Мы ходили под флагами свободы

Рана затягивалась медленно, но Хэндс знал: если бы не искусный шов и ежедневная обработка, процесс бы занял в разы больше времени. Спустя три дня он начал подниматься с койки; откровенно говоря, он порывался сделать это и раньше, но самозваный лекарь был непреклонен и следил за соблюдением постельного режима строже, чем солдаты королевской гвардии за закованными в кандалы преступниками. Сначала Иззи откровенно бесился от такого контроля, но к исходу вторых суток понял, что послушание даст результат куда больший, чем переругивание с Линдером, упрямым, как стадо мулов. Расчет оправдался: выполнение медицинских процедур вкупе с отдыхом в покое привело к тому, что на четвертое утро Крейк сообщил, что освобождает его от строгого режима. — Официально заявляю, что сегодня готов выпустить тебя из постели. И это не флирт, если что, — с нескрываемым сарказмом заявил он. Дружеское пожелание «пошел нахуй», так и рвущееся с языка, Хэндс предпочел проглотить, ограничившись презрительным фырканьем. В конце концов, изначально ему угрожало пять дней постельного режима. После вынужденного «отдыха» дел накопилось немало. «Месть королевы Анны» практически восстановили после урона, нанесенного пушечными выстрелами, однако плотницких работ на палубе еще хватало, а орудия на самом фрегате нуждались в починке. Хэндс контролировал это лично: от состояния артиллерии нередко зависел исход боя. Рвение его по достоинству оценил и капитан, который вызвал его к себе спустя трое суток. — Прекрасная работа, — произнес он, выслушав подробный доклад о состоянии пушек и рангоута. Эдвард развалился в мягком кресле и выглядел совершенно расслабленным. Что-то в нем изменилось, но Иззи никак не мог уловить, что именно. — Для меня это честь, — только и ответил он. — Что именно? Выполнять свою работу или слышать похвалу за нее? — капитан прищурился и провел ладонью по подбородку. С тех пор, как он избавился от своей легендарной бороды, длина его щетины не превышала трех-четырех миллиметров. А вот от черной краски Тич не отказался, хоть и не мазал лицо постоянно. На время боя полосы вокруг глаз и на скулах придавали ему грозный облик фурии в мужском обличье. — И то и другое, — сорвалось у старпома. Внезапно он понял, что во внешности Эда было не так. Взгляд — жесткий, цепкий, волчий. Совершенно не вяжущийся с расслабленной позой. Он возникал и раньше, но только когда Эда сменял безжалостный Кракен. От такого взгляда или бегут прочь, или застывают парализованными. И новый шейный платок. Черный с вышивкой и красной каймой, мягкий даже на вид, не то что на ощупь, интимно охватывающий основание шеи и спускающийся по груди. — Нравится? — бархатным тоном протянул Эд. Старпом дернулся, как от удара хлыстом, понимая, что взгляд не укрылся от внимания капитана. — Подарок Стида. Тебе нравится, Иззи? Хэндс стиснул челюсти. Он не хотел отвечать. И знал, что сейчас его мучают нарочно. Как знал и то, что ответ капитан все равно вытянет, пусть даже для этого придется использовать кинжал. — Я жду, Из. — Ничего особенного, — сквозь зубы процедил старпом. — Знаешь, я тут слышал одну байку среди экипажа. Не особенно занятную, но все же любопытную, — Тич рывком закинул ноги на стол, — будто твоя злоба по отношению к Стиду продиктована ревностью. Скажи, в этом есть доля истины? Иззи ощутил, что его будто окатило горячей волной. Целая гамма чувств — ненависть, боль, унижение, бессилие — и ни одного хорошего. В глазах зарябило, и он приложил все силы, чтобы стоять ровно. — Это вранье, — выплюнул он, — и ты это знаешь лучше меня, Эдвард. — Да, это так, — уже мягче произнес капитан, — и я был бы разочарован, если бы что-то изменилось. Иззи не выдержал и отвел взгляд. Он знал, что Эд не хуже его самого помнит разговор почти восемнадцатилетней давности. Тогда Хэндс, думавший, что уже очень хорошо знает своего капитана, рискнул предложить себя не только в качестве первого помощника, но и любовника. Ничего не боявшийся, перед этим он основательно приложился к бутылке. Как восемнадцать лет назад, так и теперь старпом до последнего слова помнил, что сказал ему Тич. «Я не могу позволить себе этого, Из. И ты тоже. Ты — мой первый помощник, правая рука. Ты должен делать меня неуязвимым, а не становиться моей слабостью». И Иззи вытравлял свое желание всеми средствами, вместо любовника став Черной Бороде преданным соратником. Телохранителем. Псом. Что он чувствовал, видя, как гребаный Боннет просто берет то, что он с таким рвением предлагал восемнадцать лет назад? Ревность? Зависть? Непонимание? Нихрена. Бессилие — вот это возможно. Обиду на то, что оказался не так важен, хоть и был все годы рядом — тоже возможно. И раздражение от того, как вспыхивают глаза капитана при взгляде на этой златовласки — еще как возможно. Но пусть его заберет дьявол, если он хоть слово об этом скажет Эду. — Есть вещи, которые не меняются, — вслух произнес он. Больше всего хотелось, чтобы тягостный разговор закончился. — Да, но не все, — капитан вдруг улыбнулся, и в улыбке этой скользила жестокость. — Ты же понимаешь, я не тот, кем был раньше, и не тот, кем ты хотел видеть меня. Но продолжаешь служить мне, да? — Да, — выдавил Хэндс. К горлу подступало ощущение тошноты. — И почему же? — голос Эда вновь стал бархатным. Иззи ненавидел эти интонации и обожал их же. Они гипнотизировали. Что можно было ответить на этот вопрос? Что он все еще всматривается в капитана, втайне надеясь увидеть черты прежнего пирата, Черной Бороды? Что его воротит от мягкого и ласкового Эда, но как магнитом тянет к Кракену? Что его место возле ног, и изменить это не под силу ни Хэндсу, ни самому Эдварду? — Псы не предают хозяев, когда те надевают маски, — медленно произнес он, чувствуя, как сердце давит тупой болью. — Ты чертовски неправ, Из, — и капитан щелкнул пальцами. Глаза его сверкнули весельем. — Маска — то, кем я пытался быть раньше. Меня настоящего ты видишь сейчас. Нравится тебе или нет, но я тот, кто есть. — Это неважно, — Хэндс опустил взгляд вниз. — Да, пожалуй, — судя по интонациям, капитан резко потерял интерес к беседе. Такие скачки с одного настроения на другое с недавних пор стали куда резче, чем раньше, порой случались вспышками, и Иззи не знал, кого в этом винить. Да и стоило ли? — Можешь идти. Не ответив, Хэндс покинул капитанскую каюту. Осталось тягостное ощущение, будто он побывал в смертоносных объятиях гигантского питона. Такое случалось каждый раз, когда Эдварду вздумывалось вывернуть душу старшего помощника наизнанку. Уже к вечеру, убив несколько часов на малозначимые дела, мужчина устало прислонился к грот-мачте. То ли дело было в отголосках боли от затягивающегося пореза на груди, то ли сыграл свою роль разговор с Тичем, но Хэндс не хотел сейчас ничего. Мелькнула мысль взять бутылку бренди и уединиться где-нибудь. Видеть никого из команды не хотелось: такие моменты он всегда переживал самостоятельно. Зализывал раны в одиночестве. Впрочем… нет, уже не всегда. Вспомнился прежний тягостный разговор, после которого к нему подошел Крейк. И ведь он сумел вернуть ему равновесие, разве нет? Раздумья прервали звуки разговора с правого борта и стук дерева. Повернув голову, старпом увидел, как с «Возмездия» перекинули трап, и по доске шествует Боннет, а за ним — Сприггс. Отлично. Только их тут недоставало. — Иззи, — гребаный Боннет, кажется, не был настроен на долгие беседы, но в его голосе звучало воодушевление. Это напрягало: хреновый признак. — Эдвард у себя? — Нет, он сел в шлюпку и отчалил полчаса назад. Сказал, что давно мечтал отправиться в путешествие к берегам Африки, чтобы привезти тебе алмаз размером с голову теленка, — безразличным тоном произнес Хэндс. Что ж, кретинское выражение лица Боннета с приоткрывшимся ртом и паникой в глазах того стоило. Пожалуй, оно ему даже шло. Прямо как Эдварду — его блядский новый шейный платок. — Конечно, блядь, он у себя, — не дождавшись реакции, старпом закатил глаза. До чего наивным надо быть, чтобы принять сарказм за чистую монету? С губ Боннета сорвался странный звук, напоминавший не то всхлип, не то полузадушенное кваканье, а Люциус за его спиной закашлялся. — Сприггс, не пытайся выдать свое ржание за кашель, умоляю. Ты отвратительный актер, — прибавил Иззи. — О боже, какой ты все-таки засранец, — пробормотал тот. Долбаный Боннет тут же одернул писаря, и они, смерив Хэндса негодующими взглядами, зашагали в сторону кают. Ухмыляясь, старпом смотрел им вслед, а через секунду услышал смешок. — Впервые вижу, чтобы капитан не нашелся с ответом, — Крейк встал рядом с ним. Хэндс не удержался от самодовольного хмыканья. — Какого хрена он хочет от Эдварда сегодня, хотел бы я знать, — протянул он, сложив руки на груди и поморщившись, ощущая, как рану дернуло от касания. — Это я могу тебе рассказать, — голос Линдера зазвучал неожиданно уныло, — очередная «корпоративная задумка». Конкурс рисования. — Рисования? — Хэндс поморщился. — Что, сразу среди двух команд? — Боюсь, что да. Раскрытие творческих способностей, укрепление коллективного духа и все такое, — штурман покачал головой. — Не то чтобы мне это не нравилось… — Но тебе не нравится. — Да. — Почему? — Не умею рисовать. — Можно подумать, это будет иметь значение, — пренебрежительно отозвался старпом. — Ставлю свою долю от прошлой добычи, что Сприггс нарисует чей-нибудь хер во всех деталях и займет первое место. Бескровная победа, искусство торжествует, рисунок занимает почетное место в каюте над койкой гребаного Боннета. Не надо быть предсказателем, чтобы угадать. К концу его фразы Крейк ржал в голос. — Ну, у него есть и приличные рисунки, — вытерев выступившие слезы, отозвался он. — Наверняка парочка на сотню прочих. Он, конечно, уже предлагал тебе это? Спрашивал: «Тебя когда-нибудь рисовали?» — он изобразил флиртующего Люциуса, нарочито скалясь в имитации улыбки, чем вызвал новый взрыв смеха. — Вообще-то да, — отсмеявшись, сознался Линдер. — И что, нарисовал? — Хэндс чувствовал, что его заносит, но почему-то не удержался от вопроса. Внутри зрело смутно осознаваемое раздражение, как будто, если Крейк ответит утвердительно, ему будет до этого какое-то дело. И едва старпом представил такой ответ, как понял — да, будет. Мысль о том, как Сприггс рисует раздетого Крейка, изредка скользя заинтересованным взглядом по линиям тела, вызывала злость. Какого хрена, что это за ощущение? Его полагается испытывать по отношению к другу? Задумавшись, он не сразу услышал ответ, а потому пришлось переспрашивать. — Нет, — Линдер с долей удивления смотрел на него, — не любитель позировать. В любом виде. Хэндс промолчал, но ощутил, как ему буквально физически полегчало. Эти ощущения пугали. Так не должно было быть. На его счастье, разговор прервался: гребаный Боннет в самом деле организовывал конкурс рисунка. Участникам предлагалось изобразить то, что заставляет их жить, бороться и не сдаваться. Идеей прониклись почти все. Впрочем, удивляться было нечему: придурки были счастливы любому поводу побездельничать. Увильнуть от задания тоже не получилось: командовал всем счастливый Боннет, но за тем, чтобы все подчинились, исподлобья следил Эдвард, и Иззи не поставил бы и ломаного гроша на то, что при малейшем неповиновении тот не обернется Кракеном. Занятие, тем не менее, казалось бесполезным, и Хэндс машинально водил карандашом по листу желтоватой бумаги. Ему подумалось, что куда с большей охотой он бы сейчас потренировался в фехтовании: за время отдыха с ранением руки истосковались по клинку. Между прочим, стоило предложить стычку Крейку. Конечно, они вроде как неплохо общаются, но кто сказал, что нельзя вывести парня из себя? Тем более вспыхивал тот как порох, едва зацепишь. Правда, на ум пришла недавняя стычка. Движения карандаша делались резче и отрывистее. Что, если Крейк примет это за оскорбление? Раньше такого не случалось, но после конфликта предугадать реакцию было сложнее. Попробовать или бросить эту идею? Старпом покосился на Линдера, сидевшего в паре ярдов от него. Тот выглядел раздраженным и рисовал короткими штрихами. Рядом со штурманом сидел Таракан, который уже закончил черкать на листе и с упоением любовался своим шедевром. Вроде бы это было что-то вроде мясницкого топора, с которого стекала кровь. Воистину — смысл жизни чокнутого кока. А затем Таракан перевел взгляд на листок Крейка и пораженно открыл рот, после чего воскликнул: — Ух ты, а я думал, это у Французика нет таланта к рисованию! На возглас отвлеклись практически все с палубы, уставившись на Крейка. — Нахрен, — парень со злостью отшвырнул карандаш. Иззи отметил, что уши у того покраснели. — Говорил же, что не умею. — Эй, не нервничай, — жизнерадостный Таракан хлопнул его по плечу, — а вообще что это? Джонни-пончик? Тот, про которого нам вчера читал сказку капитан? А почему он на костылях? — Это череп с костями, — огрызнулся Линдер. Оставив листок на скамье, он поднялся и покинул палубу. Вслед ему донеслось несколько смешков членов команды, а Таракан пробормотал: — Ну, у Французика череп хотя бы похож на череп, а не на блин с зашитым ртом… Неодобрительно покосившись, Хэндс перевел взгляд на собственное творение и в ту же секунду сдавил карандаш так, что тот хрустнул. На бумаге была изображена горящая свеча, пламя которой лизало и обжигало пальцы, тянущиеся к огню. На заднем фоне единым росчерком змеился предмет, более всего напоминавший плеть. Старпом застыл, всматриваясь в рисунок. Он не мог поверить, что задумался так глубоко, что машинально выложил на бумагу свою душу. Огонь, который притягивает к себе и уничтожает, едва приблизишься к нему слишком сильно. Рука над пламенем, боль переплетается с жаждой не останавливаться, продолжать губить себя. Плеть — власть, служение, мощь. Пропорции рисунка были искажены, линии искривлялись, но картинка была слишком узнаваемой. Не каракули бесталанного идиота, но крик души человека, которого никто бы не заподозрил в ее наличии. А ведь все рисунки в конкурсе будет просматривать Эдвард. И гребаный Боннет, разумеется, тоже. И это изображение — в том числе. Черта с два. Это их не касается. Ни Тича, ни тем более блядского Боннета. Оторвав клочок от листа, Хэндс нарисовал наспех линию острова и несколько карикатурных пальм, а уже спустя минуту отдавал новую картинку Французику, который собирал все результаты, чтобы потом передать капитанам. Первый рисунок старпом спрятал в карман. Он не стал дожидаться, пока результаты будут изучены, и покинул палубу, направившись на полубак. Почти сразу мужчина наткнулся на Крейка, который сидел у колонн ограждения, свесив ноги вниз и прислонившись к опоре. — Кажется, твой рисунок забрали с другими, — проговорил Хэндс, останавливаясь рядом. — Хрен с ним, — угрюмо отозвался Линдер. На минуту он умолк, а затем все же спросил, явно пересилив себя: — Все еще смеются? — Нет, — Иззи пожал плечами, садясь рядом. — Позатыкались сразу, как ты свалил. Помолчав, он спросил: — Почему ты рисовал флаг? Живешь ради пиратства? — Не совсем, — Линдер замялся, — просто, когда я стал пиратом, обрел то, о чем только мечтал раньше. Свободу. Стычки с достойными противниками. Команду единомышленников. И друга, — повеселев, он шутливо толкнул Хэндса плечом, на что тот усмехнулся: — Интересная трактовка. — А что ты нарисовал? — вдруг спросил штурман. Иззи осекся: этого вопроса следовало ожидать, но он почему-то оказался не готов к нему. — Если не хочешь, не отвечай, — внимательный Крейк чутко уловил его замешательство. — Остров, пальмы, всякую ерунду, — протянул Иззи. В голове молнией сверкнула неожиданная мысль, и он, повинуясь порыву, извлек из кармана сложенный лист. — Но ту мазню я отдал на этот долбаный конкурс. Не стал показывать им это. Он не смотрел на собеседника, но чувствовал, как внимательно на него глядит Крейк, забирая бумагу. Не в силах говорить, Иззи закрыл глаза, слыша шорох разворачиваемого листа. Он не был до конца уверен, какого хера на него нашло, но задумываться было поздно. Крейк называл его другом, а значит, должен был знать, на что шел. — Иззи, — донесся до него приглушенный голос. Старпом повернулся, глянул на Крейка в упор и был поражен выражением, застывшим в его взгляде. Так могут смотреть на человека, представление о котором оказалось перевернуто в одночасье. — Разреши, я оставлю его себе? — штурман сжал рисунок в пальцах. — Он охренительный,— искренне добавил Линдер. Хэндс медленно выдохнул. Из сердца будто вынули заржавевшую скобу. Интонации говорят понятнее слов, Крейк увидел в рисунке то, что он так не хотел никому показывать. И принял, сомнений нет. Последняя проверка пройдена. У него есть гребаный друг. — Бери, — он ухмыльнулся, — будет тебе пример для подражания. Может, научишься рисовать что-то кроме блинов на костылях. — Все-таки ты тот еще мудак, — хохотнул Крейк, аккуратно складывая и пряча рисунок, — нужно было оставить тебя отлеживаться после ранения еще на несколько дней. — Мечтай, — Хэндс скрестил руки на груди. — К тому же твои таланты это бы не улучшило. — О, заткнись уже! — Или что? На дуэль вызовешь? — поддразнил Иззи. — Именно, — моментально отреагировал Линдер, — как насчет сегодня ночью? — Принято, — старпом с усмешкой встал и протянул руку, — припрешься на наш фрегат или предложишь посетить вашу посудину? — Сам приду, — ухватившись за руку, Крейк вскочил и сдавил пальцы в крепком рукопожатии. И действительно пришел. Их очередная дуэль проходила не на шпагах: штурман заявил, что раз уж Хэндс таскает саблю на поясе, то обязан показать, насколько хорошо орудует ею, сам же он взял меч. — Как скажешь. До первой крови, — оскалился старпом. Кивок Крейка подстегивал возбуждение: бой должен был получиться впечатляющим. Поединок оказался куда интереснее, чем все их прошлые стычки. Иззи напирал в атаках, но встречал яростное сопротивление. Мечом Линдер орудовал виртуозно, казалось, он вообще не устает, а только распаляется. Дважды они подступали друг к другу вплотную, так что клинки скрежетали друг о друга, а до лица противника можно было играючи достать свободной рукой. Возбуждение было таким сильным, что казалось, будто в венах течет жидкий огонь вместо крови. Атаки Хэндса делались все жестче; он словно выплескивал всю ту боль, вытравливал бессилие, пережитое днем в гнетущем разговоре с капитаном. Он понимал, что вцепился в Крейка, как раздразненный пес в кость, но не был в силах выпустить. Этот бой был единственным лекарством, способным исцелить сердце. И Хэндсу было прекрасно известно, насколько ему повезло, что противник не уступал ни в силе, ни в скорости, ни в боевой ярости. Вскоре сам Крейк перешел в наступление, обрушивая на старпома мощные удары. Блокировать их становилось все труднее, и Хэндс нутром почуял, что нужно выворачивать ситуацию в свою пользу во что бы то ни стало, пока его просто не взяли измором. Отклонившись от очередного замаха, он сделал молниеносный выпад, стремясь достать противника, но в следующую секунду сабля вылетела из руки. Казалось невероятным, что Крейк смог проделать тычковый удар в гарду среднетяжелым мечом, еще и с такой скоростью, но факт оставался фактом. Острие клинка уперлось в основание шеи Хэндса. — До первой крови, — выдохнул Линдер, неотрывно глядя на старпома. Глаза парня сверкали бесшабашным весельем и азартом, пот катил с него градом. Тут же Иззи ощутил короткую вспышку боли от точечной раны, а следом по коже поползла теплая струйка. Запах собственной крови одурманивал, и Хэндс не сразу понял, что противник убрал меч. — Отлично, — протянул он, после чего зажал рану, не давая крови пропитать рубаху. Не хватало еще испортить ее, а вещь Иззи нравилась. Достаточно было и того, что жилет, порезанный в бою на голландском судне, пришлось основательно реставрировать. Теперь-то он выглядел лучше прежнего, но сколько сил пришлось на это убить, знал только сам Хэндс. Поединок сильно измотал старпома, но усталость была желанной. Разумеется, Крейк немедленно сделал перевязку, остановив кровь, несмотря на протесты Хэндса. На едкое замечание, что еще немного, и он будет похож на мумию, Линдер насмешливо отпарировал, что запросто может этими же бинтами связать его, чтобы тот не стянул повязку из упрямства. Спорить не было ни сил, ни желания, оставалось лишь радоваться, что поединок не привлек внимания экипажа, не то избежать неуместных вопросов было бы невозможно. Уже после они распили бутыль вина, и спать Иззи отправлялся в приподнятом настроении. ****** Затишье после боя на голландском корабле. На меня легли лишь заботы по корректировке курса да уход за раненым. Черт побери, Хэндс практически поправился, но его стремление как можно быстрее вскочить и заняться делом способно и святого вывести из себя. Вчера у нас был конкурс рисунка, и я повел себя как идиот, психанув на подтрунивания Таракана. Какого хрена, ну не владею я карандашом и кистью, так что теперь злиться? Но похоже, в присутствии Хэндса (а он там тоже был) я теряю контроль. Отчего-то казалось, что насмешки над моими каракулями унизят меня в его глазах. Блядь, как же трудно держать себя в руках. И стало еще труднее, когда он отдал мне рисунок, который нарисовал, но не отдал на этот ебаный конкурс. Я храню его между листами дневника, как долбаная институтка — сушеную розу от поклонника. Этот рисунок — будто сердце самого Хэндса, его суть и смысл. Хлыст — боль, подчинение, сила. Свеча, обжигающая руку. Этот огонь, что сжигает, но притягивает к себе — блядь, мне слишком знакомо это. Между прочим, как-то я подсмотрел, что он действительно так делает — держит руку над пламенем, и на лице его застывает смесь боли и наслаждения. Мне стыдно, но я вспоминаю это выражение каждую ночь. Не стану говорить, где в этот момент находятся мои собственные руки. И этот огонь, горящий внутри — он стал еще ощутимее после нашей последней дуэли. Если можно так назвать этот поединок. У меня было чувство, что мы вот-вот вцепимся в глотки друг другу. И если бы так случилось, не поручусь, что не кончил бы там же. Все еще верю, что мы можем быть друзьями. Я кретин. (из дневника Линдера Крейка) ****** Утро выдалось богатым на события. Во-первых, вопреки прогнозам старпома, в конкурсе выиграл рисунок Фернана, кока «Мести королевы Анны»: на картинке было нарисовано детализированное человеческое сердце. «Именно оно заставляет меня жить, ибо прекратить его биение может только мой враг», — с полупоклоном произнес мужчина, улыбаясь аплодисментам, которыми его приветствовали. Прочие рисунки, по словам Боннета, должны были составить целый альбом и храниться в новом помещении, оборудованном на «Возмездии» вместо комнаты для запасных канатов и получившим скромное название «Уголок творчества». Во-вторых, Черной Бородой был отдан приказ об изменении курса. — Через час мы проходим между Литл Белс Кей и Компас Кей, — сообщил он, — пришвартуемся там на сутки. Вызнаем кое-что про караван испанских торговых кораблей, а затем отправимся на перехват. Новость была воспринята с энтузиазмом, и в назначенное время корабли заходили в гавань Компас Кей. Тич направился на розыски своих осведомителей, с которыми водил знакомство уже несколько лет, а гребаный Боннет, услышав, что где-то на побережье острова есть магазинчик, торгующий принадлежностями для письма, унесся пополнять запасы. Обе команды оккупировали ближайшую таверну, а Хэндс, выловив из толпы Крейка, вполголоса предложил тому: — Тут есть место получше. Во всяком случае, там подают нормальную выпивку, а не то пойло, которым они все начнут сейчас накачиваться, — он кивнул в сторону членов экипажей, шумной толпой устремившихся к питейному заведению. — Веди, — оживился Линдер. И спустя полчаса они уже сидели в довольно тихой таверне, где была от силы дюжина посетителей. Здесь и впрямь подавали прекрасный алкоголь: хозяин держал заведение для местных, а не заезжих моряков. Сам Хэндс знал его лично, потому и встретили их с почтением. Мягкий полумрак давал глазам отдых, а тишина успокаивала нервы. — Говорят, тут еще есть неплохой бордель, — за третьей кружкой протянул Крейк. Он неторопливо тянул вино, смакуя напиток. — Смотря на чей вкус, — Хэндс парой глотков прикончил свою порцию коньяка и затребовал новый стакан. — Бывал там? — прищурившись, штурман откинулся на спинку скамьи. — Парней предлагают? — Бывал, — коротко отозвался старпом, внезапно ощутив колкое раздражение. — Заплатишь — тебе предложат хоть бритую обезьяну. — Не лучший выбор, — хохотнул Линдер, — сходим? До вечера делать один хрен нечего. — Тебя никто не держит, — пожал плечами Хэндс. — Только не говори, что нуждаешься в компании. — Ну, я не отказался бы, — Крейк интимно понизил голос и положил ладонь поверх руки старпома. Иззи от неожиданности подавился коньяком и выдернул руку, будто его коснулась ядовитая многоножка. — Пошел ты нахуй, — прохрипел он, откашливаясь. Крейк в это время покатывался со смеху. — Как любезно с твоей стороны, — наконец выговорил он, — в принципе с моими планами это совпадает. Все еще смеясь, Крейк встал, хлопнул Хэндса по плечу и покинул таверну. Старпом проводил его взглядом до самой двери и криво ухмыльнулся. Смутное раздражение обретало форму и росло, и это было совсем не к добру. Иззи не имел привычки лгать самому себе, а потому у него ушло несколько секунд, чтобы понять: чувство злости и досады возникло, когда Крейк заговорил о посещении борделя. Блядский боже, это что, ревность? Это нихрена не столковывалось с любыми представлениями о дружбе, которые он только знал. Можно было попробовать отмахнуться, решить, что бывает всякое, но… В голове мелькнула смазанная картинка, где Линдера приобнимал за пояс какой-то парень с размытым лицом, и в следующий миг пальцы ожгло болью. Зашипев, Хэндс неверяще уставился на руку: задумавшись, он сдавил стакан так, что тот лопнул, и осколки впились в кожу. Блядь. Худшие подозрения подтверждались. Стряхнув осколки и бросив монеты на стол, старпом поднялся и зашагал к выходу. Настроение покатилось вниз, и винить в этом следовало только себя. Он не знал, какого хрена с ним творится, но задуматься об этом не успел, потому что, оказавшись на улице, увидел Крейка. Тот стоял, прислонившись к дереву, и смотрел словно в никуда. Вся его поза выражала расслабленность и спокойствие. — Ну и какого хрена ты тут? — черт, не выдать раздражение не получилось. — Тебя что, к блядям провожать нужно? Выражение лица Крейка не изменилось, но он повернул голову и глянул на Хэндса. — Нахер их. Что-то охоты нет, — лениво протянул он, — пройдемся по местному рынку? Может, найдем что-нибудь интересное. — Из интересного тут разве что оружейная лавка, — фыркнул Иззи. Раздражение отступало, как волна во время отлива, и старпом скрипнул зубами. Это однозначно было ненормально. — Так почему бы не зайти туда? — Линдер толкнул его. — Давай, а потом вернемся и напьемся уже как следует, м? — Хрен с тобой, — сдался Хэндс. Через минуту они уже шагали по тенистой улице, извивающейся как змея и ведущей вниз. Народу было немало, жизнь кипела, все казалось обычным, но почему-то Иззи не отпускало странное предчувствие. Он привык прислушиваться к своим ощущениям, а потому все отчетливее понимал: что-то неправильно. Но что именно? Они практически спустились, когда старпом наконец понял, что его смущало. Народ на острове был разношерстный, встречались тут и отчаянные головорезы, и простые торговцы с фермерами, и даже представители аристократии. Однако сейчас тут было куда больше кое-кого другого. Британские солдаты. То здесь, то там мелькали синие мундиры. Их было много больше, чем должно было быть. — Блядь, — севшим, но совершенно трезвым голосом пробормотал Крейк. На повороте он встал как вкопанный. — Ты тоже это видишь? Хэндс, чертыхнувшись, посмотрел в ту же сторону и тоже замер. С поворота открывался вид на гавань, который в иные времена показался бы достойным кисти художника, но сейчас он устрашал. У берега красовалось четыре военных брига, снаряженных до зубов, с которых высаживались все новые солдаты. Ни «Возмездия», ни «Мести королевы Анны» в гавани не было. Остатки хмеля выветрились из головы моментально. Схватив Крейка за плечо, Хэндс потащил его в сторону, и они свернули в небольшой проулок. — Нас выследили, — выдохнул Крейк. Спиной он прижался к стене, взгляд сделался острым и напряженным. — Без сомнений, — процедил Иззи. Страха у него не было, только сосредоточенность, как перед боем. — Наших вряд ли схватили, иначе бы корабли еще были тут. Значит, они успели улизнуть. — Думаешь, остались только мы с тобой? — Крейк нервно глянул в сторону улицы. — И вернутся ли за нами? — Не уверен. Если даже и так, не помешает выяснить обстановку. Смешаемся с местными, — скомандовал Хэндс. Линдер спорить не стал, и вскоре оба протискивались через оживленную толпу на рынке, прислушиваясь к разговорам. Из обрывков бесед торговцев стало ясно, что британцы пришли сюда не вслепую, а по наводке, и Хэндс подумал, что, скорее всего, голландский корабль, захваченный несколькими днями ранее, не утонул, оттуда королевские войска и смогли выяснить все необходимое. А на повороте в мясном ряду с ним столкнулся парень лет четырнадцати. — Мистер Хэндс? — воровато оглядевшись, шепнул тот. Старпом схватил его за локоть и оттянул в сторону. — Кто ты такой? — понизив голос, спросил он. Мальчишка с ловкостью бывалого карманника сунул ему в ладонь свернутый листок бумаги. — Вам просил передать мистер Черная Борода, сэр, — пробормотал он и бросился бежать, только пятки сверкали. Сжав листок в руке, Хэндс отыскал глазами Крейка, который тут же подошел к нему. Скрывшись между низенькими домиками, они развернули бумагу. Послание было коротким. «Нас поджидали в засаде. Британцев вдвое больше, уходим из гавани. На суше остался только ты и Крейк. Обойдем остров и пришвартуемся в заливе за Литл Белс. Нас не должны засечь. Как только станем на якорь, вышлем за вами ялик. Держитесь, парни». Дважды перечитав записку, Хэндс глянул на Крейка. Тот мрачно кивнул, и старпом разорвал бумагу на мелкие клочки. — При самом лучшем раскладе мы застряли тут на два дня, — подытожил он. — Может, и больше. — Что будем делать? — Линдер смотрел на него. Иззи не ответил. Он лихорадочно просчитывал варианты, и ни один ему не нравился. Однако следовало принять решение. — Разделимся, — наконец сказал он, — вместе мы привлечем ненужное внимание. Держись людных мест, но не суйся на площадь и побережье, там не протолкнуться от синих мундиров. Переночуй на отдаленном постоялом дворе. Не свети оружием, — он кивнул на меч, висевший на поясе Линдера. — Завтра в семь утра встречаемся на рынке, спланируем дальнейшие действия. Если нас ищут целенаправленно, мы уже будем об этом знать. — Если тебя схватят? — Приходи на рынок каждые три часа. Если не появлюсь до вечера, сваливай в джунгли и наблюдай за побережьем. Жди ялик. — Ладно, — Линдер взъерошил вихор волос, он явно нервничал. — Тогда до встречи утром. Удачи, — неожиданно он притянул Иззи к себе и обнял, но отпустил в ту же секунду. Бросив последний взгляд, штурман покинул закуток, мастерски затерявшись в толпе. Хэндс сглотнул, пытаясь прийти в себя. Дружеские объятия, ничего лишнего. Крейк просто переживает за него. И это оказалось неожиданно приятно. Если бы еще не предстояла игра в кошки-мышки с королевскими войсками.