«It’s better to bum out than to fade away»
***
После нескольких часов, которые Чимин и Арго провели в душной ванной, издеваясь над волосами первого, Пак увидел долгожданный результат. — Пиздец. Он. Выглядел. Шикарно. Настолько шикарно, что у омеги чуть ли не начали слезиться глаза от собственного восторга. Ещё никогда он не любил своё отражение в зеркале так сильно, как в этот самый момент. — А я тебе говорил, Чимин, — похвалился Арго, напоследок немного разгладив чужие тёмные пряди. — Не пожалеешь. — Арго, — произнёс омега, ненадолго замолчав за неимением слов для выражения другу своей признательности, и развернулся на стуле, посмотрев на него снизу вверх. — Ты настоящее чудо! Спасибо! Парень лишь улыбнулся от слов младшего и, навалившись на Чимина всем телом, обнял его. — Я рад, — прошептал он в чужую макушку, что пахла вишнёвым шампунем вперемешку с кондиционером от краски. — Главное, чтобы тебе нравилось и ты был счастлив. — Мне нравится, — смущённо прошептал Пак, пряча улыбку в своей маленькой ладони. — И ему тоже понравится. Я словно стал чуть старше. — Ты стал не то чтобы старше. Скорее этот цвет просто подчеркнул твои скулы, сделав лицо чуть острее, чем оно есть. А твои голубые глаза теперь выглядят как самое чистое небо или даже как бескрайний океан на фоне твоих чёрных волос и бледной кожи. Ты как куколка, самая красивая и лучшая. — И всё благодаря тебе. — Знаю. Смех двух омег беззаботно разнёсся по ванной комнате, но никто из них не знал, что за тысячи километров отсюда тот, из-за кого они тут находились уже больше двух недель, наносит поражающий удар. Поправляя свой чёрный пиджак, Чонгук не обращал никакого внимания на кровоточащие раны, что были перебинтованы уже не один раз. Сейчас все его мысли и планы были ясны как никогда. За эту неделю тишины альфа понял, что ждать больше нет никакого смысла. Пора сделать свой второй ход. — Минхо, отсчёт на 10 секунд, — попросил альфа, поправляя свои новенькие наручные часы. — Ход? — Королевой. Чонгук оскалил белоснежные зубы и, обернувшись на Минхо, показал ему свои клыки, которыми готов был порвать каждого омегу, стоящего у него на пути. И стоило Чону произнести последнее слово, здание пошатнулось. Всё так же смотря на своего работника, альфа улыбнулся ему ещё ужасающе. Улыбкой, что несла в себе не только страх, но и ожидаемую победу. Всю неделю, что Чон собирал себя по кусочкам, изнывая желанием и готовностью разорвать каждого, его люди не стояли на месте и, словно крысы, проникли в самое сердце врага, выискивая тех, кто уйдёт из жизни первыми. Тех самых омег, ставших причиной того отвратительного ужаса, который испытал на себе Чонгук вперемешку с ненавистью и злостью при виде разрушенного сеульского апоса. И они их нашли. Эти омеги поплатились первыми, испытав на себе судьбу апосских жителей и сгорев заживо в своих собственных квартирах, идеальный вид на которые открывался альфе из одного его офисного здания. Чонгук упивался их болью. И хотя он не слышал их криков лично, он представлял в своей голове, как эти суки горят в собственных кроватях, в которых ещё совсем недавно нежились, смотря не первый по счёту сон. Он отомстит за каждого омегу, пострадавшего от их рук. Убьёт их так же, как они убили других. И сейчас, наблюдая за тем, как горят шесть квартир в одном из самых элитных жилых комплексов, Чонгук поставил в своей голове галочку.2:1.
Зуб за зуб. Око за око. Кровь за кровь. Разделать под орех всех, кто посмеет хоть как-то покуситься на то, что принадлежит ему — Чон Чонгуку.***
Сеул оставался всё таким же: мрачным и никому не нужным. Но было в нём что-то до невозможного прекрасное — то, что он падёт. Долгие годы он мечтал о том, как наконец-то размажет каждого альфу об асфальт, как смешает их всех с грязью, как поступит с ними так же, как они поступили с его семьей. Хан никогда не забудет, как его мать, пытаясь его защитить, была избита альфами на его первом аукционе. Никогда не забудет, как его отца казнили за измену. А всё дело в том, что они были не такие, как все. Их взгляды на жизнь существенно отличались от общественных: Хан мечтал о мире, где омеги могут жить, а не существовать. И его семья была с ним заодно. За это она и поплатилась собственной жизнью. Не зная, что такое счастье, Хан пробыл всю свою жизнь во мраке. Но даже в этой кромешной тьме он нашёл свет — надежду на то, что кто-то сможет изменить всё. Время шло, он становился старше, но люди вокруг него не менялись, разве что становились только хуже. И с каждым годом Хан отчётливее видел в их глазах лишь деньги, секс и желание быть лучшим среди своих. Так и не повстречав альфу, который смог бы забрать его из апоса и, возможно, изменить, залечив глубокие раны внутри парня, Хан нашёл тех, в чьих глазах видел такой же свет, как и у него — единомышленников. Месяца пролетали как мгновения, а человека, способного изменить мир, всё никак не появлялось, и тогда Хан решил стать им сам. Он создал то, о чём другие люди боялись упоминать вслух. То, от чего все высшие альфы скалили свои зубы. Омега стал предвестником гибели нового мира, а то, что он раньше ненавидел, стало центром его жизни. Его новая цель поглотила его с головой, и, не замечая ничего вокруг, он медленно стал таким же, как и те, против кого он боролся. Но пыль в глазах не уберёшь одним движением руки. Борьба против первого же соперника сбила с Хана всю его спесь: Чон Чонгук оказался не таким простым, каким казался на первый взгляд. Однако ненависть, трепетно взращиваемая в омеге годами, нисколько не утихла. Наоборот, она разгорелась только сильнее, стоило Хану впервые увидеть альфу вживую. В тот момент он понял: Чон умрёт от его руки. Ведь по одной счастливой случайности омега прекрасно знал то самое слабое место этого высокомерного и столь ненавистного альфы, способное раз и навсегда уничтожить всё, что он создал, и его самого. И им был тот, кто когда-то отказал Хану быть с ним заодно. В первую их встречу Хан и не подозревал, что Чимин станет таким, а потому не мог до конца поверить в слова своего шпиона о том, что Пак влюблён. Чимин не способен на это, и омега был в этом уверен, ведь он видел тот самый свет, непрерывно горящий в чужих глазах. И свет этот был таким ярким, что ослеплял даже его. Хан не даст ему померкнуть — он заберёт его себе. Сделает альфе так же больно, как когда-то его семья сделала ему. А ведь будь альфа другим, не таким, как его семья, Хан бы не стал его трогать. Однако ему хватило одного взгляда на Чона, чтобы нужные карты сами легли на стол и в его руку. Осталось лишь подождать. Вскоре тот, кто смеялся над омегами и использовал их, как ручную грелку для своего тела, будет молить о пощаде, выпрашивая дать второй шанс. Но Хан не даст. Он самолично повесит альфу, считающегося высшим звеном эволюции, на той самой площади, где когда-то погибла его семья. И кто сказал, что месть — это блюдо, которое подают холодным? Нет, месть — это обжигающе-горячее вино с привкусом клубники, которое ведёт к смерти от одного глотка. — Господин, мы получили весточку от Габриэля. Он в Пекине, — проговорил омега, поклонившись Хану. — Остальные омеги? — Там же. — Ты знаешь, что делать, — сказал Хан, встав с кровати и завязав свой лёгкий шелковый халат. Не заметив реакции на свои слова, он бросил на омегу нечитаемый взгляд и чуть приподнял бровь. — Можешь быть свободен. — Как прикажете. Омега, принёсший радостную новость, незамедлительно покинул комнату, а Хан, оставшись один, уже ощущал победу в своих руках. Когда он уничтожит первое звено, остальные падут следом. Ему осталось только немного подождать, ведь самый главный и ценный груз скоро будет у него. — Вот и настал твой конец, Чон Чонгук, — произнёс он, взяв со стола бутылку красного вина, и сделал долгожданный глоток кислой и дорогой жидкости, которую он так сильно любил.***
Most of Us Are Strangers — Seafret. Ночи в Пекине всё такие же яркие, вот только души в них нет. Чимин не знал, сколько времени он уже находится в городе тысячи огней. Он знал только, что легче ему не становилось. И даже новый цвет волос уже не приносил ту радость, которая не покидала Пака в первые дни окрашивания. Ведь рядом нет того, с кем ему хотелось улыбаться. В одну из таких ярких, но одиноких ночей Арго принёс ему письмо. — Нашёл под своей дверью, когда возвращался от Ли, — ответил Агро на немой вопрос Пака и увидел, как сморщилось лицо Чимина при упоминании Джуна. — Не будь таким! Ему тоже сейчас не легко. Как и всем. — Мне плевать, Арго. Что за письмо? — Приглашение на вечеринку столетия в честь китайского нового года, — ответил старший, немного повертев в руках золотой конверт, украшенный чёрным кроликом с лицевой стороны. — Китайский новый год? Уже январь… Сколько же мы дней тут находимся? И дни ли это? — Чимин… — Когда уже это всё закончится? — срываясь на крик, спросил Чимин и сжал одеяло в своих руках до побеления костяшек. — Где Чонгук? — закричал он, не сдерживавшись, и упал лицом в матрас, глотая слёзы, градом сыплющиеся по его лицу. — Где? А Арго лишь смотрел, как его друг медленно убивался, и ничего не мог с этим поделать. Ведь внутри него была точно такая же боль, что с каждым днём становилась только сильнее. И мысль о том, что прошёл уже целый месяц, всё никак не усваивалась в голове Нейведиуса. Как же быстро летело время… — Я не могу больше… — слёзы скатывались по лицу Чимина. — Не могу быть без него. Что ещё я должен сделать, чтобы он снова оказался рядом? Почему я вообще влюбился в него? Что он такого сделал, чтобы моё сердце поверило в то, что он тот самый? — спросил Пак, плача из последних сил, оставшихся в его хрупком, почти фарфоровом теле, и, оторвав своё заплаканное лицо от матраса, посмотрел на Арго и застыл. Его друг… плакал? — Я не знаю, Чимин… Не знаю, сколько ещё времени должно пройти, прежде чем мы сможем покинуть это место. Не знаю, правда. Но зато я знаю, что всё, что делает господин, он делает для нас. Так что, пожалуйста, не плачь. Ты так сильно похудел за эти дни, что твоими скулами можно порезаться, — сказал Арго, присаживаясь на чужую кровать, и вытер солёные, как море, дорожки слёз. — Как бы я хотел, чтобы слёз больше не осталось… Я скучаю… — Он тоже, — продолжал омега, гладя чиминовы черные, как ночь, волосы. — Но он достаточно сильный, чтобы двигаться дальше, несмотря на это. Так и ты будь сильным. Не показывай свои слёзы никому в этом мире, даже мне. Стань достойным его. Будь на его уровне. — И как мне, по-твоему, стать, как он? Отрастить себе член длиной с моё предплечье? — Не в буквальном смысле, — посмеиваясь, сказал Арго. — Когда ты счастлив, счастлив и он. Пусть вас и разделяют километры, но вы всё ещё остаетесь альфой и омегой, которые влюблены друг в друга. Он чувствует тебя на ментальном уровне, как и ты его. — И как мне стать счастливым в чужой стране, которую я вижу только из здания? — Раньше я бы такого не предложил, но сейчас, когда здесь нет нашего альфы, я могу позволить себе вспомнить, что такое вечеринки. — Арго… Ты? — Мы пойдём на вечеринку! — воскликнул Нейведиус. Чимин смотрел на картину, представшую перед его глазами, со смешанными чувствами. Червячок сомнения внутри него так и шептал, что ничем хорошим это не закончится, но та его часть, что намного безбашеннее, в полный голос кричала обратное. «Пора вспомнить, что такое свобода!», — набатом звучало в его голове. Никакого плана не было. Два омеги сослались на удачу, что всегда так вовремя спасала их обоих. И дождавшись момента, когда большинство охранников покинуло территорию их этажа, Арго и Чимин выбрались из номера, периодически оглядываясь по сторонам и проверяя, есть ли кто-нибудь на их пути. Вокруг было пусто: длинный коридор, состоящий из множества апартаментов, встретил двух омег гробовой тишиной. И лишь где-то там, на задворках сознания, Чимин услышал голоса мужчин, их охранников, которые сейчас должны были совершать обход. Вздрогнув от страха, усиливающегося от каждого нового слова, он дёрнул Арго за руку и увёл его в сторону, ведущую к винтовой лестнице. Они шли молча, и только лишь звуки их дыхания и быстрого топота о кафельные плитки, уложенные в размытый рисунок, нарушали повисшую тишину. Руки взмокли от пота, по шее текла еле заметная в свете лам запасного выхода дорожка солёной воды. Арго крепко вцепился в ладонь Чимина и, соединив их пальцы, стал спускаться по лестнице, ведя Пака за собой. Он был своего рода каменной стеной, за которой Чимин прятал все свои страхи. И сейчас, смотря на спину омеги, несущегося вниз по круговой лестнице, Чимин понимал, что Арго — прекрасный человек. Один из тех прекрасных людей, которых в его жизни было немного. И именно в этом момент Нейведиус безумно напомнил ему Тэхёна. — Почти спустились. Я уже чувствую свежий воздух, — сказал Арго, остановившись на пролёте между вторым и третьем этажом, и развернулся лицом к Чимину. — Дыши. Пак и не заметил, что весь спуск по лестнице он практически не дышал. Адреналин разгонялся в его крови со скоростью света, а глаза горели, как тогда в лесу. Арго продолжал смотреть на Чимина, сжимая его ладошку в своей чуть сильнее. — Ничего не бойся, — улыбнулся он. — Я рядом. — Знаю, — Пак сжал ладонь омеги в ответ. — Пошли. Делая глубокий вдох и наполняя свои лёгкие воздухом, Чимин готовил себя к всевозможным раскладам. Ведь стоит им преодолеть последние ступеньки и раскрыть перед собой дверь, дороги назад уже не будет. Бросив быстрый взгляд на стену, на которой была выбита цифра один, Чимин зажмурил свои глаза и приготовился к худшему, ведь Арго уже почти приблизился к запасному выходу. Осталось только дёрнуть ручку и всё. Свобода. Нейведиус выдохнул и открыл дверь. Сделав небольшой шаг, омега стал осматривать одинокий мрачный переулок на предмет каких-либо признаков жизни. Никого не было. — Быстрее, — сказал он Паку и, дёрнув Чимина на себя, повёл его из отеля. Погрузившись в пучину темноты, омеги мгновенно пропали из виду, и только оставшаяся приоткрытой железная дверь отеля давала понять, что здесь кто-то был. Они шли по мрачному переулку, видя не дальше собственного носа. С собой у них не было ничего: ни денег, ни карты, ни знания китайского языка. Лишь криво написанный адрес и бушующий в крови адреналин. Можно ли было назвать эту парочку безумной? Однозначно. Арго, не отпуская руку Чимина, достал свой спрятанный в карман брюк телефон, который он хранил уже несколько лет как раз для такого случая, и принялся печатать. Вбивая на ходу адрес клуба, он шёл вперёд и смотрел лишь на экран, в то время как Пак удивлённо вертелся по сторонам, разглядывая всё вокруг. А посмотреть было на что. Разноцветные неоновые вывески, яркие, украшенные золотым светом улицы — от всего этого невозможно было отвести глаз. Кажется, они оказались в одном из самых современных районов Пекина. По крайнем мере, так думал Пак. Ведь поблизости не было ни старинных домов, ни пропитанных жизнью маленьких магазинчиков. Одни лишь бездушные стеклянные здания, что стремились ввысь, разрезая облака. — Так красиво, — шептал Чимин, смотря на украшенные к китайскому новому году улицы. Он никогда не видел такой красоты. В городе, в котором он родился и вырос, Новый год никогда не отмечали, так как правительство, отвечающее за теорию бывшей Кореи, посчитало, что этот праздник изжил себя. Однако Пак любил этот праздник, словно тот был днём его рождения. И был рад, что хоть где-то в бывшей Азии осталась частичка того самого прошлого, о котором он так много читал в книгах, мечтая вернуть. Проходя мимо разнообразных магазинов, Чимин цеплялся взглядом за всё подряд. Здесь всё было не как в Корее: люди, что проходили мимо, дома, что тянулись к небу, растения. Даже сама атмосфера была другой. Она несла в себе только душевный покой и надежду. Надежду на то, что скоро наступит тот самый момент, когда ты задуешь свечи и загадаешь желание, которое обязательно исполнится. Шли они недолго, не больше двадцати минут, и всё это время Чимин ни на секунду не переставал восхищаться окружающей его обстановкой. Однако стоило им завернуть на другую улицу, как атмосфера вокруг резко поменялась. В ней не осталось ни намёка на счастье или приближающийся праздник, которыми были до отказа наполнены длинные кварталы. Улица, на которую они вышли, была тёмной, и лишь фиолетовые неоновые вывески с китайскими письменами давали понять, что они все ещё находятся в Пекине. С всех сторон доносилась разнообразная музыка, которая смешивалась в какофонию из-за слишком непохожих стилей. Надпись на стене одного из зданий гласила «Санлитун». Улица баров. Чимин впервые слышал о такой улице. Да и откуда ему было о ней знать? Китаем он никогда толком не интересовался, а его мечтой всегда была Корея и спокойная жизнь в ней. Кто же знал, что в свои восемнадцать он будет сбегать вместе с другим омегой из отеля, находясь при этом в рабстве у альфы, в которого он по случайности ещё и влюбился? Никто.***
Громкая музыка, тела, двигающие в разные стороны одной кучей, запах высокоградусных коктейлей, сигаретный дым — вот что увидел, услышал и почувствовал Чимин, когда вошёл в помещение клуба с необычным названием «Фарфоровая кукла». Пак чувствовал себя лишним среди этих улыбающихся людей, что смеялись и танцевали так, словно это их последний танец в этой жизни. Все, кто его окружал, зажимая к центру танцпола, были в масках, скрывающих лица и не дающих понять, что же происходит в глазах этих людей и какие демоны там пляшут. И только ощущение руки Арго, крепко сжимающей его собственную, давало чувство защищенности. Он вёл его через оголённые, обливающиеся по́том тела, которые без остатка отдавали себя в руки похоти. Насколько же порочны люди? Как далеко каждый из них может зайти в погоне за наслаждением? Чимин никогда не бывал в таких местах и даже представить себе не мог, что тут всё так по-другому. В стенах этого заведения вся романтичная и приторно-сладкая атмосфера Пекина уходила на второй план, уступая место чистым отражениям всех пороков, что когда-либо описывались в книгах прошлого времени. Можно ли назвать это свободой? Чимин вот, смотря на трущихся друг об друга людей и видя на их лицах оскаленные улыбки, сопровождаемые несдерживаемыми стонами, не мог этого сделать. Это выглядело как побег. Попытка спрятаться от самого себя и окружающего тебя мира посредством алкоголя, дарующего свободу сокрытым внутри демонам. Отчаянное решение сделать тот самый шаг, о котором на утро будешь жалеть. Чимину не хотелось становиться частью этого: его душа, сердце и тело желали другого. И пусть это были лишь несбыточные мечты, но ни их, ни себя Пак не предаст. Каждый может думать о чём угодно и хотеть любого, но за свои поступки и действия будет отвечать сам. Каждый шаг делает тебя ближе к той пропасти, которую люди называют смирением. Не всем мечтам суждено исполниться, да и не каждая мечта желает быть исполненной. Кто-то выбирает тонуть, а кто-то — идти к свету до конца. И Чимин свой выбор сделал. Несмотря на все препятствия, которые стоят на его пути, он верит, что в конце его ждёт то, чего он заслуживает. — Хочешь пить? — спросил Арго, прижавшись губами к ушной раковине Пака, чтобы перекричать музыку. Омега и не заметил, как его друг довёл их к одному из баров. Чимин кивнул, дав понять, что не против в этот вечер вкусить обычно не особо приятный ему алкоголь. Однако сейчас внутри него бурлит адреналин от осознания того, у них получилось уйти незамеченными, а значит, сегодня можно немного нарушить привычный ход вещей. А вот что будет дальше, когда веселье закончится и закроются ставни, он не знает. Это ведь будет позже, так? А прямо сейчас ему просто хочется жить. Забрав коктейль из рук Арго, Чимин сделал медленный глоток. И как ни странно, ему понравилось. Свежие томаты с острым перцем и странное послевкусие, ненадолго оставшееся на нёбе после горчащего алкоголя. Облизнув окрасившиеся в красный губы, Пак поднял бокал к своему лицу и, немного повертев его в своих ладонях, стал разглядывать цвет налитого в него напитка через призму света, исходившего от фиолетовых неоновых огней. — Что это? — спросил он Арго. — Кровавая Мэри, — омега указал на меню, лежащее на барной стойке. — Нравится? — Неплохо, — ответил Пак и сделал следующий глоток, втянув понравившийся напиток через чёрную трубочку. Оторвав взгляд от своего коктейля, Чимин прицепился к яркому цвету содержимого стакана Арго. Такой приятный бирюзовый цвет он видел впервые в своей жизни. — А у тебя что? — Мохито с мятой. Голоса Арго было практически не слышно. Музыка словно становилась с каждой минутой всё громче, а уши уже начинали болеть от оглушительного шума. Однако алкоголь в крови и дурманящий запах духов и пота не позволяли Чимину остановиться. Паку нравилось здесь. Ему даже стало немного плевать на то, что они совершенно не знают, где находятся и что их ожидает дальше. Он уже об этом не беспокоился. Осознание этого на пьяную голову, наоборот, приносило ему веселье. Чимину хотелось покорять мир, танцевать так, как и все эти люди. Словно в последний раз в своей жизни. Голос разума, который Чимин больше не слушал, в тысячный раз позволив руководить сердцу, кричал о том, что пора уходить. Однако его крики летели в пустоту. Пак не слышал самого себя. Что тут говорить про других. Допив третий по счету коктейль, Арго решил утянуть его на танцпол и, не услышав возражений, повёл его вглубь площадки. Прижавшись к телу Чимина максимально близко, он стал водить руками по чужим, плотно обтянутым кожаными штанами бокам и крепким бёдрам, притягательно подчёркнутым паковской одеждой. Омеги танцевали, смеялись, прижимались другу к другу, полностью потонув в ощущениях, приносивших неимоверное наслаждение, и совершенно не замечали, как со второго этажа на них смотрели чёрные, как сама бездна, глаза. Им было не до этого. Все чувства притупились, оставив лишь желание быть ближе, как можно ближе к коже друг друга, чувствовать движение тел и получить большее. Чимин запрокинул голову назад и, закрывав глаза, погрузился в пучину собственного мрака, улыбнувшись при этом так ярко, словно он и есть солнце. Руки Арго обнимали его талию, а его шею горячило жаркое, тяжелое дыхание омеги. Всё было так, как и должно было быть. Всё было правильно. Но в одно мгновение весь кайф, который ловил Чимин от чужих прикосновений, стал приносить боль. Он вспомнил его. Того, кому одному было дозволено касаться его так. Теперь перед его глазами стоял не Арго, а альфа, укравший его сердце и поглотивший душу. Чимин помнил, как в их последнюю встречу в саду тот жарко, пылко и так жестоко целовал его губы, оставляя на них маленькие кровоподтёки, которые сошли спустя несколько дней. Тогда, когда Чонгука уже не было рядом. Чимин вспоминал эти поцелуи каждую ночь, касаясь своих губ под одеялом. Он так скучал, так хотел снова почувствовать на языке шершавые обветренные губы альфы. Открыв глаза, Чимин увидел перед собой потолок ночного клуба и почувствовал на себе руки, которые не принадлежали его альфе. Он сделал глубокий вдох и, положив свою голову на чужую грудь, обнял Арго, немного покачиваясь из стороны в сторону, чтобы убрать наваждение и мираж, на мгновение представший перед его глазами. Нейведиус лишь сильнее притянул к себе Пака и, повернув их тела на сто восемьдесят градусов, оказался на его месте, спиной к танцующей толпе. Сам же Чимин теперь был прижат к одной из колонн, которая полностью скрывала омегу от лишних взглядов. И хотя с губ Арго уже почти слетел вопрос о самочувствии младшего, что-то постороннее помешало ему это сделать. Нейведиус почувствовал на своём теле чужой пожирающий взгляд. И когда он поднял свои глаза, его охватил ужас. Перед ним был тот, кого он долгие годы существования с господином боялся при каждой встрече. Тот, кого он узнает из тысячи, Ведь этот альфа — самый настоящий дьявол. Арго никогда не забудет чужие чёрные прожигающие взгляды на своём теле во время всех званых ужинов, устраиваемых Чонгуком, и никогда не сотрёт из своей головы имя этого человека. Пак Бомгю. Пак Бомгю — альфа, который в одиночку правит практически всем Китаем. Альфа, у ног которого лежат тысячи омег. И прямо сейчас этот альфа смотрит точно на них. Арго понял: это не к добру. Им срочно нужно уходить отсюда и как можно дальше. Ведь этот человек далеко не друг их господину и даже не деловой партнёр. Он тот, кого обычно называют врагом. Отводя свой взгляд от альфы, Арго молился всем возможным богам прошлого и настоящего о том, чтобы он ошибся, обознался. И о том, чтобы Бомгю смотрел на кого угодно, но не на них. Схватив несопротивляющегося Чимина за руку, он стал тащить его через тела опьяневших людей, стараясь как можно быстрее покинуть этот клуб. Тем временем на втором этаже Пак Бомгю смотрел, как два омеги, одного из которых так обожает пугать альфа, стремительно удалялись, скрываясь из его поля зрения. Не сдвигаясь со своего места, альфа подозвал к себе одного из своих верных псов и рукой, свободной от стакана виски, указал куда-то в толпу. — Схватить их! — приказал он стальным голосом. Не сказав ни слова в ответ, охранник тут же сорвался с места вниз по лестнице, а за ним, словно по внутреннему зову, последовали подобные ему широкоплечие альфы. Они налетали на людей, пробивая себе дорогу вперед, и, следуя указу своего господина, искали тех, кого и сами не знали. Об этом знал только альфа, который их туда отправил. Они искали омегу, так полюбившегося Чонгуку. Они искали Чимина. И Бомгю знал: он почти в его руках. В руках того, кто покажет ему, что такое подчинение. Пак всё смотрел на картину, разворачивающуюся перед его глазами, и не мог перестать улыбаться, оголяя свои белые, с ярко выраженными клыками зубы в темноте ночного клуба. Сделав последний, самый большой глоток обжигающего горло напитка, он разбил стакан о пол, который мгновенно украсился осколками прозрачного хрусталя. — Ну что, поиграем, кисы? Арго бежал, не зная куда. Перед глазами всё расплывалось, и только музыка, продолжающая долбить по ушам, приводила его в чувство. Пробираясь через пьяные тела альф, бет и омег, Арго думал только об одном: бежать. Быстрее. Чимин не понимал, что происходит. Его затуманенный разум не мог воспринимать всё происходящее ясно. Пак лишь следовал за омегой, что быстро тащил его к выходу, и не сопротивлялся этому. Он просто ничего не понимал. — Арго! — позвал Пак омегу, пытаясь перекричать музыку и возгласы недовольных людей, толкающих его со всех сторон. — Что происходит? — Чимин дернул того на себя и увидел чужие безумные глаза. — Какого.? Нейведиус быстро посмотрел по сторонам и, схватив чиминовы руки, резко утянул тело друга вниз, заставляя Пака присесть на корточки вместе с ним для того, чтобы скрыться в толпе. — Не спрашивай меня, что происходит, но мы в полной жопе, — говорил Арго, дыша при этом, как загнанная лошадь, и крепко держал Чимина в своих руках. — Нужно выбираться отсюда. Срочно! Встав в полный рост и подняв за собой омегу, Нейведиус срывается вперёд, желая как можно быстрее добраться до заветной двери выхода из этого клуба. И как только они это сделали, преодолев последнее препятствие в виде кучки столпившихся людей, Чимин наконец-то вдохнул полной грудью холодный зимний воздух. Но не успел он даже подумать о чём-либо, как Арго снова потянул его за собой, переходя на бег. Омеги завернули в одну из первых улиц, скрытых в темноте ночи, убежав подальше от ярких огней Пекина, не ощущая при этом усталости. Сколько они бежали, не знал никто, но Чимину казалось, что это длилось вечность. Правый бок Пака уже начинал побаливать, а голова с каждой минутой только сильнее раскалывалась от боли. Однако Арго и не думал останавливаться. Он бежал дальше, плутая среди высоких зданий, то выходя на многолюдные улицы, то скрываясь в узких улочках. Они уже начали задыхаться из-за продолжительного бега, но Арго просто не мог его прекратить. Он словно чувствовал позади себя тяжёлое дыхание альф и боялся остановиться хотя бы на одно мгновение. Нейведиус бездумно перебирал ногами и заставлял Чимина делать то же самое. В любой другой ситуации он бы знал, как ему поступить, но сейчас Арго не знал ничего. Он не знал, как найти спасение от того, кого боялся всю жизнь. Единственное, что он знал, так это то, что Чонгук ему не поможет. Сейчас не поможет. Будь он здесь… Всё было бы по-другому.***
Границы Удрифорда поражали. Чонгук давно не посещал это место, наполненное запахом моря и гулом морских птиц. Давно не стоял на вершине своего старого дома, который когда-то был для него целой жизнью. Воспоминания ранят, оставляя глубокие дыры в душе и пустоту в сердце. Когда-то, среди этих цветочных полей, ведущих к морю, он бежал за ним… Сейчас же всё это кажется сном, миражом. Всё казалось таким правильно тогда, вдали от семьи и друзей, в объятиях человека, которому Чонгук хотел подарить весь мир. Всё было так, как нужно. Кто же знал, что предательство ранит сильнее ножа? Сейчас же то, что казалось нужным, перестало занимать хоть какое-то место в жизни альфы. Тот, кто был миром, стал никем. Стал тем, кто проводит свои дни, встречая рассветы и закаты, запертым в четырех стенах дома, в котором раньше всегда был слышен смех и громкие речи о любви до гроба. Чонгук не знал, что привело его сюда, в место, где он потерял самого себя, но обрел гораздо больше. То, чего так недоставало душе, теперь было в его руках. Тот, кто сделал больно, был заменен тем, кто заливает рану глубиной в Марианскую впадину любовью. Можно ли это назвать судьбой? Потерять ребенка от человека, которого когда-то обоготворял, но обрести того, к кому испытываешь чувства намного сильнее, чем когда-либо. И всё в одном городе. Чимин стал спасительным светом в конце туннеля, окутанного тьмой. Старая боль превратилась в ничто, а раны, что болели годами, начали зарастать, превращаясь в мелкие шрамы на его плечах. И сколько же было таких шрамов, что украшали его плечи? Не сосчитать. Но каждый из них Чонгук помнил. Хранил в своей памяти, как и тот день, когда солнце перестало светить для него. Этот день ничем не должен был отличаться от других. Яркое солнце светило, окрашивая зелёные поля большого сада, что так любил Рин. Когда Чонгук только познакомился с ним, он знал, что именно этот омега станет тем, кто заберёт его сердце в собственное пользование, будет тем, кто всегда будет хранить его в объятиях своих рук. Рин словно был самой жизнью. Его улыбке могли позавидовать тысячи омег, а красота, что была не только снаружи, но и внутри, заставляла всех слепнуть. Чонгуку повезло, что из всех других Рин выбрал именно его. Он считал себя счастливчиком, и он был счастлив. Эти отношения принесли в его жизни счастье и любовь. Он мог назвать Рина своей семьей, которой у него никогда не было. Ведь этот омега подарил ему всё. И когда в одну из зимних ночей, грея его своим теплом, он признался, что ждет ребёнка, Чонгук подумал, что у него остановилось сердце. Это чувство он не забудет никогда. Чувство, словно вся вселенная стала одним человеком. Время шло, зима сменилась весной, весна — жарким летом, а Чонгук не отходил от Рина ни на шаг. Он всегда был с ним рядом, держал его за руку и целовал его милые округляющиеся щёчки под лучами горячего солнца. По ночам, когда все слуги покидали дом, оставляя их одних, Чонгук покрывал поцелуями всё тело омеги. Целовал его выпирающий животик, проговаривая, словно молитву, слова благодарности и любви. Оглаживал кожу живота, прислоняясь ухом в попытках услышать звуки, которые издавал их ребёнок, но в ответ получал лишь маленькие удары ножек. Чонгук улыбался так ярко, показывая свои передние выпирающие зубы Рину, смеялся и таял от любви. Его жизни была сказкой. Той самой, о которой он всегда мечтал. Но у всего есть своя цена. Счастье — лишь мимолётное явление, и Чонгук осознал это: усвоил на собственном опыте и горько пожалел. Крики разносились по всему дому, люди бегали туда-сюда, спеша и ударяясь о дверные косяки, сбивая упавшие вещи ногами. Чон не знал, куда себя деть, держа на руках своего омегу, который кричал, срывая голосовые связки, и цеплялся за его одежду, разрывая её в клочья. Роды начались неожиданно. Не в тот срок, который они ожидали. Было слишком рано… В тот момент Чонгук поверил во всё, что только можно, пытаясь успокоить Рина, а заодно и самого себя, но ничего не помогало. С каждой минутой крики омеги становились только душераздирающей, а бегающие вокруг них беты никак не улучшали ситуацию. Чонгук словно попал в свой самый страшный сон, который прямо сейчас происходил наяву. — Чонгук! — впиваясь в кожу на плечах альфы, кричал Рин. — Я больше не могу… В попытках сохранить разум он хватался за Чона, как за последнюю надежду не уйти на дно. — Всё хорошо, — приговаривал Чонгук, гладя того по волосам и прижимая чужое лицо к своей кожи. — Ты молодец, такой сильный. Он укачивал Рина в своих объятьях, несмотря на ту боль, что пульсировала в его плечах. Чонгук её не чувствовал, все его мысли были с его омегой. Альфа бросил быстрый взгляд в сторону, смотря на повитуху, которую они выбирали вместе с Рином, и увидел на её лице ужас. Взгляд беты был направлен меж ног омеги, что лежал на кровати, стараясь подарить этому миру нового человека. Чонгук видел, как дрожали её руки и как пот крупными каплями скатывался по её немолодому лицу. — Альфа! — громкий вскрик и очередная боль на коже вывели Чона из оцепенения. Сморгнув наваждение, Чонгук повернулся лицом к заплаканному омеги и увидел, как капилляры в его глазах полопались от напряжения, окрасив белок в ярко-красный цвет. Он увидел покусанные губы омеги и узкую дорожку крови, стекающуюся от уголков к шее. — Осталось совсем чуть-чуть, — сказал Чонгук, поцеловав чужой лоб. Он прижался к коже Рина, пытаясь найти спасение, как он делал это всегда. — Скоро наш ребёнок будет с нами. Потерпи, моё солнце, — как мантру повторял он, убирая мокрые волосы омеги, слипшиеся от пота. Чон заглянул в чужие глаза, чтобы передать всю свою уверенность. — Последний рывок. — Тужьтесь! — закричала повитуха, пытаясь привести омегу, находившегося практически в бессознательном состоянии, в чувства. — Вы не даёте ему дышать. Дайте ему выйти. Скрепив зубы, Рин сделал вдох, настолько сильный, насколько позволили ему его лёгкие, и начал тужиться что есть силы, стараясь как можно быстрее закончить это мучение и увидеть своего сына, своего первенца, маленького альфу, которого они так долго ждали с Чонгуком. Вцепившись в альфу как можно сильнее, Рин закричал что есть силы, но уже через пару мгновений выдохся и, убрав руки с тела альфы, от бессилия упал на кровать, задыхаясь. Чувствовал, как из него выходило тело. Его ребёнок наконец-то появился на свет. Рин лежал, смотря расфокусированным взглядом в потолок, и начал улыбаться, пытаясь приподняться на локтях, чтобы посмотреть на своего альфу, на своего сына. Однако он поймал себя на мысли, что в комнате стало слишком тихо. Его охватила паника. У него, кажется, открылось второе дыхание, он резко сел на кровать, наплевав на боль, исходящую снизу, и посмотрел на повитуху, что с головой заворачивала его сына в окровавленное полотенце. — Что…? Рин не понимал, что происходит. Он обернулся к альфе и застыл, проглотив собственные слова, которые потоком хотели вырваться изо рта. Чонгук сидел неподвижно, словно окаменел, и Рину показалось, что он перестал дышать. Ему хватило одних лишь только бегающих глаз, от и до наполненных обжигающим холодом, чтобы понять, что это был конец. — Господин, — слабо позвала Чона бета, держа на руках погибшего ребенка и опустив глаза вниз, чтобы не получить в ответ гнев, способный убить даже на расстоянии. — Мне жаль. Встав с колен, повитуха поклонилась им и покинула комнату, плотно закрыв за собой дверь. Альфа до последнего провожал её взглядом, не понимая, как такое могло произойти. Почему? Почему именно с ними? После этого момента жизнь Чонгука разделилась на до и после. В тот день, в тот жаркий июльский день, он потерял не только своего первенца, но и себя. Его чувства к Рину охладели, стали льдом. Не было больше никакой любви. Только сожаление и боль. Сам Рин впал в глубочайшую депрессию после того, как в один из дней, подслушав слуг-бет, понял, что ребенок господина задохнулся из-за него. Он начал винить себя, что не справился, что отнял жизнь у собственного ребёнка. Рин пытался найти убежище в объятиях своего альфы, однако того больше не было рядом. Омега видел, как каждую ночь тот выходил в их сад и долго стоял около надгробной плиты в полном одиночестве. В тот день Чонгук потерял себя, а Рин потерял всё, что было и могло бы быть у него. Однако сейчас, находясь около этого надгробия, покрывшегося цветами, Чон не чувствовал себя потерянным. Внутри него расцвел цветок тоски и нежности. Расцвел так же, как и сад вокруг него. Место, в котором он сейчас находился, цвело всегда, несмотря на время года или что-либо ещё. Этот сад — мир его ребёнка, и неважно, какая погода за окном. Аккуратно убрав грязь, скопившуюся на надгробии, Чонгук легонько улыбнулся: он так давно здесь не был. С того самого дня, как это всё случилось. — Привет, моя камелия… — произнёс Чон, присев на корточки перед памятником, и, зачесав отросшие волосы назад, посмотрел на выгравированную надпись. — Прости, что так долго не приходил. Он сделал глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями, и провёл рукой по холодящему кожу камню. Закрыв глаза, он представил рядом с собой своего сына и продолжил: — Твой папа был очень занят в последняя время, но знай: я всегда помню про тебя, — Чон резко распахнул глаза, уже успевшие наполниться слезами, и скользнул ими по двум одинаковым датам: дате смерти и дате рождения. — Я всегда буду рядом с тобой, а ты со мной, да? — он улыбнулся сквозь слёзы, но улыбка не смогла надолго задержаться на его лице, и альфа закрыл лицо руками, пытаясь спрятаться от всего мира и самого себя. — Я так люблю тебя. Люблю и буду любить всегда, моя маленькая, но такая сильная камелия, — не выдержав, он упал на колени перед могилой сына и сжал ткань на брюках. — Жизнь была несправедлива к тебе, но знай: я любил тебя и до твоего рождения… Видит бог, я так ждал твоего появления на свет, представляя, как держу тебя на руках и смотрю в твои большие, как две крупные кнопочки, глаза. Мечтал, как окажусь первым рядом с тобой, когда ты произнесешь своё первое слово. Хотел увидеть твои первые шаги и падения, услышать твой звонкий, но такой детский смех. Всегда быть рядом с тобой, видеть, как ты растешь, заводишь друзей, находишь любимых людей. Я мечтал об этом всём и буду мечтать и сожалеть, что судьба так жестоко поступила со мной… С тобой. Чонгук мог буквально умыться слезами, ведь вся та боль, что столько лет хранилась в его душе, наконец-то нашла свой выход. Эмоции, которые он всё это время запирал под семью замками, нашли место рядом с тем, кого Чонгук будет любить всю свою жизнь. — Солнце всегда было твоим путеводителем, мой цветочек… Чонгук не мог поверить, что всё привело к этому. Что даже спустя столько лет та боль была ещё жива и что раны, которые он прятал от всего мира, были настолько глубокими. Стоя сейчас на коленях перед могилой, Чонгук оставлял частичку себя, обещая самому себе и своему сыну, который смотрит на него с небес, что обязательно будет приходить сюда как можно чаще. Что больше не уйдет, как раньше. Чон сидел на холодной земле, пока по его коже не побежали мурашки, и тихо проговаривал, как молитву, слова любви, совершенно не замечая, как со второго этажа находившегося за его спиной дома на него смотрели карие глаза, которые он когда-то так сильно любил. Рин наблюдал за альфой издалека. Как только тот появился на территории дома, омега сразу же узнал его… Этот запах он не забудет никогда. Раньше, когда в его сердце ещё жила надежда, Рин ждал его, веря, что его альфа, который так чувственно и покорно его любил, вернётся. Но годы шли, а он не приходил. И Рин смирился. Все эти дни, которые он провёл в полном одиночестве, позволили ему понять многое. Он не винил Чонгука. Если бы у него самого был такой шанс, он бы тоже ушёл. Единственный выход, который у него есть — смерть. Однако омега считал, что он не достоин и её, а потому дал себе обещание нести на себе этот крест греха до конца своей жизни. Омега старался не винить и себя в смерти своего сына, однако голос, терзающий его изнутри каждую ночь, постоянно напоминал, что это неправда. Что Рин лжёт самому себе. Красиво и изыскано. Омега годами жил в этой лжи, в ней же и умрёт. Смотря сейчас на дрожащие плечи альфы, Рин прощался с ним во второй раз. Теперь он знал наверняка: Чонгук больше никогда сюда не вернётся. Рин видел это в каждом чужом действии, чувствовал это своим сердцем, которое до сих пор так сильно любит альфу. Чон пришёл сюда лишь для одного: для прощания. Омега знал: Чонгук начал двигаться вперёд. И хотя они не общались долгие годы и даже ни разу не видели друг друга, Рин знал сердцем: альфа уже не тот. Он стал выше, шире, и черты его лица стали грубее. Однако омега видел в них кое-что самое важное. Любовь. Альфа, который положил к его ногам весь мир, снова был влюблён. Рин это при первом же взгляде на Чонгука понял. Как и то, что эта его любовь намного сильнее той, что когда-то была у них. Омега был рад: Чонгук заслуживает эту любовь, как никто другой. И неважно, что она исходит не от него самого. Рин был прошлым. Горьким, забытым прошлым, о котором Чонгук никогда не хотел вспоминать. А эта любовь, витающая в запахе и в глазах альфы, была его будущем. И как бы больно это ни было, омега готов это принять. Готов отпустить. — Прощай, Чон Чонгук, — произнёс он, касаясь окна длинными пальцами и оставляя разводы на запотевшем стекле. — Живи. Рин отошёл от окна, закрыл ладонью свой рот, чтобы сдержать вырывающийся крик, и скрылся в темноте дома, оставив после себя только когда-то давно любимый Чонгуком запах жасмина. Сам Чон в это время встал с колен, стёр засохшие дорожки слёз и бросил последний взгляд на памятник. Уже почти покинув территорию дома, он резко остановился. Пахло чем-то очень знакомым. Пахло жасмином… — Рин…***
Ночь — не лучшее время для омег. В особенности для пьяных омег, которые находятся неизвестно в какой части Пекина без денег и хоть какого-нибудь понимания, куда им дальше идти. Арго долго заставлял Чимина бежать. Очень долго. По неточным подсчетам Пака, они мчались непонятно куда больше получаса: плутали между зданиями и старались не попадаться прохожим на глаза. Переведя дыхание, Чимин упёрся руками в ноги. Он всё так же не понимал, что происходит. Однако если раньше, когда их забег только начался, Чимин думал, что это всё не больше, чем просто шутка, то сейчас, на протрезвевшую голову, он начал осознавать, что в клубе что-то произошло. Вот только что именно, ему оставалось только догадываться. Ведь сколько бы он ни пытался, Арго не отвечал ни на один из его вопросов, как заевшая пластинка, повторяя лишь одно: «Нам нужно добраться до Ким Сокджина». Чимин понятия не имел, кто это такой и как до него добраться. Ведь ни Арго, ни он сам совершенно не знали Пекин. Вот только Нейведиус без остановки продолжал твердить чужое имя. Это уже даже начало надоедать. Чимин хотел понять лишь одно: почему всё самое хуёвое случается именно с ним? — Арго! — разогнувшись в полной рост, Чимин посмотрел на омегу, который держался за один из немногих мусорных баков, находящихся в этом переулке. — Какого, нахуй, чёрта, а? Здесь так воняло, что Паку хотелось умереть. Вонь была повсюду: в баках, в воздухе, да даже в самой земле. Омега не понимал, почему после такого продолжительного бега они остановись именно здесь. — Я понимаю, что мы попали в полную жопу и находимся неизвестно где, но может, нам стоит вернуться в отель? Там охрана Чонгука, она сможет нас защитить. Мы омеги, Арго. И если ещё хоть минуту мы пробудем тут, то, клянусь, ты понесёшь до своего Ким-супер-помощника-Сокджина мой труп. — Хватит заниматься ерундой, Чимин, — произнёс Арго, оторвавшись от созерцания улиц. — Если ты не понимаешь, что происходит, я могу объяснить тебе на пальцах, — он повернулся лицом к Паку. — Мы. В. Полной. Жопе. В том ёбаном клубе был Бомгю, чёртов предатель и один из самых сильных врагов господина. И он увидел тебя, Чимин, и меня вместе с тобой. И он не остановится, пока не схватит нас. Ведь его главные цели — отобрать власть у семьи Чон и захватить Корею, подмяв её под чёртов Китай. Голос омеги повышался с каждым новым словом. Арго был на взводе и не знал, что им делать. Не знал, куда идти и как спасаться от этого человека. Нейведиус подозревал, что на отель напали. Ведь если бы этого не случилось, их бы уже давно нашли по запаху. Чонгук набирал только лучших телохранителей со всего мира, ведь своим гаремом он гордился и дорожил. И дорожил он им даже больше, чем собственной жизнью. Охранники, которые сторожили их 24/7, знали запахи омег господина как свои собственные и могли, как ищейки, выследить каждого из гарема. Арго знал это, как никто другой. Ведь именно он был тем самым омегой, с которого всё началось. Именно из-за него и Бомгю Чонгук набрал большую охрану. Чон боялся за омегу, а Арго — за самого себя. Вот только сейчас они совершенно одни в забытом богом месте, без какой-либо помощи, которая могла бы спасти их от участи, о которой омега боялся даже думать. Смотря на Чимина, такого юного, совсем непонимающего, что происходит и в какой прогнивший мир он попал, Арго молился лишь о том, чтобы ему удалось спасти хотя бы его. Чимин был главной фигурой и самым ценным омегой для Чонгука, и Арго догадывался, что Бомгю знал об этом. Если он схватит Пака, у него будет огромное преимущество над Чонгуком, ведь Чон пойдёт на любой шаг, чтобы спасти своего омегу. — Уходим, Чимин. Как можно тише и дальше. И старайся не касаться стен или чего-нибудь другого. Не оставляй свой запах, — Арго протянул руку омеге, за которую тот сразу же ухватился. — Мы выберемся и вернёмся домой, да? — Да… Арго?! Следующие несколько минут Чимин видел словно в замедленной съемки. Стоило ему только прикоснуться к руке Нейведиуса, как на омегу со спины напали двое и повалили его на пол, надевая на голову чёрный мешок, который сливался с темнотой. Он не успел издать и звука. Лишь упал назад, больно ударяясь копчиком о холодный бетон. Пак мгновенно почувствовал на своём теле чужие руки, что крепко держали его, сжимая кожу до фиолетовых синяков. Чимин словно находился в вакууме и совершенно не осознавал, что происходит. И только лишь на периферии он слышал крики Арго, голоса незнакомых ему альф и тяжёлый стук каблуков о бетонные плиты. Пака насильно подняли вверх грубые руки, заставив его встать на не держащие тело ноги. И только лишь благодаря крепкой хватке одного из альф, Чимин не упал назад на асфальт. Его глаза начали слезиться, ведь он знал: им не спастись. Опустив голову как можно ниже, чтобы не показать свои слёзы монстрам в дорогих костюмах, Чимин почувствовал, как его лица коснулись холодные пальцы, от которых пахло тяжёлым табаком. Табаком, который резал его обонятельные рецепторы не хуже ножа. — Ну, здравствуй, Чимин. Рад наконец-то с тобой познакомиться. Перед омегой предстал высокий, статный, хорошо сложенный альфа, глаза которого горели недобрым огнём. Пак видел в них полное наслаждение происходящем: этот альфа получал кайф от вида сломленного Чимина. Хватка на его лице усилилась. — Омега Чон Чонгука, позволивший себе скалить зубы на своего хозяина, — хмыкнул Бомгю и придвинулся ближе, расположив их лица на одном уровне. — Ну ничего, со мной ты себе такого не позволишь. — Я никогда не буду твоим! — прорычал Чимин, смотря в глаза этого ублюдка, который решил, что омеги — это какой-то товар. — Это мы ещё посмотрим, куколка, — улыбнулся альфа и впился грубым поцелуем в чужие губы, кусая их до крови. Пак сжал губы в тонкую линию, не позволив языку Бомгю проникнуть в свой рот. — Ах, люблю непокорных, — произнёс тот, оторвавшись от Чимина, и опустил свою руку на шею омеги. — Но ещё больше я люблю их ломать. Чужая тяжёлая рука моментально сжалась на чиминовом горле, перекрывая дыхательные пути, несущие кислород в лёгкие. Бомгю видел, как спустя долгие секунды, во время которых омега всеми силами сопротивлялся своей необходимости дышать, губы Чимина всё же раскрылись в попытке схватить воздух, которого ему стало катастрофически не хватать. Альфа лишь бросил небрежный взгляд на одного из своих прихвостней, и в эту же минуту руки омеги были плотно зафиксированы за спиной. Сил бороться у Чимина уже не было, а Бомгю, терпеливо ожидавший этого момента, воспользовался случаем и поцеловал омегу, проникая в рот омеги и кусая его изнутри. Насладившись привкусом сладкой крови омеги и сполна наигравшись, Бомгю всё же оторвался от чужих губ и стал наблюдать, как омега, которому, наконец, позволили дышать, начал тяжело глотать воздух, борясь за свою жизнь. Глаза Пака остекленели. Потеряли свой огонь. Стали неживыми, как у фарфоровой куклы. — По машинам! — бросил Бомгю кому-то из своих людей и достал из брюк пачку сигарет вместе с зажигалкой. Закурив, он наблюдал, как двух омег — одного из которых волочили по земле, а другого закинули на плечо, как тряпичную куклу, — тащили к машине. Альфа запрокинул голову назад, устремив взгляд на ночное небо и расстилающиеся по нему звёзды. — Ты проиграл, Чонгук. Бросив недокуренную сигарету на асфальт, Бомгю улыбнулся сам себе. В этот раз всё будет так, как хочет он.2:2
***
Перебирая бумаги одну за одной, Чонгук почувствовал в руках стреляющую боль. Как же это всё ему надоело! Уже несколько часов без перерыва он просматривал отчёты своей боевой команды, пытаясь отыскать суть. Шея болела, спина ныла из-за неудобного положения с каждой секундой всё сильнее. Как же Чонгуку хотелось остановить время хотя бы на пару минут. Однако время — песок. И с каждым мгновением оно ускользает всё быстрее. Чон понимал: нытьё — это не выход. Ему нужно как можно раньше узнать о том, что предпримет Зов сердца. Ведь он уже сделал свой ход, подорвав одно из их зданий, которое зовцы скрывали долгие годы. А ведь Чонгуку потребовалась всего пара суток, чтобы узнать, где эти черти обедают. И пускай это было лишь одно из множества крысиных сборищ, это всё равно огромный шаг на пути к его цели. Если потребуется, Чон найдёт их всех. Найдёт и накажет по всей строгости закона и морали этого мира. И ему плевать, если ли среди них дети, старики или ещё кто-то. Все они идут против него, а значит, против власти. И каждый их них заплатит за измену своей стране. Сердце альфы чувствовало, что сегодня случится что-то ужасное. Шестое чувство целый день не давало ему нормально мыслить. В голове то и дело появлялись картинки из будущего, которые ему рисовал его больной разум. И Чонгук боялся, что все те кадры, мелькающие в мыслях, как документы в его руках, рано или поздно станут реальностью. Люди, окружающие Чонгука всю жизнь и подумать не могли, что такой жестокий и холодный на первый взгляд альфа будет метаться из стороны в сторону, пытаясь найти выход. Что его будет бросать в дрожь при мысли о своём будущем. Нельзя было сказать, что ему нестрашно. Страшно и даже очень. Он боялся потерять всё то, чего так долго и упорно добивался. Потерять самых дорогих ему людей, потерять самого себя. Безумно боялся. С каждой пройденной минутой, отображающейся на циферблате его часов, приближался час Х. И это тоже его пугало. Не могло не пугать. Нахмурив брови, альфа вчитывался в самый последний отчёт, переданный ему Минхо, и подметил для себя одну занимательную деталь. Все места, которые нашла его разведка, имели кое-что общее. Все они находились рядом с теми местами, которые Чонгук посещал на постоянной основе. И даже здесь, в Удрифорде, враг прятался на самом видном месте. Все эти годы был у него под боком. — Господин! — позвал его Минхо, без стука вырываясь в кабинет. Его дыхание было сбившимся, и казалось, что даже отсюда, с расстояния в несколько метров, Чонгук мог услышать быстрые удары сердца его помощника. — Беда. — Что произошло? — стиснул зубы Чон. — Чимин пропал.2:3