Колледж

Простынь подо мной холодная, отчётливо пахнущая морозом и ещё каким-то незнакомым, колко свербящим в ноздрях ароматом. Часть лица онемела, словно припорошенная инеем или затянутая хрупким льдом. Я делаю вдох. Затем ещё один, пальцами сжимаю ткань пододеяльника и натягиваю её до самой шеи. — Как же холодно, — не узнаю своего голоса и размыкаю веки, под которые словно насыпали песка, нещадно царапающего воспалённую роговицу. — Доброе утро, новенькая, — вздрагиваю от его глубокого голоса. — Как самочувствие? Слегка приподнимаю тяжёлую голову. Люцифер сидит на постели, спиной повернувшись ко мне, и не двигается. Комната мало напоминает ту, что я видела перед тем, как заснуть. Могла не запомнить, но внутри тревожно сжимается и клокочет волнение. — Голова болит, — пытаюсь совладать с непослушным телом. — Что с твоим голосом? — Снились красивые сны? — Люцифер будто не слышит. Приподнимаюсь на локтях, слухом улавливаю металлический стук и ощущаю ограниченность движений. — Что за фигня? — негодующе произношу, смотря на своё запястье, скованное холодным наручником, и встаю уже более резко, отмечая, как воздух, словно осязаемый, вибрирует перед глазами. — Что за таблетки ты мне дал? Быстро дёргаю рукой, цепочка тянется вслед за движением, и я понимаю, что второй наручник застегнут на запястье Люцифера. — Мы теперь связаны. Ты же этого хотела? — пробирающе холодно произносит он. — Люцифер, если это какие-то игры, то я не оценила, — раздражаюсь ещё больше. — Живо освободи меня! Он не реагирует, медленно раскачивается вперёд-назад и хриплым голосом шепчет что-то невразумительное. — Люцифер! — вновь дёргаю рукой, отчего его плечо вздрагивает, но это не вынуждает его остановить странные движения. — Ты с ума сошёл? Живо отстегни наручники! — А может, ты ещё спишь? — резко замирает. А потом медленно садится ко мне вполоборота. Теперь я могу рассмотреть его профиль. И он… изменился. — Пришло время просыпаться. Смазанным жестом он возносит дуло пистолета к своему виску. С щелчком спускает курок, и голова по инерции откидывается в сторону. Правую часть моего лица орошает горячей, прожигающей кровью. Оглушительный выстрел сменяется гулким звоном в ушах, а эмоциональный вакуум держит в коконе незыблемого ужаса, вынуждая рот, из которого не доносится ни звука, неосознанно открыться. Его мёртвое тело, словно набитый пухом мешок, падает ко мне на колени. Меня охватывает волна панической атаки, размазывает на атомы страха и, надрывно царапая глотку, вырывается хриплое: — Помогите! Я почти не слышу собственный вопль, звук будто заглушается слоем промёрзлой могильной земли. — Люцифер… — пытаюсь кричать, отчаянно зажимая рану на его виске, и пальцы тотчас заливаются густой багровой кровью. — Боже, помогите кто-нибудь! Люцифер, пожалуйста! ПОЖАЛУЙСТАПОЖАЛУЙСТАПОЖАЛУЙСТА! — сама не понимаю, что ору, а кровь и слёзы ручьями стекают по лицу и падают на его слипшиеся волосы. Срываюсь с кровати. Он с грохотом падает вместе со мной, накрывая зудящее от мышечных судорог хрупкое тело. Ползу по скользкому от крови паркету и снова обрушиваюсь, когда соединяющая нас цепочка натягивается до предела. Кричу. Упираюсь ступней в ножку кровати, стараюсь вытащить руку из кольца, но металл лишь впивается в кожу, давая в полной мере ощутить непоколебимую силу захвата. Не могу найти сил, чтобы подняться. Я прибита шоком, раздавлена болью, боюсь сделать вдох, будто легкие разорвёт в одночасье, а натянутые жилы души разлетятся по стенам. Сжимаю глаза так сильно, что под веками неистово пляшут алые круги, и вдруг сквозь них проступает картина: потолок, склонившийся надо мной неясный силуэт и свет — ядовито-слепящий, яркий и белый, как стена психбольницы, как снежная гладь, настолько пронзающий, что сил нет разлепить глаза. — Вики! — до боли знакомый голос и обжигающие прикосновения на мокрых щеках. Мычу в ответ, пытаясь разглядеть хоть что-то в неземной пустоте, но не нахожу ничего, кроме обречённости и тоски. Я открыла глаза. Сон всё ещё держал в объятиях бесконечного кошмара, покрывая с головы до ног липким холодным потом. — Тише, — Люцифер пальцами стёр слёзы с моего лица. — Тебе просто приснился кошмар. Прижалась к нему сильнее, не прекращая всхлипывать и дрожать от ужаса, пока его руки ласковыми движениями скользили по моим помятым волосам. Перед глазами до сих пор висели кровавые кадры, а пульс стучал в виске, так и норовя порвать артерию. Люцифер был одет, видимо собираясь уже покинуть комнату и оставить меня одну. — Уже пора вставать? — бесцветно проговорила я. — Ты спала меньше двух часов. Так что останься здесь, а я разбужу тебя, когда вернусь с лекций. — Я не могу, — не без труда оторвала голову от его груди и подняла лицо. — Если Кроули заметит, что меня нет, то будут проблемы. — Я всё улажу, — Люцифер бегло коснулся губами моего лба и отстранился. — Спи. — Останься со мной. Он замер, когда я ухватилась за его руку. Его лицо застыло в напряжении, губы поджались, а взгляд излучал что-то… странное. Обычно так на меня смотрела мама, когда безмолвно винила в чём-то. — Уокер, мне нужно идти на занятия. — Пожалуйста, — жалобно протянула я. — Я не хочу оставаться одна. Люцифер вздохнул в очередной раз, а потом опустился на постель. Мне наконец представилась отличная возможность уткнуться в его плечо, напряжённое под мягкой тканью рубашки. Я забралась рукой под ворот, потому что сейчас как никогда нуждалась в тактильности: мне просто необходимо было ощутить под пальцами участок его горячей кожи, будто бы от этого зависела моя жизнь. — Я подожду, пока ты заснёшь, а потом уйду, — тихо проговорил он. — Ладно, — не стала перечить, боясь, что стоит начать пререкаться — и он откажет даже во временном присутствии. Он ведь такой вредный. И высокомерный. И делает только так, как ему хочется. А ещё он мне нравится. И даже больше, чем я готова признать. Не могу лишить себя этой возможности чувствовать. Быть. Принадлежать. И никто не мог предположить, что встреча, предначертанная кем-то всемогущим, разделит мой мир на «до» и «после». Тягу к нему сложно описать словами, но при этой близости я всегда чувствую, как что-то нещадно жжет внутри. И так хочется быть рядом. До онемения. Беспощадно. Всегда. — Мне тебя мало, Люцифер, — выдохнула я, губами касаясь его шеи. — Почему ты постоянно отталкиваешь меня? — Новенькая, ты хочешь поговорить об этом именно сейчас? — его голос настолько холодный, что по спине пробежался шквал колючих мурашек. — Спи. Он снова хлестнул словами, и это почти не беспокоило, однако холод этого утра вызывал напряжение. Я с чёртовой жадностью вдохнула его запах, что оседал блаженством в горле. Солью на щеках. Именем в сердце. Чувствуя беспощадно вырезанное: Л Ю Ц И Ф Е Р Прижалась ещё теснее — хотя ближе уже некуда, — уничтожая всё прошлое, случившееся со мной задолго до него. — Расскажи что-нибудь, чтобы я уснула. — Мне нечего рассказать, — небрежно кинул в мою сторону слова, но внезапное и нежное прикосновение его ладони к коже кардинально разнилось с резкостью сказанных фраз. — Просто закрывай глаза и спи. — Ты хочешь вернуться домой? — я прикрыла веки, чувствуя, как быстро стучит его пульс под моими пальцами. — Нет, — ответил без раздумий. — Я тоже. Сейчас — нет, — я перенесла руку с шеи на грудь, всё также ощущая неровное биение сердца. Мне просто необходимо чувствовать его стук, будто это было для меня чем-то сакральным, требующим особого внимания и в данную секунду принадлежащим только нам двоим. — Хотя я бы не отказалась сейчас от бананового пирога. — Что ещё за пирог? — как бы невзначай спросил он. — По пятницам мама готовит восхитительный банановый пирог. Это уже что-то вроде нашей семейной традиции, — я невольно улыбнулась, вспомнив наши пятничные застолья. — Он из рассыпчатого песочного теста, с тягучей карамелью, спелым бананом и нежным сливочным кремом сверху. Мы пьём горячий чай из её любимого фарфора, смотрим вечерний сериал по телеку, а с наступлением титров все вместе играем в монополию. Отец всегда отдаёт маме право первого хода, а я клянчу у него карточки с городами и фишки, на что мама начинает шутливо обвинять его в бессмысленной продаже. Я замолкла. Люцифер тоже немного помолчал, а потом как-то нерешительно ответил: — У тебя хорошая семья. — Они замечательные, правда. Мама бывает строга, а отец… это самый лучший отец в мире, — констатировала я, совершенно уверенная в своём высказывании. — У нас даже есть тайный язык. — Какой? — Не скажу. Он же тайный. Только наш, и мы поклялись, что никто о нём не узнает. Я услышала его тихий смешок, затем Люцифер повернулся на бок и заключил меня в кольцо своих рук. Мною любимых рук. Наши лица оказались совсем близко и можно было почувствовать, как размеренное дыхание мягкими узорами ложится на нежную кожу. — А однажды на Рождество мы с семьей уехали на ночные катания, — я неосознанно перешла на шёпот, боясь спугнуть момент его близости. — С обжигающим какао в термосах мы вышли в белоснежный плен холодной зимы. Там всюду горы, огромные, высотой как многоэтажные дома. Чтобы подняться на самый верх, нужно было долго ехать по канатной дороге, с высоты которой открывался вид на кристальную гладь и прозрачность воздуха. Тогда отец учил меня кататься на лыжах, придерживал за руки под возмущённые причитания мамы о том, что это травмоопасно. Я так быстро почувствовала себя уверенной на склоне, что спустя час уже вовсю покоряла всё более крутые вершины. Но недолго. Потому что, расслабившись полностью, допустила грубую ошибку и вписалась лбом прямо в снежный покров у себя под ногами. Шрам до сих пор остался. Зато было весело. Люцифер пальцами провёл по тонкой отметине над бровью, не отводя взгляд от моего лица, коснулся губами щеки, затем шеи, пока я накачивалась опьянением его присутствия, растягивая время как бесконечную жвачку с привкусом всех земных соблазнов. — Я бы хотела, чтобы ты с ними познакомился, — сама не поняла, зачем это сказала. Он не отреагировал. Да и что он должен сказать?! Ты опять несёшь чушь, Вики! Закрой уже рот и не выдумывай ерунды. Наверное, я просто не хочу видеть голую правду, прикрывая её ширмой самообмана и оправдывая его холодность складом характера. Плотный туман из мыслей и незавершенных моментов постепенно застилал глаза, погружая мозг в глубокую бездну забытья. Весь долгий мучительный сон я тряслась мелкой дрожью предательской слабости, невольно просыпалась от очередного хриплого вздоха и вновь проваливалась в мутную стынь беспокойного и тревожного. Окончательно распахнув глаза, скинула остатки морока и, наконец, вытряхнулась из сонного плена, сулящего не бодрость тела, а сплошную разбитость. Постель рядом остыла, и теперь мало что напоминало о его недавнем присутствии в этой комнате. Приподнявшись на локтях, я с интересом оглядела спальню, затем опустила затёкшие ноги на пол, и ступни тут же покрылись колючим слоем сотен иголок. В несколько шагов преодолела расстояние между кроватью и подоконником, отдёрнула плотные шторы, морщась от ослепительно яркого света, и открыла окно. Высунулась наружу и жадно вдохнула порцию холодного воздуха, пахнущего подмёрзшими листьями, покрытыми кружевом первого снега. И ветер, кидающий пригоршни мелких льдинок с жестяного карниза, оказался как нельзя кстати, чтобы остудить мой вскипающий мозг. На заднем дворе Вэндерли, куда выходили окна спальни Люцифера, не было ни души, и вид был куда более привлекательным, чем из нашей комнаты. Наверное, он стоит вечерами прямо на этом месте и задумчиво смотрит вдаль, созерцая, как небо на линии горизонта постепенно заливается золотисто-багряными лучами. Я провела кончиками пальцев по подоконнику, тряхнула головой и лениво поплелась в душ. Бегло посмотрела в зеркало, уловив в отражении лохматую девушку с глубокими бороздами на щеках, оставшихся от вдавливания лица в складки пододеяльника, машинально скинула футболку и залезла в душевую кабину. Вымыла волосы, натёрлась гелем для душа, постоянно корчась от прикосновений к повреждённым участкам тела. Мне даже подумалось, что мужские средства гигиены пахнут гораздо лучше, чем те гели в розовых тюбиках, что стоят на полке моей ванной. Обернувшись в белое пушистое полотенце, я встала у раковины и почистила зубы, затем высушила волосы феном и попыталась уложить. Ну вот, Вики, теперь ты выглядишь почти нормально, если прищуриться и закрыть ладонью один глаз. Для начала неплохо. Я потянулась к халату, но осеклась и подумала, что рискну возыметь наглости и позаимствовать у Люцифера ещё одну чистую футболку. А ещё я её заберу и буду хранить эту чёртову вещь до скончания дней. Рядом с его рубашкой. Кожа покрылась ознобом, когда я вышла в спальню, а занавеска вовсю трепалась от порывов разбушевавшегося ветра. — Ещё и окно забыла закрыть! — вслух сказала я, захлопывая створку. — Господи, как можно быть такой пустоголовой. Повисла гулкая тишина, и я развернулась, рассматривая интерьер, выдержанный в тёмных тонах. В комнате было идеально чисто: никаких разбросанных вещей, пыли на полках или невзначай опрокинутых мелочей. Вообще ничего. А я люблю порядок. Замок на двери издал короткий щелчок, а я не нашла ничего лучше, чем с разбегу прыгнуть обратно в постель и притвориться спящей. Зачем? Не знаю. С появлением Люцифера я постоянно творю какую-то фигню. Дверь открылась, и послышались чёткие шаги, затем мимолётный шелест бумажных пакетов, которые Люци опустил на деревянную поверхность стола. И тогда он сказал: — Не притворяйся. Я вижу мокрые следы от твоих ног на паркете. Раздосадованная таким лёгким разоблачением, я села и уперлась в спинку кровати. Люцифер раскрыл пакет, вытащил оттуда ланч бокс и развернулся ко мне. — Я принёс тебе еду. Здесь салат с авокадо, омлет, тосты и кофе. — Завтрак в постель? — хитро прищурилась я. — Нет, — отрезал он. — Ты накрошишь или заляпаешь бельё, так что вставай и ешь за столом. Да я что, свинья какая-то? — Я хочу в постель. — Мало ли чего ты хочешь. — Я прошу что-то невероятное? — скривила губы и скрестила руки на груди. — Если переживаешь за эти тряпки, то так и скажи. Через пять минут я уже уплетала за обе щеки принесенную им пищу, запивая неприлично большой порцией горячего латте. А ещё просила поправить одеяло на моих замёрзших ногах, следом ловила угрожающие взгляды и слушала монотонный бубнеж. — Это самый вкусный завтрак, который я когда-либо ела, — я довольно улыбнулась, светясь похлеще любого диско-шара, и отправила в рот кусочек хрустящего хлеба. — Новенькая, не трогай этот пакет, — Люцифер указал рукой на стол. — Я сейчас вернусь. — Гениально! — я чуть не подавилось томатом. — Ты же понимаешь, что я теперь не смогу думать ни о чём, кроме этого пакета?! — Я в тебя верю, — издевался он. — Скажи, что внутри. — Уокер, — он остановился у открытой двери и повернул голову. — Просто не прикасайся к нему. Я прошу что-то невероятное? Когда он скрылся за дверью, интерес к еде пропал окончательно, а внутри уже скрежетало желание сунуть руку в запретные внутренности моего бумажного друга. Или хотя бы посмотреть. Одним глазком. Хоть на секунду. Что там может быть? Его детские фотки? Или коллекция белья от всех бывших? А может, поддельные документы? Чёрт. Он же сказал «Не трогай», а я и не буду трогать. Просто посмотрю. Так что фактически я не нарушу его просьбу. Люцифер даже не узнает. Я не сводила глаз с объекта своего интереса, отставила крафтовую тарелку на прикроватную тумбочку. И даже вытащила ногу из-под одеяла. А потом встрепенулась, услышав хлопок входной двери, и наконец перевела взгляд. Люцифер принёс фарфоровый чайник и белую чашку на маленьком блюдце. Молча поставил рядом со мной, а сам ушёл в ванную. Помыл руки. Не торопясь вышел обратно. Поправил рубашку. Медленно почесал подбородок. Прошёлся от окна к двери и обратно. Бездумно посмотрел на часы. — Ты издеваешься?! — едва не вскрикнула я. — Что в чёртовом пакете?! Он тихо посмеялся и поспешил утешить моё любопытство. Вынул из пакета белую коробку, обвязанную синей лентой, и протянул мне. Видит бог, я готова была её разорвать, и с трудом сдержала этот бушующий порыв. Открыла верхнюю крышку, и в лицо пахнул сладкий аромат со сливочными нотками. — Твой пирог, кстати, называется Баноффи. — Где ты его взял? — я не смогла осилить накатывающее удивление. — Попросил повара испечь. — Мистера Родригеса? Я думала, он кроме мексиканской еды больше ничего готовить не умеет. Я опустила голову и посмотрела на идеально выложенные шарики крема, припорошенные тонким слоем молотого кофе. На секунду прикрыла глаза и с удовольствием вдохнула аромат. А потом провела пальцем по нежной поверхности пирога и отправила его в рот. — М-м, — на языке тут же растёкся вкус идеально взбитых сливок. — Ты должен это попробовать! Ногами откинув одеяло, я подпрыгнула с места. Снова провела по крему и поднесла палец к его губам. — Скажи «А». — Я не хочу, спасибо, — отпрянул Люцифер, с интересом наблюдая за моими пещерными манерами. — Ладно. Мне больше достанется, — я пожала плечами и обхватила губами кончик своего пальца. — Ты не знаешь, от чего отказываешься. Ловким движением руки я вытащила из коробки кусочек пирога и с удовольствием откусила край. Слегка хрустящее тесто, мягкий банан, воздушный слой крема и чёрт бы побрал этого мистера Родригеса, который использовал запрещённый приём! Он добавил в мастерски приготовленную карамель немного морской соли! Буквально щепотку! Боже мой, это настоящий гастрономический оргазм… Смею признать, что этот пирог даже лучше, чем тот, что готовит моя мать. Но я не буду ей об этом говорить. — Это о-о-очень вкусно! — от непомерного удовольствия я закатила глаза и отложила коробку в сторону, полностью удовлетворённая десертом. — Спасибо. Люцифер улыбнулся. — У тебя крем остался, — он дотронулся до своей верхней губы. — Вот здесь. Обойдя его фигуру, я направилась к столу и прошлась по рту мягкой белоснежной салфеткой. — Всё? — развернувшись, отшатнулась от неожиданности. Он так незаметно приблизился и теперь, пристально разглядывая моё лицо, наклонился и провёл влажным языком по моим губам. — Действительно, вкусно, — Люцифер снова сдержанно улыбнулся, а потом изменился в лице и отступил к окну. Он пялился сквозь прозрачное стекло куда-то вдаль, прямо так, как я себе и представляла. Напряжённо. Вдумчиво. Без единого движения. Казалось, совершенно потерявший ко мне интерес, он искал ответы в призрачной горизонтали, простирающейся где-то очень далеко. Я несмело приближаюсь и, оттягивая край футболки, дабы прикрыть зад, взбираюсь на подоконник. — Раньше мы с отцом оставляли друг другу невидимые послания на стёклах, — пальцем провожу по глади окна, выводя узор на поверхности. — На первый взгляд здесь ничего нет, но если подышать на него, то появится оставленное послание. Тёплое дыхание оставляет белый след на стекле, где теперь можно разглядеть изображённое сердце с вплетённым в него трилистником. — И что это? — коротко спрашивает Люци. Я не отвечаю, вместо этого разворачиваюсь и, стиснув рукой его форменный галстук, тяну на себя. Наши лица совсем близко, так, что мы буквально обмениваемся горячим дыханием, взглядом пожирая друг друга. Порция дрожи неумолимо быстро прокатывается по спине. Откладывая на потом все вопросы, я сливаюсь с его губами — мягкими, желанными, идеальными — робко и неуверенно, как бы спрашивая разрешения. Вопреки моим страхам быть отвергнутой, он срывается первым. Властно обхватывает мой затылок, втискивается обжигающим языком в рот, сминает губы до боли и металлического привкуса. Жадно, мокро и глубоко. До нехватки кислорода и головокружения. Пальцами до треска сжимаю рубашку, двигаюсь бёдрами вперёд и обхватываю торс, слыша его судорожный вздох, обрушившийся прямо мне в рот. Его пульсирующий член упирается точно между моих ног, руки вдавливают сильнее, и это окончательно срывает крышу. — Блять, Уокер, как ты меня достала, — его голос возбужденный, хриплый, пробирающий до мурашек. Тяну рубашку вверх, вытаскивая её край из чёрных брюк, и пробираюсь руками к твёрдому животу. Скольжу ладонями по мягкой коже, ощущая его дрожь и улавливая прерывистое дыхание. — Снимай, — шепчу и языком прохожусь по линии его напряжённой челюсти. — Иначе лишишься пуговиц. Он усмехается, будто не ждал от меня столь настойчивой просьбы, и, кажется, всё ещё не веря своим ушам, медленно расстёгивает одежду. Рубашка соскальзывает с его плеч, открывая вид на роспись чернильных узоров. Рядом с ним не остаётся возможности не фантазировать о грешном. А сплетающийся узел внизу живота только подтверждает вышесказанное. Спрыгиваю на пол. Люцифер даже одуматься не успевает, как уже оказывается прижатым к подоконнику. Впитываю каждую его эмоцию: от удивления до дьявольски-жгучего предвкушения. И хочу больше. Ещё. Пальцы вторят линиям на идеальном теле. Скользят по животу, очерчивая каждую мышцу пресса. Его кожа под ладонями пылает жаром, но это не вынуждает бежать, лишь тлеть по собственной воле. Губы ловят очередной вздох, когда я крепко сжимаю его отвердевший пах. Сквозь ткань брюк бесстыдно ласкаю член, а он лишь судорожно сглатывает и удивляется ещё сильнее, наблюдая, как я опускаюсь перед ним на колени. — Кажется, ему довольно тесно в этих брюках, — трусь щекой о выпирающую ширинку. Даже сквозь ткань чувствую, какой он окаменевший и горячий. Пряжка ремня звякает. Молния с тихим скрежетом ползёт вниз, а между моих ног настолько мокро, что ткань, от которой хочется избавиться, пропитана насквозь. Спускаю брюки и бельё, не отнимая взгляда от сосредоточенного лица, и обхватываю ладонью его член. Он ждёт. Я тоже. Усмехаюсь. Мокрым языком медленно провожу от основания до головки. Обхватываю губами и, о да, улавливаю его гортанный стон. Мне нравится этот звук. Беру глубже, смотрю, как он жадно втягивает воздух сквозь зубы и откидывает голову назад. Член упирается в горло, разводя его стенки, проникает дальше, но всё равно не до конца. Втягиваю щёки и двигаю головой, постепенно наращивая темп. Его дыхание становится громким, частым, принадлежащим мне. Моим уже онемевшим губам, рукам, что сейчас до одурения смело ласкают его чувствительную кожу. Люцифер нетерпеливо переносит ладонь на мои волосы, чтобы направить и задать нужный ритм, а я резко отстраняюсь, выпускаю член изо рта и тут же слышу его раздосадованный вздох. — Убери руки, — прохожусь большим пальцем по головке. Его брови сводятся к переносице, голова склоняется вбок, уверена, он недоволен моим приказным тоном, но всё-таки подчиняется. Кончиком языка повторяю путь выпирающих вен, спускаюсь ниже и вбираю в рот ещё не тронутую мной часть, не останавливая интенсивных скольжений сжатой ладони по мокрому стволу. Люцифера трясёт. Вижу, что он на пределе. На гребаной грани. В нескольких секундах до того, чтобы кончить. Цепляется за подоконник до вздувшихся вен на напряжённых руках. Хрипло стонет. И мы оба понимаем, что он сейчас полностью в моей власти. Хотя на коленях стою я. Не упускаю возможности поиграть на хрупких струнах его терпения, то ускоряясь, то замедляясь, хожу по тонкому льду и упиваюсь полным контролем над его телом, к которому жажду иметь круглосуточный доступ. Безлимитный. Неожиданно ахаю, когда оказываюсь вздёрнута с пола. Грубым натиском сильных рук разворачивает меня к окну. — Решила поиздеваться надо мной? — обжигает шею сзади. — Теперь моя очередь. Он быстро стягивает с меня бельё и пальцами пробирается под футболку. Больно сжимает грудь, оттягивает сосок, прокручивает между пальцев, заставляя сдавленно стонать от одержимости им. — Вставляй уже, — чувствую, как по внутренней стороне бедра стекает капелька смазки. Люцифер закидывает мою ногу на край подоконника, томно стимулирует клитор, скользит, влажно целует шею. Вторая рука направляется вверх, проходит через горловину и вторгается пальцами в мой рот. С мазохистским остервенением вбираю их полностью. Посасываю, сжимаю горлом, мычу от удовольствия. — Уокер, — хрипловато шипит на ухо и резко входит, — ты грязная, похотливая дрянь. Подчиняюсь его ритму, срываюсь на дюжину быстрых стонов, заглушающихся пальцами в глотке, когда он с мокрыми шлепками начинает трахать меня сзади. Выходит почти полностью, а потом до упора засаживает обратно, заставляя мышцы судорожно сокращаться на члене. Мы сильны в своём необузданном голоде, который не нуждался в красивых метафорах и объяснениях. Это похоже на захватывающее дух приключение, и по окончании едва ли кто-то останется цел. — Сильнее, — скидываю его руку и ладонями упираюсь в запотевшее стекло. Люцифер довольно хмыкает, сжимает бёдра, берёт резче, грубее, сильнее, быстрее… — О Боже, — часто дыша, лбом прислоняюсь к холодному окну. — Нет, новенькая, не Боже, — прерывисто добавляет. Футболка прилипла к мокрой спине. Разум подернут дымкой тумана, между ног неистово скручивает и вибрирует. Мне хватает ещё буквально нескольких глубоких толчков, чтобы закричать и выгнуться в пояснице, сотрясаясь диким оргазмом под властью охватившей сладостной судороги. Люцифер отстраняется, опустошая меня изнутри. Дьявол всё ещё голоден, а я упускаю из памяти момент, когда разворачиваюсь к нему, онемевшими руками толкаю на прохладную постель и нависаю сверху. Он острый на вкус. Острый на слово. Острый на эмоцию. Выпадает осадком ядовитой одержимости на языке. Это хочется вдыхать. Глубже. Это хочется рисовать. На стенах. Кровью разбитых пальцев и всей палитрой вывернутой наизнанку души. — Ты красивая, Вики, — расширенные зрачки скрывают истинный цвет радужки. Он гладит мою талию, одаривая животным, по-настоящему звериным взглядом. — Так бы и трахал тебя день и ночь. И резко натягивает меня на свой член. Вновь полностью заполняет, будто там ему самое место. Приподнимает, опускает снова, но усмехается, когда я перехватываю его запястья и прижимаю к гладкой постели. — Заткнулся бы ты наконец, — медленно скольжу, оттягиваю момент, дразню языком по коже на жаркой шее и оголённых ключицах. — Кончишь, когда я этого захочу. Держа его руки, ускоряю движения бёдер. По нашим венам течёт огонь бесконечной похоти, в какофонии страсти забываются имена, разбиваются вдребезги прошлые жизни и теряется рассудок. Люцифер размыкает дрожащие губы, прикрывает глаза, готовый вот-вот излиться, но я снова не позволяю, замедляюсь, а затем останавливаюсь вовсе. — Сука, — выдыхает он и резко выворачивает одну руку. Я не успеваю спохватиться, как он уже цепляет меня за футболку и резко притягивает к себе. Губами грубо впивается в рот, кусает, и я ощущаю вкус солёной крови на языке. Вскрикиваю от боли. Вырываюсь. Моя ладонь обжигает его лицо хлёсткой пощёчиной. А он лишь смеётся… Своим глубоким бархатным смехом с лёгкой хрипотцой. Таким сексуальным смехом, сводящим с ума и заставляющим сердце обыкновенно трепыхаться в груди. — Что, понравилось? — поднимаю бровь. — Ещё добавить? Я вскидываю руку, но Люцифер перехватывает запястье и резко откидывает меня на постель. — Три, Уокер, — переворачивает и тянет за бедра. — Это третья пощёчина от тебя. Прогибаюсь в пояснице неестественно сильно, оказавшись впечатанной щекой в мягкую подушку. Футболка крупными складками собирается возле лопаток. Слышу, как выдвигается ящик прикроватной тумбочки, а через несколько секунд что-то прохладное проливается между моих ягодиц. — Ты плохо себя вела, — размазывает скользкую жидкость. — Знаешь, куда трахают плохих девочек? — медленно вводит палец в центр, вынуждая меня испуганно дёрнуться. — Тише, Уокер, я не хочу сделать больно, — добавляет ещё один. — Но хочу попробовать тебя везде. Медленные движения — расслабляющие, растягивающие — приносят незнакомые для меня ощущения. Его пальцы, не знающие запретов, множат безумства, о которых ещё вчера и не зналось. Для меня уже нет никаких правил. Мягкие касания на коже разливаются по телу чувственно и соблазнительно, кружат голову, будоражат бурлящую кровь, отдавая правление его умелым рукам. Люцифер устраивается сзади. Ласковые прикосновения на бёдрах контрастируют с ощутимым давлением между ягодиц, где медленно расходятся тугие мышцы. Край подушки уже сжат моими зубами, отчего челюсть простреливает непроизвольной резью. — М-м, — сгребаю простынь под себя. Замечаю, что он отстраняется. — Продолжай. — Тогда ты должна расслабиться, — вновь медленное распирающее проникновение и втянутый воздух сквозь зубы. — Иначе будет больно нам обоим. Делаю несколько размеренных вдохов. Плотный туман из мыслей и ненужных вопросов застилает глаза. Может, это адреналин заставляет дрожать руки, а кровь бурлить похотью и безрассудством. В этом хаосе запахов и желаний, посреди круговорота соблазнов, дикости и раскованности, принимаю игру без правил и победителей. Он входит медленно и осторожно, даёт время передумать либо привыкнуть, одновременно пальцами одной руки массирует клитор, посылая по телу всплески покалывающих волн. Искушённая взаимным грехом, сладкими касаниями на теле, я понимаю, что он внутри полностью, только когда наши бёдра тесно примыкают друг к другу. Резкий выдох проносится по мокрой спине, покрывая кожу лёгким ознобом. Несколько аккуратных толчков. Пара хриплых стонов кружат в резиновой тишине. Языком по позвоночнику на полувыдохе он рассыпает меня на пазлы ощущений. Придерживая за бёдра, ускоряет темп, с каждым шлепком о мои ягодицы испускает рваный стон и всё крепче сжимает пальцы. Ему там ощутимо узко, а я всё не могу разгадать гамму чувств, ощущаемых мною на колеблющейся грани сладостной боли и режущего удовольствия. Люциферу достаточно нескольких минут, чтобы шумно кончить внутрь, завершив пульсацию последним агрессивным толчком и моим тихим стоном из пересохшего горла. — Ложись на спину, — успокаивая сбитое дыхание, он бессильно падает рядом. Поворачиваюсь и вижу, как от напряжения трясутся колени. Он подаётся ближе, дыханием проносится по изгибу шеи, скользящим касанием по бедру разводит ноги и пальцами вторгается внутрь. — А-х, — выгибаюсь в спине, сжимаю онемевшей рукой влажную от тел простынь. Люцифер не церемонится. Мокрыми рывками впечатывается внутрь со шлепком ударяя по клитору. Не имея преград, сожалений и границ, я развожу ноги ещё шире и сама подмахиваю в такт его пальцам. — Губы, Уокер, — сорванным голосом шепчет в пылающую щёку, не прекращая интенсивных движений внизу. Поворачиваю голову и встречаюсь с его ртом. Целуемся так, будто нам всегда этого мало, словно никак не можем утолить нестерпимую жажду друг друга. Утопаем в жадной искре быть растерзанными чувствами, мыслями, проникновениями. Резко содрогнувшись, отрываюсь от его губ, струной натягиваясь, сжимаю ноги, меж которых неистово вторгаются его длинные пальцы. Люцифер не позволяет отстраниться, держит, не сбавляет темпа, добивает несколькими толчками, после которых я срываюсь на крик, почти протяжный рык, вытекаю на его руку, бьюсь в агонии собственной дрожи, ловя его дыхание на мочке уха. Вынимает пальцы и водит ими по всей поверхности чувствительной кожи: вокруг входа, клитора, поочерёдно описывает круги. — Продолжим в душе? — усмехается, зубами оттягивает кожу на шее. — Готов отлизать тебе на стиральной машине. — Если будешь лизать с любовью, — бессильно шепчу, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывающемся пространстве. — Хорошо…