Redemption (редактируется)

— Итак… Что именно с тобой произошло? — осторожно спросил Артём. Прошло некоторое время, прежде чем кто-либо из них заговорил. Группа была уже на полпути к станции: Артём, держа Евгения на руках, шёл первым вместе с мужчиной, которого, как он узнал, зовут Пётр; затем Катя с Надей, медленно идущие за ними с Павлом позади, стараясь не отставать. Пётр взглянул на него и стало ясно: каким бы ни был ответ, он будет настолько травмирующим, что расспрашивать девушку было бы очень плохой идеей, потому что даже мужчина не был готов говорить об этом. Петро вздохнул и посмотрел на землю, пока шёл. — Я был… солдатом. Они взяли меня в плен, а потом обнаружили, что… я не подхожу под их… дурацкие таблицы. Моя голова была слишком большой, или слишком маленькой, или слишком широкой — не помню. Тот человек, которого вы убили, проводил эксперименты с радиацией ещё до того, как создал этот газ. Он посылал меня на поверхность, а потом оставлял там на несколько часов. Бросал меня в радиоактивную воду и всякие… разные вещи… Так вот почему его кожа выглядела такой поврежденной — и не только поэтому. Петро был живым, хоть и заметно ослабевшим, но… что-то с ним было не так: что-то в его глазах говорило о том, как он болен. Артёму стало жутко от одной мысли о том, через что ему пришлось пройти — от этого так тошнотворно и это злило. — Через несколько месяцев они привезли девочку, — Пётр понизил голос и его интонация чрезвычайно изменилась на осторожную и виноватую. — Я не понимал надобности. Она была здоровой и абсолютно нормальной. Им нечего было с ней творить — не было причин. Но потом, они… Они хотели заставить меня… — Он замолчал на мгновение: его голос надломился. Он быстро оглянулся на Катерину с Надеждой: они шли вместе, рука об руку, пока одна утешала другую, держа руку на плече девушки, как бы защищая её. Пётр пробежался взглядом по ним, с трудом сглатывая. — Они хотели посмотреть, как… Как именно влияет радиация на потомство… — Он внимательно смотрел на Артёма и всей душой молился, чтобы тот не увидел в нём монстра — это было бы совсем некстати. Но Артём лишь уставился на него, всё ещё шокированный тем, что человеческие существа способны на такое. — Я ничего не мог сделать… Они накачивали меня наркотиками, избивали… Я пытался не причинить ей вреда, но они продолжали заставлять меня… — Всё, успокойся, — прервал его Артём, увидев безысходность на его лице. — Тебе не нужно больше об этом говорить, — твёрдо сказал Артём, сделав лицо достаточно серьёзным, чтобы тот понял, что он на его стороне. — Они уже мертвы. Мертвы, так что Ганза возьмет на себя ответственность за эту ситуацию. Я клянусь, —нахмурился Чёрный. Все эти ублюдки скончались, но кто знает: сколько раз Ганза игнорировал людей, умоляющих найти своих пропавших близких? А ведь этого всего можно было бы избежать — всех этих страданий. — Я всё равно долго не протяну, — грустно улыбнулся Петро. — Они даже не позволят мне вернуться… — Я сделаю всё возможное, чтобы вы все получили необходимую помощь, — продолжал Чёрный. Конечно, ведь он проклятый рейнджер — у него есть сила, которую обязан использовать, чтобы помочь им. Но Артёму хотелось, чтобы Чёрные всё-таки помогли ему. Если бы он только мог вернуться… Они знали, как разрушить разум человека и как исцелить его. Но это эгоистично, напомнил он себе. Как бы ни было мучительно, это их боль и их проблема, причинённая другими людьми. Втягивание в это Чёрных может закончиться гораздо хуже. — Мы всё им расскажем, а ещё у нас на руках доказательства, — Артём кивнул на нацистскую форму, которую держал в свободной руке, пока Евгений спал у него на груди. Так же у Павла был блокнот. Этого достаточно. — И если она расскажет, что вам пришлось сделать, то я им объясню… — Она не расскажет, — сразу же перебил Пётр. — Она… не расскажет. Она добрая и умная девочка. Просто ей… очень неприятно, — мужчина поджал губы. Он знал, что сотворил ужасное не по своей воле, но всё же… Глядя на сломленного человека, Артём задумался: кем были эти люди до того, как с ними случилось подобное. Теперь они, конечно, совершенно другие — не было никакого способа остаться прежним после подобных зверств. — Я надеюсь, что с ней все будет хорошо… — Затем он тихо добавил, глядя в сторону: — Может, не сейчас, но когда-нибудь в будущем… Артём хотел сказать что-то успокаивающее, но в итоге промолчал. — Я пойду проверю, как там сзади. Не волнуйся, впереди никого не должно быть, хорошо? Пётр кивнул. Он слишком устал и ослаб, так что мужчина понимал, что встреча с мутантами уже не так уж сильно напугает его, благодаря всем тем опытам, через которые пришлось пройти. В любом случае, терять ему было особо нечего. Артём спокойно прошёл в конец, улыбнулся Кате, проходя мимо неё и показывая, что Евгений в порядке и мирно спит. Надя не взглянула на него: ей было очень неуютно и страшно выходить в большие пространства, ведь она так долго была заперта в маленькой комнатушке. Пройдя несколько метров после пересечения с девушками, он остановился в ожидании, пока Паша догонит его. — Мы можем остановиться на несколько минут, если тебе нужно, — Чёрный посмотрел на него с беспокойством, но Морозов лишь выразительно покачал головой и продолжил идти. — Я не калека, ясно? Не калека. Мне просто немного больно, но я могу её вытерпеть. Плюс, я выпил ещё обезболивающего, так что мне… нормально. Всё хорошо, да, — сказал он уверенно, так что Артёму стало немного легче, но волноваться он не перестал. Ему стало не по себе оттого, что это именно он подстрелил Павла, хотя в тот момент у него и не было другого выбора. — Катя сказала, что разрешит нам переночевать и поесть у неё. То есть… Она настояла на этом. —Я знаю, слышал, — усмехнулся Морозов. — Как думаешь, с ним всё будет в норме? — Павел посмотрел на мальчика и удивил Артёма своей искренней заботой. — Будет, — Артём по-другому и не думал. — До сих пор не могу поверить в то, что мы сделали. В то, что произошло. Хотя я видел… более безумные явления, — рейнджер слегка улыбнулся про себя, вспоминая всё, что с ним случилось: иногда он забывал, что он, в некотором роде, особенный; иногда забывал, что он не просто обычный парень-новобранец, покинувший ВДНХ, — но всё же, это действительно произошло? — А может, у тебя до сих пор галлюцинации. Мы уже никогда этого не узнаем, — беззаботно сказал Морозов, пожимая плечами, отчего у Артёма, честно говоря, началась паранойя, но Павел, в ответ на такую реакцию. рассмеялся. — Я знал, что это тебя напугает, Тёмыч! — Ему явно было очень весело — это отвлекало от болезненных ощущений, испытываемых при ходьбе. Артём улыбнулся и посмотрел вперёд, проверяя Петра. — Думаю, теперь я твой должник за то, что ты дважды спас мне жизнь, — сказал Чёрный спокойным тоном. Возможно, он делал большие дела — важные дела, но он всегда чувствовал себя чертовски бесполезным, когда люди продолжали спасать и помогать ему. Естественно, Артём понимал, что так твердит его собственное эго — он знал, что люди должны помогать друг другу, что никто не совершенен и не способен справиться со всем в одиночку, но он всё равно не мог избавиться от этого чувства беспомощности. И ему было приятно, что его спасли. Кто-то помог сохранить твою жизнь — ситуация, переполненная эмоциями, которые не вызывает ни одно другое событие в твоей жизни. Она заставляет тебя привязаться к человеку каким-то странным, необычным образом, и Артём чувствовал эту связь: они много раз спасали друг другу жизнь. С Пашей он ощущал себя в безопасности — обычно ему не нужно было чувствовать себя защищённым: он привык, что жизнь полна риска и так нестабильна, но с ним всё было по-другому. Не говоря уже о том, что Чёрный знал: чувствовать себя в безопасности с человеком, который предал тебя и пытался убить — не правильно. — Разве, технически, не ты спас мне жизнь, а? Знаешь, Артёмка, я уже сбился со счета, — усмехнулся Павел. — Ну, не то чтобы сбился. Мы — мушкетёры. Все за одного и один за всех — вот, как должно быть и вот, что мы делаем! Артём на автомате улыбнулся, но сразу после этого ему пришла в голову мысль: его решение не поддаваться на всё это снова, и уголки его рта слегка опустились. — Ну-ну-ну, давай, Артём! — Павел увидел его и недовольно пробурчал: — Да брось ты. Не нужно после всего этого кошмара мяться. «Мы мушкетёры», давай, говори! Скажи это, Д’Артаньян, — Морозов вбил себе в голову, что сможет заставит Артёма сказать и принять это вслух, несмотря ни на что. Сначала парень не располагался к этому и чувствовал себя неловко, но он знал, что обманет себя, если продолжит действовать так, будто ничего не изменилось. Это глупо и наивно: быстро забыть его — по крайней мере, частично, — но он это сделал и его чувства не переменяться. — Хм? Давай-давай, говори громко, чётко и ясно, — Павел трепетно наслаждался своим успехом, наблюдая за слегка покрасневшим и противоречивым лицом Артёма. — Ну, да, ты прав, — слегка усмехнулся он, отвернувшись от майора, мысленно посмеиваясь над собой. — Что-что, Артём? Я тебя не расслышал, — говорил Морозов всё напряжённее и напряжённее, но только ради комического эффекта. Оба они понимали, что ведут себя как маленькие мальчики: разыгрывая приятеля, используя дурацкие слова, когда перед ними два человека, только что прошедшие через ад, и ещё один на руках у Артёма; но им было приятно просто шутить. Они расслабились, облегчая вокруг атмосферу трагедии. — Мы — Мушкетёры, — казалось бы, сказал через силу, но Паша всё равно коротко улыбнулся. — Вот это сила духа, Артём! О-ба-на, да! — Павел так обрадовался своей маленькой победе, что обе девушки повернулись к нему и он тут же попытался снова выглядеть грустным и задумчивым, но улыбка насильно возвращалась на лицо, делая это почти невозможным. — Теперь ты доволен? — Тихо усмехнулся парень. — Чертовски доволен, — Морозов хлопнул его по плечу, как будто они были старыми друзьями. — Смотри! Мы выжили после всего этого трындеца! Этого бы не случилось, будь на нашем месте кто-нибудь другой, но мы мушкетёры, так что мы справились! — Иногда Артём не мог понять, как Павел относится ко всему этому: он мог за секунду превратиться из злобного безжалостного солдата с Красной Линии в самого добродушного и покладистого человека — будто две разные личности. Чёрный знал людей, сохраняющих позитив даже в самых дерьмовых ситуациях, подобных той, в которой сейчас находится человечество — знал таких шутников, как Ульман; но никогда никого, кто обладал бы этой странной формой невинной и резко переменчивой жизнерадостности. Дело даже не в том, что Павел смотрел на всё позитивно: он не просто видел радугу и солнечный свет; он не переставал быть реалистом, всё ещё несовершенным, продолжая наслаждался мелочами в полной мере. «Может быть, он стал таким ещё до прибытия на Красную Линию, » — подумал Артём. Возможно. Жизнь, наверное, была для него не из лёгких — Паше пришлось многому научиться и ко многому приспособиться. — Ты меня на секунду заставил понервничать, — неожиданно переключился Морозов, заставив Чёрного прервать ход своих мыслей и посмотреть на него. — Я думал, тот мудак прибил тебя. Не было бы ничего особенного в «Мушкетёрах», будь они всё порознь, да? — Павел искренне расстроился, произнеся это — его радость сменилась унылым и мрачным выражением лица. Артём с удивлением глядел на него. Он знал, что мужчина очень увлечён всей этой темой, но до сего момента он и не думал, что тот действительно эмоционально связан с ним каким-то значительным образом — Павел просто думал о том, какой же он дурак, что испытывает к нему какие-то чувства — не впервой. — Наверное, тебе стоит к ним вернуться. А я пока немного помедлю. — Когда Морозов заговорил снова, его голос был тёплым, но в то же время звучал отстранённо. Чёрный заметил, что тот явно хочет побыть один — отталкивает его, потому что, по какой-то причине, чувствует себя неловко. Рейнджер кивнул и пошёл вперед. — Совсем скоро мы уже должны быть на вокзале, — сказал он Екатерине, дойдя до неё и позволив ей погладить Евгения по щеке, когда проходил мимо. Пётр выглядел более уставшим, но также было видно, что минуты уединения пошли тому на пользу — ходьба помогала думам: о прошлом, будущем, и о том, что происходит сейчас. Поэтому они не разговаривали, а просто шли рядом друг с другом в тишине. Артёму тоже нужно поразмышлять. Он должен вернуть их на Курскую и убедиться, что всё пройдёт без происшествий. Затем они с Павлом немного отдохнут и отправятся на поезд, отходящий завтра. А после… Чёрный ненавидел себя за то, что мысль о расставании с Павлом заставляет его испытывать печаль. Он определённо не хотел чувствовать себя подобным образом — это крайне глупо и неудобно. Были вещи, которые Артём успешно скрывал от большинства людей в своей жизни. От них ему было иногда стыдно, а иногда просто неловко или абсурдно. Рейнджер ненавидел то, как легко привязывается к людям. Было бы ужасно, если бы его сослуживцы — люди, уважающие и видящие в нём опытного и жёсткого солдата, знали, как легко он может влюбиться в кого-то и полюбить их — это то, что Артёму приходилось постоянно контролировать. Он мог видеть добродушных людей и привязываться к ним, а мог и просто очароваться кем–либо без реальной на то причины — нелогично и по-идиотски, потому что именно так работают человеческие чувства. Как бы отреагировали его коллеги, узнав, что Артём в этом плане похож на типичную несовершеннолетнюю девчонку? Он никак не мог разрушить свой благородный образ, став постоянной мишенью для шуток и насмешек. И вообще — не было никакой реальной причины кому-то рассказывать. Да и некому по-настоящему довериться. Однако, существовали люди, которых он мог назвать друзьями — некоторые из рейнджеров. Но в основном он выполнял одиночные миссии: так ему удобнее. Влюблённость — это, естественно, прекрасно, но он рейнджер — знал, что здесь не так уж много места для романтики. Его последние отношения закончились смертью другого человека, поэтому Артём понимал, что в них не так уж много пользы. Некоторые знали, что Артём «качается в обе стороны», ведь он никогда ничего прямо не отрицал и иногда подавал лёгкие намеки — Чёрного это полностью устраивало. В его понимании, сексуальность — это одно. Затем была эмоциональная часть, которая была главным, чего он стыдился. Он так и не смог разобраться с ней… Когда Артём понял, что Пётр внезапно остановился — сделал то же самое и быстро перевёл взгляд, чтобы понять, что случилось, но он так и не успел ничего понять, как они оказались перед гермозатвором. Он повернулся к Кате, и облегчение на её лице сказало всё за неё. Надежда с Петром, напротив, не выглядели такими счастливыми: они были очень нервными, и, возможно, даже напуганными. Артём в итоге не спросил, как долго они там пробыли — если не считать того, что те могли вообще не ответить, — так что оба, вероятно, просто готовились выйти на густонасёленную станцию после каждодневного лицезрения одних и тех же лиц в течение нескольких месяцев. — Откройте ворота! — Крикнул Артём и вскоре после этого зажегся свет. — Всё будет хорошо, обещаю, — парень посмотрел на всех, абсолютно уверенный в том, что он не провалит собственную клятву и не подведёт их. Павел только что догнал их. — Мы тебя не бросим, — Катя сжала руку Нади, — но сейчас мне… Мне нужно отвезти Евгения к врачу, но в остальном мы позаботимся о тебе. У тебя есть где-то здесь семья? Ты можешь вспомнить? Надежда выглядела такой же пугливой и растерянной, как и всё это время, но через мгновение кивнула. — У меня… У меня была семья на Бауманской, до всего этого. — Мы заставим Ганзу всё устроить. Они сделают это. Они обязаны, — Артём серьезно посмотрел на Надю. Он знал, что ему нужно сохранять спокойствие. Как бы он ни был зол на Ганзу и насколько бы ни была велика их вина — Чёрный должен был сохранять хладнокровие и уверенность. Только так они прислушаются к нему. Затвор начал медленно открываться и вскоре к ним вышли два охранника. Они заметили спартанскую форму Артёма и сразу же вспомнили его: он был единственным рейнджером на станции за последние несколько недель. — Как ты здесь оказался? — Какого черта? — Второй солдат растерянно посмотрел на вновь прибывших. — И кто эти люди? — Мне нужно поговорить с вашим начальником. Прямо сейчас. Это срочно и очень важно. — Можно было почти физически ощутить это внезапное изменение в энергии Артёма и его позиции — вдруг стал таким грубым и пугающим, что даже Павел удивился: откуда это взялось? И не только он понял — двое солдат посмотрели друг на друга и быстро согласились, пропуская их всех и спеша к начальству.