В возрасте пятнадцати лет, обуреваемый потоком гормонов и ещё не преодолевший пубертатный период, я думал, что самый счастливый день в моей жизни случился, когда впервые переспал с девчонкой. Как сейчас помню: я стоял в ванной комнате в доме её родителей, которые внезапно укатили отдыхать на Майорку, и сминал вспотевшей ладонью упаковку презервативов, наспех купленную в автомате ближайшего супермаркета. Я волновался. И волнение это было обусловлено тем, что понятия не имел, как ими пользоваться. Нет, я, конечно, имел общее представление о предназначении этих скользких резиновых штук, но обладал только теоретическими знаниями, ведь до этого момента лишь ограничивался наблюдением за одноклассниками, которые в разгар вечеринки наполняли их водой и бросали с балкона в случайных прохожих. Но в тот день я не собирался изумлять подобными трюками благородное общество очередной тусовки. Мне предстояло заняться сексом. Впервые в жизни. И да, я не помню её имени, потому что виделся с ней буквально один раз. Она пришла на футбольный матч команды, за которую я играл, и после оказалась довольно гостеприимной и милосердной, чтобы лишить меня девственности. А ещё на тот момент эта как-её-там уже училась в колледже, то есть она была старше лет на пять. Можно предположить, что я:
а) извращенец;
в) любитель девушек постарше;
с) просто очень хотел потрахаться.
Правильный вариант — «с». Нет, она была довольно хороша внешне, к тому же опытна, потому это был наилучший вариант для голодных желаний того периода. Но ещё больше мне повезло, что она сделала всё сама. Когда я вышел из душа, потерзав свою фантазию предвкушением предстоящего (ну, думаю, не надо говорить, что член встал только от одной мысли), мы сразу переместились на постель. Всё произошло быстро, без прелюдий, без поцелуев. Она нависла сверху, длинными обесцвеченными прядями щекоча мою ещё не тронутую иглой тату-машинки грудь, я зачем-то погрузил пальцы в её волосы, а потом погрузился в неё. С весьма настоящими вздохами и стонами, но без лишних слов и мыслей. После пошли множественные половые связи. С одной партнёршей, с несколькими сразу: мне казалось, что круче секса в жизни человека не может быть ничего.
Сейчас я понимаю, что может. Например, Уокер, которая выхаживает по дощатой дорожке, крутя на пальце ключи от снятой нами виллы. На ней тонкие брюки, обтягивающие задницу, и короткий розовый топ. А ещё какая-то дурацкая шляпа, которую она купила в сувенирной лавке в аэропорту Майами. Тёплый ветер доносит запах солнца, солёного океана и водорослей, пока пытаюсь понять, почему она так загадочно улыбается.
Я уже забил на то, что отец обрывает телефон с самого моего выезда из дома. Нужно было видеть его лицо, когда я сказал, что не хочу больше участвовать в этом блядском цирке. А потом просто ушёл. Под его ошарашенный возглас, сопровождаемый каменным лицом старшего Уолтона, выворачивающим взглядом Селены и мимолетной ухмылкой пижона. И нет, мне не стыдно. Потому что другое было важнее. Была важнее. Ну, вы поняли, что я про долбанутую новенькую, которая сейчас сбросила на меня свой чемодан и надувает пузырь из мятной жвачки, что непременно звучно лопнет и окажется у неё на носу.
— Я открою! — она отцепляется от моего локтя, бежит, прокручивает ключ и распахивает дверь, загибаясь в шутливом поклоне. Хороший способ продемонстрировать свои сиськи, Уокер. Зачтено. — Добро пожаловать.
Пока тащусь с чемоданом, новенькая заныривает внутрь и, раскинув руки, разворачивается. В доме светло и спокойно, на окне тихо колышется тонкая занавеска, пахнет цветами, деревом и спелыми яблоками.
— Я не могу поверить, — растягивается в улыбке. — Закончу колледж и перееду жить в Майами. Мне здесь уже нравится!
Отставляю чемодан, Уокер тут же летит к нему и принимается расстёгивать молнию. А я не понимаю, почему раньше любое размышление об отношениях вызывало у меня ужас. И дело вовсе не в запланированном браке. Если откинуть мысль о нём, то вариант связать свою жизнь с кем-либо был для меня чем-то из серии невозможного.
— Хочу искупаться, — со стопкой одежды новенькая проносится мимо, но я обхватываю её за талию, скидываю шляпу и зарываюсь носом в волосы.
— Успеем ещё, — произношу в затылок, прижимая её плотнее.
С мучительной обидой внутри невольно представляю, что если бы она меня не простила, то, возможно, кто-то другой исследовал бы её тело на белых простынях. Отвратительно. Злость закипает мгновенно, разъедает мысли серной кислотой, рождает что-то странное, тягучее.
Она моя. И ранее неизведанное чувство эхом отдаётся в голове, крича о том, что хочу держать её рядом. Я её выиграл, отвоевал у мира, чистую, бесстыдно раздвигающую ноги, принимая мой член, только что познавший власть её языка.
Стискиваю её крепче в таких нужных мне сейчас объятиях и мысленно прошу об абсолютной свободе для нас двоих от всех предрассудков, сомнений и инструкций к отношениям. И только свободным от неё не прошу быть.
Вещи падают на пол. Вики разворачивается, скользит подушечками пальцев словно не по коже, а под ней. Забралась слишком глубоко. У меня всегда были проблемы с доверием, нехилые такие проблемы, я даже сам себе не вполне верю сейчас, в полной тишине пытаясь разобрать, что чувствую. Не верю ровно до тех пор, пока она не касается губами моего подбородка. Затем выше, нежно целует уголок рта. Она — моя слабость. Сладкая, податливая, тёплая. Всегда моя, всегда для меня. Рядом с ней я весь электризуюсь, теряю себя и обретаю вновь в её нежных ладонях и бережных пальцах. Доверие именно там, именно на них, вечно пахнущих кофе и книжными страницами.
— Отпусти, — улыбается Вики, пытаясь выпутаться из кольца моих рук. — Мне СМС пришло.
Нехотя отпускаю и продолжаю наблюдать, как Уокер подходит к столу, берёт оставленный там мобильный и хмуро печатает кому-то ответное сообщение.
— Тебя потеряли? — опускаюсь на просторное плетёное кресло.
— Нет, — откидывает смартфон и проводит ладонью по лицу. — Энди пишет насчёт пса. Чёрт, вечно втягиваю всех в какие-то проблемы.
— Что за пёс?
— Когда ночью мы ходили в лес, то нашли собаку Лоры в трейлере лесника. Он на следующий день привёл Пушка в Вэндерли, и теперь он живет в комнате Энди. Нужно прийти с этим к Кроули, а ещё…
— Иди ко мне, — не желая больше слушать, перебиваю.
Уокер подходит ближе. Тяну за руку, вынуждая сесть сверху, и обхватываю пальцами подбородок.
— Давай договоримся, что ты больше не станешь лезть в то, что тебя не касается?
— Ставишь мне условие? — её синие глаза, способные укутать в ультрамарин галактики, недовольно сужаются.
Она отводит голову в сторону, избавляясь от моих пальцев. В комнате повисает такая тишина, что становятся слышны мягкие вибрации её мобильного.
— Обещай, — настаиваю, вновь обхватив подбородок.
— Тогда ты обещай извиниться перед Дино, — новенькая раздражённо перебирает пальцами пуговицы на моей рубашке.
— За что? — наклоняю голову вбок, пытаясь поймать её убегающий взгляд.
— За прошлые обиды, — вижу, как она закусывает щёку с внутренней стороны. — Мими рассказала, что когда вы были подростками, то Дино едва не погиб из-за тебя. Что ты столкнул его с вышки и…
— Никто его не толкал, — перебиваю. — Он сам спрыгнул. А Мими любит всё перевернуть.
— Значит… Значит, ты надавил психологически, — Уокер задыхается от негодования и раздражённо откидывает мою руку со своего лица. — Ты поступил неправильно, а теперь тебе стыдно, потому вымещаешь это злобой к нему. Если извинишься, то ноша перестанет давить, и отношения ваши, если не наладятся, то станут менее напряжёнными.
— Решила заделаться моим психологом? — усмехаясь, закатываю глаза. — Вернёмся к этой теме, когда будем в Вэндерли. Договорились?
— Нет, обсудим сейчас, — настаивает Уокер. — Пойми, чем раньше ты осознаешь свою проблему, тем легче тебе будет её решить. Признай себя виноватым и извинись наконец.
— Да нет у меня никаких проблем. — начинает раздражать её неумелый способ выворотить мою совесть. — И вины моей в случившемся нет. Говорю же, он сам прыгнул, никто его не заставлял. Я лишь без задней мысли сказал, что он слабак. Кто ж знал, что это его так заденет.
— Вот видишь, значит, ты всё-таки вынудил прыгнуть своими словами.
— Голова на плечах должна быть.
— Хорошо, допустим. Но почему вместо того, чтобы помочь, вы бросили его умирать, просто сели и уехали?
— Это допрос, детектив Уокер? — поднимаю бровь.
— Это шок от бесчеловечности, — она сжимает губы и холодит взглядом.
— Мы были просто детьми и испугались. Испугались, что нас накажут за произошедшее, — точнее, я испугался реакции отца.
— В любом случае, ты просто обязан попросить прощение, Люцифер.
— Новенькая, хватит! — завожусь уже всерьёз.
Она мгновенно рефлексирует, кладёт руки на мои плечи и смотрит в глаза. Долго и пристально. Затем бессильно выдыхает и прижимается плотнее.
— Не могу поверить, что всё так хорошо, — тихо шепчет в мою шею.
Не совсем. Есть ещё один важный момент, который я обязан озвучить. Но не здесь и не сейчас. Можно подумать, что я струсил. Наверное, так оно и есть. Мне до невозможности не хочется рушить и без того хрупкий момент, портить отдых объяснениями и раздумьями о том, как решить вопрос с несостоявшейся невестой. А может, его и вовсе решать не придётся? Возможно, после моего ухода Селена отказалась от брака, а гнев отца я как-нибудь переживу. В самом деле, не убьёт же он меня. Не могу предвидеть реакцию Вики на такую новость, но ошарашена она будет несомненно.
Новенькая опускает ладонь на мой пах и медленно гладит через ткань. Губы скользят по шее, второй рукой расстёгивает рубашку и спускается ниже, оставляя влажные следы на ключицах, затем накрывает мои губы так, чтобы не дышать толком, чтобы кислорода вообще не осталось. Делится вкусом той самой мятной жвачки, которую только что вытащила изо рта. Комната постепенно меняет очертания, кажется, на кончиках её ресниц сияют звёзды, а пальцы горят огнём в тех местах, где касаются её кожи. Невыносимо.
Уокер спускается на пол. Подняв лисий взгляд, медлит, чуть царапает низ живота, будто спрашивает разрешения. Вместо ответа не свожу с неё глаз. Наблюдаю, как она раскрывает молнию, и приподнимаюсь, когда сдвигает вниз бельё.
Вообще, с ней не требуется заранее никаких манипуляций, потому что упругость моего члена может быть вызвана лишь одной мыслью о её теле.
— Тебе нравится, когда я делаю так? — Уокер медленно ведёт языком по напряженной длине, вынуждая издать хриплый стон. — А так? — губами обхватывает головку, впускает глубже, позволяя уткнуться в горячее нёбо.
Вкус мяты, приносящий ощущение кубиков льда, холодком распространяется по чувствительной коже. Отзываюсь коротким вздохом. Пальцы перебирают её локоны, накручивают, отпускают.
Вики обхватывает основание члена и делает несколько размеренных движений, от которых я срываюсь на тихий стон.
— Раздевайся, — прерывисто произношу, упираясь в спинку кресла. Чувствую, как жар разливается по коже, скапливаясь в области паха.
— Нет. Хочу попробовать, — выпустив изо рта, отзывается. — До конца.
Кольцо губ вновь оказывается на члене. Опускается ниже, давая возможность проникнуть в горло. Пальцы сжимаются в её волосах, давят, направляют. Уокер сама подстраивается: сосёт, насаживается, теряет контроль. Звуки влажных проникновений стонут набатом, бьют по двери кольцом, отмеряя мой путь до финала. И движения становятся синхронными, резкими, чёткими. Ноги покалывает мурашками. Я весь напряжённый, раскалившийся, требовательный, ещё немного и мир перед глазами разорвётся на тысячу планет. Её влажные губы вбирают полностью, до сиплого выдоха в моменте, когда член входит до основания. Руки ласкают ниже, перекатывают, сжимают, оттягивают. Толкаюсь бёдрами несколько последних раз и откидываю затуманенную голову на спинку. Вокруг всё мягко пульсирует: дрожь на кончиках пальцев, кровь в висках, член в её горле.
Рвано дыша, Уокер собирает последние капли и отстраняется. Вновь садится сверху, обдавая шёлковым дыханием шею. А я, наверное, произношу самые правильные в мире слова:
— Никому тебя не отдам.
***
Вики поправляет ворот моего поло, пока жужжащая толпа вокруг медленно продвигается к кассе Диснейленда. Сквозь разговоры прорываются восклики детей, в носу давно засел запах жареного попкорна, сахарной ваты и хот-догов. Скажи кто пару месяцев назад, что я потащусь в парк аттракционов, то рассмеялся бы ему в лицо, считая это крайней степенью невозможного.
— Наша очередь! — яркое солнце бликом отражается на стекле очков, когда она резко разворачивается и тянет за собой.
Получив билеты на весь день, мы входим в широкие металлические ворота, украшенные яркими флагами, разноцветными лампочками, и едва не вписываемся в мягкую задницу ростовой куклы Скуби-Ду. Это какой-то отдельный мир радости и веселья. К небу тянутся завитки американских горок, напротив, поблёскивая на солнце, величественно поднимается колесо обозрения, окруженное мерцающей радугой, через которую проходят ряды палаток с едой, напитками и играми. Чуть дальше — шатры с комнатами смеха и страха, дома магических кристаллов, автоматы с развлечениями. После зеркального лабиринта следует совершенно безумная качель, состоящая из трёх полос кресел, на которых накрепко пристёгнутые люди крутятся в разных направлениях. Периодически аттракцион замирает, так что отдыхающие повисают головами вниз, и оператор в громкоговоритель спрашивает: «Ещё раз?», а в ответ несётся какой-то звериный вопль: «Да-а».
Установка «Башня свободного падения» представляет собой ряды кресел, прикрепленных с каждой стороны к квадратной вышке, которые должны подниматься наверх, а потом лететь вниз. Сажусь в одно из сидений. Уокер плюхается рядом и тянется к моей руке.
— Что-то мне страшно, — стискивает юбку своего сарафана.
Сжимаю ладонь сильнее. Она делает глубокий вдох, и ключицы выделяются в вырезе, пока сотрудник в парковой униформе опускает защитную перекладину, фиксируя нас на местах, и тщательно проверяет надежность крепления.
Секунды кажутся бесконечными, но, наконец, вся махина приходит в движение. Установка медленно ползёт вверх, а моё сердце сжимается от тревожного возбуждения. Отдыхающие постепенно становятся меньше. Поднявшись, на некоторое время замираем, всё вокруг наполнено кристаллами чистого тёплого воздуха, шум снизу превращается в атомы, и слышно только наше ускоряющееся дыхание. От предвкушения и приближающегося момента эмоциональной встряски каждый нерв натягивается до предела.
Вдруг что-то щёлкает, и мы устремляемся вниз. Внутри всё застывает, а дыхание перехватывает так, что не могу и звука издать. Слышу, как Уокер визжит во всё горло, и не могу понять, как ей это удаётся. Под силой инерции мои плечи вжимаются в верхнюю перекладину, а земля приближается с невероятной быстротой. И когда на этой бешеной скорости почти уверен, что столкновение неизбежно, аттракцион плавно замедляется и останавливается у поверхности площадки. Все переводят дыхание, но вдруг кресла снова подбрасывает, и мы летим уже быстрее, чем в первый раз. А затем опять вниз, сразу до земли. Это незабываемое, неописуемое ощущение невесомости наполняет тело невообразимым восторгом.
Уокер смеётся, смахивая слёзы с щёк, что выступили от порывов ветра, и после того, как оператор снимает защиту, выпрыгивает из кресла.
— Жди здесь, я сейчас вернусь, — тараторит, когда мы сходим с площадки.
За десять минут ожидания успеваю проверить мобильный с множеством уведомлений о звонках отца. Свяжусь с ним по возвращении в колледж, ибо сейчас не время и не место для решения семейных проблем, и я просто не могу себе позволить испортить настроение Вики.
Она возвращается довольная и безмятежная с парой стаканчиков мороженого. Все её движения плавные и мягкие, и сама она кажется такой тёплой, будто впитала солнечный свет.
— Ну вот, — тянет мне вафельный рожок. — Лимонное мороженое от Снежного Человека.
— Я же говорил, что не люблю, — усмехаюсь и принимаю десерт.
— А ты не распробовал! — языком проводит по поверхности и прикрывает глаза. — Только Снежный Человек может приготовить такое!
— Йети не может приготовить мороженое, Уокер, его сделал мужик с волосатыми руками из той палатки.
— Может, — она цепляет меня за локоть и ведёт сквозь снующих отдыхающих. — Из снега и лимонов, — вновь облизывает мороженое.
— В Гималаях нет лимонов. Но у меня есть один вариант по поводу того, как Йети мог раздобыть жёлтый снег.
— Фу, — морщится и толкает меня в бок. — Ты противный, Люцифер.
Через лабиринты, где глухо потрескивают, сталкиваясь толстыми резиновыми бамперами машинки, проходим к колесу обозрения, а чёртово мороженое уже течёт по моим пальцам. Пробую немного и, на удивление, оно оказывается не таким мерзким, как когда я пробовал его впервые. Даже вкусным. Это влияние Уокер так сказывается или моё настроение?
Направляемся по пандусу через ограждение и выходим к металлической конструкции, украшенной неоновыми огнями на спицах. Втягиваю Вики в медленно плывущую кабинку и прикрываю дверь. Сквозь большие окна свет льёт на неё все оттенки оранжевого, окрашивая волосы золотистыми бликами. Она доедает мороженое. Медленно подходит ближе, с улыбкой кусает моё, языком слизывая лимонные капли на нижней губе, и я понимаю, что готов всё отдать за эти губы и огненные искры в её волосах.
— Как съездил домой? — она ведёт ногтями по моим плечам и прижимается телом.
— Не без происшествий, — сухая боль накидывает на шею тугой узел. Остаток растаявшего мороженого летит в мусорный бак. — Но это неважно.
Морщится, о чём-то задумавшись, и я словно улавливаю её настроение.
— В чём дело? — приподнимаю её подбородок.
— Скоро у тебя выпускной, — чувствую, как её пальцы сжимают мою футболку.
— И что?
— И ты уедешь, — Уокер на секунду закусывает губу, а потом выдаёт единым потоком: — А я останусь в Вэндерли. Может быть, мы будем поддерживать связь в первое время. Но потом ты найдёшь кого-то другого, а обо мне и вовсе забудешь.
Усмехаюсь, прижимая её крепче, зарываясь пальцами в волосы.
— И почему я должен кого-то искать? — целую в висок. — Чего ты хочешь? Чтобы я поклялся тебе в вечной любви? Уокер, жизнь такая непредсказуемая, что обещать подобное глупо. Нам хорошо здесь и сейчас, так давай просто наслаждаться этими моментами.
Чувствую, как она кивает, а сам снова представляю её с кем-то другим. На этот раз с другим из прошлого. У неё кто-то был, и она точно так же обнимала его. И целовала. И…
Я что, ревную?
Да.
С другой стороны, ну а что я хотел? И сам с целым списком девушек разных мастей. Но почему мысль, что она может быть с кем-либо ещё, отравляет сознание ядовитым соком, ударяет током, разрядом по венам — и в мозг? Наверное, это ужасно. Думать вот так, в тот момент, когда она прижимается тесно, искрится, горит под ладонями, заходится пламенем. Она уйдёт, если я всё испорчу, налажаю, как обычно это бывает. Если Вики узнает правду о том, что я скрывал, то можно представить её шок и разочарование. Я всё решу. Пошлю отца к чертям и, может, Уокер не придётся обо всём рассказывать? Или всё-таки нужно объясниться? Я подумаю об этом, но не сейчас. Не в самый лучший день о нас.
***
На Майами опускается ночь, зажигая на тёмно-синем небе колючие яркие звезды. Мерный шум океана становится громче, заглушает тихий лиственный шелест. Сняв обувь, идём по нагретому песку всё ближе к безлюдному берегу, где теплые волны мягко тревожатся солёным ветром. Молчим, стараясь поймать момент полного покоя, абсолютного равновесия и тишины между нами. За весь день мы устали от разговоров, и сейчас все слова кажутся пустыми. Бесполезными. Ненужными.
Замираем у кромки воды. Остановившись за спиной, кладу ладони на её живот. И это интимнее, чем секс или поцелуи; нежнее, чем прикосновение южного ветра; дороже, чем все богатства мира.
— Жаль, что купальник не взяла, — Вики говорит тихо, будто боится спугнуть молекулы спокойствия вокруг нас.
— Здесь никого нет, — целую в шею. — Разденься и иди.
— А ты? — она разворачивается, губами касается моей скулы, пробираясь руками под футболку, цветёт под моей кожей, оставляет за собой запах белых соцветий.
Отстраняется, улыбается совершенно искренне и спускает лямки синего сарафана с плеч. Перешагивает через складки ткани, когда он падает к её ногам и прикрывает рукой грудь. Этот жест заставляет и меня улыбнуться. Так и хочется сказать, что уже наизусть её всю знаю. Наверное, даже могу с закрытыми глазами повторить рисунок вен, проступающих сквозь её кожу.
Уокер разворачивается, махнув прядями мягких волос, и ступает в пространство спокойной воды. Погружается медленно, заходит почти по грудь и ложится на спину. Мне нужно около минуты, чтобы снять одежду, и ещё минута, чтобы подплыть к ней и удержать за талию.
Лёгкие волны слегка покачивают наши тела. В лунном свете её лицо искрится. Звёзды отражаются на поверхности океана, и ночь эта странная, тянущаяся патокой, застывающая кристаллами сахара на губах. Тишина разбивается на звуки, когда я целую её мокрое запястье. Пальцы скрепляются в замок, её дыхание забивается в лёгкие, течёт вместе с кровью внутри, качает половину сердца, потому что вторую Уокер забрала себе.
Она обхватывает меня ногами, упирается сосками в обнаженную грудь, губами сливается с моими. В перерывах между поцелуем шепчет цикличное «я люблю тебя», а я не могу ничего ответить, потому что забыл, как говорить.
Руками прижимаю её за ягодицы. Захлебываемся друг в друге, в измеренной мерцанием звёзд волне, внезапно накрывающей нас с головой. Все вокруг звенит от нежности, утопает в серебре её блестящих глаз, льётся туманом по тёплой воде.
Мокрые и разгорячённые переносимся на берег. Её стон утопает в моих губах, когда пальцы касаются бедра, ведут выше, раздвигают, раскрывают. Волна, словно мягким одеялом, накрывает сзади и вновь отступает в пучину необъятного океана. Собираю хрустальные капли на её шее и толкаюсь внутрь. Вики выгибается подо мной, ногтями царапает спину, пока я прохожусь языком по ключице, проникая плавными движениями до упора.
— Сильнее, — не сразу разбираю её шёпот, сквозь гул в ушах и шум воды.
— Уокер, секс на пляже хорош только в фильмах, — отстраняюсь, переворачиваю её на живот и тяну за бедра. — В реальности это очень неудобно.
Вновь вхожу и слышу её стон. Сзади беру быстрее и импульсивнее, со звучными шлепками, от которых по телу проносятся мириады мурашек. Она едва заметно дрожит, пальцы утопают в песке с каждым толчком и очередным стоном. Лёгкий ветер обнимает наши тела, а у меня не остаётся сомнений, что нет ничего правильнее и неотвратимее. Чернила въелись в белый лист: их не стереть, не смазать. Чувства жгут в груди, не оставляя возможности быть не озвученными или недосказанными.
Сжимаю её талию, насаживаю, словно в последний раз. Вики изгибается от каждого прикосновения, будто тело соткано из нервных окончаний и чувствительных точек. Где-то воздух пронзает стон, где-то — шёпот. Мой. Её. Наш. Она кончает быстро, зубами впившись в свою руку, чтобы не закричать, а я понимаю, что снова беру её без презерватива, совершенно не думая о последствиях и не заботясь о её мнении. Вынимаю член и после нескольких скольжений ладони заканчиваю на её поясницу.
Почему-то желаю запечатлеть в памяти момент, когда она ложится на спину и смотрит в небо, звёздами отражающееся в зрачках, порождающих ещё один космос. Тянусь к губам, запоминая вкус, изображая его росчерком цветной акварели где-то в глубинах души. Наверное,
наша вечность
кончится. Но точно
не сегодня.
