому прессу, отмечая жар его кожи, и вдруг замерев, он с гортанным вздохом запульсировал во мне, войдя до упора. — Надеюсь, теперь ты будешь более снисходительна к моей персоне, — он лёг рядом, пытаясь привести дыхание в норму. — И будешь открывать рот только на уровне моего паха. Ослабленной рукой толкнула его в плечо и подумала о том, что это больше не повторится. Понадеялась. Поднявшись с постели, я побрела в душ, предусмотрительно закрыла за собой дверь (а то мало ли что), и встала под потоки прохладной воды. Когда вышла, Люцифер так и лежал на кровати, наблюдая, как я, облачённая в белое пушистое полотенце, пытаюсь собрать свои вещи по номеру. — Я выбросил твою кофту, — он подтянул одеяло, прикрывая свою нижнюю часть. — Она испорчена. — И в чём я должна уйти отсюда? — возмущённая его поступком ответила. — Надень мою рубашку, — растянулся он в наглой усмешке. — Тебе идёт чёрный цвет. Я фыркнула, но всё-таки согласилась на его предложение, поскольку идти по коридору в лифчике не входило в планы. А уйти мне хотелось срочно. — Новенькая, ты может хоть свой номер телефона оставишь? — Сейчас самое время, — не найдя белья, я выругалась про себя и спешно начала натягивать джинсы. — Значит, нет? — рассмеялся он. — Он тебе не нужен, — пробубнила я. — А какие планы на день? — Буду делать домашку, которую Фенцио задал, — я отвернулась, скинула полотенце и принялась надевать бюстгальтер. — Можем вместе позаниматься. Он хотел ещё что-то добавить, но я тут же отсекла: — Нет, спасибо, позанимались уже. Впопыхах надела рубашку, которая пахла как он, и касание тонкой ткани приятно обдало влажную кожу, окутав с ног до головы этим будоражащим запахом. Упрямо мотнув головой, застегнула последние пуговицы и, не слушая больше его слов, вышла в коридор. Но успела сделать всего несколько шагов по направлению своего номера и едва не впечаталась в грудь нового знакомого. Маль удивлённо уставился, а потом тактично откашлялся и неловко поправил ворот дорогого пальто. — Вы всё-таки переоделись, — он насмешливо оглядел меня и вернул взор к моему пылающему лицу. А я совершенно не знала, что на это ответить. «Доброе утро. Да, я вчера привычно поругалась с Люцифером, потом мы непривычно разделись, а теперь я в его одежде»? Как же я ненавижу, когда загоняют в угол неуместными вопросами, а ты стоишь, как дурочка, и пытаешься подавить волнение, унять дрожь, и взвешиваешь каждое слово, чтобы не выглядеть глупо или нелепо, сначала напугано молчишь, а потом начинаешь нести несусветную чушь и выглядишь именно так, как боишься больше всего. — А вы… — я попыталась улыбнуться, но вышло довольно криво, — наверное, идёте на завтрак? — Что вы, уже почти полдень, завтрак давно закончился, — Маль рассматривал меня с любопытством, вынуждая судорожно сглотнуть ком в пересохшем горле. В этом взгляде таилось много теней, заставляющих предчувствие холодными пальцами пробежаться по позвоночнику. Ещё вчера поняла, что это имя совершенно точно ему подходит. Было в нём что-то тёмное и опасное, скрытое за слоем интеллигентности и морали. Скорее он походил на острое блестящее лезвие, к которому хочется прикоснуться, но едва дотронувшись, оно безжалостно пронзит до костей. — Надо же, я совсем не заметила, как время пролетело, — переминаясь с ноги на ногу я думала, как закончить нежеланный разговор. А потом чуть в обморок не упала, когда за моей спиной раздался бархатистый голос Люцифера. — Как хорошо, что я уже позавтракал, — он с обнаженным торсом вынырнул из-за двери своего номера. — Кстати, новенькая, ты забыла у меня кое-что. Жесть. Наверное, у меня было красным не только лицо, но и белки глаз пустили корявые полосы полопавшихся капилляров. Я отвернула голову вбок и нервным механическим движением почесала нос. — Я был рад познакомиться с вами, Вики, — Маль не стал меня истязать. — Мне нужно ехать дальше, и надеюсь, что мы ещё встретимся, чтобы провести время за приятной беседой. Он протянул руку, и я вложила в неё свою ладонь. Оставив лёгкое касание губ на моей коже, он улыбнулся, едва уловимо кивнул головой и прошёл дальше, оставив вихрь парфюма с пряным, острым и тёплым запахом, который моментально осел на языке своими древесными нотами. Когда его шаги утихли, я резко развернулась и влетела обратно в номер, где Люцифер — довольный и самоуверенный — держал на пальце мои трусики. Спасибо, что хоть при Мале не стал ими размахивать. — Отдай сюда, — я выхватила своё бельё, яростно поджимая губы. — И только попробуй рассказать своим дружкам, что спал со мной. Я тебе язык вырву. — А мне показалось, что мой язык тебе нравится, — усмехнулся он, вскинув бровь. Я не нашлась, что ответить и лишь стрельнула острым взглядом в его радостную физиономию и, развернувшись на пятках, ушла прочь. В сравнении с комнатой Люцифера в моей было довольно прохладно. И запах… Удушающий, заводящий с полоборота запах секса в номере шестьдесят девять, идеально соответствующий своей цифре, мутил рассудок, неосознанно вынуждал отказаться от любых принципов, поддаться искушению. Здесь же царил порошочный аромат альпийских лугов, намертво заглушающий парфюм Люцифера с принесенной мною рубашки и резко отрезвляющий, словно ледяной дождь. Я рухнула на кровать и закрыла глаза, стараясь не думать и всячески отгонять мысли о прошедшей ночи. Естественно, ни о каком домашнем задании для Фенцио и речи не шло. Вряд ли в таком состоянии можно нарешать что-то адекватное. Докатилась. Узнай мои родители о том, чем я здесь занимаюсь, на ближайший праздник пришлось бы подарить тонометр и глюкометр по акции один плюс один. Но мои размышления были прерваны неуверенным стуком в дверь. А я вслух обругала себя, что предусмотрительно не повесила на дверную ручку табличку с извещением для уборщицы. Вздохнув, я поднялась с кровати и лениво поплелась открыть. На пороге стояла Мими, держа в руках увесистый бумажный пакет. Было слегка неожиданно увидеть её здесь, но если она думает, что я стану общаться с ней сейчас как ни в чем не бывало, то глубоко ошибается. То, что она сделала, нельзя взять и простить, а в некоторой степени и вовсе можно расценивать как предательство. — Можем поговорить? — между бровей Мими залегла морщинка, выдающая её смущение. Но затем она осмотрела меня, переменилась в лице и подалась ближе, слегка отодвигая ворот чёрной рубашки. — Чёрт, что с твоей шеей? Я не ответила, отстранилась, нехотя раскрыла дверь шире, и соседка переступила порог, но дальше не решилась пройти, оставшись стоять у стены со взглядом нашкодившего котенка, и явно не знала, с чего начать. — Я слушаю. — Хочу извиниться, — Мими отвела взгляд на шторы, будто бы сейчас они интересовали её больше всего остального. Я чувствовала, как она буквально выжимает из себя слова, и как тяжело ей просить прощение. — Я купила для тебя книги. Продавец сказал, что это бестселлеры, — она протянула пакет и натянутой улыбкой попыталась сгладить напряжение, но манёвр не сработал. — Это всё? — скрестив руки под грудью, сухо ответила. Соседка шумно выдохнула. — Знаю, со мной и врагов не надо. Я ужасный друг, да и вообще, у меня и подруг то никогда не было. Ади и Сэми единственные, кто меня терпит. Я ни с кем не считаюсь. Думаю, что только моё мнение единственно важное. Нарушаю чужие границы… Я не хочу так… Она всё говорила и говорила, как на исповеди, словно хотела выпростать наружу уставшую душу, облегчить давящую ношу, висящую тяжёлым грузом на шее. — Не хочешь, но почему делаешь? — мой тихо произнесённый вопрос выбил её окончательно, и можно было заметить, как дрогнул её подбородок и глаза наполнились немой печалью. Мими резко встрепенулась, когда раздался стук. Затем дверь приоткрылась, и показался Энди, немного встревоженный, с ноутбуком в руках. — Я нашёл кое-что.

***

Здесь, куда свет не заходит нечаянно, где сгустившийся мрак разъедает глаза — здесь умирает в безмолвном отчаянии падшей разбитой души бирюза. Чистыми руками Мастер гладит её лицо. Так нежно и аккуратно касается кончиками пальцев кожи, проводит по шее, плечам. Наслаждается мягкостью. Теплотой. Жизнью. Её губы бледные, точно покрытые изморозью, будто за рядом ровных зубов скрывается дыхание снежной зимы. У него мало времени, и задача, которую он обязан выполнить, требует терпения. Много упорства. Осторожности. Мастера охватывает страх. Страх того, что он не справится. Его рука слегка подрагивает, держа прозрачный бокал с водой, где хаотично кружат и растворяются белоснежные гранулы. — Вы меня отпустите? — Лора знает ответ, но отчаявшаяся надежда продолжает рефлекторно хватать потрескавшимися губами спасительный кислород в безвоздушном пространстве. Мастер улыбается. Тепло. Добродушно. По-особенному. Словно не ей обещал освобождение, когда та с приставленным к горлу лезвием отвечала на звонок Кроули. Его забавляло то, как люди ведут себя в моменты, когда страх дикой паникой ползёт по спине, когда мозг притупляется, а адреналин на части рвёт артерии и сосуды. Мастер подносит к губам Лоры бокал и велит сделать глоток. А жажда её настолько сильна, что на противостояние сил критически мало. Она пьёт. Жадно. Отчаянно. Влага тонкими струйками стекает с уголков рта, капает с подбородка на грудь, заливает тонкую ткань белой майки, что прилипает к обезвоженной коже. Мастер отставляет опустевший сосуд, садится напротив, молча наблюдая за девушкой, что жмётся к сырой и холодной стене. Лора смотрит в его глаза. Застывшие. Болотно-зелёные. И тонет в топкой трясине страха. Дрожит. Изнывает. Кричит хриплым ободранным горлом. Она — его спасение и его кара. Он вынашивал свой план годами, собирая мысли в огромный оголённо-нервный комок, изнутри разрывающий сердце. Он рос багрово-красным жаром, распирал грудь, ломал рёбра, и, когда больше не было сил сдерживать эти схватки, начиналась агония. Бессонными ночами он метался по комнате. От окна к двери, от двери к стене, с мясом выгрызал из памяти кричащие воспоминания, рвал сети пульсирующих вен сознания и не получал облегчения. Пока не появилась Она. Ставшая призрачным светом белёсой луны, падающим в тусклое, запятнанное болью окно его прохудившейся жизни. Дрожащими пальцами Лора хватается за шею. Резко расширившиеся зрачки мечутся по глазнице с бешеной скоростью, а Мастеру больно на это смотреть. Он отворачивается, чтобы не видеть конвульсии, что сотрясают её тело, уязвлённое быстродействующим ядом. Он закрывает уши, чтобы не слышать булькающие хрипы, что вместе с липкой жижей извергаются из её глотки. Это и его пытка. Мука одна на двоих. Ведь он словно чувствует, как она отчаянно скребёт по полу, в кровь раздирая тонкие девичьи пальцы. Он ощущает приближение смерти, что еле слышно шелестит по полу свисающими лохмотьями потрепанной плащаницы, предвкушающе скалится, ненасытно рыскает по замкнутому пространству и ждёт, когда Лора издаст последний прерывистый вздох. Пульс рвано замедляется. Отмеряет последние секунды перед тем, как душа покинет страдающее тело, освободив место для творения Мастера. Сотрясающаяся последними порывами судорог, Лора скатывается по заплесневелой стене, падает на спину, рефлекторно раскрыв искажённую челюсть. Замирают зрачки, не успевшие принять нормальное состояние, и из подкожного плена срывается обжигающая слеза, прокатывается к виску и скрывается за ухом.