«Hatred is the madness of the heart»
***
Third Gate — Wydron — Ты мой. — эхом пронёсся голос в голове Чимина, не успел он открыть глаза и понять, где находится. Голова раскалывалась, как после продолжительной пьянки, отдавая болью преимущественно в висках и на затылке. Глаза через раз слипались, совершенно не желая открываться, но Чимин упорно боролся с этим. В помещении, в котором он находился, было довольно темно, что с одной стороны хорошо — в глаза не бил солнечный или искусственный свет, а с другой стороны — не очень, ведь разглядеть что-то при подобном освещении было крайне проблематично. Однако кое-что рассмотреть Паку всё-таки удалось: это бесчисленное количество труб, сетью овивающих всё пространство комнаты, и расплывчатые контуры двери, из щелей которой изредка пробивались тусклые лучи света. Кажется, это был подвал. Он совершенно не помнил, как оказался здесь. Единственное, что мелькало в его памяти — это его собственные крики ненависти и последние слова, сказанные Чонгуком. Всё остальное — пустота. Как будто из его жизни просто-напросто взяли и стёрли какой-то важный кусок, оставив вместо него только старую поломанную кассету, не поддающуюся воспроизведению. Но сейчас даже это отходило на второй план. В данный момент его волновало кое-что другое: он не чувствует своих рук. И стоило Чимину лишь на секунду поднять свой взгляд верх, как его истошный крик до краёв заполнил всё скромное помещение подвала. Запястья омеги были скованы толстыми, шириной с его лодыжку, кандалами, цепь от которых тянулась к самому потолку, фиксируя руки в подвешенном состоянии. Ужас — первое, что появилось в голове Пака через мгновение после того, как он увидел то, что увидел. Всепоглощающий ужас. Истерика не заставила себя долго ждать и, образовавшись где-то в полости живота, стала стремительно подступать к горлу. Она подбиралась всё ближе и ближе, аккуратно нашептывая: «Кричи!», и Чимин кричал. Однако крика не было, шею что-то сдавило. Пак не мог ни посмотреть на это, ни прикоснуться к этому. И это пугало ещё больше. Он дернул руками, но не добился ничего, кроме боли, волной прокатившейся по всему телу, и тихо застонал. Ситуация с ногами не лучше. Они, насколько удалось разглядеть омеге, были прикованы к одной из многочисленных труб, находившихся за его спиной. Чимин чувствовал их холодящий металл своей кожей. Омега не знал, что ему делать. Как вообще можно соображать здраво, когда ты полностью обездвижен? Само нахождение в этом месте безумно пугало Чимина. Но любая, даже самая крохотная мысль о том, что ещё Чонгук может с ним сделать, пугала его ещё сильнее. А ведь его предупреждали. Ему говорили, что господин не любит, когда его не слушаются. И то, что он может наказать за это непослушание, ему тоже говорили. Но Чимин и подумать не мог, что так. Вся та картина прекрасного альфы, которую так трепетно и осторожно вырисовывало его сердце, размывалась с каждой секундой, проведённой здесь. И всё-таки прав был его разум, когда говорил, что этот альфа опасен. Зря Чимин не слушал. Его мысли были заняты не тем, и теперь ему придётся расплачиваться за это. А ведь он оказался здесь только по одной причине: он просто не успел уйти. Нужно было бежать раньше. В самый первый день, когда его никто не знал. Ещё тогда нужно было уходить и никогда не лезть в это болото с именем Чон Чонгук. А теперь выхода нет. Отныне чиминова жизнь закована так же, как и его тело. Он попытался пошевелить кончиками пальцев, чтобы проверить их чувствительность, но попытка не увенчалась успехом. Пак слишком долго находился в таком положении: его руки попросту онемели. От безысходности слёзы сами заструились по его щекам, лишая омегу ещё одного органа чувств — зрения. Солёная вода, заполнившая его глаза, мешала ему нормально видеть. Он сидел на холодном полу, практически полностью обнажённый и скованный по рукам и ногам, и уже ни на что не надеялся. И когда слезы почти высохли, а надежда окончательно покинула его, Чимин услышал стук. К нему кто-то идёт. Стук каблуков становился всё отчётливее, и чиминово сердце вторило ему в такт. Пак не знал, что его ожидает, но явно ничего хорошего. Чувство, зародившееся в его груди, иначе как паршивое не назовёшь. Звук шагов с каждым разом был только громче. Казалось, он звучал прямо в голове омеги, что нехило играло на его и так нестабильном состоянии. Судорожно пытаясь скрыться от источника раздражения, Чимин инстинктивно дёрнул руками, но боль, резко пронзившая его тело из-за необдуманного движения, быстро привела его в чувство: паника немного стихла. И не успел Пак окончательно прийти в себя, как дверь неожиданно открылась, пропустив в комнату слабый свет, мягко окутавший силуэт омеги, и позволила вошедшему увидеть то, что он собственноручно сотворил. От некогда здорового и наполненного жизнью омеги сейчас осталась только израненная оболочка, дышащая на ладан. Кукла, подвешенная на ниточках. А где же кукловод? О, он уже здесь! И это Чон Чонгук. — Не холодно? Мне кажется, слегка дует. Чимин поднял глаза, до этого момента направленные в пол, и наткнулся ими на человека, которого больше никогда не хотел бы видеть в этой жизни. Чонгук стоял перед ним, излучая превосходство и агрессию одновременно. Одного его насмешливого взгляда хватило, чтобы образ, когда-то придуманный Чимином, рассыпался окончательно. — Не молчи, Чимин-и. Ты ведь так отважно убегал от моих собачек и так звонко кричал, стоило тебе оказаться в моих руках! — альфа сделал пару шагов к омеге, опустившись на уровень его лица. — Потерял всю свою смелость? Где же тот омега, который поставил Ли на место в саду? Или же это был не ты? — он поднял лицо Чимина за подбородок, заставив того посмотреть себе в глаза. — Н-не трогай меня, — хрипло шептал Чимин, даже не пытаясь вырваться из хватки Чонгука. Знал, что это бесполезно. Чонгук рассмеялся, а глаза Чимина расширились от ужаса. Он смеялся безудержно, раскатисто, жутко, словно был сумасшедшим. Его дикий, необузданный смех ударялся о стены подвала, эхом разносился по всему помещению и становился только громче. Омега не мог смотреть на это. Он не хотел видеть и тем более слышать такого Чонгука. Хотелось исчезнуть, под землю провалиться, главное, подальше от этого альфы, который до боли сжимал его челюсть и смеялся, как ненормальный, откинув назад голову. — Не трогать тебя? — Чонгук плавно наклонил голову в бок и заглянул своими чёрными глазами в полные слёз глаза Чимина. — Я буду трогать то, что принадлежит мне, так, как захочу и когда захочу. Или ты уже забыл, что ты всего лишь товар? Лицо омеги обдало горячим дыханием. Альфа смотрел на него, как на свою любимую игрушку. Отвращение бурлило в крови с той же силой, что и страх, а голос внутри ни на секунду не утихал, нашептывая противное: «А я говорил!». — Ты разочаровал меня, Чимин. Я ожидал от тебя большего, — сказал Чон и убирал руку от лица Чимина. — Ты казался мне здравомыслящим омегой, но, видимо, я ошибался. — Чонгук поднялся на ноги, встав перед омегой в полный рост, и продолжил. — Ты останешься здесь. Это — твоё наказание за побег и попытку манипулировать мной. Думаешь, я уже забыл, что ты устроил на балу? Ты будешь находиться тут столько, сколько я посчитаю нужным. Никто не придёт к тебе на помощь и не поможет сбежать отсюда. Тем более от меня. — Я не сбегу… — Конечно, не сбежишь, — усмехнулся Чонгук. — Это невозможно. Я не мог понять только одного: чего ты хотел этим добиться? Куда ты хотел бежать, живя в моём городе? Кто мог спрятать тебя от меня и моих ищеек? Как ты планировал жить дальше с осознанием того, что всю твою жизнь тебя будут искать? Зачем ты вообще пошёл на это? Хотел почувствовать свободу? В бегах? — Лучше так, чем жить в оковах! — Ты с самого рождения в оковах, Чимин! Ты — омега, и в этом мире ты всегда будешь принадлежать кому-то. Если в детстве ты этого не ощущал, будучи оберегаем своими родителями, то в Апосе ты уже должен был понять, что ты всего лишь вещь. — Я не вещь, Чонгук! Я не кукла! И я буду бороться дальше! Я готов умереть за свои идеалы! И пусть сейчас я закован в цепи, это никак не мешает мне быть свободным! — высказывая всё это Чонгуку, Чимин не заметил, как слезы снова побежали по его щекам. — Да, я омега. Да, я был отдан в Апос, чтобы быть вещью для таких, как ты. Но я не вещь! Пусть моё тело в твоих руках, но моя душа — нет. И она никогда не будет принадлежать тебе. Ведь это то, что у меня никому не отнять. — Твои мечты и желания ни к чему хорошему не приведут, Чимин. Я не изверг и не тиран, но ты вынуждаешь меня идти на этот шаг. Ты должен понять, что всё, о чём ты мечтаешь — нереально. — в его взгляде не было и капли теплоты. — Свободы не существует. Ты должен был понять это ещё в Апосе. И раз там тебе этого не объяснили, то это сделаю я. — Ты и сам заложник системы, Чонгук. Ты тоже не свободен. Ты такой же раб, как и я, и не тебе доказывать мне что-то о чём ты не знаешь. — Чимин тяжело дышал, зло смотря на альфу. — Ты можешь убить меня, можешь пытать меня до тех пор, пока я не забуду собственное имя, но я никогда, слышишь, никогда не отдам тебе свою душу. Омегу прерывает резкое движение чужой руки, плашмя ударившей в стену в сантиметрах от его головы. Альфа злился. — Ещё раз назовешь меня по имени, будешь кормить червей в этом подвале, Чимин. Это понятно? — омега кивнул. — Можешь говорить, что хочешь, думать, что хочешь. Мне плевать. Твоё тело — моё, и большего мне от тебя не нужно. Убрав руку, Чонгук увидел, как омега испуганно задержал дыхание, стараясь практически не шевелиться. И бросив на Чимина последний взгляд, без оглядки покинул комнату, оставив позади себя разбитое сердце того, кто привлекал не только телом, но и душой. Слова «Ты прав» так и остались невысказанными, осев где-то на языке альфы. И хотя Чон понимал такие действия омеги, он всё равно не мог успокоить ту ярость, что вспыхнула в нём, когда он узнал о побеге Чимина. В его жизни Пак был не первым, кто так или иначе решался сбежать от него, но стал единственным, за кем побежал он сам. Чонгук до сих пор не мог объяснить своих мотивов. В тот момент им руководили инстинкты. А на уме была только одна фраза, на повторе крутившаяся в голове: «Он мой!». Чонгуку казалось, что в те минуты его едва ли можно было отличить от собаки, ведь он тоже шёл на запах и был настолько не в себе, что не помнил даже, как уходил из особняка. Но сейчас Чимин тут, рядом с ним. Однако проще его жизнь это совершенно не сделало. Ведь омега, который так сильно его манил, прямо сейчас был прикован им же к трубам одного из подвалов его поместья. Это было отвратительно и неправильно, но Чонгук не останавливал себя: Чимин должен был понести наказание. И когда он в последний раз заглянул в его глаза, он увидел в них кое-что большее, нежели обычный страх. То, что заставило его на секунду пожалеть о своем решении. Чимин думал о насилии. Этот омега думал, что Чонгук способен на это. И это было куда больнее, чем всё то, что альфа когда-либо испытывал в своей жизни. Куда больнее.***
Clockwork Orange — Forbidden Zone Чимин провёл в подвале две ночи. Две самые ужасные ночи в своей жизни. В полном одиночестве и без какой-либо еды он, закованный в цепи, сидел на холодном полу без возможности поменять положение тела и размять мышцы. Изредка ему приносили воду, но к ней Пак практически не прикасался, разве что определял примерное время суток. Он думал, что после всего пережитого бурные эмоции будут чужды ему, думал, что он уже никогда не испытает ни радости, ни горя. Но когда дверь в его личную комнату ужаса открыл Арго, ощущения захлестнули его с головой. Он не знал, что это было: радость от встречи, страх перед неизвестностью или облегчение, но слезы градом покатились по его лицу. Чимин помнил, как Арго кинулся к нему, без раздумий падая на грязный пол и пачкая своё любимое белое платье в пыли. Как снимал с него цепи, которые за всё это время перестали ощущаться на коже. Как крепко обнимал после, кутая его в своих руках, раскачивая из стороны в сторону и шепча, что всё уже позади. «Всё будет хорошо», — говорил он. И Чимин верил. Эмоции обоих омег в то мгновение рвались наружу без остановки. Никто из них не помнил, сколько времени они провели в объятиях друг друга там, в подвале, на холодном грязном полу. Чимин всю свою жизнь будет благодарен Арго за помощь, поддержку и за то, что всё это время он был рядом с ним. А ведь они поссорились тогда перед балом, Пак наговорил ему всякого, хотя на самом деле так не думал. Но Арго не отвернулся. Он пришёл к нему, несмотря на все те слова, и хотя бы ненадолго, но помог скрасить этот не самый лучший момент в жизни Чимина. Арго не бросил его и когда они покинули подвал. Он был с ним и в столовой, и в ванной, и в гостиной, всё время напевая какой-то только ему известный мотив. Он помог Чимину смыть всю грязь с тела, привести себя в порядок, одеться, обуться и даже поесть. Единственное, что Арго не мог изменить — это чужие воспоминания и рваные раны на тонких запястьях, которые в будущем, без сомнений, превратятся в уродливые безобразные шрамы. В шрамы, нагло кричащие о том, что омега был наказан. Чонгук-таки добился своего: теперь Чимин ранен не только изнутри. Теперь он шрамирован. Так же, как и альфа. С того дня прошла уже неделя, но воспоминания о заточении были по-прежнему слишком яркими. Пытаясь избавиться от них, Чимин перепробовал всё, что только можно и окончательно осознал бесполезность своих попыток. Совсем отчаявшись, он вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, а заодно и немного развеяться. Одетый в белые одежды, любезно подаренные Арго, он медленно побрёл к саду, глубоко потерявшись в своих мыслях. Арго был единственным, кто разговаривал с ним или хоть как-то контактировал. Все остальные сторонились его как огня. Отвечали молчанием на все попытки заговорить, уходили из комнаты, не успевал он в неё войти. Лишний раз даже не смотрели в его сторону. Даже Хана. Омега не знал, что происходило в поместье всё то время, которое он провёл в подвале. Да он и не спрашивал, если честно. Арго же предпочитал тактично молчать, а потому делал вид, что этих двух дней не было вовсе. И Чимин был очень благодарен ему за это. Но Паку было обидно, грустно до глубины души, что те люди, с которыми ещё недавно он разделял радость и смех, сейчас только поджимают губы, стоит ему пройти мимо них. Наверное, такова участь тех, кого не любит Чонгук. Собственно, этого Чимин и добивался. Теперь альфа никогда не притронется к нему, не захочет уложить в свою кровать и пометить, как своего омегу. И это было к лучшему. Чимину искренне хотелось в это верить. Но иногда что-то внутри него не давало ему покоя. И это была слабая симпатия, возникшая ещё давно, но не утихшая даже после всего произошедшего в подвале. К сожалению. Чимин считал, что отделался малой кровью. И хотя Чонгук обошёлся с ним достаточно жестоко, Пак всё равно не мог избавиться от навязчивых мыслей, что всё могло быть намного хуже. Во время их перепалки в подвале он был уверен, что Чонгук возьмёт его прямо там, чтобы унизить ещё сильнее и окончательно растоптать остатки его гордости. Но он этого не сделал. Он просто ушёл. Чимин не знал, было ли это действительно в мыслях Чонгука или нет, но он был рад, что всё не зашло слишком далеко. Изнасилование он бы альфе никогда не простил. И сейчас, гуляя между красивыми и разноцветными цветочными кустами, Чимин чувствовал себя странно. Ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Он несколько раз обернулся, чтобы выяснить, кто именно, но так никого и не заметил. Ощущение преследования не покинуло его и спустя час нахождения в саду, но он просто перестал обращать на него внимание. Он просто сидел на лавочке, на которой они с Чонгуком когда-то впервые поговорили, и молчал. Что бы ни говорил себе Чимин, как бы он ни поступал, он всё равно находил что-то хорошее в любой ситуации. Пусть сейчас он и был брошен всеми, но он не расстраивался и ни в коем случае не винил себя. Этот побег был его шансом на свободу, и он не жалел, что поступил именно так. Как и не жалел о том, что, вероятнее всего, своими собственными руками разрушил те дружеские отношения с омегами, которые только-только начали укрепляться. Он знал, что его ожидает в случае неудачи, а потому и не надеялся, что его встретят с распростёртыми объятиями. Ему и так было хорошо. Да, слегка одиноко, но всё же хорошо. Никто больше не мозолил ему глаза. Да и бесконечных разговоров о том, какой же Чонгук весь из себя идеальный, стало намного меньше. Это был огромный плюс. Но кое-что омегу всё-таки беспокоило: полное отсутствие альфы в его жизни. После того случая в подвале он его больше не видел. По идее, это должно было вызвать у него радость или облегчение, но Пак никак не мог отделаться от чувства, что что-то вот-вот должно произойти. И эти мысли не давали ему покоя уже неделю. Чимин знал, что альфа тут, в Серале, но тот факт, что за всё это время они ещё ни разу не пересеклись, напрягал. Из разговоров с Арго Чимин понял, что сразу же после бала Чонгук приехал обратно в Сераль и теперь всё своё свободное время проводил со своим фаворитом, с никем не любимым Ли. Любые упоминания об этом омеге до сих пор вызывали у Чимина приступы тошноты. Джун был настолько раздражающим, что Пак не раз ловил себя на мысли, что был бы не против пару раз съездить ему по физиономии. Так, чисто для профилактики. Ли хотел быть центром внимания альфы, буквально грезил этим. Хотел забрать его в личное пользование, а всех остальных омег выкинуть куда-нибудь на улицу или даже перепродать кому-нибудь из альф. Если честно, его не особо заботила их дальнейшая судьба. Главное, чтобы они были подальше от альфы. С какой-то стороны Чимин понимал Ли: тот был по уши влюблён в Чонгука. А любовь зачастую мешает людям мыслить трезво. Но какая между этими двумя любовь? Та, которая помогает жить, или та, что убивает изнутри? Чимин не знал ответа на эти вопросы. Он никогда толком и не видел Ли и Чонгука вместе. Не считая, конечно, того эпизода в купальне. Если честно, ему до сих пор было стыдно, что он стал свидетелем такого интимного момента для альфы и омеги. Пак никогда не думал, что секс бывает таким животным, таким нуждающимся. Да ему и не с чем было сравнивать. Однако сейчас это волновало его куда меньше, чем раньше. Что с ним будет дальше? Вот каким был его главный вопрос. И сейчас, смотря на медленно увядающую белую розу, Чимин чувствовал с ней какое-то необъяснимое родство. Словно он сам был таким же, как она — больным и увядающим. «Даже самое красивое и прекрасное со временем превращается в ничто», — вспомнил он слова, которые когда-то прочитал в какой-то книжке, и усмехнулся их правдивости. Вытянув руку, чтобы коснуться этой безнадежной розы, Чимин случайно обнажил свои недавно начавшие заживать раны и вздрогнул, едва увидел их. Они выглядели так погано, что ему моментально захотелось одернуть руку и спрятать её подальше от чужих глаз, чтобы никто не видел, как больно ему когда-то было. И уже практически сделав это, Чимин почувствовал, как его запястье аккуратно накрыла тяжелая мужская рука, а в нос ударил знакомый запах роз. Чонгук. Омега и не заметил, когда именно альфа подкрался к нему. Даже запаха не почувствовал. Слишком уж глубоко он погрузился в свои мысли. А ведь именно Чон был тем, кто пристально наблюдал за омегой всё это время. — Одна роза может быть моим садом, — услышал омега голос Чонгука, приглушённый холодным осенним ветром. — А что является усладой для тебя? — Когда роза осыпается, только шипы остаются с ней, — уклончиво ответил Чимин и повернулся к альфе. Его глаза казались печальными, да и в целом весь его вид отчетливо давал понять, что за последние дни он проспал максимум часа полтора: ярко выраженная усталость, взъерошенные волосы, синяки по глазами и опухшие веки были явными признаками чужой бессонницы. Одет Чонгук был в легкую рубашку, совсем неподходящую для предзимнего периода, что на него было совершенно не похоже. Обычно он следил, чтобы все в Серале, включая его, одевались в соответствии с погодными условиями. А сейчас… — Нельзя схватить ветер, нельзя остановить опадающие листья или запомнить на всю жизнь запах роз. Всё призрачно, мимолетно: страсть, счастье, печаль, ненависть. Всё. Лишь познавший время способен остановить мгновение, — произнёс Чон и отпустил запястье омеги. Он плавно переместил руку на чужую ладонь и, едва ощутимо сжав, аккуратно приблизил её к своим губам, согревая. — И только тот, кто познал любовь, никогда не забудет её вкус, осевший на устах. Он осторожно коснулся губами чужой кожи, ненадолго задержавшись на ней, и медленно вдохнул природный запах омеги, полюбившийся ему аромат спиреи. — Так останови мгновение, Чонгук, — сказал Чимин, наблюдая за незамысловатыми махинациями альфы с его рукой, вызывающими слишком противоречивые чувства в его душе. Омеге хотелось разрыдаться: не мог тот человек, что запер его в подвале, быть тем же, кто сейчас держит его руку в своей. Не мог. Но он был перед ним: альфа, причинивший много боли и вместе с тем подаривший ему самые яркие воспоминания. — Если бы я мог, моя спирея… — Так дай мне уйти, пока это ещё возможно. Отпусти меня, как отпустил многих, — просил омега, сдерживая подступающие слезы, что так и норовили выйти за пределы его век. — Слишком поздно, — альфа сделал шаг навстречу к Чимину. — Я не смогу тебя отпустить. Лютый осенний ветер завывал, перебивая даже мысли, а два не по погоде одетых человека стояли на расстоянии ладони друг от друга, окружённые только тишиной и умирающими белыми цветами. Были ли они больны? Однозначно. Потерялись друг в друге без права на возвращение. Альфа и омега, пришедшие из разных миров и мечтающие о совершенно непохожем. Но стоило им оказаться рядом, как всё остальное забывалось и тонуло в запахе белой розы и прекрасной спиреи.***
No More — SATV — Всё готово, господин, — оповестил его человек, заходя в комнату, которую едва ли можно было назвать жилой. С облезлыми стенами, сломанной мебелью, осколками и бесчисленным количеством пыли она походило больше на заброшенную, чем на пригодную для жизни. И запах, её неописуемый запах. Комната пропахла смертью. — Можем приступать? Господин, что стоял около окна, сквозь маску наблюдая за кровавым закатом, улыбался. Уже сегодня исполнится то, о чём он мечтал долгие годы, будучи таким же, как и все эти люди вокруг него — несвободным. Но в отличие от них, он желал мести. — Да, — коротко ответил он. — Сегодня Сеул падёт.