Искренность и Бесстрашие

Это было неплохо. Феликс, наверное, зря переживал. Разговоры с Чанбином поначалу были очень неловкими, он просил звать его хеном, а Феликс смущался. Но старший вел себя совершенно обычно и, что главное, — заботливо. Со впервые открыл глаза Феликсу на то, что его влюбленность — возможная болезненная привязанность. Ли понимал, что прошлые чувства пора бы уже отпустить, но это так сложно. Чанбин обещал, что их разговоры помогут, поэтому они встречались каждую неделю на выходных, когда оба закончат свою работу. Вместе парни шли к холму, окруженному голубыми елями, откуда был виден неплохой пейзаж из полей и закатного солнца. У Чанбина была забавная привычка часто-часто моргать, когда он очень сильно удивлен. Феликс в этом убедился, когда рассказал ему однажды, что ни с кем еще не целовался. Со смешно захлопал глазами, искренне удивляясь: — Не может быть! Ты такой милый, разве возможно не хотеть тебя целовать?! Феликс смеялся в тот день с красными ушами. С Минхо его чувства были неправильными, посторонними. Они болезненным комом сковывали обязанностями и запретами перед их дружбой. Но с Чанбином все было легко и беззаботно, Ли и сам не заметил, как понемногу стал привыкать к их встречам. Он действительно их ждал. С Со Феликс чувствовал себя свободно, будто птица, которой впервые позволили летать. Это так необычно и странно, но даже Джисон заметил изменившееся поведение его друга. Хан сказал, что Феликс влюбился, а тот, в свою очередь, кинул в него грязную морковь, отворачиваясь смущенно. — Ты только не смейся… Феликс заинтересованно обернулся на него, всем видом выражая покорность. Чанбин глубоко и очень трагично вздохнул. Они увиделись этим вечером вновь. Чанбин приехал, как всегда, когда солнце окрасило небо в оранжево-красный. Им двоим нравилось любоваться закатом, Со старался справиться с работой как можно скорее, чтобы обязательно успеть. И каждые выходные мчался, чтобы просто услышать мягкий смех, вызвать глупыми шутками яркую улыбку. — В общем, в детстве я завидовал моей старшей сестре, которую постоянно хвалили за оценки. Она была отличницей, а я еле учился на тройки… Феликс внимательно слушал, кивая, а Чанбин едва пытался сдерживать смех, стараясь рассказать историю из жизни: — Ну и… Я просто хотел, чтобы меня хвалили, как и ее. Но до моего маленького мозга тогда не дошло, что для этого нужно было просто хорошо учиться и не пакостить. Я решил действовать радикально. — Пф… Боже, не говори, что… — Ага… Я вырядился в ее бюзгалтер и измазал рот в помаде. Когда мама увидела меня в платье сестры, то очень долго смеялась, а я не мог понять, в чем дело. Я честно не знаю, зачем я вообще так сделал. В детстве я был пришибленный. Феликс обещал не смеяться, но не смог удержаться. Стоило только представить, как ребенок щеголяет измазанный косметикой в огромном платье, волочащемуся по полу — смех так и рвался наружу. Чанбин же только этого и добивался, но Ли все равно попытался сгладить свою реакцию: — Прости, я правда… Пхаха, я считаю, это гениально. — Ну, моя сестра с тобой бы не согласилась. Я типо… был весь в помаде. Стремное зрелище. Феликс пальцами зарылся в ворс мягкого пледа, на котором они сидели. Чанбин привозил его с собой, чтобы они могли спокойно сидеть и любоваться, разговаривая. Начинало холодать, Ли слегка вздрагивал изредка, когда порыв ветра пробирался под тонкую футболку. — Ну, я думаю, ты был вполне милым. Чанбин думал, что милый Феликс. Снимая свою джинсовку, он аккуратно набрасывает ее на плечи Феликса. Сейчас Ли казался еще меньше, миниатюрнее. Это заставляло Чанбина криво улыбаться своим мыслям, растворяясь в волнах нежности, расползающимся по всему телу. Под закатным солнцем его лицо — золото. Хотелось поцеловать мягкие маленькие губы, но Чанбин только вздохнул. Он запрокинул голову назад, опираясь на вытянутые руки, чтобы прикрыв глаза, сказать: — Никто еще не говорил, что на мне «мило» выглядит косметика. Я сейчас испытываю смешанные чувства… Феликс прыснул от смеха, кутаясь в чужую одежду. Джинса пахла каким-то резким ароматом, но он не отталкивал, а заставлял голову кружиться. Как и сам Чанбин. Маленькая улыбка тронула его губы, когда Феликс украдкой бросил взгляд на Со рядом с собой. — Не в обиду вам, хен. Давайте на чистоту — кому вообще не идет косметика? Она же придумана не только для женщин, а чтобы прикрывать недостатки и… ну знаете, показывать преимущества? Ли был слегка смущен, говоря это, но Чанбин открыл глаза, чтобы смотреть на своего собеседника внимательно и восхищенно. Нет, Чанбин не переставал удивляться тому, как прекрасен Феликс. Все в нем — воплощение мечты для Со, начиная от внешности, заканчивая мировоззрением. Просто чудо, как они встретились. — Ты прав. Боже, ты так прав! Знаешь, редко такое можно услышать среди людей, но все эти разделения… У нас в Бесстрашии все уравнены между собой: и мужчины, и женщины. Поэтому такого диссонанса не происходит, когда кто-то делает что-то странное для своей роли. Но другие… Эрудиты особенно душные. Феликс скривился, соглашаясь: — О, помню, как в старшей школе я сплел себе венок из васильков. Ну просто потому что мне захотелось. А наш директор-Эрудит наказал меня и вызвал родителей в школу, якобы из-за того, что я веду себя, как девчонка. — Ох, какая глупость… Надеюсь, тебе не сильно влетело? — спросил участливо Чанбин, но Ли только покачал головой, вновь улыбаясь: — Нет, мои родители не Эрудиты, так что… Окей, это прозвучало, как оскорбление в сторону одной небезызвестной фракции, поэтому Чанбин удивленно расхохотался. А Феликс довольно произнес: — Вообще в Дружелюбии тоже все довольно… терпимые? Даже если кто-то нам не нравится, мы учимся принимать людей такими, какие они есть. Типо… никто же не идеален, так? Но Чанбин только покачал головой, воодушевленно заявляя: — Ээ, неет. Вот не скажи! Зачем терпеть человека, если можно дать ему один раз в глаз, чтобы больше не выделывался? — Хен, нельзя бить людей… — скептично произнес Феликс, пленяя одним лишь взглядом. Чанбин давно пропал в этих карих глазах. Он мог бы сравнить их с кофе или шоколадом — так ведь делают все влюбленные люди? Но Со — не поэт, а глаза Феликса — всего лишь его глаза, несравненные и единственные в своем роде. — Да че там, один раз всего, чтобы не выебывался… — Хен… Людей. Нельзя. Бить. Строгий тон Феликса никак не соответствовал его мягкому взгляду, но Чанбину хватило и этого, чтобы сердце сжалось в приятном спазме нежности. Со был бы не против, ругай его Ли хоть всю жизнь, если он каждый раз делал это так мило. Да Чанбин чуть тут же не поклялся никогда не поднимать руку на человека! Но он конечно вовремя вспомнил, где работает. Там, уж простите, нельзя без рукоприкладства. — Да, да, я понял! Учимся терпимости. Могу я вас теперь звать учителем? — игриво спросил Чанбин, собираясь кланяться. Феликс с тихим смехом остановил его, хватаясь невольно за сильное плечо. Под пальцами перекатывались упругие мышцы, заставляя Феликса дрожать. Чанбин был очень большой и очень сильный. Феликс слаб перед всем «очень». — Замерз? Чанбин заметил, как подрагивают хрупкие плечики под его джинсовкой, но интерпретировал это по-своему. Феликс застенчиво прикусил губу, смутившись, что его эмоции заметили, да еще и поняли не так. Ну что же такое… — Не знаю… Чанбин улыбнулся, потому что Феликс — единственный человек во всем мире, который вызывал в нем такое острое желание оберегать. И наверное это к лучшему, иначе Чанбин замучал бы всех своей опекой. Солнце уже скрылось за горизонтом, становилось ветрено. Со встал, подавая руку своему спутнику: — Пойдем обратно, уже поздно. Не хочу, чтобы ты простыл из-за меня. Феликс разочарованно вздохнул, но подал свою мягкую ладонь, приподнимаясь. Он не хотел уходить, потому что теперь они увидятся только спустя 6 дней. Это омрачало, потому что компания Чанбина заставляет его сердце порхать радостной бабочкой на ярком маковом поле. Томиться в ожидании все эти дни — невыносимая мука. — В следующий раз я принесу с собой термос и теплые одеяла, чтобы мы могли посидеть подольше. Может быть удастся посмотреть на луну. Чанбин сказал это так легко и непринужденно, уверенно обещая, что Феликс едва не лишился всех чувств в одночасье. Улыбка робкая так и рвалась расплыться по всему лицу, но Ли старался скрыть ее, чтобы не смутиться еще сильнее. Чанбин внимательный и заботливый. Никто еще не был таким с Феликсом. Они будут ночью сидеть под луной совсем одни, кутаясь рядом друг с другом в одеяло… Думая об этом, Феликс чувствовал небывалое эмоциональное возбуждение. Хотелось прыгать, беспрерывно смеяться. Они возвращались неспешно, словно никто из них не хотел прощаться. Вечером перед домом Ли никого не было, все уже отдыхали — только свет приветливо горел в окнах двухэтажного коттеджа. Жилой сектор Дружелюбия жил своей жизнью, где-то вдалеке играла музыка, на другом конце сектора раздавались радостные крики. Чанбин придерживал одной рукой плед, а другой — тоненькую ладонь Феликса, чтобы тот в потёмках не подвернул ногу ненароком. Редкие фонари освещали им путь. — Я напишу тебе, хорошо? Скажешь, если будешь чувствовать себя плохо. Я сделаю травяной чай по маминому рецепту, он тебя мигом на ноги поднимет. Феликс только кивает смущенно, пытаясь убедить себя не притворяться больным, чтобы привлечь к себе еще больше внимания. Чанбин наверняка много работает, не станет же он ради мальчишки из Дружелюбия бросать все, чтобы привезти чай. Но Чанбин аккуратно поглаживал его продрогшие пальцы, заставляя Феликса поверить. Да, он действительно приедет, бросив все... Они дошли до передней площадки дома Ли, когда Чанбин нерешительно отпустил чужую руку. Здесь не было надобности следить за тем, чтобы парень не упал. Оправдывать себя нечем. А нужно ли себя оправдывать? — Эй, у тебя здесь что-то… Чанбин с серьезным выражением лица смотрит на что-то на щеке Феликса, заставляя того растерянно тереть ее. — Что там? Но Со наклоняется все ближе, будто не может разглядеть под тусклым фонарем нечто, оставившее свой след на лице Ли. Сердце пускается вскачь, а Чанбин смотрит так пронзительно. Он ничего не успевает предпринять, когда сухие губы касаются скулы. Дыхание замирает, а Чанбин игриво отстраняется. Он его поцеловал. — Эй, голубки! Оба парня поднимают испуганно головы вверх. Оливия, веселая и дружелюбная, смотрит на них, выглядывая из окна второго этажа. В ее комнате не горел ранее свет, поэтому Ли подумал, что его сестра уже спит. Но как же он ошибался… — Чанбин, кто разрешил тебе так обращаться с моим братом? Разве ты поступаешь по совести? Растерянный Со даже не нашел сначала в себе силы, чтобы ответить. Феликс покраснел, казалось, до кончиков волос. Больше всего ему хотелось, чтобы Оливия услышала его мысленные сигналы и исчезла по ту сторону их дома. Но девушка от всей души веселилась, глядя на то, как жмутся неуверенно два парня. — Лив, прости, я не хотел… Оливия раньше училась с Чанбином и Чаном в одном классе. И она конечно любила подшучивать над старыми друзьями, но ни разу не хотела пугать всерьез. Честно говоря, она сильнее всего желала, чтобы ее брат был счастлив. Феликс что-то пытался сказать ей, смотря на сестру горящим взглядом. Но Оливия перебила Чанбина: — Он у нас порядочный мальчик. Целоваться будете только после свадьбы. Со удивленно замер, а Феликс шокировано раскрыл рот, не понимая, что творит его глупая родственница, от которой он отречется в скором времени — будьте уверены! Оливия рассмеялась от души, видя их реакцию, а Феликс сорвался с места, забегая в дом, чтобы остановить поток несдержанных и очень смущающих слов. Но старшая Ли продолжала: — Я серьезно, Бин, приходи свататься. Родителям ты понравишься, они помнят тебя еще со времен школы. Оставшись вдвоем, Чанбин наконец пришел в себя. С семьей Ли он действительно знаком очень давно. Знал бы он, что младший брат его подруги так прекрасен, ходил бы в гости чаще, чем к Чану. Хотя сейчас наверное так и выйдет, с учетом того, что к Чану ходить совсем не хочется — там бестия-Минхо, который недоволен близким общением Чанбина и Феликса. Раньше у них были нейтральные отношения, но сейчас Ли закатывал раздраженно глаза каждый раз, как видел Со. — Блин, Лив, я надеюсь, ты сейчас не шутишь. Потому что я действительно могу прийти и попросить руки Феликса у твоих родителей. Оливия скептично пожала плечами, весело отвечая: — Ну, руку ты так сразу не получишь, но частые встречи и место за семейным ужином — пожалуйста. Уж я помогу это устроить. Одна мысль видеться с Феликсом чаще заставляет чувствовать тепло по всему телу. Чанбин забыл, что стоит в одной тонкой футболке, а Феликс сбежал с его джинсовкой. Все равно Со пылал в сильном чувстве прямо сейчас. — Оливия! А вот и Феликс добежал до комнаты сестры, яростно врываясь внутрь. Увидев знакомое лицо Чанбин не смог скрыть нежную улыбку, слыша, как предмет его воздыхания матерится, стараясь быть тихим. Оливия смеялась, борясь за место у подоконника, от которого ее оттаскивали. Наблюдая снизу за этой перепалкой, Со решался на важный шаг. — Эй, Феликс! Ли тут же вздрогнул, с силой оттесняя Оливию, чтобы выглянуть взволнованно на улицу. Чанбин смотрел на него сияющими в вечерней полутьме глазами, прежде чем пообещал: — Я приду к тебе свататься… Это нормально для тебя? Ты не против? В горле перехватило от волнения, Феликс только в немом шоке то открывал рот, то закрывал. Но Чанбин терпеливо ждал, пока, сжимая смущенно края большой джинсовки, парень едва видно кивнул. — Ликси, готов ли ты хотя бы попытаться принять мои чувства? — Заканчивайте, в 12 карета превратится в тыкву, Бин-и! — крикнула из глубины комнаты Оливия, а Чанбин усмехнулся, понимая ее тонкий намек. Феликс сейчас слишком смущен, не нужно сильно его мучать. Щеки горели, и сердце пылало, когда он смотрел на спину уходящего Чанбина. Пальцами касаясь щеки, он едва справлялся с дыханием. Хотелось пищать от переполняемых чувств. Чанбин его поцеловал. — Фу. Вот так вот выглядит любовь? — Оливия задиристо дразнилась, заставляя Феликса вновь покрыться румянцем: — Лив!

***

Они стали работать вместе, как Минхо того и хотел. — Малыш, я вижу, что ты пытаешься подглядывать… Но все опасения оказались тщетными, потому что Чан оказался важной шишкой в отделе, и Ли не получал какой-то сложной и невыполнимой работы. Они регулярно ездили на свидания в свои выходные, нисколько не уставая друг от друга. Кстати, сейчас они как раз и направлялись на один из вечеров, посвящённых только друг другу. Чан надел повязку ему на лицо, усаживая в машину. Он обещал сюрприз, но Ли был очень нетерпеливым. — Я не смотрю! Чан коротко ухмыляется, заслышав капризный тон своего парня. Иногда Минхо вел себя как ребенок. Но ни разу это не вызывало раздражения, хотя теоретически могло. Просто… Это ведь Минхо. Как можно не любить все в нем? Честно говоря, об этом сюрпризе Чан думал часто. И он очень долго решался все же сделать это. Ах, ну может быть однажды Бан случайно увидел одну запись в дневнике Минхо. Но ведь это всем на пользу будет, что такого… Ладно, Чану немного стыдно. Минхо крутился, сидя на переднем сидении. Парень все не мог успокоиться, взбудораженный всем происходящим. Повязка на лице не давала ему ориентироваться в пространстве. Он только чувствовал, как трясется их машина — скорее всего они едут не в город. Неужели Чан везет его в лес? — Я не хочу заниматься сексом в лесу. Чан удивленно оторвался от лицезрения неровной проселочной дороги, чтобы посмотреть на тонко сжатые губы. — Что? — Я говорю, что не дам тебе на голой земле. Серьезно, Чан. Это же был твой сюрприз? Я помню, как ты говорил что-то такое недавно… Они действительно недавно говорили про секс и про лес, но совсем в другом контексте… — Солнце, я рассказывал, что лишился так девственности. Но я не собираюсь повторять такой опыт. Это было странно, с твоими чувствами я полностью солидарен. Минхо растерянно ойкнул, извиняясь: — Блин, точно. Я плохо помню, что ты вчера мне рассказывал. Прости, пожалуйста… Минхо никогда прежде так не напивался с обычного ликера. Кто бы мог подумать, что на семейном ужине у Бан его скосит домашний алкоголь? Уж Минхо на это нисколько не надеялся — сам не ожидал от себя! Парням пришлось остаться у госпожи Бан. Минхо пьяно расспрашивал у Чана всякие глупости, а тот покорно ему отвечал. Но сейчас Ли обо всем забыл, что вчера нес. — Ничего страшного. Если понадобится, я расскажу тебе все еще раз. Это мне нужно просить прощения, я то знал, какой у мамы ликер крепкий. — Я хоть не делал ничего странного?.. Чан прыснул, вспоминая, что творил вчера его парень. В какой-то мере Чан должен был быть строг, чтобы поучительным тоном рекомендовать Минхо больше никогда не пить. Но Ли такой милый котенок, когда несдержанно говорит о самых сокровенных желаниях, что Бан едва ли мог ворчать на него. — Ну… Как тебе сказать… Сначала ты убеждал мою маму, что постараешься родить ей несколько внуков… Минхо пьяно убеждал госпожу Бан, что будет трудиться изо всех сил, чтобы заделать детишек, которые по выходным бы ездили к любимой бабушке. Ханна громче всех смеялась, а Бан, краснея, смотрел на то, как его мама поощряет стремления его парня. Но давайте будем честны, сколько в Минхо ни кончай — детей больше нуля не станет. Почему-то вчера Ли об этом не думал… Парень застонал, стыдливо хватаясь за голову: — Боже мой… Она теперь будет меня ненавидеть! Машина резко свернула вправо, заставляя Минхо дернуться, отчего он испуганно вскрикнул, хватаясь за сердце. — Эй, это не правда! Моя семья тебя очень любит! Хотя вчера ты убеждал мою сестру в обратном, когда спорил, кто из вас двоих меня любит больше. Минхо бы зажмурил глаза, не будь они и так закрыты. Неужели он наговорил своей подруге гадостей? — Я что-то плохое ей сказал? — О, нет! Она сдалась сразу же, когда ты привел в аргумент, что видишь мой член чаще, чем она. Ханна сказала, что терпеть вид мужского полового органа — предел настоящей искренней любви. — О, боже мой, я больше никогда не буду пить… Это же все, да? Мне просто, наверное, хватит причин никогда не появляться в человеческом обществе. Лучше бы ты вез нас в лес, я там останусь жить… Чан рассмеялся, припоминая еще кое-что: — Не вижу смысла стыдиться, ты ведь говорил еще много интересных вещей, например, ты очень настойчиво намеревался сесть мне на лицо и… — А! Стой! Остановись прямо сейчас! Под громкий смех Чана машина замедлила свое движение, действительно останавливаясь. Минхо услышал щелчок ремня безопасности и звук открывающейся двери. Но ничего не стал предпринимать, боясь нарушить сюрприз. Хотя так хотелось уже посмотреть, что же там! Бан подошел с его стороны, чтобы аккуратно вывести на улицу, придерживая за руку. — Пойдем, скоро ты кое-что увидишь. Ноги пружинили от нетерпения, пока он гадал, что же мог придумать такого его парень, чтобы удивить. Минхо плохо ориентировался в пространстве, но Чан весьма умело вел его. Вместе они зашли на какую-то площадку, под ногами Ли ощутил лязг металла. Странное чувство зародилось в его груди, но резкий толчок едва не вывел из равновесия. — Я держу, малыш, не бойся. Ой, все эти сладкие обращения… Минхо слаб перед ними больше, чем следовало бы. Чан же не был фанатом такого обращения к себе, хотя иногда просил называть его хеном. Особенно, когда они занимаются любовью. Лифт поднимал их вверх, звук трущихся друг об друга шестеренок заставлял вздрагивать. Противный скрип оглушал, парню казалось, что они поднимаются бесконечно. Знакомый запах свежей травы и успокаивающие поглаживания успокаивали. Он схватился рассеянно за повязку, но его руку перехватили, шепча на ухо: — Подожди еще немного. И он подождал. Ноги вновь чуть не подогнулись, когда лифт внезапно остановился. Чан помог ему ступить на твердую ровную поверхность. Сквозь повязку парень увидел яркий оранжевый свет. Это было солнце. Это был закат. Солнце ослепило, когда мягким движением повязку сняли с его лица. Резкий порыв ветра ударил в лицо, заставляя дыхание замереть. Они стояли на высоте пяти сотен метров. Они стояли на стене. — Это… Он даже сказать ничего не смог — в таком шоке пребывал. Они стояли на смотровой части стены, которая была огорожена перилами. Они бы не смогли упасть, но Чан все равно придерживал Ли за талию. — Ага, стена. Я выпрашивал разрешение подняться около недели — не меньше. Минхо с улыбкой обернулся к гордому Чану, чтобы целомудренно чмокнуть его прямо в губы. Закат — произведение искусства. Минхо и вправду впервые видел его так явно. Он мог полностью осмотреть их город, поля Дружелюбия и районы Бесстрашия. Вдали серели и низкие постройки Отречения. Высокими были только дома Искренности и Эрудиции в центре. Но все было таким незначительным и маленьким… Хуже только вид за стеной. Раньше Минхо полагал и слепо верил в то, что за стеной какие-нибудь мутанты, реки лавы и обломки старых зданий, но все оказалось прозаичнее. Просто голая выжженная солнцем земля. Без растительности, воды или остатков прошлой жизни. Абсолютное ничего. Его мечты — пустышка. Они оказались абсолютно бессмысленными. Но он продолжал улыбаться, потому что Чан старался ради него. — Мне казалось, за стеной все выглядит иначе, но… Чан понимающе кивнул. Он знал это чувство, потому что когда-то был таким же. Хотел увидеть мир, хотел вырваться на свободу. Но свободы нет. Мира нет. — Я привел тебя сюда не для того, чтобы рушить какие-то грезы. Я лишь хотел исполнить твое желание. Чан и вправду не хотел расстраивать Минхо, но тот расстроился. И вовсе не из-за Чана, нет. Просто он вдруг осознал, что все его прошлые побуждения, мечты и желания — детский максимализм, смешанный со стремлением к безрассудству. Глупости… — Все в порядке… — Но знаешь, может быть мир за стенами и существует… Просто он дальше, чем мы можем увидеть. — успокаивающе поглаживая, произносит Чан. Смотря в его глаза, Минхо вдруг понимает. Ему не нужен другой мир, пока есть Чан. Он не хочет бежать и искать, борясь за призрачные надежды. Он лишь желает просыпаться утром от крепких раздражающих объятий, делать нелюбимую зарядку, потому что Чан это считает важным, и завтракать брокколи. Обычная рутина. Руки обхватывают его так крепко. Минхо плавится от чужих губ, что ласкают с нежностью и любовью. Вот бы это продолжалось всю жизнь. «Привет, Минхо. Если ты перечитываешь это, то ты мазохист. Серьезно, зачем бы тебе вспоминать, как мы с тобой чуть не сломали себе шею? Ах, а ведь я просто хотел украсть яблоко. Навернулся с дерева, да еще и ссадину на лице заработал — вот это я молодец, хорошо постарался! И ещё этот взгляд Чана, когда он обо всем узнал!.. Не знаю, это возбуждающе, но как же смущает!.. Хотя он пообещал достать мне любые яблоки, какие только захочу — все равно это было неловко. Хм, что же еще нового? Оу, я кажется случайно подслушал сегодня вечером разговор Чана с кем-то… Он говорил про волнения в Отречении и что-то про убийство Мин Рюсыль. Не знаю, на самом ли деле это так, но вчера утром действительно пронеслась новость о том, что у лидера Отречения случился инсульт. Она умерла мгновенно. Но убийство?.. Это как-то чересчур странно. Зачем убивать кого-то в Отречении? Ах, ладно, кажется, Чан-и закончил с отчетами. Надеюсь, он не сильно устал. Он обещал мне, что вечером мы с ним… Ну… Ты знаешь сам, зачем я это пишу! Пока!»