Вики
С болью в груди механически плетусь по кишащему студентами коридору. Мы не чувствуем сердце, пока оно бьётся спокойно и ровно, пока не тревожит, не кровоточит, не слышим его, не ценим, но когда любовь вонзает свои острые зубы в мягкую плоть, пытаясь оторвать кусок и обескровить, эта мышца размером с кулак становится смыслом жизни и заполняет всё пространство нашего существования. Я его физически чувствую. Выгляжу растерянно, подавленно, словно вчерашний богач, истративший последний тайник и теперь не знающий, куда податься, потому что идти больше некуда. — Идём на обед, — Мими цепляется за мою руку. — Ты ничего не ела утром. — Я не хочу. — Хочешь! — наседает она. — На тебе и так уже вся одежда висит! Ты приехала сюда посочнее, а теперь смотреть дурно! Нет сил сопротивляться, меня поглотила трясина апатии, и выбраться из неё просто не представляется возможным. Потому соседка тянет меня сквозь поток студентов и ведёт в столовую. Входим внутрь, ловя шум и запах еды, но меня вдруг начинает тошнить. Бьет током. Хлещет по щеке, рукам, сдирает кожу, оголяет нервы, вырывает артерии, скручивает, завязывает в узел. — Спокойно, — тревожится Мими и снова хватает мою сведённую судорогой руку. За столом, расположенным у стены, сидят Селена и Ости. Первая, увидев меня, приветственно поднимает ладонь и растягивается в улыбке. Да у меня на лице написано, что я готова провалиться сквозь землю. Её бы разорвать, сжечь на костре, но я не могу. Это не мои отношения, не мой брак и уж тем более не моё дело. Когда-нибудь я скажу ей всё. Скажу, что она бестактная наглая тварь, лезущая куда не стоит. А Люциферу плюну в лицо. Но не сегодня, потому что сейчас едва могу устоять на ногах. — Почему Ости с ней? — спрашивает Мими, как только мы садимся за стол. Пожимаю плечами. Нашла кого спросить. Я даже не удивлюсь, если они подружатся. В голове тысяча вопросов, а перед глазами до сих пор завис кадр из его спальни. Я не понимаю, как он мог поступить столь жестоко. Словно некрепкий карточный домик разлетелись пустые иллюзии и надежды на «вместе навсегда». Под ногами не осталось опоры и нечем стало прикрыться. Всё, что было нетленно и свято, всё, что складывалось по кирпичикам, чем дорожила и во что непродолжительно верила — в один миг разрушилось. И стоя на развалинах, как мне казалось, взаимной любви, поднимая бездыханное тело обезглавленной гордости, я не могу больше существовать. Без него. Но и с ним тоже. — Хочешь, скину тебе свой плейлист? — пытается улыбнуться Мими, подцепляя пальцами сэндвич с тунцом. — Нет. Я хочу уехать домой. Она давится. — С ума сошла? — прокашлявшись, отвечает. — Из-за этой уродины? Пф-ф-ф, да она только этого и ждёт! Пусть валит сама. И придурка Люцифера с собой забирает. Она такая страшная, что так ему и надо! — Прекрати, Мими, ты знаешь, что это не так. — У меня от неё мурашки по коже, — она наклоняется ближе, шепчет, будто боится, что кто-то услышит. — Серьёзно, она очень странная. Для Люцифера, видимо, она хороша, раз завалился с ней в кровать после того, что сказал мне в кабинете химии. У него какая-то своя вселенная. Всё правильно. Селена. Вселенная. Даже созвучно. Мы молча сидим несколько минут, а потом обе вздрагиваем, когда рядом проносится возмущенный голос Ости: — Я, конечно, понимаю, что вы меня недолюбливаете, но могли бы сесть рядом, чтобы не оставлять меня одну с этой шмарой. Она опускается на стул, складывает руки под грудью. — С каких это пор ты с ней любезничаешь? — Мими вытирает рот салфеткой и бросает её на поднос. — Она сама подсела. Мими вдруг подпрыгивает на месте, осененная отличной, как она думает, идеей. Отодвигает поднос с недоеденной пищей и одним потоком тараторит: — А давай, ты набьёшься к ней в подружки и разузнаешь какой-нибудь грязи! — Зачем? — Ости кривит алые губы. — Мало ли, — продолжает Мими. — Всегда приятнее располагать какой-либо секретной информацией в случае чего, нежели быть безоружным. Давай, Ости, ты же та ещё стерва, похоже, она увидела в тебе родственную душу. — Ты дура, что ли? — Ости фыркает. — Да я не о том. В смысле, ты правда казалась стервой. Особенно, когда ошивалась с Люцифером. Но давайте хоть как-то ей подгадим? — Мими, это подло, — я не замечаю вибрирующий мобильник в кармане. — Но мне нравится. Ости заводит глаза к потолку, а потом отмахивается и нагло выуживает из тарелки Мими несколько долек апельсина. Похоже, она не против устроить пакость новой знакомой. Выходим из столовой по отдельности, хотя пара ожидает общая. Это будет целое испытание. Во-первых: там будет Селена. И Люцифер. Во-вторых: занятие проводит Фенцио. Надеюсь, что хоть он не позволит неожиданным сюрпризам просочиться сквозь его нудную болтовню. Я появляюсь в аудитории почти последняя, чем заслуживаю осуждающий взгляд преподавателя и короткое строгое: «Садитесь, мисс Уокер». Опустив голову, чтобы не видеть присутствующих, шагаю в первый ряд и усаживаюсь рядом с Энди. Всеми струнами души чувствую на себе взор Люцифера. Он их натягивает, накручивает, рвёт. И ничто не может облегчить давящую ношу, висящую тяжелым камнем на шее. Я боялась признаться себе, что с его появлением воодушевленная экзальтированность постепенно сменилась апатией, а объемное ощущение радости — безразличием и щемящей тоской. Под громогласную речь Фенцио, объясняющего тему, открываю ноутбук. Из мессенджера тут же сыпятся входящие сообщения. Ади: Видела новость в местном блоге? 🤦♂️Вы: Нет. Я не слежу.
Ади: Кто-то пустил слушок, что ты, Люцифер, Селена и тот тип… Эти самые…Вы: Кто?
Ади: Ну… Ади: Свингеры. Гуглю слово, быстро закрываю вкладку с красноречивыми картинками и печатаю ответ.Вы: Да уж. «Тот тип» — это брат Селены. Хоть бы придумали что-то правдоподобное.
Следом всплывает ещё одно. От другого пользователя: Люцифер: Долго будешь от меня бегать? Игнорирую. Бессчетное число раз пытаюсь переключиться на лекцию, но мысли то и дело уплывают в пользу Дьявола, сидящего на задних рядах. Это незаконно — превращать мои оптимистичные дни в пепел отчаяния. Ни один человек не должен быть настолько жесток. Люцифер: Уокер, я вижу, что ты читаешь. печатает… Вдруг на стол ложится тень и преподаватель, острой бритвой слов заставляет меня поднять голову и с трудом остановить пританцовывания тремора пальцев на гладкой поверхности парты. — Мисс Уокер, — негромко произносит Фенцио. Сейчас он задаст вопрос, на который я если и знаю ответ, то всё равно не смогу собрать слова в кучу. — Вы заболели? Учитель удивляет, потому несколько секунд смотря снизу вверх на его серьёзное лицо, не могу вымолвить ни звука. А потом отрицательно машу головой и, открыв учебный материал, снова утыкаюсь в ноутбук. Фенцио отходит и продолжает рассказывать про двойные интегралы, попутно задавая вопросы студентам. Люцифер: Если ты не ответишь, то мы прямо сейчас выйдем из аудитории.Вы: Выведешь меня силой? Это в твоём стиле.
Люцифер: Я хочу, чтобы ты перестала злиться.Вы: И решил давить на меня.
Люцифер: Я всё объяснил вчера. В чём теперь дело? Просто доверься мне, и я всё улажу.Вы: Смешно.
Люцифер: Да что с тобой?Вы: Оставь меня. Занимайся своей жизнью, а в мою больше не лезь. Тебе и без меня замечательно.
Люцифер: Поговорим после пары. Наверное, именно в этот момент своей жизни я остро ощутила свою ничтожность. Этот вкус на языке напоминает горечь цитрусовой цедры. Мне нужен последний рывок, последнее усилие, последний взмах, чтобы разрубить эту связь и навсегда разорвать отравляющую привязанность. Но вопреки всей тоске я отчего-то боюсь спокойно и трезво расставить все точки, внести ясность и разрушить добровольные оковы, всё сильнее раздирая и без того кровоточащую рану. Фенцио затихает, занимает наблюдательный пост на кафедре и обводит студентов тяжелым взглядом из-под насупленных бровей. Уверена, в уме сейчас как мантру произносят: «Только не меня! Только не меня!» — Мисс Уолтон, — разражается он громким басом, — очень любопытно узнать о ваших способностях в математике, ведь вы не проходили вступительный тест, но при этом обучались в престижном колледже. Наверняка, ничуть не уступаете в знаниях нашим студентам. Присутствующие шушукаются, кто-то вовсе откровенно и злорадно хихикает на радости, что первое слово предоставилось не им. Селена, прокашлявшись, отвечает: — Как всем известно, для того, чтобы обучаться в Вэндерли, не обязательно что-то сдавать, — чувствую издёвку в голосе. — Директор Кроули сам решает, кто из абитуриентов достоин и чьим устремлениям соответствует данное учебное заведение. Фенцио на секунду поднимает уголок губ — презрительно, чуть насмешливо — заводит руки за спину и задаёт ряд вопросов, ответы на которые в большинстве своём ей не известны. Или не интересны. Ведь она здесь вовсе не для того, чтобы учиться. Селена молчит. Напряжение между ними растёт, заполняет швы, нависает сверху. А присутствующие уже мысленно делают ставки — кто же победит: старый лев или ловкая пантера. — Это крайне слабо, мисс Уолтон, — говорит он, слегка склоняя голову вбок. — Видите ли, учитель, — презрительно выделяет слова, — программы в разных заведениях отличаются друг от друга. То, что вы спрашиваете, не совсем мне известно. — Как же, я ведь не задал ни одного вопроса, что ни касался бы сегодняшней темы. Если бы вы внимательнее слушали, а не забивали свою голову ненужной информацией, то с лёгкостью бы на всё ответили. — На вашем месте стоило бы дать мне шанс, — слышу насмешку в тембре. — Я очень способная студентка. Уверена, что вы ещё в этом убедитесь. Внезапно срабатывает сигнал об окончании занятия и галдеж поднимается моментально, студенты единым потоком покидают аудиторию, а я всё не могу сдвинуться с места, понимая, что стоит мне выйти, вновь поймаю взгляд, снова запутаюсь в его дыхании, вызывающем мурашки по телу. И в который раз осознаю свою близорукость по отношению к нему. Не хочу этого. Потому тяну время, надеясь избежать столкновения. Однако это невозможно. Люцифер касается моего локтя, обжигает кожу сквозь тонкую ткань. Интересно, каково это — забыть его имя? Он превратил мою жизнь в кошмар, в вязкое и кислое молоко, в котором я теперь вынуждена барахтаться, пытаясь взбить сливки. — Мисс Уокер, останьтесь на минуту, — голос Фенцио выдёргивает меня из оков дрожи. — А вы, Люцифер, можете идти. Он оглаживает взглядом любимых глаз, затем выходит в коридор. А меня душит трусость, неспособность стереть из памяти вчерашний день и решиться на разговор. Фенцио не заинтересованный в моей персоне садится за стол и начинает копаться в бумагах. Гудит принтер, выплёвывает листки. В это время, не поднимая головы, преподаватель ровно произносит: — Можете выйти через учительскую. Какой-то миг ошеломлённо хлопаю глазами, не совсем понимая смысл его слов. Он недовольно выдыхает, взмахивает рукой в сторону двери за своей спиной, отчего широкий рукав его балахона смахивает подставку для ручек. — Если пройдете здесь, то выйдете с другой стороны коридора, рядом с библиотекой. Я благодарно киваю, непослушными руками хватаю сумку и быстро скрываюсь за дверью. Фенцио сегодня удивляет. Ещё одно подтверждение того, что выгляжу я чрезвычайно жалко. Так, нужно собраться в кучу, наконец. Соскрести себя с пола и постараться пережить этот день. А потом ещё один. Оказавшись в коридоре, слышу вибрацию смартфона. Не глядя, сбрасываю вызов и быстрым шагом тащу свою разбитость в библиотеку. Сегодня здесь тоскливо. Пахнет пустотой, пропитанной горьким одиночеством, давящей тишиной и пылью. Беру первую попавшуюся книгу и забиваюсь в дальний угол за массивными стеллажами. Не могу ухватиться за строчку, выловить смысл читаемого, чувствую себя истерзанной, прошедшей девять кругов Ада, забитой, запуганной, боящейся трели телефона. Снова вздрагиваю, когда этот электронный монстр задаётся слабой вибрацией, уведомляющей о входящем вызове. Тянусь, чтобы отключить, однако вижу на экране другое имя, и потому несмело беру трубку. — Привет, — знакомый голос на том конце, — я сейчас в Дейтоне, сегодня планирую уехать домой. — Я вчера не попрощалась, прости, — отвечаю Малю полушепотом. — Всё в порядке, — заверяет он. — Если не против, я заеду сегодня. Хочу тебе кое-что отдать. Через несколько часов. — Конечно, — усилием поднимаюсь с места и плетусь к автомату с водой. Наливаю стакан, который тотчас морозит пальцы. — Как раз. Потом у меня дополнительные по химии. Договорившись о встрече, сажусь обратно. Делаю глоток и склоняюсь над книгой в бессмысленной попытке оторваться от реальности. Погружаюсь наполовину, но не хочу больше представлять себя героиней большого романа, что несётся навстречу судьбе с чистым и открытым сердцем, подгоняемая ветром нетерпеливых надежд и детского максимализма. Медленно провожу по каплям на бокале, будто стирая непонятные символы, мысли, воспоминания. Кончиком пальца по кругу ободка — обнуляя. Стараюсь просто глотать строчки, не пропуская через себя, и перестать тонуть в хлипкой сентиментальности к себе несчастной. Хочу сама выбирать — улыбаться или грустить, смеяться или плакать, выбирать — какими красками рисовать свою жизнь. Быть хозяином своей судьбы, а не жалким рабом, волочащимся под грузом слабостей и зависимостей. Строка ускользает, размывается, будто ненавязчивой волной, не позволяя уцепиться за буквы. От вибрации и отчаянного мигания ожившего телефона подпрыгиваю на месте, издавая тихий стон от неприятных ощущений в затёкшей шее. — Д-да? — растерянно тру ладонью лоб, понимая, что уснула за книгой. — Где ты? Никак не могу тебя найти, — Маль, судя по шуму в трубке, уже в колледже. — В библиотеке. Первый этаж, по левому коридору прямо до конца, а потом направо. Нажав кнопку сброса, достаю зеркало из сумки и смотрю в отражение — на щеке след от страниц, лоб тоже красный, вся опухшая, на голове не пойми что. Зашибись просто. Рядом с ним, всегда безупречным, буду выглядеть как неряха. Зачем он вообще меня терпит? Наспех приглаживаю волосы, поправляю одежду и выхожу из своего временного пристанища. Встречаемся в главном читальном зале, когда дверь за ним захлопывается. Мальбонте не теряется, сразу подходит ближе и спрашивает: — Как ты? — Нормально, — нервно сминаю плиссированную юбку и поджимаю губы. Он не осматривает меня, потому что этого не требуется, чтобы понять, как я разбита. С ровным: «давай присядем», ведёт меня к ближайшей лавке. — Я хотел извиниться за вчерашнее, — ставит бумажный пакет на стол, садится рядом. — Попросить прощения за Селену. Не воспринимай её слова всерьёз, они никоим образом не являются правдой, — он берёт в руки мою ладонь, гладит большим пальцем кожу. — Не принимай на свой счёт всё, что она сказала в сердцах, ладно? — И часто ты так? — встречаюсь с его глазами. — Извиняешься за неё. Маль едва заметно ведёт плечами, не отвечает. Конечно, извиняется, защищает, прикрывает, волной смывает её следы на песке. Он знает, как сделать ей спокойно. Она знает, как добиться от него желаемого. Они любят свою темноту, но уходя, никогда не тушат за собой свет. Вот такие кровные узы. — Привёз тебе кое-что, — он протягивает шуршащий пакет. — Там книги, взял на свой вкус, но, думаю, тебе понравится. И ещё небольшой подарок. — Спасибо, — не отказываясь, принимаю и отставляю в сторону. — И спасибо ещё раз, что вытащил меня развеяться. Извини за те всплески, у меня в последнее время нервы ни к чёрту. — Ничего, — прерывает мои оправдания сильнее сжимая ладонь, но при этом не причиняя боли. — Мне было приятно с тобой. Наверное, я впервые испытал такое чувство за долгое время. Свет в библиотеке нежный, бережный, стерегущий. Глаза его чёрные-чёрные, затянутые бархатом, зовущие, приглашающие. Маль подносит мою руку к губам, легко касается ими запястья — без какой-либо страсти, скорее изучая свои, непонятные мне реакции. Пальцами проводит выше, по шее, щеке, ловит любые изменения в мимике. А я не чувствую ничего. Он ближе. Опасно. Его вздох оседает на моих губах явным яблочным вкусом. Вздрогнув, аккуратно высвобождаюсь из его власти и поднимаюсь с места. Маль за мной, вновь останавливает и улыбается слегка виновато. — Прости, — сразу же убирает ладони, удерживающие мои плечи, — за этот порыв. В следующую секунду я не успеваю сообразить, что происходит. Опять оцепенение, словно время замораживается и не даёт возможности моментально среагировать. Люцифер появляется неожиданно, отталкивает его, слышится глухой удар, вздох, ещё один. А следом с вызовом, с яростью: — Ты не допонял то, о чём я тебе говорил? Вот придурок агрессивный! Пулей бросаюсь и оказываюсь между ними. Вот только драки сейчас не хватает! Люцифер мечет молнии, излучает электричество, искрится. У Маля же никакой злости или возмущения. Он достаёт платок, проводит им по губе, и белая ткань тут же пропитывается алым. Возносит взгляд, медленно поднимает и опускает веки. Не принимает удар, не признаёт поражение, что сильнее раскачивает безумный маятник. И от этого становится ещё страшнее. — Отойди! — Люцифер пытается отвести меня в сторону, но я не позволяю, упираясь спиной в его торс. Затем разворачиваюсь, сгребаю за локоть и силой веду к выходу. Маль делает шаг в нашу сторону, но мой протест и поднятая ладонь вынуждают его замереть на месте. Взглядом прошу: «не надо», и он подчиняется, за что я ему благодарна, потому что удержать порывы Люцифера будет гораздо проще подальше от этого места. — Что это было? — цедит, как только мы оказываемся в коридоре. Он не даёт ответить. Почти зашвыривает меня в учительскую и хлопает дверью. Здесь тиканье часов отмеряет секунды до взрыва. Наступает, по пути яростно пинает мусорное ведро, отчего клочки бумаги хаотично рассыпаются по деревянному полу кабинета. — Ты совсем рехнулся, идиот? — выкрикиваю я, почти срывая голос, но всё же опасливо пячусь назад. — Что это было, твою мать? — он стремительно сокращает расстояние между нами, прислоняет к стене, сжимает подбородок пальцами. — Что между вами? Вдавливает в поверхность сильнее, не оставляет возможности шевелиться, дышать. Он разъярён до предела, воздух вокруг наполняется тяжестью, грозясь вот-вот превратиться в бурю. — Мне больно, — вырывается у меня, и его хватка слегка ослабевает. Меня всю корёжит изнутри, выворачивает, перемыкает. — Это не твоё дело. — Не моё? — Люцифер нервно усмехается, тянет меня за подбородок ближе к своему лицу. — Вот только ты моя! — Я не вещь, это во-первых, — упираюсь ладонями в его грудь. Но этого чёрта так просто не сдвинуть. — А во-вторых, вали к своей Селене! Я видела, как хорошо вам было вчера. Люцифер вскидывает бровь: — Что ты видела? — Отвали! — закипаю больше. Сердце начинает отчаянно биться, кажется, ещё чуть-чуть и вывалится к его ногам кровавым ошмётком. Настойчиво обхватывает лицо. Нет! Никаких. Тёплых. Сильных. Любимых. Рук. Со злости бью его в грудь, но он не реагирует. Бесит ещё сильнее. От бессилия подкатывает ком к горлу. Хочу сделать всё, лишь бы только не слышать этот голос — хриплый и пробирающий до костей; не видеть карих глаз — вспыхивающих карминовым пламенем в радужках; не ощущать на коже его жар — прожигающий насквозь. — Ничего не было, — держит крепко, так что ребра сводит от его захвата. — Она пришла, когда я уже спал. — Не верю! — злобно бросаю в лицо. — Когда я тебе врал? — Да всегда! — истерично смеюсь. Эта сумасшедшая, безумная улыбка сковывает челюсть. Путаюсь в паутине собственных эмоций. — Отпусти меня, живо! — А то что? — А то… А то… — мне не хватает воздуха. Дьявол толкает меня с обрыва. И я падаю, накрываю его губы своими, пью, протяжно постанываю ему в рот, и понимаю, что да, вот так — правильно. Так и должно быть. От настойчивых пальцев по телу проходятся всполохи огня, вызывают дрожь. Пуговицы с моей блузки с треском разлетаются в стороны, чашечки лифа — вниз. Зубами больно кусает сосок, оттягивает, кусает вновь. Короткий вскрик снова заглушается губами. Становимся одним целым. Неделимым. Люцифер проталкивает язык мне в рот, руками лезет под юбку и жёстко сминает ягодицы. Вызывает жажду, скручивает внизу живота, затягивает тугие петли. — Это последний раз, понял? — сквозь стон сипло произношу, пока звенит пряжка его ремня. — Не сомневаюсь. Мы оба на взводе — разгоряченные, готовые разорвать друг друга в клочья. Контроль безоговорочно и бесстыдно утрачен, голос то срывается на стон, то переходит в тихую мольбу о большем. Он тянет носом, прикрывая глаза, сильнее прижимает к стене и подхватывает под бедра. Бельё сдвигает вбок, а дальше не церемонится — резко входит до основания и зубами впивается в распахнутые плечи. Опять кричу, обхватывая его ногами, и Люцифер испускает лишь тихий смешок, проносящийся прохладой по моей распалённой коже. — Тише, — не останавливается, грубыми рывками толкается внутрь. — Не кричи, иначе завтра все будут знать, что я трахал тебя в учительской. Утыкаюсь в его шею, зубами сжимая ворот рубашки, руками забираюсь под ткань и вонзаюсь ногтями в кожу, когда он начинает просто-напросто вдалбливать меня в стену. Драть как суку. Каждым вторжением вызывая мой жалобный всхлип. Спазмами в груди расходятся заглушенные стоны, смешиваясь с бесконечными признаниями. Показываю, как мне его недостаточно, вдыхаю его, шепчу какие-то глупости, принимая член, что с мокрым шлепком вонзается до упора. Его имя стучит в висках чистым наваждением, течёт по венам, звенит на губах. Ловит их, жадно целует, кусает. Капля пота по ложбинке — стекает, щекочет напряжённый живот. До дрожи правильные движения не вызывают желания оттолкнуть, напротив — позволить ему окончательно завладеть моим телом. — Я, — задыхаюсь, ловлю цветные всплески под плотно сомкнутыми веками. — Я не могу больше. Люцифер слегка замедляется, позволяет вдохнуть влажный воздух, и, не успеваю опомниться, как он скидывает всё со стола и бросает животом на холодную поверхность, которая тут же покрывается тусклым и мокрым налётом от моего горячего тела. Задирает юбку, спускает трусики и проводит рукой по моим ягодицам. Ноги сами податливо раздвигаются, негласно разрешая ему пальцами скользить внутрь, давить, размазывать. — Ещё раз возьмешь меня без презерватива, я тебя ударю, ясно? — прерывая стон, произношу я. — Так значит, это не последний раз? Хмыкает. Массирует, гладит, а потом шлепает из-под низа прямо по клитору, чем вызывает короткий вскрик. — Заткнись, — командует он. Тело дёргается, крупно дрожит, требует больше, сильнее, крепче. Берёт за бёдра и снова входит. Хватаюсь за край столешницы, покорно позволяя ему задавать ритм. И он это делает — наматывает волосы на кулак, больно тянет, зверски расшатывает стол. И трахает. Трахает. Трахает. Вторая рука жестко ложится на мой рот, заглушает крики, а я только и могу, что мычать в его ладонь, мокро пульсировать на члене и впитывать его под кожу окончательно. Он знает все мои опасные зоны, покрывает их метками-поцелуями, грубыми касаниями, словно нарочно измеряет громкость моей одержимости им. Воздух накалённый, закручивающий в торнадо, мы становимся его эпицентром, и, чёрт, у меня уже сводит пальцы от невозможности держаться за край мебели. А Дьявол не останавливается, вколачивается до мягкой боли и знает, что в окружающем пространстве только он имеет значение. Кажется, у меня текут неконтролируемые слёзы, и течёт по ногам, влагой впитывается в белые гольфы, а тело трясется от предоргазменной дрожи, острым удовольствием отзываясь в каждом сантиметре. — М-м-м, — выстанываю в его ладонь, натягиваясь струной из-за пронзившей меня спирали и взрывающихся астероидов. Это словно упасть в раскалённое солнце. Сгореть в атмосфере. Люцифер — экстаз, абсолютный кайф, нездоровая галлюцинация. А у меня приход похлеще, чем у наркомана. Слишком хорошо. Он делает ещё несколько толчков, убирает руку, позволяя вдохнуть расплавленный воздух, и отстраняется. Обессилено обрушиваюсь, но он неожиданно переворачивает меня на спину. Заходит с другой стороны, резко тянет к краю за плечи, так что моя голова свешивается со стола и кончики волос падают на пол. — Открой рот, — хрипло велит и проводит головкой по моим мокрым губам. Мир вокруг смазывается, не желая обретать очертания. Подчиняюсь, распахиваю рот, а вместе с ним и глаза, когда он, схватив за затылок, засаживает член прямо мне в глотку. Вынимает наполовину и плавно проталкивает обратно. Чувствую, как расходятся стенки горла от его действий. Хочется кашлять. А Люцифер всё наращивает ритм, вколачиваясь мокрыми скольжениями в рот. Непослушными пальцами глажу его бёдра в надежде не разучиться дышать и расслабляюсь, когда ощущаю яркую чёткую пульсацию и вкус его спермы. Слышится громкий стон, следом тяжелый вздох. Проходит не меньше десяти минут, прежде чем сердцебиение, наконец, становится равномерным. Ещё какое-то время пытаюсь прийти в себя, по кусочкам собирая мысли и восстанавливая дыхание. Поднимаюсь на локте, тяну его за рубашку. — Значит так, сейчас мы идём к тебе в комнату, и я как следует напьюсь алкоголя, который ты мне нальёшь, — тычу пальцем в его часто вздымающуюся грудь, — мне нужно как-то переварить всю эту хрень. — с трудом встаю со стола. — Пока буду растягивать бутылку, ты наконец расскажешь всё подчистую. Не скрывая ни одного момента! А потом отымеешь меня ещё раз. Ты понял?!