Искренность и Бесстрашие

В городе был хаос и в сердце Минхо тоже. Он впервые видел столько разрухи и крови разом. Его тошнило. Чан держался рядом. Так спокойнее. В день, когда он капнул каплей своей горячей красной крови в чашу фракции Бесстрашия, он тоже бежал по этим же улицам, оглядываясь назад, чтобы любоваться своим новым ментором. Тогда все казалось сказкой, странным, но приятным сном. Тогда он думал, что единственная его забота — не вылететь при отборе, стать полноценным членом фракции. Чтобы увидеть стену, чтобы стать свободным. Есть ли свобода в том, что он помимо воли исполняет приказ? Бежать некуда. За стеной — радиоактивная пустошь, в пределах стен — война. В день взрыва школы там все же погибла его учительница. Там погибла и Суирен. Последнее, что она увидела в свои пятнадцать («почти шестнадцать, я не маленькая, Минхо!») — белую ослепительную вспышку. Она не успела подумать о маме и папе. Она не успела подумать о брате. На миг она ощутила, как лицо разрывает невыносимая боль — осколки стекол втыкались в глазницы. Кирпичная крошка оголила плоть и белые кости. Минхо до сих пор не верил, что тот труп — его маленькая вредная сестра. Она не могла умереть, потому что родные не умирают. Они бежали мимо руин, держа автоматы в руках. Жилые дома обвалились, было много крови. Под обломками зданий торчали конечности — оторванные и безжизненные. Наверное, где-то здесь лежала левая кисть Ханны. Ханна бежала рядом. Ее лицо бледнее полотна, но она не оставила своих друзей. Мирэ придерживала девушку, когда у той кружилась голова от особо активных забегов их команды. Мирэ все еще не сказала, что любит Ханну. Они бежали к центру через дворы фракции Искренность. Минхо краем глаза посмотрел на свой прошлый многоэтажный дом. Тот был цел. Но целы ли его родители? Чан увидел, что его парень смотрит по направлению в одну точку очень грустно и долго. Он слегка оттолкнул своего возлюбленного в сторону, позволяя их товарищам пробежать дальше. Минхо чуть не запнулся об обломки бетона, когда вдруг оказался вне бегущей толпы. — Мы сейчас в жилом секторе Искренности, хочешь зайти к себе? — спросил участливо Чан, глядя своими заботливыми глазами. Минхо смотрел на него в ответ, с болью в груди отмечая, что у любимого глаза красные, усталые. Сосуды лопнули от напряжения, делая вид Чана диким. Но от него Минхо по-прежнему чувствовал искреннюю и безграничную любовь. Они сильно отстали от группы. До центральной башни метров триста — не больше. Нужно просто добежать и защитить главное управление. Там сосредоточено все: главный электроблок, научная лаборатория и новейшие разработки Эрудиции, которые еще не успели войти в обиход. Минхо проводил взглядом черные ровные спины Бесстрашных, которые скрылись за поворотом. Что же ему делать? — А как же башня и приказ?.. — нерешительно спросил парень. Его рыжие волосы покрыты золой и пылью, которая кружилась в воздухе и падала с неба — серого и холодного. Чан нежно стряхнул мусор с головы, чтобы мягко прикоснуться к пухлым и сухим губам в целомудренном поцелуе: — Все нормально, просто убедись, что с твоей семьей все хорошо. Я пойду и помогу нашим, ладно? Я дождусь тебя, и мы вместе будем сражаться плечом к плечу. Чан был так спокоен, потому что знал, что его родные пока живы. Мама пряталась в своей квартире, обещая в случае чего тут же укрыться в Норе. Но без надобности делать это — опасно. Нору легко может завалить, отключение питания приведет к поломке вентиляции, и Нора станет прекрасным гробом, из которого невозможно выбраться. Ли нерешительно кивнул, потому что очень хотел увидеть маму с ее самой красивой улыбкой на свете. Она бы снова захлопотала над ним, спрашивая, все ли хорошо. Он очень хотел увидеть папу, который бы строго спросил, почему его одежда грязная и порванная. Главный судья любил порядок. Он очень сильно хотел увидеть Суирен, чтобы успокоить ее и сказать, что все будет в порядке. Минхо стремительно умчался, перепрыгивая осколки клумб и бордюров. Железные тяжелые двери подъезда открылись с трудом, но парень чувствовал за спиной внимательный взгляд. Чан прощался с ним, надеясь, что Минхо не успеет. Надеясь, что Минхо останется с родителями дома. Бан ощутил сильный спазм в груди, который он тут же подавил. Твердыми шагами он впечатывал ботинками мягкую траву лужайки, пока стремительно шел к башне. Там уже раздались первые выстрелы и предсмертные выкрики. Бесстрашные встретили вооруженных Отреченных. Стоило двери за его спиной закрыться, как ту же он позволил себе паниковать. Он боялся показывать страх рядом с Чаном, потому что тот бы обязательно волновался. Но он не должен, не сейчас. Чану нужно помнить и о себе, Ли совсем не хотел казаться слабым и беспомощным. Парень перепрыгивал ступени большими рывками, ощущая, как рука с автоматом напрягается от тяжести. Хотелось бросить его, но оставаться без оружия сейчас — намного опаснее. Здесь пахло так же, как и в детстве. Он выходил ранним летним утром в подъезд, и было холодно. Горшки с цветами всегда приветливо стояли на подоконниках, пока маленький Минхо спускался по перилам, весело хохоча. Он скатывался быстро, с ветерком, а потом бежал в парк, чтобы дождаться Сынмина. С Джисоном и Феликсом он мог играть только в школе — они далеко жили. Когда он подошел к знакомой двери, то остановился, чтобы перевести дыхание. Он смотрел в свое отражение в матовой черной поверхности двери, чувствуя сильное волнение, которое заставляло кончики пальцев неметь. Когда он привел на ночевку Джисона в первый раз, тот чихнул на эту дверь, оставляя противные разводы. Потом они долго отмывали следы, чтобы мама не наругала их. Они думали, что скрыли свое преступление, но конечно она заметила грязные пятна, оставленные тряпкой. Женщина просто все вымыла, поглядывая хитро на детей. Джисон был ей как родной. Он ввел кодовый замок, который помнил наизусть. Дверь знакомо пикнула, просвечиваясь голубым светом. Механизм щелкнул, и дверь приветливо распахнулась. Он хотел крикнуть, чтобы оповестить домашних о своем приходе, надеясь, что хоть кто-то его встретит. Родители вполне могли быть на работе или защищать город, хотя это вовсе и не их забота. Но в нос ударил терпкий затхлый запах, заставляя испуганно отшатнуться. Сердце сжалось от предчувствия чего-то ужасного, но он все равно ступил в коридор. Здесь аккуратно лежали ботинки, туфли и босоножки. Вся полка была заставлена обувью. С другой стороны стоял шкаф с верхней одеждой, на внешней дверце которого было большой чистое зеркало. Минхо лишь краем глаза увидел свой силуэт в нем. Он перехватил автомат в другую руку, ощущая себя не в этой реальности. Это не он сейчас здесь, а кто-то другой. В гостиной, где часто были слышны веселый смех, глупые шутки и серьезные разговоры сейчас было отвратительно тихо. Эта тишина оглушала. Они лежали на диване. Оба выстрелили друг в друга, сидя на нем. От удара пули их тела дернулись, падая. Головы склонив к спинке, они истекли кровью, которая окрасила мебель, впитываясь. Это не красный цвет, а бордовый, на грани черного. Это были не его родители, не может этого быть! — Мам! Пап! Су-Су! Он бегал из одной комнаты в другую, судорожно ища хоть какую-то зацепку. Хоть какой-то намек, что его родные живы. Наверняка это глупая шутка, родители просто решили его проучить! Он так мало к ним приезжал в последнее время, вот они и захотели его разыграть. Они сейчас прячутся где-нибудь в шкафу и ждут, когда он раскается, так ведь? Но в квартире было пусто, только слой пыли был потревожен не менее встревоженным Минхо. Ему пришлось вернуться в гостиную. Он услышал хлюп и посмотрел себе под ноги. Темная старая кровь стала вязкой, она марала ботинки, а потом оставляла следы на белом ковре. Минхо испуганно смотрел, как оставляет грязь своей обувью. Мама не любила, когда этот дорогой ковер пачкали! Нужно убрать это… В нос забивался удушающий аромат смерти. Он взял полотенце с кухни, чтобы попытаться убрать кровавые следы, которые он оставил ботинками. Но кровь только сильнее втиралась в белый ворс, расплываясь. Пальцы тряслись так сильно, а воздух не получалось вдохнуть. Он не мог дышать. Получилось в последний раз кинуть взгляд на тела. Любимое платье мамы… Она говорила, что вышла в нем замуж за их отца, и берегла этот наряд, как самое ценное сокровище. Их лица сейчас были едва ли узнаваемыми. Синяя кожа, закатанные глаза и дыра в центре лба. У папы — сломан нос, видно оголенный череп. Видимо рука госпожи Ли дернулась, заставляя пулю чуть уйти вниз. Минхо не видел выражение лица матери, потому что по большей части его закрывали спутанные волосы, в которых засохла кровь. Минхо бросил полотенце, не замечая, что все его руки сейчас — в крови. Ему нужно уходить. Здесь он не может дышать. Ему нужно уходить. Там сейчас в опасности его друзья и Чан. Он покинул квартиру, закрывая дверь на замок. Он вернется сюда, чтобы похоронить своих родителей, но позже. Ли Ёндун и Ли Гарам убили себя, потому что больше не видели смысла жить. Их единственная дочь — погибла под обломками школы. Родителям даже не позволили забрать тела, никого не подпускали к разрушенному зданию. Девочка, которая с утра пожелала им приятного аппетита и поцеловала нежно в щеку, больше никогда не вернется домой. Больше никогда не раскинет свои туфли по углам прихожей, злясь на учителей за несправедливую оценку. Их самообладание добила новость о том, что Бесстрашные начали ответные военные действия. Их милый сын, который совсем недавно самозабвенно бегал на урановое озеро и по ночам болтал с Феликсом, с которым, как подозревала Ли Гарам, ее сын тайно встречался, теперь убийца. Они сказали, что поддержат любой выбор Минхо, но не тот, который унесет за собой жизни людей, братьев, товарищей. Выйдя из своего дома на едва гнущихся ногах, он услышал выстрелы. Их было много, они оглушали. Слышать их — не то же самое, что и на тренировочном поле в Норе. Там было безопасно, там никто не умирал. Он со всех ног побежал на звук смерти. Бесстрашные рассредоточились по улице, чтобы атаковать главный вход в башню. Под ногами хрустели осколки стекла. Первые этажи башни были испорчены выстрелами автоматов. Но виноваты в этом не только Бесстрашные. Отречение тоже имели оружие. Только одна фракция имела склад, храня там ударную технику, пистолеты, ножи и иное огнестрельное оружие. Как оно могло оказаться в руках восставших? Вывод один: кто-то предал Бесстрашие, чтобы спонсировать хаос и разруху от рук Отречения. В небе — клубы черного дыма. Горят поля, горит Дружелюбие. Были подожжены хранилища торфа, скоро огонь доберется до городского резервуара с газом, что находится недалеко от фракции Дружелюбия, и будет большой взрыв. Он укрылся за бетонной плитой, что упала посреди улицы, когда недавно был разрушен зал суда. Минхо плохо видел — обзор перекрывали дым и пыль. Рядом с ним в укрытии лежал раненый парень из Бесстрашия, Ли видел его несколько раз на работе. Он сжимал сквозную рану на животе, прекрасно понимая, что умирает. Но все равно продолжал отстреливаться, целясь в серые робы людей из Отречения, что прятались за стенами башни. Они выглядывали из окон, ударяя автоматной очередью по асфальту, заставляя ломаться его, рассыпаясь крошкой. Минхо слышал крики, слышал стоны и непрекращающийся шум стреляющего оружия. Все смешалось вместе, отрывая от реальности. Он все осторожно оглядывал местность, заостряя внимание на людях в черной одежде, но не видел Чана. Вот Ханна прячется за соседним зданием и одной рукой яростно отстреливается от парней в серой одежде, которые контролировали вход в башню. Мирэ сидела рядом и прикрывала ее, отгоняя приближающихся «врагов». — Где Бан Чан? — стараясь перекричать шум, спросил Минхо у раненного парня рядом с ним. Тот скривился, на губах выступила кровь. Весь живот — красный. Он сжимает пулевое отверстие дрожащей рукой, ему уже сложно отстреливаться. Минхо начинал злиться, потому что сейчас ему нужно было знать только одно: — Слышишь меня?! Где офицер Бан?! Он только ткнул пальцев в сторону верхних этажей башни. Рука тут же безвольно упала, а глаза закатились. Он не выпустил оружие даже после смерти. Сердце упало в пятки. Не может быть, чтобы Чан бросился прямо в пекло к «врагу». Не может быть, чтобы… Его уже убили… Это самая настоящая глупость! Как можно убить Бан Чана?! Ли решительно поднялся на ноги, чтобы перебежками приблизиться к входу в башню. Она представляла собой крепость, поэтому войти можно было только через одну дверь. Он просто надеялся скооперироваться с Мирэ и Ханной, чтобы они прикрыли его и… Первое, что он увидел, вставая, это знакомые щенячьи глаза. Про Сынмина говорили много страшных вещей после начала восстания, но он выглядел все так же обыденно и невинно. Смотрел прямо на Минхо. Их разделяла широкая дорога улицы, и Минхо очень рисковал, стоя так легко на открытой местности. Выстрелы раздавались то тут, то там. Но он замер позорно, не в силах поверить, кто сейчас перед ним. Взгляд у Сынмина чужой, жестокий. Ким поднял руку с пистолетом, направляя его прямо в Минхо. — Лино, осторожнее! Выкрик Ханны привел его в чувство, и в самый последний миг он инстинктивно пригнулся. Видимо рука Сынмина дрогнула, потому пуля попала в бетонную плиту, а после — разорвала щеку погибшего парня, с которым еще пять минут назад Минхо мог говорить. Рикошет едва не забрал жизнь Минхо. Сынмин едва не забрал его жизнь. Ким, увидев, что выстрел неудачный, тут же ринулся прочь, убегая дальше от башни — к руинам суда. Минхо кинулся за ним, ощущая свой долг. Он должен поговорить, он должен узнать, какого черта. Сынмин не мог просто так это сделать, у него была причина. — Мин! Остановись! На окрик Минхо парень не обернулся, отстреливаясь не глядя. Минхо перебежками между колоннами, которые раньше держали здание, пытался загнать парня в угол. Но Ким ловко уворачивался от предупредительных пуль, убегая к огромному проему в стене. Он пытался сбежать, а может быть хотел завести Минхо в ловушку. Осколок подозрения разворотил его грудь, цепляясь за сердце. И Ли пришлось сделать это. Он вышел из укрытия на миг, чтобы произвести короткую очередь по ногам. Конечно, одна из них оказалась ранена — на то Минхо и рассчитывал. Она оба были измазаны грязью. Казалось, что эта пыль оседает даже в горле, заставляя хрипеть и много кашлять. Глаза слезились, но Минхо не знал, из-за чего. — Поговори со мной, Сынмин! Ким перевернулся, ложась спиной на пол. Из-за ранения бедра он запнулся об осколки стен и упал, выворачивая лодыжку. Рана саднила и горела обжигающим пламенем боли. Он смотрел разъяренно, дико. Минхо не узнавал своего друга. — Какого черта, Минхо?! — с рыком произнес Сынмин, пытаясь привстать. Но болезненная пульсация охватила все его тело. Парень буквально мог чувствовать, как пуля слегка движется в его теле от активных действий. Волна отвращения скрутила живот. — Ты меня спрашиваешь?! Все говорят, что ты убил лидера Отречения! Ты начал восстание! Они говорят — ты убийца! Злость поднималась в теле, словно цунами. Все чувства разом сосредоточились на одном человеке. Сынмин был тем, с кем Минхо впервые попробовал алкоголь. Они украли из директорского кабинета ликер и попробовали его, сидя на берегу уранового озера. Обоим не понравилось, но оба опьянели от нескольких глотков. В тот день Ким смеялся громче и ярче, чем когда-либо. Минхо ему еще долго припоминал этот день, потому что тогда Сынмин впервые отпустил себя, позабыв про все правила. Ли считал тот день прекрасным. Сейчас его друг лежит перед ним с раненным бедром, что истекает яркой красной кровью и окрашивает серый мир в агрессивный цвет войны и ненависти. Минхо сильно любил его, но в то же время ненавидел. — Убийца?.. Я лишь хотел спасти всех! Эрудиция — вот кто настоящие убийцы! Бред… Все, что он говорит — бред. Его семья мертва. Чан сейчас в самом пекле боевых действий, а главный виновник всего этого лежит перед ним и злится, пытаясь оправдаться… Что за смех? Неужели это Жизнь смеется над парнем, который просто хотел счастья и любви? — Что за бред?.. Минхо трясло от ярости. Он вновь ощутил, как задыхается. Это больше не тот Сынмин, которого он знал. Это враг. — Я вырос в Эрудиции, Минхо. Я многое видел! Они готовили проект, чтобы захватить власть во всем городе. Они создали газ, позволяющий управлять сознанием людей, но там ошибка… Весь их проект — ошибка. Мы все умрем, если они распылят его. Их нужно остановить, Минхо! Сынмин говорил быстро, яростно, трясясь от возбуждения. Их все еще оглушал шум борьбы. — Остановить? Сынмин — ты убийца! Ты избавился от Мин Рюсыль, чтобы захватить власть во всей фракции! Ты… устроил взрыв в школе… Там были дети, там была… Он не смог закончить, потому что почувствовал, что воздуха начинает не хватать, когда он пытается произнести имя сестры. — Мин Рюсыль хотела рассказать всем о плане Эрудиции, и они убили ее… Они подстроили взрывы, чтобы скомпрометировать нас. И ты повелся на их манипуляции… Не может быть… Это не правда… В голове роились тысяча мыслей. Минхо хотел бы, чтобы они там никогда не появились. Он хотел всегда думать только о Чане, друзьях, семье. Но не о тайных заговорах. Интересно, знал ли про все это Чан? — Минхо, верь мне. Вместе мы остановим все это… Он смотрел на Сынмина. Он не узнавал своего друга. Бедро все еще истекало кровью, образуя уродливую лужу. Минхо не мог позволить себе долго думать обо всем, потому что счет шел на секунды. Ему в любом случае необходимо попасть в башню, чтобы убедиться, что с Чаном все в порядке. Взрыв, который разрушил верхние этажи башни, раздался оглушительным грохотом. С таким звуком, наверное, разверзается земля. Все вокруг трясется, и стоять уже не получается. Ноги подкашиваются, а ударная волна, похожая больше, на яростный взмах божественного перста, выносит стены башни, которые погребают под собой всех людей в радиусе километра. Серое небо, с чернеющими клубами дыма, окрашивается в ядовито-зеленое облако газа, который мгновенно окутывает весь город своей призрачной дымкой.