Мы ходили под флагами свободы

Следующие четыре дня выдались богатыми на события. Сбыту награбленной добычи едва не помешала неожиданная стычка с военным судном испанцев, однако с ним расправился экипаж Черной Бороды. Долбаному Боннету даже не пришлось ни разу выстрелить. Ну а затем и погода прибавила хлопот, когда обоим кораблям досталось от сильного шторма.  Из-за этого пришлось спешить в Нассау на всех парусах: в нынешнем состоянии, конечно, до бедственного положения фрегатам было далеко, но и пребывать в открытом море с множеством неисправностей рангоута не годилось.   За все это время Иззи поднимался на борт «Возмездия» всего дважды: во время контроля перегрузки части добычи с «Мести королевы Анны» и для проверки боеприпасов. Последнее ему этим вечером поручил капитан. — Наши собственные запасы истощены, Иззи. Проверь, что есть на корабле Стида, — рассеянно бросил он, направляясь к себе в каюту. Хэндс только сплюнул. Естественно, будь его босс прежним, подлинно Черной Бородой, и будь хренов Боннет чуть менее аристократом, такое поручение никто бы старпому не дал. Чего стоило бы уточнить количество пороха и ядер непосредственно у любовника, пока тот податливо выгибается на простынях, принимая твой член? Однако, во-первых, долбаному Боннету явно было не до приземленных вопросов в такие минуты, а во-вторых, один хер он понятия не имел о том, что творилось на его собственном корабле. Иззи сомневался, что тот вообще представляет, что капитан корабля должен знать все, от остатков пороха до числа мышей в гальюне. На борту «Возмездия» Хэндс попытался отыскать Фини, который заведовал боеприпасами, однако тот, по словам экипажа, отдыхал с больной ногой в трюме. Следовало приказать этим кретинам пересчитать остатки, и Иззи уже собирался это сделать, когда на палубе появился Крейк. — Хэндс, — он выглядел более хмурым, чем обычно, и явно вымотанным. Под глазами штурмана залегли тени, губы обветрились, а на подбородке и щеках чернела щетина минимум двух дней от роду. Старпом, скептически оглядев его, кивнул в знак приветствия. — Дерьмово выглядишь, — не удержался он. — Я только что от Крошки. У него перелом, — Крейк провел ладонями по лицу, словно пытаясь стряхнуть усталость. — Два часа мастерил ему шину, и это после ночи на вахте. Так что прости: как себя чувствую, так и выгляжу. — Что у вас с боеприпасами? — чуть более раздраженно, чем планировал, бросил Хэндс и зашагал по палубе к спуску в трюм. Крейк, идущий рядом, тяжело вздохнул. — Хреново. Ядер в достатке, но волной во время шторма залило крюйт-камеру. — Блядь, что? — Иззи встал как вкопанный. Загривок продрало холодом. — Ты хочешь сказать, что вы остались без пороха? Крейк угрюмо кивнул. — Фактически да. Уцелело два мешка. Остальное — на выброс. — Блядь, — простонал Хэндс. Только этого не хватало. Конечно, до Нассау осталось меньше суток ходу, но порча большей части пороховых запасов не могла не выбить из колеи. — Я говорил капитану, — Линдер покосился на старпома. — Он не воспринял это всерьез. Заявил, что в порту обновим запасы пороха.   Голос его звучал мрачно, и Хэндс вдруг поймал себя на мысли, что Крейк — единственный, кто, кроме самого старпома, осознает всю глубину грозящего пиздеца. Остальная команда, кажется, радовалась удачному избавлению от стихии и недавнему успешному затоплению военного корабля, однако с жалкими крохами пороха они были фактически уязвимы перед любым мало-мальски оснащенным фрегатом. А еще мужчине показалось, что Крейк не просто раздражен легкомыслием долбаного Боннета — он на одной стороне с ним, Хэндсом. Это обескураживало… и грело душу. И напрягало. Вмиг вспомнилось решение, принятое несколько дней назад — держать себя под контролем. Ну и как, блядь, это сделать, когда собственный разум предает тебя? А это не могло быть ничем иным, как безумием — ощущать удовольствие от того, что кто-то на твоей стороне, и не по принуждению или из соображений субординации, а добровольно. И с чего Крейк оказался бы на его стороне? Неужели смутные догадки оправдываются, и штурман проявляет к нему интерес совсем не по-дружески? — Само собой, не воспринял, — в голосе Хэндса нарастало бешенство. — Это же не его любимая библиотека или запасы джема, чтобы волноваться. Не будь кретином, Крейк, твоему капитану давно на все насрать. — Ну, в отношении боеприпасов или оснащения он полагается на команду, — Линдер пожал плечами, — как по мне, это не совсем хорошо, но я не вправе судить. Капитан-то все равно он. Разговор прервался, когда Крейка позвали скорректировать курс. Проводя быструю проверку орудий, Хэндс вспоминал и анализировал каждое действие и каждое слово штурмана за последние дни и недели. Без сомнения, тот был расположен к Иззи, и причин такому отношению не находилось: старпом ни в чем ему не помогал, не спасал шкуру и даже не ставил выпивку за свой счет. Все это приводило к неутешительным выводам: Крейк интересуется им со своей колокольни. Голубой колокольни, мать его. Мысль, что можно захотеть общаться с ним из чистосердечия, Хэндсу не пришла бы в голову даже в качестве анекдота. К ночи он окончательно устал, а сидя в тишине на лестнице к капитанскому мостику, никак не ждал, что Крейк снова припрется. По-прежнему вымотанный, но чисто выбритый и умывшийся. В свежевыстиранной (в открытом-то море, мать его) рубахе. — Держи, — штурман сунул в руку Иззи жестяную кружку, от которой поднимался пар. Пахло кофе. Великолепно сваренным, между прочим. — Не помню, чтобы приказывал тебе сделать мне кофе, — фыркнул Хэндс, против воли принюхиваясь к напитку. Головокружительный аромат заставлял сердце забиться сильнее. — Нельзя помнить то, чего не делал, — Крейк сел на пару ступеней ниже. У него была вторая кружка, судя по всему, с тем же содержимым. Он сделал глоток и закрыл глаза не то от удовольствия, не то от усталости. Не став отвечать, Иззи отпил из своей кружки. Приятная горечь оседала на языке, а мягкое бодрящее жжение явно было вызвано не температурой самого напитка. — Перец? — удивленно спросил он. — Да. Из захваченных запасов. Бодрит сильнее, — кратко пояснил Линдер, не открывая глаз. Что ж, кофе был великолепен. Без добавления сахара, без молока, только щепоть острого порошка, из-за чего напиток казался горячее. Хэндс с удовольствием отпивал из чашки, чувствуя, как энергия наполняет тело, будто и не было последних изматывающих дней. Через час ему к тому же предстояла вахта за штурвалом «Мести», так что стимуляция не была лишней. — Лишняя трата специй. Их предстоит сбыть, — вслух с прохладцей произнес он. Крейк в ответ только хмыкнул. — Для тебя мне ничего не жалко, — не то в шутку, не то всерьез произнес он. Хэндс глянул на него с нескрываемой неприязнью. В безобидной на первый взгляд фразе он уловил все тот же подтекст, который не давал ему покоя последние дни. — Прибереги свою щедрость для кого-нибудь еще, — желчно посоветовал старпом, — на судне полно придурков, которые оценят ее. — Твое «спасибо» звучит как-то многословно, — огрызнулся Крейк, мгновенно утративший флегматичность. Похоже, он явно не был настроен переводить резкость в шутку, и это было только на руку. — Ты не заслуживаешь того, чтобы тебя благодарить, — Хэндс оскалил зубы в неприятной ухмылке. — Кто бы сомневался. Начинаю думать, что зря спорил с Люциусом насчет тебя. Повисла тишина. Хэндс едва не подавился кофе. В душу вползали еще более неприятные предчувствия. — Спорил? — процедил он, с трудом удерживаясь, чтобы не кинуться на Крейка. Тот кивнул. На Иззи он не глядел. — Он доказывал мне, что ты тот еще засранец и на дружеское отношение не способен в принципе. Я с ним не соглашался. Но что-то теперь мне кажется, у него были основания так говорить. — Ох, ну надо же, — Хэндса разобрал смех, — у меня появился гребаный защитник, отстаивающий мои интересы перед чудом не утонувшей сучкой, которая крутит хвостом перед каждым вторым на обоих кораблях. Знаешь что, Крейк? — он злобно прищурился, а каждая фраза звучала все более ядовито. — Если тебе так нужно дружеское отношение, обратись с этим к самому Сприггсу. Он отзовется. Никому не отказывает. И отъебись от меня. Мне нахер не сдалась дружба с таким, как ты. К концу тирады Линдер поднялся на ноги, лицо его было перекошено яростью. В первый миг Иззи показалось, что штурман сейчас кинется на него, заработает кулаками, и они схлестнутся в схватке не на жизнь, а на смерть. Тело к телу, лицо к лицу, разгоряченное противостояние. Тесный контакт, жаркая оглушающая боль, кровь, вцепиться друг в друга зубами и не отпускать, пока не выцедятся на палубу последние алые капли… Но Крейк качнул головой. — Какая же ты сука, Хэндс, — выплюнул он и, одним глотком допив кофе из своей чашки, развернулся и ушел. Наваждение схлынуло. Фантомный жар исчез, и на контрасте ночная прохлада ощущалась настоящим холодом. Иззи смотрел на удаляющийся силуэт, глумливая ухмылка исчезла с его лица. Вот проблема и решена. Едва ли Крейк полезет к нему снова, хоть с дружбой, хоть с чем-то еще. Ночная вахта прошла без приключений, но к ее завершению старпом ощущал себя так, словно его протащили под килем. Кофе перестал действовать примерно за час до окончания, поэтому в постель Иззи свалился, сняв только сапоги, и отключился моментально. По пробуждении физическая усталость прошла, однако голова болела после череды смутных снов и видений, в которых он то падал за борт в объятия Кракена, то сражался на дуэли. На то, чтобы привести себя в норму, Хэндсу потребовалось почти сорок минут, и только затем он смог приступить к своим обязанностям. К полудню корабли уже швартовались в порту Нассау, поэтому скучать было некогда. Иззи и не скучал. Он занимался организацией выгрузки добычи, разбирался с жирным начальником склада, который напоминал злобного индюка, договаривался с покупателями и конкурентами, орал на матросов, которые словно сговорились и работали спустя рукава, подсчитывал прибыль. Ему на самом деле было чем заняться. Но какого-то хрена он продолжал следить за Крейком. В первый раз, поймав себя на этом, Иззи не поверил себе и решил, что просто отвлекся. Но это стало случаться регулярно. Он обнаруживал, что ищет парня взглядом, словно опасается выпустить из-под контроля. Тот ничем не выделялся, работал на погрузке, помогал долбаному Боннету с подсчетами боеприпасов, трудился, пожалуй, побольше прочих… и выглядел потухшим. Словно делал все машинально. Хэндс длинно выматерился, обнаружив, что уже минуту наблюдает за Линдером. Если раньше он злился только на самого парня, то теперь ощущал то же самое по отношению к себе. Какого хрена? Совершенно необъяснимое чувство никак не утихало, и это бесило. Разве не сделал он все, что полагается, чтобы этого не было? Прекратил общение с Крейком, тот теперь даже не смотрит в его сторону. Так почему, едва удается расслабиться, его взгляд следует за парнем, как ебучая стрелка компаса за северным направлением? Следующие дни были еще мучительнее, и на третьи сутки, когда фрегаты покинули Нассау, Хэндс окончательно убедился, что проблема не в Крейке, а в нем самом. Все эти дни он делал так, чтобы не приближаться к штурману «Возмездия» ближе чем на сотню ярдов, и преуспел, тем более что парень и сам не стремился возобновить общение. Похоже, он серьезно обиделся. Иззи понимал, что должен радоваться этому, но ощущал себя все хуже. Он чувствовал себя… неприкаянным? Когда это слово пришло на ум впервые, старпом зарычал и машинально ударил кулаком по стене каюты. Костяшки оказались сбиты до крови, но боль не помогала от издевательски пульсирующих слов в мозгу. Неприкаянный. Покинутый. Ненужный. Сны были еще хуже. В противоположность реальности, в них Линдер был рядом. В его взгляде не было ни отстраненности, ни разочарования или злости, только тепло и дружеское участие. Сопливая сахарная сказочка наподобие тех, что рассказывает гребаный Боннет своей команде. Хэндс ощутил, что еще немного, и он просто возненавидит засыпать, потому что ни одна ночь не обходилась без этих видений, выбивавших из колеи, а еще какая-то часть его не желала их лишаться. И это напоминало бесконечную цепочку, в которой звенья-сны чередовались со звеньями реальности, холодной и режущей почище любого клинка. Реальности, в которой Иззи ощущал себя так, словно лишился руки или ноги. Неудивительно, что он почти все время был раздражен, а еще перестал высыпаться. И когда на седьмые сутки на горизонте появился корабль, Хэндс мысленно молил капитана, чтобы тот не упустил шанса и напал. Любая, даже самая малозначительная стычка могла помочь развеяться, встряхнуться и прогнать эту ебучую меланхолию, в которую вгоняла — стыдно признаться даже в мыслях — размолвка с долбаным Крейком. Бой был ожесточенным и трудным: корабль оказался голландским военным фрегатом и был превосходно вооружен, а на борту находился гарнизон из превосходно обученных солдат и офицеров. Во время сближения Иззи отметил, что «Возмездие» идет уже не параллельным курсом, а смещается, чтобы подойти с менее защищенной кормы: ход неожиданный, но интересный, и он почему-то был уверен, что идея принадлежала мистеру Пуговке — все-таки рулевым тот был весьма талантливым. Голландцы палили из пушек в сторону «Мести королевы Анны», попросту не успев подготовить орудия с кормы, и атака с двух сторон принесла свои плоды. Во время абордажа Иззи оказался в самой гуще боя, вкладывая ярость в каждый удар саблей, и в какой-то момент осознал, что буквально в десятке ярдов от него с той же энергией и отчаянием рубится с противником Линдер. Мощный удар, и рослый голландец рухнул на дек как мешок с навозом, а в следующую секунду Хэндс ощутил, как его собственную грудь обжигает как огнем. Заминка была крошечной, но по закону подлости именно в этот миг он, отвлекшись на Крейка, пропустил удар собственного соперника, который, скалясь, снова замахнулся саблей. Стиснув зубы, Хэндс увернулся от нового удара и провел разоружение, машинально отмечая, что использует тот долбаный прием, показанный Линдером, а в следующую секунду его клинок пронзил противника. Покончив с ним, Иззи согнулся, ощущая, что рубаха и жилет спереди намокают от крови, и только поэтому не увидел, как в нескольких ярдах от него огонь с мачты перекидывается на заряженное орудие. Грохот оглушил его, и старпом погрузился в темноту, потеряв сознание. Когда он очнулся, было больно. Больно и темно. В памяти всплыли фрагменты прошедшего абордажа, а затем вспомнились обрывки странных видений. В них он был связан и раздет, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Рядом был Крейк, который смотрел в упор. И прикасался, о да. Казалось, он одним взглядом говорил — я могу трогать тебя везде, где захочу, и ты ничего не сможешь сделать. Возможно, именно в приступе бессильной ярости, окрашенной необъяснимым возбуждением, Иззи пришел в себя. Он был в сознании, но темнота никуда не девалась. Попробовав пошевелиться, старпом еле удержался от стона: при малейшем движении грудь обжигало болью. Зрение не восстанавливалось, и он обратился в слух. Странный шум, словно кто-то поднимается и делает шаг в сторону. Попытка произнести что-нибудь проваливается: в горле пересохло, а губы спеклись, как от жары. Звук открывающейся двери. Удаляющиеся шаги. Напрягая все силы, Иззи смог подтянуть руку к лицу, и пальцы нащупали плотную матерчатую повязку. Медленно он стянул ее, и хотя каюта была освещена единственной свечой, старпом зажмурился, ощущая резь в глазах. Снова стукнула дверь, кто-то вошел. — Не дергайся, — голос, прозвучавший совсем рядом, был полной неожиданностью. Джим. Вот кого Хэндс не ожидал услышать. — Тебе не надо пока ее снимать, — тонкие, но сильные пальцы девушки вернули повязку на место. Старпом сухо сглотнул, и в следующую секунду к губам прижалась прохладная кромка кружки. Вода. Судорожные глотки, попытка не захлебнуться. Язык наконец подчинился ему. — Что с моими глазами? — прохрипел Хэндс. — У тебя ожог от взрыва пороха. Повязка пропитана целебным настоем, до конца дня не трогай ее. Ну или пока целитель не разрешит, — в интонациях Джим явственно прозвучало ехидство. Старпом помолчал, прислушиваясь к ощущениям. Грудь болела, но судя по всему, была умело перевязана, глаза уже не жгло, когда свет перестал раздражать их. Ложе было мягким, а под пальцами ощущалось свежее постельное белье. Чистое, почти хрустящее. Такого на «Мести королевы Анны» не водилось. — Какого дьявола я на «Возмездии»? — Такого, — фыркнула Джим, — хоть ты и первый помощник Эдварда, наш лекарь не станет ночевать у вас на корабле четверо суток непрерывно. Он, знаешь ли, и нам тоже нужен иногда. Хэндс ошарашенно умолк. Из последовавшего короткого рассказа, во время которого Хименес взяла на себя заботу покормить раненого, выяснилось, что без сознания он уже четыре дня, а лечил его Крейк. Штопал глубокую резаную рану на груди, промывал глаза, делал настой для повязки, а потом сидел у его постели. — Он все на себя взял. Уход, кормежку, — произнесла Джим, скармливая Хэндсу последнюю ложку густого супа, — спал тут же. Если можно это так назвать. Говорить было еще неприятно, и Иззи молча глянул на нее. — Олу как-то принес еду и видел, что он дремлет, — добавила Хименес, видя, что мужчина ждет пояснений, — а через секунду подскочил, как будто и не спал вовсе. — Где он сейчас? — помолчав, выдавил Хэндс. — Quien sabe? — пожала плечами девушка. — Минуту назад выбежал отсюда, как будто за ним гнались. Поэтому я и зашла. Хэндс замолчал, ему было о чем подумать. Впервые в голову пришла мысль, что, может быть, он все понял неправильно, и парень в самом деле просто пытался подружиться. Возможно, двусмысленные шутки просто свойственны ему, а забота была способом выказать дружеское расположение? И если это так, то он, Иззи, все испортил. Лишил себя дружбы, в которой увидел отражение собственных грязных фантазий, невесть откуда взявшихся в голове. От этого становилось тошно. Он погрузился бы в черную меланхолию, если бы не услышал, как снова открывается гребаная дверь, а Джим поднимается и произносит вполголоса: «поговорите уже», после чего уходит. Старпом знал, кто к нему пришел, но все равно, превозмогая боль, повторно стянул повязку с глаз. — Упрямый мудак, —  с каким-то бессилием проговорил Крейк, стоявший около постели. Выглядел он так, словно не спал минимум двое суток. Подвинув стул, он сел рядом. — Можем поговорить? — было видно, что произносит он это через силу и подыскивает слова, чтобы продолжить. На миг Хэндсу стало жутковато. Он вдруг представил, как бы сам чувствовал себя на месте Линдера. Пытающийся отыскать компромисс, решить проблему, не зная даже, нужно ли это второму человеку. Все равно что плыть против течения. — У нас же все хорошо шло. Во всяком случае, не замечал, чтобы в общении были какие-то проблемы. То есть, — Крейк расстроенно провел рукой по волосам, — дуэли, перепалки — это все не повод, понимаешь? Блядь, я хочу сказать, если я тебя обидел чем-то, и потому ты психанул, то прости, ладно? Но если причина в навязчивости, то постараюсь больше не… — Я думал, ты пытаешься предложить не дружбу, — сдавленно признался Хэндс. Мучительный стыд обжег лицо, но на сердце сделалось легче, будто ядовитый шип вынули из тела. — Поэтому разозлился. Думал, это был гребаный флирт. Он замолчал. На лице Крейка застыло непроницаемое выражение. Что за ним крылось в действительности, представлять было страшно, но Иззи был не из тех, кто отступает. — Это был флирт? — прямо спросил он. Повисло молчание. Линдер долго смотрел на старпома немигающим взглядом, прежде чем помотал головой. — Я не лез к тебе, — выдохнул он, — просто так общаюсь. Если собеседник, ну, понимаешь, не вызывает отторжения. Иззи откинулся на подушку, ощущая смесь облегчения и досады на собственную паранойю. — Твое предложение о дружбе еще действует? — протянул он. Крейк вымученно усмехнулся. — Я его не отзывал, если хочешь знать. Мир? — Да, — Хэндс ощутил, как к его пальцам прикоснулись, и несильно сжал их, отвечая на импровизированное рукопожатие. На душе сделалось чуть легче. — Ну, раз мы все решили, восстанавливайся. Повязку все-таки пока оставь, — и Крейк положил ее на место, но затягивать не стал, — ожог слизистой лечится долго. Ты чудом не ослеп. — Главное, чтобы затянулся порез, — откликнулся Хэндс. — Затянется. Я сделал хороший шов. Мне пора. Иззи выдохнул, чувствуя, что может расслабиться. Все хорошо, он блядский счастливчик и сможет сохранить нормальные отношения с единственным адекватным человеком на судне гребаного Боннета. Ему придется что-то сделать с собственными параноидальными мыслями, обуздать грязные фантазии, но он справится. И легкое разочарование, которое сейчас владеет им, вскоре растворится само собой. С повязкой на глазах он не видел, каким тоскливым взглядом на него посмотрел Крейк, прежде чем покинуть каюту. ****** Это были наидерьмовейшие дни. Так и знал, что в этой вспышке Хэндса что-то не так. Он умеет быть настоящим засранцем, который, если глотнет кипятка, выплюнет наружу ледяные кубики. Я злился на него, сотни раз прокручивал в голове, какими словами смогу хлестнуть, как плетью, при случайном столкновении, а сам чувствовал, что скучаю по нему. И вскоре меня уже охватывала паника — а что, если это я сделал что-то не так? Или это была попытка сорвать раздражение на ком угодно? Сегодня мы поговорили. Ларчик просто открывался: мое поведение было расценено как флирт. Господь всемогущий, я и помыслить еще не решался об этом, а Хэндс прочел мое поведение как открытую книгу. Я соврал ему, сказав, что и не думал к нему лезть. А ведь только-только начал осознавать, что он не просто восхищает меня как умелый фехтовальщик или опытный моряк. Меня тянет к нему с прежней силой, но что остается, если все пути закрыты? Только смириться и запретить себе думать о том, что разрушит призрачное хорошее, на что еще можно надеяться. Я не могу потерять тебя, Хэндс. Я постараюсь стать тебе другом. (из дневника Линдера Крейка) ******