Новые ощущения

      — Долорес? Разве ты не должна быть в городе и помогать всем? — голос подрагивал, а ноги словно стали ватными. Камило не смог сдвинуться с места и так и застыл на месте, лишь повернувшись к двери.       — Да, просто… я слышала, как ты плачешь, — по спине пробежал холодок, а на глаза вновь навернулись слёзы. Точно. Эта её способность. С таким родственничком не получится хранить что-то в секрете. — Я могу войти?       — Нет! Прости, но нет. Я хочу побыть один. Мы можем поговорить позже? — он прикусил губу, мягко сжимая пальцы на руках. Слишком резко ответил, стоило быть чуть мягче.       — Хорошо. Рада, что сейчас ты в порядке, — в голосе слышится улыбка и Камило выдыхает, выпрямляясь, когда шаги за дверью утихают, но вместо спокойствия на него нападают прежние ощущения. В ушах кто-то шепчет слова из сна и он выбегает из комнаты, в два шага пересекая коридор, а после запираясь в ванной. Кипяток больно ошпарил ладони, пришлось потратить много сил, чтобы не закричать. По щекам вновь потекли слёзы, но лицедей останавливаться не спешил. В мыслях всё ещё возникали неприятные воспоминания, дыхание участилось, плечи задрожали. Сжав челюсти и кулаки, он сунул руки по запястья, тихонько всхлипывая. Это неправильно. Может, ему действительно стоит встретиться со священником? Может, будет лучше, если он больше не будет общаться с Долорес? Тогда такие мысли могут пропасть раз и навсегда и более подобного ему не придётся испытывать, а семье не нужно будет решать очередную проблему. Он не будет грузом для них.       Руки приятно закололо, когда Камило наконец вытащил их из воды. Обожжённая кожа была ярко-красной, но почему-то от такого вида собственных кистей стало легче и приятно. Он пару раз сжал и разжал пальцы, с интересом разглядывая их, словно принадлежали они не ему, а кому-то другому. Ладони немного разбухли, вряд ли кто-то смог бы заметить это, ведь к себе больше привлекал красный цвет кожи. Несмотря на ожидания подростка, что за дверью окажется сестра, там было пусто. Разве что на первом этаже кто-то разговаривал, но это не было тем, из-за чего ему стоило бы начать переживать. Дверь за спиной вновь закрылась на замок, а взгляд приковался к собственным рукам, которые он только нещадно искупал в кипятке. Лицедей присел на кровать, после мягко прижимая ладони к щекам, чувствуя от них тепло, даже жар. Подув на запястье, он улыбнулся странному ощущению. Из-за разности температур приятно закололо в месте, где кожи коснулся легкий ветерок. Забавно, как после такой сильной боли быстро пришло успокоение, а по телу разлилось странное удовольствие. Интересно, это потому что из головы убрались плохие мысли или потому что ему нравится боль? У него не было подобного опыта, раньше не возникало ни малейшего желания сознательно сделать себе плохо, скорее всего это первый вариант. Минутная стрелка на часах стояла на шестёрке. Как быстро летит время, но недостаточно быстро чтобы перенести его к ужину, а после ко следующему дню. Этот уже начал надоедать и плохо сказываться на мозгах. Взяв в руки давно недочитанную книгу и удивившись тому, как спокойно обожжённая кожа отреагировала на предмет в них, упал на пуфик, который материализовался в воздухе. Полезно иметь комнату с такой же силой, как у него самого.

***

      За всё время к нему заходили только матушка и тётушка, чтобы позвать на обед, а после принести тарелку с фруктами, одной арепой и тамале. Это было мило и приятно, что о нём не забыли напрочь, а действительно переживают, как бы он тут не помер. За чтением время протекло быстро, на ужин всё же пришлось спуститься, тем более, он обещал Долорес поговорить с ней. Вспомнив о своём обещании, под ложечкой неприятно засосало. Он целый день оттягивал этот момент и совершенно не успел придумать то, о чём они будут разговаривать. Как вообще следует начать разговор? Можешь больше не приходить ко мне в комнату, когда я занят мастурбацией? Знаешь, обычно брат и сестра не делают подобные вещи, возможно, нам не стоит больше таким заниматься? Если матушка узнает о том, что мы делаем, нас убьют. Может, чтобы такого не произошло, будем держаться подальше?       Пока Камило пребывал в своих мыслях, то успел каким-то чудом оказаться на кухне и, держа в руках тарелку, уже набирал в неё булочки для закуски, а на столе давно стояло основное блюдо для ужина — бандеха паиса, с куриным мясом и классическим гарниром. Лицедей сел ужинать практически последним, так что все взгляды были направлены на него. От этого стало неуютно, а по спине пробежал холодок, когда он заметил сестру, что так внимательно смотрела, когда он садился. Мирабель осторожно сжала его за плечо, заглядывая в лицо. Пришлось вымученно улыбнуться, чтобы не заставлять её волноваться.       — Я рада, что Камило наконец присоединился к нам. Не знаю, что с тобой сегодня произошло, но я надеюсь, что завтра тебе станет лучше и ты как и раньше будешь радовать нас своей улыбкой, а также с прежним энтузиазмом помогать своей общине. Не бойся взять отгул, если тебе будет по прежнему плохо, никто не должен зарабатываться в убыток себе, — бабушка произнесла это своим будничным тоном, отчего ему даже поверилось, что всё действительно хорошо, а все произошедшее было лишь сном. И только пристальное внимание сестры заставляло помнить, что это всё являлось реальностью. — Приятного вам аппетита и хорошего ужина, отдохните сегодня.       Все в один голос произнесли привычные пожелания и Камило поспешил спрятать лицо в тарелке, только чтобы не пересекаться взглядами с сестрой. Не хотелось так скоро возвращаться к их разговору, пускай даже и мысленно. Тёплый, не слишком горячий кофе разлился по языку, а после спустился в горло, приятно согревая пищевод. Удивительно, но такая маленькая вещь быстро отвлекла его от мрачных мыслей. Спокойные и такие привычные семейные разговоры за ужином заполонили весь его мозг и заставили обратить своё внимание на тему общения. Пепа и Джульета тихо перешёптывались о детях чужих семей, Феликс и Агустин обсуждали возможность сходить на рыбалку на следующих выходных, а все дети их семейства громко говорили обо всём случившемся за день и только Камило сидел молчком, уткнувшись в тарелку.       — Камило, — лицедей поднял голову, смотря на Мирабель, а когда он увидел улыбку на её лице, то уголки губ сами собой потянулись к ушам. — А у тебя что сегодня случилось? Есть что-то интересное?       — Ох, нет, не думаю. Я весь день дома просидел, сначала поспал два часа, а потом оставшееся время читал в своей комнате, — голос оказался беззаботным и весёлым. Точно. Никто ничего не знает, Долорес не стала бы рассказывать о таком, точно не стала бы, иначе они оба покойники, а вся остальная семья просто продолжает любить его, несмотря ни на что. На душе стало спокойнее, он смог расслабиться и наконец-то просто поговорить со своей семьей.       — Это действительно скучно! — звонкий голосок Антонио заставил рассмеяться и расслабить плечи. — А вот я сегодня.!       После увлекательной истории Антонио началась не менее увлекательная от Мирабель, затем Долорес, Луиза и, наконец, Исабела. Интерес у Камило был неподдельный. Просидев в одном месте целый день, он совсем истосковался по собственной семье, совершенно позабыл, почему так любит сидеть с ними за одним столом, обсуждать что-то спокойное и ленивое, позволяя словам бездумно вытекать изо рта и совершенно не беспокоиться о том, что все подумают, ведь они любят его таким, какой он есть. Лицедей тихонько обсуждал последние слухи со своей кузиной-одногодкой, по поводу их общих друзей, прекрасно зная, что потом ему придётся пересказывать об этом Долорес, затем переключался на Антонио, который так восхищённо рассказывал ему о том, какими забавными особенностями обладают разные дикие животные и громко делился своими рассуждениями о своём будущем даре. Он не знал, чего он хочет больше, общаться с животными, обращаться в них, как старший брат в людей, или же копировать их способности, чтобы уметь скрываться как хамелеон или запоминать всё, как это делают слоны, а в ходе своих мечтаний всегда приходил к выводу, что хотел бы уметь летать. Исабела рассказала ему классическую историю, как кто-то из общины пытался предложить ей встречаться, а после был жестоко отшит под весёлые взгляды прохожих. Было приятно потом, отойдя от взрослых, слушать её слова о собственной подруге, видеть румянец на щеках кузины и увеличивающиеся зрачки. Забавно, что её ощущения лицедей обличил ещё давно, а сама Иса даже не допускала мысли о возможности любви между двумя девушками. Хотя, правды ради, на парней она заглядывалась не меньше, разве что только задерживались они ненадолго. С Луизой и Долорес общение как-то не задалось. С кузиной он всегда был не слишком близок, чтобы свободно говорить на личные темы, а сестра, видимо, тоже думала только о предстоящем разговоре, поскольку обрывалась на полуслове каждый раз, как называла имя брата. Им обоим было тяжело. Приятно осознавать, что не только ему одному приходится переживать эмоциональные терзания внутри.       Несмотря на то, как старательно Камило пытался оттянуть их диалог с глазу на глаз, одно было попросту очевидной истиной — ужин уже заканчивался и все отправлялись отдыхать перед сном. Неумолимо за столом оставалось всё меньше и меньше людей, пока лицедей не понял, что он сидит совершенно один, а на его тарелке не осталось ни кусочка еды, который можно было бы растянуть на подольше. Живот неприятно скрутило. Если он выйдет из-за стола, то ему придётся пойти к сестре, но и оставаться здесь вечность он не мог. Поднявшись, почувствовал, как рубашка прилипла к спине от волнения. Захотелось уменьшиться и просто исчезнуть, чтобы не разбираться во всём происходящем, пустить всё на самотёк, а дальше будь что будет. Ноги оказались ватными, пришлось сосредоточиться, чтобы не свалиться тряпичной куклой на пол. Картинка в глазах немного закружилась, дыхание и сердцебиение участились. Так, для начала стоит успокоиться… ему надо просто пойти в комнату к Долорес. Не для того, чтобы пообщаться, а просто проведать, посмотреть как она. Чтобы оказаться у сестры, нужно пройти площадку, затем подняться по лестнице и влево до конца. Площадка, лестница, лево. Показалось, что плитка под ногой на деле была сделана из пластилина и мягко продавливалась, отчего колено быстро согнулись, неся тело на пол, но лицедей успел ухватиться за стол, шокировано смотря перед собой. Спокойно. Всё хорошо. Не стоит так переживать, в конце концов, его там не убьют, Долорес промолчала, а значит, не из-за чего так сильно волноваться. Это будет простой разговор, они прекратят подобные недо-отношения и более этой неловкости не возникнет.       Глубокий вдох, затем тихий, немного свистящий выдох. Ноги передвигаются с трудом, Камило старается сосредоточиться на дыхании, чтобы не возвращаться в суровую реальность. Живот ритмично вздувался при вдохе, после вдавливался, когда изо рта струились тёплые струйки выдыхаемого воздуха. Всё тело напряжено, мысли хаотично скачут по всей голове Камило, то цепляясь за дыхание, то за походку, но при этом постоянно норовили ухватиться за Долорес и всё, что с ней было связано. Шёл Камило странно, немного притормаживая, но в итоге смог преодолеть площадку до лестницы. Ступеньки расплылись перед глазами, живот скрутило, а к горлу подступила тошнота. Он не сможет в таком состоянии подняться. Касита мягко подтолкнула и самостоятельно понесла его к двери. Стало хуже. Изображение на двери приятно мерцало огоньком, от него даже исходил маленький и звук протекающего внутри волшебства. Удивительно, как он за 15 лет своей жизни не заметил этого. Собственная рука, сжатая в кулак, зависла над древесиной, немного покачалась, изображая стук, а после переместилась на лицо, потирая виски. Почему это всё так сложно… почему нельзя просто перемотать время и не совершать подобных ошибок. Нет. Перемотать время и даже не думать об использовании своей силы в постельных делах. Глубокий вдох и долгий выдох. Сделать или умереть. Косточки пальцев сначала слишком громко, а после тихо ударяются о дверь Долорес. Не проходит и пяти секунд, как перед Камило появляется его старшая сестра, которая, видимо, уже готовилась ко сну. На ней все ещё была классическая уличная одежда, но волосы распластались по плечам, а с лица исчез привычный макияж. В темноте спальни ему не удалось рассмотреть оригинальный тон Долорес, но сейчас такая возможность выдалась. У глаза была маленькая вмятинка, над верхней губой виднелся еле заметный пушок, на щеке шрамик после акне, когда она ещё была подростком, по носу и под глазами россыпь веснушек, которые она почему-то прячет, брови оказались несколько меньше и не такими густыми, какими кажутся днём, из-за нанесённого на них пигмента.       — Камило, ты куда пропал? — чужая рука пролетела перед глазами и лицедей немного поморгал, после смотря уже более осознанным взглядом. — Как ты себя чувствуешь? Ты хотел поговорить?       — Всё хорошо, я просто… да, нам точно есть что обсудить.       — Тогда проходи. Нечего в коридоре стоять, как истукан, — Долорес отошла в сторону и Камило перешёл через порог, впервые оказываясь в комнате старшей сестры. Здесь, как можно было ожидать, всё пропахло её духами, из-за этого он чуть не закашлялся, когда в голову пришла очевидная ассоциация. В интерьере спальни преобладали оттенки красного и жёлтого, в целом, она не особо отличалась от той же детской, разве что только была больше и виднелась лестница на второй этаже. Было бы круто подняться и осмотреться, а пока лицедей ещё раз пробежался глазами по кровати, немного задержался на огромном количестве шкафов с кучей отсеков (Долорес всегда слишком любила порядок и чтобы все вещи лежали на своих местах) и остановился на том, что точно не ожидал увидеть в комнате человек с супер-слухом. Граммофон.       — Ты правда пользуешься им? Я думал, ты просто ненавидишь музыку! — Камило в два шага оказался рядом с интересным прибором, внимательно его рассматривая. — Это точно последняя вещь, которую я ожидал увидеть у тебя.       — В этой комнате мой слух становится обычным, так что музыку слушать я люблю только здесь, — она пожала плечами, подходя к брату, затем присела на корточки, чтобы открыть маленький шкафчик тумбочки, на которой и стоял граммофон. Внутри находились аккуратно упакованные в картонные коробки шеллаковые пластинки, расставленные вплотную друг к другу. Посчитать их количество Камило не успел, дверца закрылась, а в руках у сестры находилась одна коробка. Doris Day «Dream A Little Dream of Me», 1931г. — гласила надпись. Долорес осторожно вытащила пластинку и поместила её на своеобразный «блин», покрытый красной тканью, чтобы не повредить вторую сторону с другой песней. Рукоятка справа, которую лицедей заметил не сразу, была покрыта бархатной обивкой красного, ближе к бордовому цвету. Долорес поместила на неё свою ладошку, сжала и начала быстро её крутить, заводя мотор в этой чудо-шкатулке. пластинка завертелась, стоило девушке отпустить рукоять, головка с иглой осторожна опустилась на начало записи и Камило даже перестал дышать, предвкушая услышать свою первую в жизни запись песни с граммофона. Из трубы донеслись тихие шелест и помехи граммофона, но после появилась приятная мелодия. Немного искажённая иглой и пластинкой, однако всё ещё звуча достаточно чётко, чтобы разобрать появившиеся в мелодии слова. Красивый голос неизвестной ему доселе певицы заставил замереть, содрогнувшись всем своим телом, а по спине то и дело бежали мурашки. Захотелось опуститься в постель и просто уснуть под такую прекрасную мелодию, но его вытащил из дурмана голос сестры, что отошла от инструмента ближе к нему. — Думаю, эта песня разбавит наше напряжённое общение. Ты хотел поговорить.       — Да, точно… прости, что отвлёкся, это действительно важно. — плечи подростка сами собой опустились, но тут же выпрямились, а сам Камило вобрал в лёгкие побольше воздуха, начиная тараторить, уже не обращая внимания на песню и чудный прибор, о котором знал только из книг. — Я думаю, ты и сама понимаешь, что такая связь брата и сестры… доставит нам много проблем, я даже не говорю о бабушке и матушке, а они явно будут против подобного в нашей семье. Давай больше не будем делать это, я не хочу заниматься… — словно «инцест», возникшее в голове, тут же скрутило живот, а во рту появился неприятный привкус. — Такими вещами с тобой.       — Ты говоришь прекратить это, хотя в тот раз не скрывал того удовольствия, которое ты испытывал во время процесса.       — Это был животный инстинкт, я ни в жизни не захочу целоваться со своей сестрой, а тем более раздвигать перед ней ноги, — лицедей присел на кровать, чуть отвернувшись и смотря на маленькую тумбочку рядом.       — Хорошо — Камило поднял голову, смотря на Долорес и ожидая объяснений, к чему же было это сказано. — Я не буду делать с тобой что-то из того, что ты не хочешь, пока ты сам не попросишь. Договорились?       Камило прищурил взгляд, стараясь понять, что на самом деле имеет в виду его старшая сестра. Она не против подобной связи? Самой-то не противно от мысли, что они кровные родственники, ублажавшие друг друга в одну из неприятных ночей?       — Я не хочу заниматься с тобой сексом, — может, она просто не понимает всей проблемы?       — Это был не совсем секс, оргазм получил только ты. Можно сказать, я просто помогла тебе. Ты действительно не хочешь повторить подобное? Уже забыл, как дрожал подо мной и старался быть тихим, пока я доводила тебя одним языком?       Щёки тут же вспыхнули, к горлу подступила тошнота, а по спине прошёлся липкий холод. Безусловно, это было приятно, в тот момент точно хотелось ещё, но на утро… нет, это неправильно. Такая связь порочна и противна. Каркас кровати тихонько скрипнул под весом второго человека. В волосах появилось приятное ощущение от чужой руки, на плече оказалась вторая ладонь. Граммофон затих, издавая лишь тихий звук помех. Духи сестры заполнили лёгкие, мысленно к ним добавился привкус маракауйи. Нельзя. Противно. Ладонь с плеча переместилась на щёку, мягко её поглаживая, приятная волна опустилась к низу живота, пальцы на ногах закололо. Но… если это будет просто как выплеск гормонов? Просто желание получить минутное удовольствие, не более. Без каких-либо любовных чувств. Тогда это нельзя считать чем-то ужасным. Они просто оказывают друг другу услугу и остановятся сразу, как только кому-то из них захочется это всё остановить.       — Так?       Перед глазами появилось лицо Долорес. Слишком близко. Чёрт, она действительно хорошо его знает. Он не может сказать «нет».       — Никто не должен узнать.       Мягкие губы, скользкий язык и никакой маракуйи.