Грозовой шквал

      — Вам сюда нельзя.       Будто я не знаю, ну серьезно!       — Я туда всё равно проберусь.       Меня, словно кота, за шкирку нового белого комбинезона с черными пятнами, как у коровки, тащили прочь по коридору от заветной дверцы. Я скрестила руки на груди, нахмурилась, стараясь не думать, что сейчас больше похожа на нашкодившего мальчонку. Сегодня было тепло, солнце начало прогревать землю после непродолжительной бесснежной зимы.       — Не сомневаюсь, юная сеньорита.       — И я это сделаю!       — Явно не сегодня.       Меня снова и снова ждала неудача.       Пробраться в кабинет отца всё никак не получалось вот уже полгода. Вот уже и не столь холодная зима прошла, Новый год принёс куда больше веселья, чем прошлый. Потом Италия снова наполнялась красками, серые тучи убегали куда-то на север, уступая место яркому солнцу. И вот наступила вновь весна, всё вокруг снова оживало. Вместе с моим любопытством, которое даже зимой не дремало. В моей детской фантазии это чувство было неописуемым.       Да что же там такое, что прям сам Гуидо постоянно его охраняет в отсутствие отца?!       Не спорю, он великолепный человек. Сильный, несмотря на то, что выглядел как бледная поганка, хотя должен давно быть загорелым, храбрый, выносливый — столько по дому дел ведёт, — и верный. Последнее относится только к папе. Верен отцу, настолько, что не подчиняется никому, кроме мамы и папы. С сестрами он обходителен, вежлив и сдержан, а ко мне относится слишком строго, слишком пренебрежительно, слишком оберегательно, слишком заботится обо мне. Всё слишком! Аж зудит в заднице от такого повышенного внимания нашего дворецкого. И докторов по поводу моего здоровья.       Вот ведь... бесят. Со мной всё хорошо, любопытство просто в заднице свербит, но это нормально для ребёнка.       Везде вижу его, будто он моя нянька. Или телохранитель, если смотреть с другой стороны.       Да, я просто любознательная, и любопытно всё на свете. Полезу на высокое дерево, чтобы посмотреть на поместье с высоты? Пожалуйста, но отделаться от Гуидо не получиться. Будет страховать. Проберусь на кухню, чтобы стырить пару пирожных до обеда? Появился, как чёрт из табакерки, отобрал награбленное и говорил про мою будущую фигуру. Бегаю по коридору, пританцовывая и напевая песню? Да пожалуйста, но только опять во дворе и под наблюдением служанок.       Куда бы ни пошла — он рядом. Аж беспокойно на душе становилось. Хорошо, что во время моих уроков с преподавателями сестёр его нет. И когда меня проверяют врачи, даже когда в реальности не болею. Могу отрываться на этих растерянных взрослых.       Дерзость и показушность. Делаю, что хочу. Рамок больше нет, предохранителей не существует после обретения новой жизни. Хотелось сделать всё, что я упустила в той жизни. Буквально всё, что там я себе запрещала, реализовывала тут.       И это весело!       Легко, свежо, жизнь играет красками, а мама смеётся, радуется моим успехам, обнимает и дарит плюшевую мышку. Микки Маус. Я радуюсь таким подаркам больше всего на свете. Что может быть лучше, чем купание в тонне плюшевых зверей? Тонуть в мягкости этих вещей? Ощущать, как щекотно от особых зверушек, щекотало в носу... и чихнуть так громко, насколько возможно? Это было волшебно: у меня было всё, о чём каждый ребёнок мечтал.       И я... мечтала когда-то.       Я хотела всё на свете. У меня было всё: семья, пусть и странная, игрушки, сладости. Учёбой также заниматься было более чем весело. Легко и непринужденно впитывала в себя всё, как губка, прекрасно осознавая, что без знаний в любом из миров ты никто, погибнешь и не сможешь существовать. К несчастью, не все дети вообще это осознают. Но мне говорить об этом никому не пришлось. Преподаватели были шокировано-радостные. Как и родители.       Энрике и Агнесса не любили учиться, а вот самая младшая из сестёр жаждала знаний.       Я прекрасно понимала, что если не буду заниматься, не смогу понимать остальных. Хотя бы тот же итальянский, учителя языка были удивлены, когда у меня с ним были проблемы. Произношение, словно с акцентом, изучение правил фонетики, написание слов и прочее давалось с трудом. Но я хотела изучить, желала не ударить носом в грязь перед семьёй, да и мне это жизненно необходимо. Выдавать себя, как ненормального ребёнка нельзя. В какой-то момент могут понять, что ребёнок шести лет не способен знать русский в таком совершенстве.       Боялась, что могу раскрыться. Боялась, что меня могут не так понять. Боялась реакции всей семьи на этот факт. Ведь как же так? Итальянский не знает, а вот русский — говорит так, словно он родной. У всех были бы явные подозрения на мой счёт. И только поэтому я больше предпочитала молчать раньше, больше предпочитая говорить короткими и простыми предложениями, которые я выучила наизусть.       Благо, мама меня пыталась сама научить.       Детей же учат говорить? Верно, и меня учили. Учат. И будут учить. Списывать на свою «гениальность» не получится. Всё равно рано или поздно мои былые знания закончатся, так что мне нужна была опора для того, чтобы ко мне не было вопросов. Но просиживать своё время в библиотеке в южном крыле не хотелось.       Я не книжный червь, да не хотела портить заранее своё идеальное зрение. В прошлой жизни не ценила своё зрение, постоянно находясь рядом с компьютером, лазая по мировой сети.       Я ещё смогу посидеть за книгами, я ещё смогу поиграть через интернет, достаточно времени… Не сейчас всё это делать, да? Хотелось наслаждаться этой беззаботной жизнью, которую мне подарили. И эта семья, и кто-то ещё. Не знаю, почему я смогла переродиться, да ещё со своей былой памятью… В Бога я не верила, как и большинство людей на планете, но всё равно это настораживало. Была очень даже благодарна за такое чудо.       Просто осознавать, что жив, великолепное чувство. И комплексов никаких не было. Казалось, что я могу всё. Стоит только захотеть.       — Сегодня обед будет позже, чем обычно, — проговорил мне Гуидо, наконец отпустив на землю.       Серьезно, я так мало вешу, что он так легко может поднять меня одной рукой?       Посмотрела на мужчину. Жилистый, даже не скажешь, что имеет такие силы. Темные волосы были зачесаны, открывали лоб и светло-карие глаза. Бледная кожа, словно фарфоровая, даже постоянно болезненный вид не выдавал его как полного сил мужчину. На щеке шрам, маленький, но сразу бросающийся в глаза. Его темно-синий фрак подходил его немного мрачной, неразговорчивой натуре.       Всегда знала, что самые опасные люди носят костюмы с галстуками. А у Гуидо была тёмная бабочка. Она выглядела смешно на фоне его серьезного костюма. Маленькая, миленькая, даже не придаёт никакой серьезности к его виду. Если бы это был бал или какое-то пиршество, то ещё ладно, но в обычной обстановке… Нелепо.       Мне больше нравятся галстуки.       — М-м, хорошо, — обиженным тоном отозвалась я и, не отрывая взгляда от дворецкого, произнесла:       — Носи лучше галстуки. Они больше тебе идут.       Мы были на лестнице второго этажа. Через пару коридоров будет главная лестница на первый этаж, от неё я смогу добраться до сада и после к домику на дереве, где меня наверняка заждалась Энрике. Агнесса всё ещё учится, моя учеба пока приостановилась — один учитель не выдержал, что ребёнок поправляет его.       Хах, вот зависти и гордости полно.       Гуидо ничего не сказал. Лишь прижал раскрытую ладонь к сердцу, сделав небольшой поклон.       Интересно, а на сколько градусов? У придворных работников есть какие-то правила? Указания? Законы? Гуидо также делает поклон отцу? Или он более глубокий, так как он уважает папу сильнее меня? Хотя удивлена, что вообще он кланяется мне. А может, это просто формальность. Не знаю, что творится в голове у этого человека, даже не знаю, сколько ему лет, но он точно далеко не юн.       — Позвольте откланяться, — ответил он мне таким образом. После развернулся и пошёл по своим делам. Его прямая спина, ровный шаг и стук каблуков его обуви так и манили к себе.       Как человек, дворецкий был интересен мне. У него были идеальные манеры, всегда следовал своим моралям и этикету, исполнял все приказания отца. По словам другой прислуги, Гуидо дольше всех работает в этом особняке.       Подслушивать, конечно, плохо. И это не то, чем должна заниматься маленькая девочка. Особенно леди.       Но служаночки такие громкие и такие невнимательные, хи-хи.       Моё любопытство всё равно было не остановить. Я проберусь за ту дверь!

***

      Время летит быстро, когда ты занят. Весна подошла к своему завершению, после чего должна отдать свои права лету. Лето в Италии всегда цветущее, жаркое и яркое. Много фестивалей, где девушки танцевали в красных красивых платьях, где много-много продавщиц цветов, куча праздников (особенно мне нравился праздник виноделия), всеобщего веселья и много-много дел у папы.       Но скоро должен быть мой день рождение. Семь лет — это вам не шуточки. Семь лет, как я начала новую жизнь. Почти с чистого листа. Это казалось действительно сказкой. Моя жизнь в новой семье протекала стремительно. Тепло, ярко, познавательно и весело. Мне не было скучно ни одной минуты. Старалась в обычное время не грустить и не рефлексировать, но в день рождения себе позволяла поплакать.       Поплакать о жизни, что утратила, о своих друзьях, о любимых близких, о своей былой жизни. Она была пусть и наполнена всяким дерьмецом, гнилью, невезением, приключениями на мою неопытную голову, но она была моей. Моей единственной, пока я её не потеряла, осознавая себя младенцем. Спустя время я даже своё родное, чистое и непорочное имя забывала. Лица своих родных почти стерлись из памяти, их заменила моя новая семья.       Но в отчаянии я записывала их имена, чтобы хоть что-то у меня было. Хоть что-то должно напоминать о том, что я их не забыла, они живут в моём сердце. Я скучала, смутно помня о своей другой семье. На одном блокнотике, который дала мне Агнесса, я записала имена. Напротив имен списала, кем они мне приходились. Мысли о прошлой жизни не отпускали. И своё имя, которое я уже и не вспомню, тоже записала. Оно в том блокнотике.       Они все там. Написаны чернилами этого мира, времени и моими детскими руками. Сердце жгла тоска.       Моё новое имя Ламбо, и пусть своё первое и родное позабыла, я знаю его. Оно там, в блокнотике, в маленькой коробочке.       Когда мне стукнуло четыре, я её закопала. На всякий случай. Подальше от заинтересованных глаз Энрике, Агнессы и матери. Безопасность своей прошлой жизни я себе сделала. Над коробочкой теперь росли прекрасные бугенвиллии. Цветущая бугенвиллия, которая присутствует во всех книжках о путешествиях по теплым странам, когда в прошлой жизни я мечтала их посетить, и название которой запало в душу ещё в детстве. Впервые их увидела здесь и не смогла оторваться от их красоты. Вечнозеленая вьющаяся и лазающая, цветущая круглый год, лиана украшала стены моего нового дома.       И защищала самое ценное, что было у меня.       И рядом с ней была беседка. Я могла часами смотреть вместе с сёстрами на неё, считая новые светло-фиолетовые бутончики цветов. Побеждала всегда наблюдательная Несси. Ласковая, добрая, всегда такая старшая и ответственная сестрёнка. Она так же, как и я, любительница сокращать имена. Потому что это мило, потому что это признак нашего доверия. Она всегда при встрече гладила меня по голове, зовя меня просто Лам. А я, обнимая крепко за талию, пытаюсь дотянуться до высокой сестрички.       Все в семье высокие. Энрике на головы две выше. Одна я пока маленькая. Но была уверена, я тоже буду высокой. Генетика не должна меня обделить! Хоть в прошлой у меня не было выбора, так как мама была маленькой, то здесь я должна была быть выше прошлой версии себя. Обязана. Я верила в это. Мечтала. Желала всем сердцем.       И каждый год я вырастала на два-три сантиметра. Взрослые посмеивались над моими потугами стать выше, сильнее и быстрее своих сестёр. Они были умными и понимали, что это всего лишь моё ребячество. Да и мне самой было приятно осознавать, что меня ругать никто даже за это не будет. Папа искренне смеялся, когда я стала догонять Энрике по красоте.       Наша вечная красавица не была такой милой, как я. Ха! А ведь Энри была очень миловидной особой. Но и Несси тоже была не дурна, умна и грациозна. Они действительно походили на принцесс из далёких мне сказок. И когда находилась с ними рядом в своих нелепых костюмах зверей, вся прислуга смеялась, а сёстры меня тискали.       Мне нравилось быть ребёнком. Так и хотелось дальше и дальше смеяться, радоваться этой жизни в «замке», иногда помогать прислуге в свободной время, учиться у лучших преподавателей, которых находил отец для своих детей, ласкаться, как кошка, в мягких и нежных объятиях матери.       И думаю именно об этом, в мои дни рождения тоска и грусть уступали прочь. На их место вставала трепетная радость в сердце. Я была поистине счастлива.       — Ты прямо светишься, Ламбо, — прижимая к себе, говорила шепотом мама. Её тёмные волосы волнами спускались по плечам. Они мягкие, шелковистые, не то, что мои — вьющиеся кудряшки, которые трудно расчесать самостоятельно. Сегодня у неё было легкое платье с многочисленными рюшками и белыми узорами, талию украшал не сильно стягивающий корсет. Мама провела по моей щеке рукой с золотым кольцом и потерла щеку от крема пирожного.       Недавно его стащила с кухни. Гуидо вовсю готовился к моему празднику, до него ещё две недели, но подготовка шла уже сейчас.       — Я просто счастлива, мама, — с улыбкой ответила я, проглотив остатки пирожного. Ох, сливочные мне нравились больше всего. Хотя со сгущенкой они тоже вкусные. — Папа же будет на моём дне рождения?       Папа недавно уехал по делам, оставив нашу семью в поместье. Это было необычно, ведь перед праздниками он старается не уезжать. Хотя бы надолго. Но вот уже неделя прошла, а его всё нет. Беспокоилась я с Энрике, а мама с Несси были спокойны, хотя тень тревоги я отмечала в зеленых, словно сияющие изумруды, глаза матери.       — Он обещал? — лукаво стала меня спрашивать она, заправляя кудрявую прядь за ушко.       Я промолчала, не зная, как лучше на такой вопрос ответить.       Она всегда по вечерам расчесывала нас, девочек, самостоятельно, укладывая спать. Вот уже неделю я оставалась без поцелуя на ночь от отца. Я начинала скучать по его собранному виду, по его вьющимся волосам, в которых утопали мои руки, когда я сидела у него на плечах. На вопрос матери я моргнула два раза. Не хотела кивать, ведь мама видит меня и через небольшое зеркало женского туалетного столика. Она мне нежно улыбнулась, мягко проводя гребешком по волосам.       Только в руках мамы они были послушными.       — Если он обещал, то он приедет. Он не пропускает наши праздники, — говорила она. Её мягкий голос, почти мелодичный, просто хотелось слушать. Люблю, когда она укладывает спать. Если повезёт со временем, то споёт колыбельную. Итальянскую, которую я всегда хотела запомнить, но не получалось. Слишком быстро засыпала в её теплых руках. — Верь в папу, Ламбо.       Меня можно смело называть домашней девочкой. Не хочу менять свой образ жизни. Так и хотелось всегда засыпать в таких сильных руках этой удивительной женщины. Папа хотел наследника, сына, но из-за маминого здоровья, она бы не смогла бы его вынести. Папа рисковать не стал. Он слишком любил маму, слишком любил нас, чтобы из-за своих целей или желаний заводить мальчика. Хотя я понимала, что у отца должен быть именно наследник, но…       Он любил меня и такой. Он думал, что я буду мальчиком, но родилась девочкой. Его наследницей, его любимой дочерью, которая слишком любопытна и постоянно пытается пробраться в его кабинет. Папа знал об этом, но никак не препятствовал. Либо он понимал, что это неизбежно, либо был слишком уверен в том, что у меня это не получится, либо там просто нет ничего особенного. Папа был умным человеком, так что я не понимаю, почему он, уезжая, оставил свой кабинет без особого присмотра.       Ни охраны, ни служанок там не было. Днём проверяла, но не рискнула туда идти. Гуидо бдил даже сейчас! Он завален работами по дому, приказами мамы и отца. На территорию однако после отъезда отца были выставлены утренние и вечерние патрули охраны. Обычно их не так много, так что можно смело их не замечать, но стало их больше.       — Хорошо, я верю, мам, — закрыв глаза, чувствовала, как по коже пробегают приятные мурашки от невесомых прикосновений матери.       — Тогда пора спать.       Улыбнулась ласково и нежно, пытаясь скопировать улыбку матери. Она лишь звонко и коротко рассмеялась, поднимая меня на руки и укладывая на кровать. В моём возрасте дети начинают кричать и возмущаться, когда их поднимают, несут куда-то: «Я взрослый уже!» Помню, как Энри такое кричала. У всех такое бывает, но я позволяла себя быть ребёнком, такие мелочи остальным. Мне нравилась эта забота. Моих новых родителей такое умиляло.       Папа часто говорил, что у него самая умная дочь это я. Хах, помню зависть в глазах Несси. Она такая прелестная, когда дуется и обижается. Прямо хомячок.       Нравится, но только не от Гуидо. Он не улыбается, но гладит по голове при любом удобном случае! У меня потом волосы дыбом! Будто наэлектризовались. Причем слишком быстро и непонятно. А они у меня и так кудрявые! У меня тогда вместо волос настоящее афро.       — Кого тебе сегодня дать? — поинтересовалась мама, укрывая меня одеялом. Она смотрела мягко, чувствовала её ритмично бьющееся сердце, когда схватила её за запястье.       Оу, сегодня колыбельной не будет. Печально.       — Хочу бычка! У него мягкие рожки, — попросила я, поудобнее устраиваясь на роскошной кровати, как у принцессы. Так красиво, роскошно, да и к хорошему быстро привыкаешь. Поначалу это смущало, и я спала скорее на мягком полу, который был очень воздушным со всеми этими толстыми ворсинками. Специально для маленьких детей, как я тогда. Сейчас матрас подо мной и мягкое постельное бельё медленно дарило свою небольшую прохладу и мягкость. Они были жутко удобными.       — Ох, Ламбо, — рассмеялась нежно эта женщина, поправляя свои волосы. Придерживая своё платье, сама она подошла к горе моих плюшевых зверей, которые сидели возле моего кресла и небольшого стеллажа с детскими книжками. Она взяла ту самую игрушку с мягкой-мягкой шерсткой и рожками. Она была пятнистой, как и мой комбинезончик. Такая же: белый с черными пятнами. — Это коровка, Ламбо. — Подала она мне прямо в руки, а я сжала её сильно-сильно, приятно зажмуриваясь и щекой трясь об эту игрушку.       Конечно, я знала, что это корова, но всё равно звала бычком. Потому что мне очень хотелось смешить эту женщину, которая растила троих дочерей и держала особняк под контролем. Она была удивительной, я её уважала и даже любила за то, что та понимает меня лучше кого-либо другого. Она первая заметила моё «гениальное» поведение, не была шокированной такому, любила меня любой: капризной, любознательной, шаловливой, по-детски ранимой, взрослой.       Иногда мне становилось страшно.       Возможно ли то, что она догадалась, что у неё совсем не ребёнок? Что ребёнок с малых лет проявлял более взрослую модель поведения, чем её же сёстры постарше? Возможна ли эта теория? Догадка? Знала? Догадывалась она, что ребёнок слишком взрослый для своего тельца? Что внутри её чада сидел взрослый человек? Думает ли она, что это ненормально? Или наоборот горда тем, что родила семье такого "гениального не по годам" дитя? О чём думает эта прекрасная во всех отношениях особа?       Считает ли меня по-настоящему своим ребёнком?       — Не думаешь, что я слишком «взрослая»? — Она знает, что я имею ввиду. Мадам этого поместья, продолжая улыбаться, сидела рядом, смотрела на меня без всякой тревоги и беспокойства.       — Тебя обременяет тот факт, что ты умнее своих сестёр и других? — абсолютно серьезно, но с понимающей улыбкой наблюдала за мной. В её глазах увидела своё отражение: всего лишь маленькая девочка с плюшевой игрушкой.       — Девочки моего возраста не ведут себя так, как я, — ровно и спокойно ответила, пытаясь держать свой голос. Дрожь унять не сложно, даже если волнуешься. Ты просто запинаешься, делаешь паузы, гадая в голове, какое слово лучше употребить, чтобы донести свой, личный смысл.       Мы иногда выходили в город гулять, отмечали национальные праздники, были вместе со всем городом, играли и развлекались. Дома иногда такого не сделаешь. Пусть дом и территория, принадлежащая нам, огромна, но про социализацию детей нельзя забывать. Нельзя растить детей и не водить по разным местам. Потому мы гуляли по городу вместе с небольшой охраной, что была неподалеку от нас. Но ещё ничего не происходило сверх того, что вообще могли бы воображать при таком люди.       И там были обычные дети. Капризные, спокойные, веселые. Они не говорили, как я, они плакали, в то время, как я сама буду только терпеть боль, они играли в догонялки, в то время как я предпочитала быть рядом с мамой и сёстрами. Они были обычными, я же была взрослой и понимала последствия своих возможных поступков. Пусть у меня не было ограничителей, но осознавала, что с другими детьми моего возраста мне было б просто скучно.       Моя компания - это мать да сёстры, за которыми следила больше я, чем матушка. И по-своему воспитывала их я, чем прислуга, няни, Гуидо, прямо наравне с мамой. Насколько бы это абсурдно ни было, но я не ребёнок, пусть и позволяю себе немного побыть дитём, раз уж тело позволяет. Но… Пресловутое «но» даёт понять, что мои поступки могли быть фатальными. И что я в безопасности только рядом с мамой.       Стоит отметить, что многие взрослые косо смотрели на маму и моих сестёр, не замечая, что в ответ смотрю им в глаза я. Кто это был — узнать не так уж трудно. Наёмники, воры или прочие преступники и жильцы теневого мира, которым заплати хорошо, и они все твои. Словно рабы, готовые служить добровольно своему хозяину.       «Всё, что угодно, за ваши деньги».       Но не в этом проблема. Эта проблема легко решаема. Стоит мне об этом сказать маме, а лучше Гуидо или отцу. И этих лиц я больше не вижу. Проблема в том, чтобы никто не подумал, что я — не простой ребёнок. Мало ли что могут подумать люди. Гений? Круто, пусть докажет. Ребёнок, который ведёт себя настолько взросло, да и предпосылок не было ни разу к этому? Это ведь тоже не шибко похоже на чудо. Со мной же ничего не было. Никаких происшествий.       Моё сердце забилось в тревоге. Мало ли эта женщина могла подумать, но ничего не предпринимать, так как сомневалась в своих догадках? Я могу себя, конечно, накрутить, но от этого беспокойство никак не выгонишь из себя. Мне нужно доказательство того, что я в надежных руках. Именно в надежных. Которые могли бы ото всего укрыть, чтобы я не попросила сделать. Защитить.       Мне нужна защита от этой женщины.       Возможно, это по-детски даже, но ничего с собой не могу сделать. Прошлое многому учит, пусть я и не особо сейчас уже помню, но понимаю — у меня были плохие отношения с семьей. Я их любила, но отношения были ни к черту. И мне сейчас, именно в данный момент, гарантия того, что у меня ничего не повторится, нужна была как никогда ранее.       У меня должна быть возможность исправить то, что я упустила в прошлой жизни. Исправить то, что я натворила.       — Ламбо… — Голос женщины заставил меня открыть глаза и убрать одеяло с себя. Мягкий голос, нежные руки, тепло чужого тела и крепкие объятия. Мне нужна та защита, та самая материнская защита, которая может уберечь меня ото всего. — Пусть так. Ты отличаешься, не спорю. Я знаю это, как никто другой. — Она усадила меня к себе на колени. Моя спальная сорочка немного задралась, мои загорелые тощие ножки были немного похожи на спички. — Ты моя дочь, — твердо сказала она, своими ладони покрывая моё лицо почти полностью. Такие большие и гладкие руки. — И чтобы у тебя ни случилось, я буду рядом. Будь ты хоть самым отвязным убийцей, хоть тем гением, которым была всегда.       Вот оно. Вот эти слова. Сердце трепетало так сильно, билось больно. И эта боль была приятна. Если жизнь — это боль, которую можно почувствовать только так, то я мазохист.       — Я… Нет. Ты меня защитишь?       Мой невинный и дорогой вопрос прозвучал в нашей тишине слишком резко.       — Мой ангелок… — Она нежно поцеловала меня в нос. В её глазах было столько нежности и любви, что я могла в них утонуть. — Всегда. — Я неловко улыбнулась, чувствуя, как щёки горят, и уткнулась в её грудь. Мама такая теплая и мягкая.       — И я тебя, мама.       — Не сомневаюсь.       В следующую секунду она сжала меня в своих объятиях. Чувствовала, как мои кости трещат, но держалась. Уверена, они и не такое выдержат. Хотелось бы, чтобы так было всегда. Люблю объятия.       — А теперь спать. — Тепло маминого тела исчезло, и на её место встала прохлада постели. Она уже была в дверях, когда я осознала, что больше не буду в её объятиях, она выключила свет, улыбнулась и подмигнула. — Сладких снов.       — Сладких… — пробормотала я, не понимая, как у мамы на больших шпильках всегда получается такое проворачивать. Такая бодрая, такая выносливая! Весь день на них, и как только не устаёт?       Мама очень быстрая, а я тут притормаживаю даже. Как бы такое тоже проворачивать? Тоже хочу быть быстрой.       Засыпая, я гадала о том, что же такое подарят мне на седьмое день рождение. Мечтала же, конечно, о приставке с большим телевизором.