Колледж

Раскаленный пар клубится плотной мутноватой завесой, поднимаясь от пола до самого потолка. По стенам ванной комнаты хаотично скатываются капельки влаги. Здесь очень мокро. И горячо. В нём идеально всё, кроме мягкого полотенца, аккуратно запахнутого на бёдрах. Сущий пустяк — лёгким движением руки я стягиваю с него ненужную ткань и ладонями скольжу по мокрому прессу. Частота пульса, чистота эмоций, его дыхание на моём лице посылает волну по телу, образуя колючие микровзрывы внизу живота. Моё полотенце падает на влажный каменный пол. Смахнув прилипшие мокрые пряди, Люцифер припадает губами к моей груди. Целует — жадно, сжимает — грубо. Укус, поцелуй, почти звериный рык. Зализывает. Заглаживает. Ещё. Маневрирует от небрежного «безумно хороша» до пошлого «хочу тебя глубже». — Ты мне кое-что обещал, — со стоном прижимаюсь к нему, ощущая, как он упирается стояком мне в живот. Ухмыляется. Подхватывает под оголённые ягодицы и усаживает на чёрную стиральную машинку. Отстранившись, наблюдает, как я развожу ноги и запускаю пальцы между складок. Слегка массирую, ввожу внутрь, издаю короткий стон, который заставляет его обхватить свой твёрдый член и медленно провести по нему ладонью. Делаем несколько одновременных движений, не разлепляя сомкнутых пожирающих взглядов. Живое. Всё это дышит реальностью в унисон с нашими прерывистыми тихими стонами. Он смотрит хищно, забирая все звезды из моих зрачков себе, утаскивая в бездну эмоций, которые можно назвать апокалиптическими. Вытягиваю ногу и носком провожу по его животу вверх, пальцами по крепкой груди, по извилистым линиям татуировок, по шее. Внутри взрывается весь арсенал нераспознанных сердцеколющих чувств. Люцифер мягко перехватывает мою тонкую ногу и мокрым языком медленно проводит по щиколотке, по напряжённой икре, оставляя путь переплетающихся мурашек. Словно в замедленной съёмке он становится на колени, ведёт по внутренней стороне бедра, иногда подцепляя распалённую кожу зубами. Настойчиво разводит шире. Ощущаю его выдох на истекающей, пульсирующей области и задерживаю дыхание, когда горячий рот касается клитора. Кусаю губы, чтобы не закричать от пьяного возбуждения, и под властью сладостного дурмана запускаю руку в его мокрые волосы. Люцифер самозабвенно лижет, посасывает, помогает пальцами, ритмично двигая ими внутри, с силой давит на бедра, разводя их ещё больше и не давая возможности сомкнуть онемевшие ноги. — Когда ты говорил, что не спишь с первокурсницами, нужно было уточнить, что предпочитаешь вылизывать их между ног, — срываюсь на громкий стон и упираюсь в стену, чтобы не свалиться со стиралки. — Новенькая, ты сейчас договоришься, — отстраняется, грубее засаживает пальцы. — Не отвлекайся, — притягиваю его голову обратно. Люцифер убирает руку и принимается лизать более агрессивно, добавляет легкие покусывания, вынуждающие меня выгибаться и в крайней степени удовольствия закатывать глаза. Вводит язык внутрь, губами впивается в чувствительный клитор, грубо сжимает бёдра. — Отсюда отличный вид, — пытаюсь отвлечь себя от подступающего оргазма, чтобы оттянуть эти минуты ещё. Но Люцифер резко отстраняется, оставив меня без разрядки. Раздраженно поднимается, отрывает от машинки, перекидывает через плечо и, ногой толкнув дверь ванной, несёт в спальню. Разгоряченную кожу тут же обдает прохладным воздухом. — Уокер, я смотрю, ты за последние дни храбрости набралась, — одним ударом шлёпает меня по заднице, оставляя жгучий пылающий след. Я коротко вскрикиваю, стоит ему бросить меня на постель. Его пальцы трогают, нажимают, чувствуют. С азартом принимаю правила его дикой игры. Ускользаю по гладкости нешелковой черной простыни, но ожидаемо оказываюсь схвачена за лодыжки и рывком притянута обратно. — Я не отпущу тебя, — он наваливается сверху, пока я расслабляюсь в предвкушении впустить в себя что-то большое и горячее. — И не надо, — шепчу в его мягкие губы. Люцифер целует шею, грудь, обводит языком напряжённый сосок, пальцами тревожит клитор. Уже сама двигаю тазом в томительном ожидании его члена. Но Дьявол, кажется, с большим удовольствием меняет позу и правила игры. — Твой рот должен быть занят, Уокер, — он падает на спину и предлагает устроиться сверху. Я не сразу понимаю, что он от меня хочет, потому несколько секунд растерянно хлопаю ресницами. — Спиной ко мне, новенькая, располагайся, — не упускает возможности дьявольски ухмыльнуться. Перекидываю ногу через его торс. Он гладит по спине, по ягодицам, слегка похлопывает и гладит снова. Тянет за бедра и даёт вновь почувствовать свой язык на клиторе. — Не тормози, новенькая, — смеётся, размеренным дыханием холодя кожу в пульсирующем желанием месте. — Если ты не знаешь, что делать, то скажу прямо: соси. Испустив очередной стон, щедро подаренный его резвым языком, наклоняюсь к напряженному члену. Отвердевшие соски прижимаются к влажному животу. Губами собираю выступившую смазку с горячей головки и впускаю его в рот. Завожу за щеку, ближе к горлу, одной рукой ласкаю основание ствола, второй — монотонно царапаю кожу на его бедре. Вздрагиваю, всхлипываю, не в силах терпеть горячие губы, без предупреждения захватывающие запретную для всех остальных территорию моего тела. Мокрое и тягучее движение его языка. Его член, беспощадно разводящий стенки моего горла и перекрывающий доступ к кипящему кислороду. Я смертельно больна им. Этой прожигающей жаждой впитать запах его похоти. Поглощает меня в такт толчкам своих пальцев, вынуждая стонать, посылать вибрации голосовых связок по его паху. Мы изо всех сил показываем друг другу, как можно быть ощутимей, ближе и глубже. Он рвано дышит, замедляется, влажными ладонями сдавливает мои ягодицы. Уже ощущаю вкус его подступающей спермы на языке. Сердце замедляет свой бег — очередная диаграмма с пиком на низкой точке. — Ты меня трахать будешь или нет? — поднимаю голову и медленно ласкаю уздечку. Без лишних вопросов скидывает на постель. На этот раз мы лицом друг к другу. Заволоченным взглядом всматриваюсь в его глаза, чувствую, как он медленно входит, подаюсь тазом вперёд, желая впустить как можно глубже. И я не могу объяснить все те эмоции, испытываемые рядом с ним, но знаю, что ничего не случается просто так. И со мной не случилось. Обхватываю его ногами и нажимаю на бедра, заставляя войти до упора. Внизу все мокро и липко, каждый толчок сопровождается звучным шлепком и моим грудным упоительным стоном. Я задыхаюсь от невероятных ощущений, ерзаю, извиваюсь, пытаюсь соединиться крепче. — Лучше тебя только твой член, Люцифер, — ногтями впиваюсь в его поясницу. Он тихо смеётся мне в шею и, уперевшись руками по обе стороны моего лица, начинает вдалбливаться уже более резко. По телу пробегает быстрая дрожь, уже ощущается разрывающийся узел внизу живота. Капелька пота стекает по ложбинке. Мышцы на его предплечьях напряжены до предела. Движения становятся хаотичными, неровными быстрыми рывками он накрывает меня невообразимой волной оргазма. Затуманенным разумом слышу собственный крик, словно звучащий со стороны. Тонущий в пространстве комнаты. Я не чувствую ног, дрожа в беспощадной агонии, ощущаю мокрую, горячую простынь и интенсивное сокращение мышц. — Я дышу тобой, — мне неясно, кто из нас срывается на обжигающий сознание шёпот. Его сперма резкой струёй окатывает мой сведенный судорогой живот. Тяжело дыша, грубой ладонью по тонкой коже размазывает, оставляя быстро стягивающее ощущение. Ведёт по груди, по шее, пальцами втискивается между губ, вынуждая вобрать их полностью и ощутить вкус, оставленный на моём теле. Люцифер поднимается со смятой постели, натягивает бельё, достаёт из ящика пачку сигарет, плетется к окну и хмуро закуривает. Молча вдыхает щедрую порцию белого дыма, тонкой полоской выпускает в угольную ночную стынь и пялится в запотевшее стекло. Заканчивает с одной и достаёт следующую, яркий всплеск зажигалки снова озаряет комнату и его лицо. Закутавшись в одеяло, подхожу ближе. Отнимаю сигарету из его слегка дрожащих пальцев и затягиваюсь. Удушающий поток скользит по горлу, оставляя горьковатый вкус с нотками ореха и карамели. Он смотрит в окно, я — на него. И никто не решается произнести ни слова. Эти несуществующие и придуманные эмоции понятны только нам двоим. Мои чувства сильнее всех слов, доступных по словарю. Мы вдвоём в этом мерцающем лимбе. Навечно? Почти. Говорят, для того, кто начисто спятил от любви, весь мир перестает иметь какое-либо значение. Вселенная сжимается до одного человека, и тебе уже абсолютно плевать, что происходит за пределами орбиты его объятий. Если бы в этот момент случилось землетрясение, и Вэндерли обрушился к чертям, придавив нас руинами своего кирпичного тела, то я нашла бы его под грудой обломков. Даже если солнце вдруг утратило свой свет, и мир накрыла непроглядная темнота — я нашла бы его. На ощупь. По запаху. Неважно. Случись на Земле глобальное наводнение — я бы построила плот и нашла его. Для того, кто бьётся в любовной агонии, нет ничего невозможного. Это то чувство, возведенное в абсолют, что отключает все прочие инстинкты и затупляет разум, вынуждая гореть в диком пламени этих отравляющих эмоций. Это то чувство, когда жизнь одного человека становится для тебя важнее существования всего мира. Когда в голове только он, а между ног его член, то о чём-либо ином даже мыслить не представляется возможным. Я благополучно забыла о Викторе, который намеревался встретиться со мной у ворот Вэндерли, о Мими, что пострадала отчасти по моей вине, о вечерней репетиции спектакля. Вообще обо всём. И это воспринимается как само собой разумеющееся. Ты не видишь несовершенств на картине души человека. У влюбленного сердца нет глаз, нет ушей, оно не хочет слышать какие-то условности. Не может отличить хорошее от плохого. Ему не нужны факты и аргументы, выступающие против объекта обожания. Весь вчерашний день мы провели в четырехстенном плену комнаты Люцифера, погибая друг в друге, не отрываясь ни телом, ни мыслью, глаза в глаза, руками не зная границ и пределов, то срывались на шепот в различных тональностях, то громко молчали, ища правду в невысказанном. Но как бы я не хотела и дальше тонуть в сладком бездонье своих ощущений и рассыпаться на частицы мелким бисером иллюзорной реальности, как бы не старалась строить заоблачные баррикады, суровая действительность без стука и приглашения ворвалась в мой перисто-кучевый мир и безапелляционно вырвала в болезненные будни. В лицо бил тусклый свет из незашторенного окна, где за стёклами поливал унылый ливень. Именно он вывел меня из глубокого сна, вынуждая теперь тупо пялиться в потолок и вслушиваться в тихое дыхание Люцифера. Я потёрла глаза в попытке избавиться от неприятного послевкусия сновидения, которое даже не могла вспомнить, и придвинулась ближе, лицом уткнулась между его лопаток и замерла. На календаре — последние дни ноября. Настроение: пить кофе и трахаться. — Пора вставать, — внезапно прогудел его голос. — Угу. Он повернулся. Глазами поймал мой взгляд, сосредоточенный на его лице, а я отчего-то почувствовала, что это утро особенное. Судьбоносное. Сложно объяснить, почему так. Может, оттого что в этой постели много слишком неприкрытого и откровенного? И это не о сексе. Сейчас я обнажена перед ним намного больше, чем когда-либо. Я зависима. Эти путы ощущаются шелковой лентой. С маниакальной жаждой я вскрыла грани, о которых не подозревала ранее, и на выдохе прошептала: — Люцифер, я лю… Он не дал договорить. Ладонью жестко накрыл мой рот, и в груди по спирали закрутился весь яд разрывающего недо- Недосказанного. Недоделанного. Недопонятого. Недолюбленного. — Не надо, — Люцифер изменился в лице. — Никогда. Я утонула в нём полностью. А затем, как неопытный моряк, с треском налетела на подводные рифы действительности. Горло сдавили спазмы, а он лишь с застывшим лицом отстранился и поднялся с кровати. Судя по тому, как хлопнула дверь ванной комнаты, он злился. Ну почему всё всегда так? Почему я не могу держать свой язык за зубами и не говорить ерунды? Навыдумывала себе невесть что и всё испортила. Как обычно. Он вышел из ванной уже более спокойный, молча раскрыл шкаф с одеждой и начал собираться на учёбу. Постель остыла окончательно, и вроде бы ничего смертельного не произошло, однако внутри что-то казалось сломанным. Впервые в жизни мне захотелось выпить. Поднять бокал за почти дотлевающих нас и почти умирающее утро. — Я не поблагодарила тебя, — я осторожно встала с постели, нервно теребя непослушными пальцами край длинной футболки. — За что? — Люцифер кинул на меня мимолетный взгляд и продолжил перебирать вешалки в шкафу. — За то, что пришёл в лес. Ещё и в компании Дино, это о многом… — Причём здесь Дино? — перебил он. — Я пришёл за тобой. — Почему? — раздираемая вопросами, я хотела ответов, которых совершенно точно не получу. — Потому что тогда я этого захотел, — он надел рубашку на идеальное тело и принялся застегивать мелкие пуговицы. — Не задавай мне таких вопросов, новенькая, и если собираешься посетить занятия, то советую поторопиться. — Сегодня спектакль. А мы пропустили последнюю репетицию. — И что? — обронил он. — Сыграем, как сможем, это всего-лишь задание Кроули. — С кем ты пойдёшь на бал? — Я туда не пойду. — Ясно. После короткой и хладнокровной словесной перестрелки я, полностью опустошенная, отправилась в душ, томясь в безнадёжных мечтах и надеждах на то, что Люцифер способен заглушить эту жажду. Не понимая одного, что из пустого сосуда невозможно напиться.

***

В коридоре пахло чем-то одиноким, тоскливым и безрадостным, я словно выпала из иной реальности в безэмоциональное болото повседневности. В колледже зарождался новый учебный день. В недрах моей души зарождалось желание послать всё к чертям и уехать домой. Ледяной дождь колотил по окнам, озаряемым ярко-красным сиянием. Я подошла к стеклу, сквозь серую завесу крупных капель увидела машину скорой помощи с работающим проблесковым маячком. Игнорируя скребущее чувство тревоги, выскользнула в главный холл, где творился настоящий хаос: учителя и другие работники Вэндерли обеспокоенно носились туда-сюда, студенты растерянно переглядывались, увлечённо обсуждая новость этого дня. — Что происходит? — рассеянно спросила я, найдя Энди в толпе. — Зачем скорая? — Кроули плохо с сердцем, — ответил он. — Где ты пропадала? Я отмахнулась, не посчитав нужным вдаваться в подробности вчерашнего дня. Кроули давно плох, и единственное, что ему не помешало бы сделать — это выйти на пенсию. Но, с другой стороны, если он покинет Вэндерли, то директором, вероятнее всего, станет Фенцио. Тогда колледж превратится в тюрьму особого режима. Энди наклонился ближе ко мне и вполголоса спросил: — Виктор привёл собаку? — Я забыла выйти к воротам. Он посмотрел на меня, как на полоумную, но быстро совладал с мыслями и добавил: — И что теперь делать? Наверное, сейчас не время беспокоить директора. — Сейчас — точно не время. К тому же я не знаю, можно ли ему доверять. Ты же видишь, что он и слышать о Лоре ничего не желает. — Ты идёшь на занятия? — Энди задумчиво покрутил в руках папку с докладом. — Да, только забегу в комнату. Неожиданное прикосновение холодной руки к моему запястью заставило меня вздрогнуть и обернуться. Рядом стояла Мария. Лёгким кивком головы она дала понять, что стоит проследовать за ней. А потом сконфуженно поправила фартук и, развернувшись на пятках своих чёрных туфель, направилась в сторону жилого корпуса. — Куда мы идём? — я семенила позади низкорослой женщины. — Отдам тебе кое-кого, — она резко остановилась и толкнула дверь своей комнаты. — Или Пушок больше не нужен, раз уж ты даже выйти не соизволила? На бежевом плетеном кресле ютился пёс Лоры. Он тут же поднял пушистую голову, посмотрел прямо на меня и недовольно фыркнул, обратно уткнувшись носом в белые лапы. Не очень-то он рад меня видеть. Но придётся потерпеть, дружок, теперь, пока я не придумаю, что с тобой делать, ты будешь жить со мной и с двумя постоянно орущими дамами в нашей тесной комнатушке. Представляю, как они обрадуются новому питомцу. Какое счастье. Аж глаз задёргался. — Ты совсем умом тронулась? На кой чёрт ты притащила сюда псину? — завопила Ости, как только я пересекла порог нашей спальни. — Псина в нашей комнате только одна, и имя ей Ости, — хрипло ответила Мими, вытащив лохматую голову из-под одеяла. Вид у неё был совсем нездоровый: опухшие веки, осунувшееся бледное лицо с пунцовыми щеками из-за сетки красных сосудов. — Это собака Лоры. Она пока поживет здесь, — я опустила животное на пол и поставила возле стола мешок собачьего корма, который любезно вручила мне уборщица. — Быстро убери! У меня аллергия на шерсть, и вообще, я могу умереть, — Ости истерично замахала руками, выронив кисточку для пудры. — Правда? Вики, у тебя только одна собака? — встряла Мими. — Да? Жаль… — Выпьешь таблетку от аллергии, ничего с тобой не случится, Ости. Пойми, мне некуда его сейчас унести, — я залезла в шкаф в поиске форменной одежды. — Я и так терплю вас двоих рядом с собой и не собираюсь делить эту жалкую комнату ещё и с псиной. — Мы никого не держим, выход всегда свободен для тебя. Помочь собрать вещички? — Мими громко закашляла и, вытащив градусник, закатила глаза. — Я пожалуюсь Кроули! — она упёрла руки в бока, а потом схватила сумку и, брезгливо кривясь и шарахаясь от Пушка, хлопнула дверью. Чёртова Ости едва не сорвала её с петель! Я даже чуть-чуть скучала по ней. Стянув одежду, сняла с вешалки белую рубашку и накинула поверх ноющего болью тела. Затем подошла к Мими и опустилась рядом с ней на постель. — Ты вся горишь, — я приложила ладонь ко лбу и отметила, какая горячая у неё кожа. Прогулки по лесу в такой мороз явно не прошли даром. — Я принесу тебе лекарства. — Я уже выпила. Мне ребята принесли, — она попыталась улыбнуться. — Не могла бы ты встать с моей ноги? А то я сейчас заору от боли. — Прости, — я подпрыгнула с одеяла, села рядом с кроватью, прижалась подбородком к матрасу и взяла её за руку. — Мими, извини, это всё из-за меня. Если бы я только знала, что из этого получится. — Ничего-ничего, — Мими замотала головой. — Вечером буду как огурчик, — она мокро чихнула в бумажный платок. — Иду на бал с Дино. — Какой бал? — я была ошарашена. — Ты больна, нужно лежать в постели. — Ага, щас, — соседка громко цокнула языком. — Я пойду с ним на бал, даже если буду при смерти! Да даже если умру, всё равно пойду! — она перевернулась на бок и блаженно улыбнулась. — Я пригласила его сама, он, конечно, удивился, но не отказал. А ещё я ночевала в его комнате, представляешь, Вики? Боже, это была самая лучшая ночь в моей жизни, хоть он и спал на тесном диване и постоянно вскакивал, чтобы посмотреть, в порядке ли я. — И как он оставил тебя в своей комнате? — я скептически вскинула бровь. — Это на него не похоже. — А я сказала, что хрен куда уйду, — Мими снова надрывно закашлялась. Я озадаченно посмотрела на неё. Неудивительно, что Мими, даже несмотря на состояние здоровья, была весела. У неё, кажется, не бывает плохого настроения. А если и случается, то оборачивается на сто восемьдесят градусов, стоит лишь Дино появиться на горизонте. Она естественная, открытая, и всё же никак не решалась сделать первый шаг, но та ужасающая ночь подточила её здравомыслие. Может, оно и к лучшему, хотя её здоровье меня крайне тревожит. Нужно попросить мистера Родригеса приготовить куриный бульон. Из динамиков неожиданно донёсся голос Фенцио, оповестивший о собрании в холле. Я быстро оделась, приготовила Мими лекарства, ещё раз проверила, на месте ли пёс, и поспешно вылетела в коридор. На первом этаже собрались все студенты, преподаватели тем временем раздосадованно ахали и с хмурыми лицами что-то обсуждали. Гул, вызванный массовыми перешептываниями, моментально стих, стоило Фенцио подняться на небольшую директорскую трибуну и начать громогласно вещать. — К большому сожалению, директор Кроули приболел, — это его «сожаление» совсем не вязалось с холодной отстраненностью лица. — Я буду замещать его ближайшее время. Очень надеюсь, что все студенты будут благоразумны и не станут докучать ненужными вопросами или срывать дисциплину на время отсутствия директора. Сегодня в связи с этим событием праздник осени проводиться не будет. Мы перенесём это мероприятие на несколько дней, поэтому сейчас, как обычно, все отправятся на пары, а после занятий в свои комнаты. И никуда больше! Надеюсь, мне не нужно повторять свою простую просьбу? На последних словах я явственно чувствовала его пронзающий взгляд, обращенный точно мне в лоб. Из того у меня закралось подозрение, что он знает о наших ночных похождениях. Точнее, оно не закралось, а с ноги вышибло дверь моего спокойствия. Если так, то мне конец. — Что-то мне подсказывает, что он в курсе, — тихо проговорил Энди, подавшись ближе ко мне. — Пиздец, — добавил Сэми, стоящий поблизости. Мы всё так же не разговаривали, ни один из нас не решался начать простую беседу. Студенты не спешили расходиться, предпочитая обсудить важные темы и построить теории, кто-то даже говорил, что Кроули вовсе умер, но преподаватели решили скрыть этот факт, потому что за ним следует страшная тайна. Мне пришло в голову, что в этом как-то замешан Фенцио, но я оставила данную мысль при себе. — Ну что, дорогие мои, — Ади, как всегда переполненный напускным весельем, положил руку на плечо Сэми, — я так понимаю, малышка Мими идёт на бал в компании Дино, и, получается, Сэми не придётся теперь её сопровождать, поэтому мы будем вдвоём, — он покрутил пальцем в воздухе, обозначая нас с Энди, — а вы вместе пойдёте? — Я вообще-то хотел пригласить другую девушку, — Энди замешкался и забегал взглядом. — Но если ты, Вики, одна, то я составлю тебе компанию. — а потом улыбнулся и добавил: — С удовольствием. — Так нельзя, — возмутился Ади. — Ты с Ости хочешь пойти? — Ну, типа того, — он неловко провёл по волосам, за незнанием, куда деть руки. Я была бы искренне рада, если бы его желание и возможности совпадали. Вот только уже представляю лицо Ости, когда он озвучит данное предложение. Да что тут говорить, мне даже и представлять не пришлось, потому что в эту же минуту Ади присвистнул: — Эй, Ости, иди-ка сюда! Энди часто заморгал, явно не готовый к такому стечению обстоятельств и возмущенный бестактностью приятеля. Ости, как всегда с кислой миной, теперь её украшал ещё красный нос и слезящиеся глаза, обернулась и нехотя подошла. Всё-таки про аллергию не соврала. Что ж, нужно что-то решать с проживанием питомца в нашей комнате. Хоть она и редкостная стерва, но шутить со здоровьем и нагло издеваться я не намерена. — Чего надо? — она скрестила руки под грудью, отчего блузка натянулась ещё больше, и пуговица так и норовила отлететь кому-нибудь в глаз. Энди заметно запаниковал, даже щеки внезапно покрылись пульсирующими алыми пятнами, он от волнения и её презрительного взгляда даже промямлить ничего не решался. Но Ади предусмотрительно взял инициативу в свои руки. — Пойдешь с Энди на бал? — Я с такими лошарами не вожусь! Представляю, как сейчас все красивые иллюзии рухнули. — Пф-ф-ф, — пропыхтел Ади, — да ты скажи спасибо, что хоть один адекватный человек на тебя внимание обратил. — Ости, тебе не кажется, что ты слишком охамела? — поддержал Сэми. — Пройдёт время, а ты так и будешь вариться в собственном негативе. Только уже никому не станешь нужна. Она вскинула подбородок, всё больше оголяя остро заточенное лезвие злости, и ядовито выплюнула: — Да отвалите вы от меня, пидоры несчастные! — и, резко развернувшись, яростно застучала каблуками в сторону выхода. Вот сука! Пушок остаётся у нас навсегда! Весь день пролетел словно в тумане. Несколько унылых лекций, перемена, во время которой мы сидели в столовой и пили кофе с песочными корзинками, эмоционально обсуждая что-то неважное (или важное, я просто не слушала). Я, уткнувшись в книгу, искала на её страницах потайную дверь, чтобы сбежать от настоящего в мир бесплотных мечтаний. Затем стояла в тёмном коридоре перед аудиторией и болтала с однокурсниками, чтобы хоть как-то унять боязливую дрожь, в подробностях обсуждая предвзятое отношение преподавателей. После десятиминутного опроса Мисселины и машинально исписанного тестового листа, получив заветную отметку, вышла в коридор и сразу направилась к комнатам. Люцифер не появлялся на занятиях. Я всматривалась в толпу, ища его взглядом, вслушивалась в звуки, чтобы уловить его голос — он как нота «до» в контроктаве, тяжелый и неизбежный, измеряющий прочность моего самообладания. Я постучала в дверь, но ответа не последовало. Затем ещё раз, уже более настойчиво. Не желая терпеть, медленно взялась за ручку и потянула на себя. — Можно? — сдавленно спросила. Люцифер бросил безразличное «да» и застегнул молнию дорожной сумки. — Ты куда-то собираешься? — растерянно спросила, войдя внутрь и прикрывая за собой дверь. — Да, — ответил, не оборачиваясь. — Я уезжаю. — Как? — мой голос предательски задрожал. — Куда? — Мне нужно съездить домой. Он стоял, неспешно поправляя ворот рубашки, выбившийся из-под пальто, и пристально глядя в гладь настенного зеркала. Его красивое непроницаемое лицо не дрогнуло ни единой мышцей, пока он безжалостно рубил истлевшие канаты нашей нежизнеспособной, бездыханной, кажется, уже покрытый трупными пятнами страсти. — И когда ты вернёшься? — я пыталась подавить выступающие душащие слёзы и горькое предчувствие неотвратимости. — Не знаю, — он пожал плечами, всё так же не встречаясь со мной взглядом, лишь тоном голоса хлестал обнаженное сердце. — Может, через неделю. — А как же спектакль? — я прижалась к стене под натиском его леденящего холода. — Ну, его перенесли, а это уже не мои проблемы, — Люцифер развернулся и подхватил сумку со стола. — Но почему ты не предупредил? — я встретилась с его остывшими глазами и вся задрожала, редко вдыхая пропитанный равнодушием воздух. — А почему я должен предупреждать? — безучастный вопрос, смыкающий жесткие пальцы на горле. — Какого чёрта ты ведёшь себя так?! — я неосознанно повысила охрипший голос, чувствуя, как сердце глухо ударилось о грудную клетку. — Почему то подпускаешь критически близко, то отталкиваешь? Меня уже тошнит от этих качелей, Люцифер! Я ощущаю себя героиней дурацкого фанфика, где двое людей никак не могут сказать друг другу, что чувствуют. — Я не понимаю твоей претензии, Уокер, — вздохнул и устало провел ладонью по лицу. — Мы просто потрахались. Он кинул в мою сторону слова, колкие и меткие, бьющие в самое сердце острым и точным копьём. Безучастно уставился в окно, словно ничего особенного не произошло, словно это не он предавал мою любовь распятию, собственноручно вбивая ржавые гвозди в кричащую плоть. Будто голая, с обнаженной душой, я стояла и молча наблюдала, как он застёгивает крупные пуговицы на чёрном пальто, самоуверенный, гладко выбривший все воспоминания, отмывшийся от моего короткого присутствия в своей размеренной и беззаботной жизни. — Да, было круто, но люди занимаются сексом только потому, что хотят заняться сексом. А твои ожидания — это твоя ответственность. Безжалостная правда ударила в лицо стойким ароматом его парфюма, стоило ему пройти к выходу. Разрушился карточный домик, любовно выстроенный мною чуть выше второго этажа, всюду безжизненной грудой лежали руины моих фантазий, в обожженных ладонях — красивые, но разорванные мечты. — Зачем ты так со мной? — тихо произнесла я, уверенная, что он услышал. Горячие слёзы застелили глаза, а он предпочёл уйти, прежде чем потеряет надменное лицо, чтобы не смотреть, как я сползаю вниз по стене, вскрывая не затянувшиеся раны, потерявшая всю суть и надежду.