Redemption (редактируется)

Артём и Павел успешно сели в поезд, попрощавшись с Катей, Ташей и Евгением. Никаких проблем с охраной не возникло, так что их без проблем пропустившей во внутрь. Кажется, их это не особо волновало, что было замечательным. В кои-то веки казалось, что всё будет просто, легко и многообещающе. Артём быстро заснул. До Комсомольской на поезде, наверное, часа полтора, но он так давно не ездил на нём и всё ещё был очень уставшим, поэтому позволил стуку колес убаюкать себя. Он давно его не видел, Маленького Чёрного… Артём открыл глаза — он находился в одном из множества незнакомых и однообразных коридоров, таких же, как и во всех остальных снах. Вокруг него снова отсутствовали звуки. Осталась только странная атмосфера пустоты. Затем, как он и ожидал, перед ним появился Маленький Чёрный. — Артём, — поприветствовал существо его детским, спокойным голосом и Рейнджер лишь кивнул с легкой улыбкой. — Я пытался помочь. Я пытался связаться с тобой раньше, но ты был… Связь была слишком слабой. Мне жаль. — Мы справились, теперь всё хорошо, — вздохнул Артём и улыбнулся. Парень даже не чувствовал, что Малыш ему что-либо обязан: он должен был сам решать свои проблемы. — Теперь всё в порядке, — тихо добавил он и Чёрный в замешательстве склонил голову набок. — Печаль? Почему ты испытываешь тоску, Артём? Вопрос в какой-то степени удивил его, ведь, само собой, от этого ребенка мало что можно было скрыть. Артём на мгновение замолчал и попытался найти ответ, но… — Не знаю… — Что-то случилось? — Нет, — рейнджер слегка покачал головой, не в этом дело. — Почему он вдруг почувствовал себя так странно? Может, потому что Малыш мог видеть его настоящие чувства? В любом случае, они были почти у цели, и он мало что мог изменить. — Могу я кое-что спросить? — Артём наконец-то поднял голову и Чёрный кивнул. — Когда ты читал мысли Павла, ты… Ты заметил в нём что-то другое? — спросил Артём и тут же пожалел о своем глупом вопросе, опасаясь, что Чёрный поймет, к чему он клонит и сочтёт его дураком. Так оно и было: то, что подумал об этом — бесполезно и по-идиотски. Артём уверен, что он просто выдумывает, и в его подозрениях нет ничего обоснованного. — Другое? — На мгновение Малыш выглядел искренне озадаченным. — Просто… — существо даже не понимало, о чём пытается спросить: он всего лишь ребенком, едва понимающим людей, хоть и является Чёрным… Наверное, глупо было спрашивать его о чём-то подобном. — Я недолго пробыл в его сознании. У него… многое скрыто. Глубоко внутри. — Маленький Чёрный удивил Артёма, что тот искренне старается вспомнить хоть что-то. Это, вроде, должно было стать ответом, который рейнджер хотел услышать, но оно заставило его ещё больше скептически задуматься. — Все люди такие. Есть вещи, которые мы не хотим открывать другим… Нет ни одного человека без секрета, — тихо заметил Артём и разочарованно посмотрел на землю. Молодой Чёрный заметил язык его тела и, хотя он не так хорошо понимал людей, как хотелось бы, мог сказать, что, по крайней мере, что-то не так — он попытался копнуть как можно глубже. — Ты спрашиваешь о… вещах, которые ты чувствуешь? Которые чувствуют все? Любовь? — догадался он, попытавшись внимательнее прочитать мысли и эмоции Артёма. — Ты имеешь в виду любовь, Артём? Или… Как вы, люди, называете это… Влечение? — как только произнёс это слово, всё ещё не совсем уверенный в том, что полностью понимает его значения, сердце Артема забилось быстрее, а нутро сжалось. Да. Именно влечение было тем, о чём он думал. — Будто ты испытываешь это по отношению к мужчинам и женщинам, так ведь? Но большинство людей так не чувствуют, я заметил, — увлеченно рассказывал Малыш, явно всё ещё наслаждаясь процессом познания. Он ползал вокруг Артёма, делая круги, так как это помогало ему думать. — Да. Большинство людей этого не чувствуют… — Артём кивнул. Ему уже не было стыдно за это. Он смирился, но признаваться об этом вслух всё равно было как-то странно. Он редко разговаривал. Вообще-то почти никогда, разве только с Женей, и то давно. Не было других людей, с которыми бы он действительно говорил об этом… Даже с отцом. — Я вижу, — Чёрный уже отпустил руку Артёма, когда тот удивленно посмотрел на него: совершенно перестал обращать внимание на то, где он находится. Его «вижу» ясно говорило: всё, что ему нужно было понять, прежде чем прикоснуться к Артёму, он уже понял. — Я должен коснуться его, чтобы быть уверенным. Раньше я не обращал внимания, но… Может быть, что-то было. Кроме грусти. Где-то под всем был гнев, — он снова медленно ползал вокруг Артёма и размышлял, а рейнджер просто отслеживал его глазами, — и сомнение. — Сомнение в чём? — Артём напрягся. — Во всем. — Маленький снова посмотрел на него. — О своей жизни, о себе… Артём лишь грустно опустил взгляд и уставился на пол. Он понимал, что просто пытается увидеть ответы, которые ему необходимо услышать. У всех были сомнения. Возможно, у Павла они были по поводу его действий и решений, даже несмотря на его огромную преданность коммунистической идеологии. Конечно, у него были сомнения — это часть природы человека. Было бы наоборот странно, если бы у него их вообще не было. — Он наговорил тебе много лжи, Артём. — Знаю. — И всё же он хотел рядом с тобой быть… самим собой. Он… как будто играл роль. Как Актёр, который играет в ваших спектаклях. Я видел афишу. Другие рассказывали мне об этом. Это странная вещь, которую вы, люди, делаете… Играете жизни, как будто они настоящие, но они… не настоящие, — он словно улыбнулся. Чёрный действительно был ребенком. Забавно видеть, как кто-то так искренне восхищается такими обычными вещами. — Понятно, — задумчиво произнес Артём. — Мне нужно снова прикоснуться к нему, чтобы увидеть больше, чтобы понять. И я… — Чёрный внезапно прервал свои слова обернувшись, словно услышав что-то за спиной. Артём обеспокоенно отступил назад и уже открыл рот, чтобы спросить о происходящем, но Малыш заговорил первым. — Другие. Им не нравится, что я с тобой говорю. — У тебя что-то случилось? — спросил Артём, напрягаясь. — Всё в порядке, Артём. Мне ничего не угрожает. Я поговорю с тобой, когда смогу. А пока прощай, — быстро закончил Малыш, но испуганным не выглядел — он ещё ребёнок, не сильно отличающийся от человека. Артём представил, что его, наверное, будут ругать, но другие должны понимать, что, в конце концов, он всё равно сделает то, что хочет. По крайней мере, Артём предполагал именно так. Не успел он попрощаться, как сон закончился, словно выключили телевизор и рейнджер ощутил, как снова осознает своё тело и реальность. Он открыл глаза. Звуки стука колес и стука вагонов снова стал громкими и отчетливыми. Вскоре парень вспомнил, где находится и что происходит. Когда Артём полностью открыл глаза, он заметил, что Паша сидит на против, оглядывая рейнджера — это всего лишь мимолётный взгляд; затем снова опустил глаза. Нетрудно заметить, что человек выглядит подавленным. Пытаясь стряхнуть с себя мысли и эмоции от пережитого разговора с Малышом, Артём потянулся и с тихим кашлем полностью повернулся к Павлу. — Что-то не так? — спросил парень, искренне обеспокоенный. — М? О, н-ничего, мушкетёр, — тихо, но резко ответил Павел, давая понять, что не хочет завязывать диалог. Пока Артём не заснул, думалось, что всё благополучно. Посмотрев на часы, узнал, что на вокзале они будут минут через пятнадцать. Оставалось совсем немного времени, чтобы… просто поговорить до того, как они расстанутся. Эта мысль испугала его — такое чувство рейнджер испытывал нечасто. Хоть он привык к опасным ситуациям и страшным явлениям, но… — Паш… — он произнес его имя таким тоном, явно означающим, что он хотел бы от Морозова честности. Майор вздохнул и повернул голову к окну поезда. — Я просто чувствую себя чертовски… растерянным и… напуганным, понимаешь, Артём? — Морозов старался говорить как можно деликатнее, несмотря на ощущения замирающего сердца и выворачивающегося желудка. Он не помнил: признавался ли хоть единожды живой душе, что ему страшно? Сказать нечто подобное другому человеку в его положении и в том мире, в котором жили… Это было излишне интимно. — Я ведь уже говорил тебе, что ты прав, да? В том, что я принимал неверные решения. Я не такой хороший человек, как ты, Артём, — сказал он после непродолжительной паузы. — Может, раньше это что-то и значило, но не теперь. Скоро я вернусь родину и… Так всё и будет, ничего не изменится. А если и изменится, то… Даже не знаю, что хуже, — горько усмехнулся Паша. Артём внимательно следил за каждым его движением и малейшими преобразовании в выражении лица собеседника, и ничего не ответил. — Будто даже не помню, каково это было. Жить там, понимаешь? Это так… чертовски непривычно. То, что творил… Я делал это из-за того, кем являюсь. Да только кто я такой? Я больше не понимаю, Артём. — Павел, в конечном итоге, набрался смелости и заглянул Чёрному в глаза. Он надеялся, что тот поймет, что именно хочет донести до него майор, хотя и сам не до конца не понимал. Отчаяние давило сильнее, делая его ещё более потерянным и уязвимым. Артем уставился на него в искреннем понимании. Павел коммунист — вот он настоящий. Именно это стало основой его личности, когда был усыновлен отчимом. Это был образ жизни, который внёс смысл в его существование — то, что придавало ему уверенности. Но коммунизм излишне жесток во многих отношениях, особенно после того, как человечество сгинуло в метро. В нынешних рамках невозможно придерживаться коммунизма, сохраняя добросердечность и гуманность. — Я слышал, что на Красной Линии многое поменялось после битвы за Д6. Может быть, всё идёт к лучшему. Павел, отвернувшись, молчал. — Я понимаю, что идея перемен может показаться тебе неприятной, но неужели ты думаешь, что сможешь вернуться к тому, что было раньше? Не этому тебя должно было научить пережитое. — А чему оно должно меня научить, а? Ты же понимаешь этих… умных обезьян, так ответь мне, Артём, чему? — Морозов расстроенно защищался: ничто не помогало облегчить его внутреннюю борьбу — ничто из того, что говорил Артём, а он очень хотел, чтобы это наоборот поспособствовало. — Тебе надо было меня убить. Тогда было бы меньше проблем, — резко выпалил он, качая головой. — Оно должно было сделать из тебя добросовестного человека. И ты таким стал, — Артём вдруг наклонился к Павлу, кладя ладонь ему на колено. Внезапная близость и полная перемена в тоне Артёма застали Пашу врасплох — он просто уставился на него, потеряв дар речи. — Вот почему ты сомневаешься в себе. Что бы ни произошло, ты всё равно стал лучшим человеком. Теперь ты будешь отстаивать то, что правильно. Согласен? — Артём с трудом сглотнул и только в этот момент заметил, какой неправильный жест выполнил, но руку от колена не убрал, потому что… ему нравилось её положение. Возникло ощущение, что воздух в пространстве между ними стал горячее и тяжелее. Они смотрели друг на друга одновременно спокойно и напряженно. «Его правда», — подумал Павел. Всё, чему он верил — рушилось. Когда один из них, наконец, испустил дрожащий выдох, Артём отдернул руку, выпрямился и откинулся на спинку кресла. Оба почувствовали, как их щеки разогрелись; скорее всего, от того от неловкости их положения. Но ни одному из них не пришлось больше беспокоиться об этом, потому что один из людей Ганзы только что постучал в дверь вагона. Они почти на Комсомольской. Поняв это, мужчины снова посмотрели друг на друга. — Надеюсь, что смогу провести тебя через Красную Линию. Зависит, знаешь ли, от того, насколько сильно всего коснулись изменения. Сейчас всё запутано, — Павел начал размышлять о состоянии станций, пытаясь занять свой разум скорее этим, нежели пессимистическими мыслями. Конечно, не всё было идеально, когда у власти были Корбут с Москвиным, но в данный момент Морозов уверен, что сталось только хуже. Когда он жил на улице, до его ушей доходило множество слухов о Красных станциях. В основном это была та же пропаганда о том, как там ужасно, как и всегда — эти разговоры он ненавидел. — Мы многого не знаем. Что бы ни происходило, об этом стараются умалчивать. Но, скорее всего, даже сами жители с красных станций понятия не имеют, что происходит на самом деле, — заметил Артём. — Они собираются принять тебя обратно? — Чёрный понял, что у Павла могут быть серьёзные проблемы, чем он думал раньше. — Надеюсь на это, — усмехнулся Морозов, а затем начал доставать что-то из куртки. — У меня ещё есть вот это, — он показал Артёму жетоны. — Надеюсь, это поможет мне добраться до дома, а даст тебе пропуск через Красную Линию. Я обещал, что помогу добраться таким путём и сдержу своё слово, как… настоящий коммунист, — запнулся в конце фразы. Обычно майор произносит эти слова с абсолютной уверенностью, но сейчас на слух они воспринимались как-то не иначе. — Полагаю, что таких, как я, с высокой должностью, осталось не так много: большинство из них полегло в Д6, так что… Надеюсь, нам в итоге повезёт — потом… можешь отправляться в свой милый маленький бункер, мушкетёр. Теперь воздухе повисло ощущение завершенности и отпущения грехов. Артём начал просыпаться от своих наивных мечтаний, и вспомнил, что он рейнджер и что у него есть обязанности — люди, которые на него рассчитывают. В этом мире не было места его глупым, наивным мечтам. Оставалось только ожесточение с горьким привкусом долга. Чем больше Чёрный думал об этом, тем больше убеждался в том, что каждый пойдёт своей дорогой и они оба никогда не увидятся. Красные снова соберутся с силами и неизбежно начнут всё усложнять со всеми: нацистами, Ганзой и остальными. Невозможно добиться какого-то мира и понимания между людьми в Метро. Когда Артём был с Павлом, бродил по станциям и спасал людей, он почувствовал на мгновение, что более ничего не может существовать. Есть только они, только свобода и только жизнь… Разумеется, это не так. Громкое «Мы приехали!» донеслось из другого вагона и вскоре после этого весь поезд остановился. Оба мужчин долго сидели в тишине, пока солдат Ганзы не постучал снаружи, чтобы проверить их. — Мы на конечной, мужики. Всё норм? — солдат осмотрел их с ног до головы. — Само собой, — с лёгким вздохом кивнул Артём и встал, пытаясь вновь обрести уверенность и серьезное лицо. Единственное, что сейчас может пойти не так — если кто-нибудь догадается, кто такой Морозов, но это мало вероятно. Майор знал, что ему нужно доставить его на Красную Линию, а потом рейнджер сможет продолжить путь до своей цели. А Артём понимал, что и сам бы мог вернутся: через Красные ворота или нет, но добраться до бункера для него не проблема. — Пошли, — повернулся он к Павлу, который всё ещё сидел. Тот на мгновение поднял глаза на Артёма — затем встал. — Я сказал ему, что нам нужно найти кое-кого на Красных Воротах — шпиона, — начал шептать Артём, пока Павел шёл позади него, чтобы другие не могли их услышать. —Кажется, мне поверили. Они позволят нам пройти через главный туннель к Красным Воротам, а дальше всё будет зависеть от тебя: попадем мы внутрь или нет. — Так, так, так… Будем надеяться, что попадём, — в голосе Павла произошла явная перемена: теперь он звучал гораздо серьёзнее и собраннее. Может быть, до него наконец дошло, что этому приходит конец, а может, пытался вернуться в прежнее состояние, как в тот раз, когда приказывал своим людям после захвата Артёма: твёрдо и вызывая уважение. Майор Морозов… — Спасибо за помощь, — сказал Артём, подходя к главарю солдат — пожилому и жилистому мужчине. — Орден будет помнить об этом. Надеюсь, мы ещё не раз поможем друг другу, — он протянул руку и солдат пожал её. — С удовольствием. Время от времени мы должна содействовать. Особенно если у вас есть люди, способные помочь нам покончить с этими грёбаными красными, — он сказал это тихо, чтобы другие не услышали, но потом удовлетворенно усмехнулся и похлопал Артёма по спине. Павел только опустил глаза, не выдав никакой реакции. Когда командир кивнул ему на прощание, мужчина лишь кивнул в ответ и спокойно пошёл за Чёрным. Идти пришлось недолго, пока они не достигли ворот, ведущих с Комсомольской в тоннель к Красным Воротам. По дороге оба увидели десятки беженцев. Женщины, дети и мужчины, сидящие на земле с пожитками, плачущие и умоляющие, но некоторые из них выглядели счастливыми. Этот кризис с беженцами никогда не закончится… Артём уже был свидетелем стольких событий; казалось, что на станциях Ганзы они происходят ежедневно, но за последние несколько месяцев никто не изменил своей позиции по этому вопросу. Никаких решений и никакой помощи — только медленное и тоскливое ожидание нового возможного приюта после того, как эти несчастные спаслись от, по их мнению, самого ужасного, что было хуже смерти… Павел не смотрел в их сторону: на Красной Линии им говорили, что беженцы — трусы и предатели. Но ему было странно тяжело смотреть на них в истинном свете. Видеть их всего в нескольких дюймах от себя. Он должен был спросить и поразмыслить над положением этих людей, но задавать вопросы у него уже не было сил… — Это вы идете через туннель? — крикнул один из охранников спутникам, когда те приближались к нему. — Вам нужно разрешение? — Да нет, чёрт возьми. Если вы хотите пройти к красным, что ж… Валяйте, — он недоверчиво покачал головой и кивнул своим людям. — Давайте, ребята, открывайте ворота. Павел молчал всё это время, и Артёма это удивляло. Но всё же это было не самое подходящее место для разговора. — Тогда удачи, — сказал один из молодых охранников, когда те уже подходили к открывающимся воротам. — И тебе, — сказал Артём, проходя через проход вместе с товарищем, и тут же услышал, как они закрываются за ними. Он не стал оглядываться, так как теперь назад дороги не было. В туннеле было тихо и спокойно. Ганза, вероятно, поубивал большую часть мутантов в этом районе и единственные люди, с которыми им предстояло столкнуться, были Красные на другой стороне. Чёрный надеялся, что они будут, по крайней мере, будут менее агрессивны, чем обычно. Это могло бы уберечь их и облегчить миссию. — Не знал, что люди так нас ненавидят, — неловко усмехнулся Павел после нескольких минут молчаливого хождения. — Наверное, я всегда жил в этом… пузыре, где мне было плевать. Я был уверен, что мы — хорошие люди, понимаешь? Но, знаешь, большинство из того, что говорят люди — чушь собачья. Всё не так плохо, как говорят, Артём, — попытался тут же оправдать свою родину и свою идеологию. Артём ответил не сразу. Постепенно Морозов открывал глаза на правду, но всё ещё оставалось мнение, прочно в нём укоренившееся, и он не был уверен, что готов того слушать. — Вероятно. Есть много чего, что ты никогда не замечал. Или тебя учили не замечать, — Артём слегка повернулся к Паше, но прежде чем тот взглянул, он продолжил идти, уставившись на дорогу перед ними. — Так вот что ты хочешь сделать, Д’Артаньян? Просто привести меня домой, рассказать, какие здесь все злобные мудаки и… И всё? Конец, да? Так ведь? Ну, ты всегда был… героем, не так ли? — горько усмехнулся Павел и покачал головой. Рейнджер не мог понять: действительно ли тот злится на него? По голосу было похоже на то. До станции оставалось всего ходьбы минут сорок — сорок пять и парню хотелось, чтобы всё это время они прошли в спокойствии. Он хотел закончить диалог на хорошей ноте, если это возможно. Пока Артём пытался придумать, что сказать Павлу, дабы тот стал жить хорошо когда вернётся, он понял, что не обращает внимания на окружающих — фатальная ошибка для рейнджера — и через мгновение после этого, заметил отдалённые голоса, доносящиеся из туннеля перед ними. — Я чё, разговариваю сам с собой? Да? Чёрный прошипел, поднимая руку, чтобы сменить привычную позу на осторожную походку с рукой наготове и ушами, фокусирующимися на любые шумы, идущие спереди. — Не-не-не, не смей шикать на меня, Артём! Ты понял? — Паша предупредил его довольно обиженным тоном, но рейнджер не обращал на это внимания, прислушиваясь к звукам. Возможно, ничего страшного — там могли быть только Красные или кто-то из Ганзы - из никто них не представлял особой опасности, разве что только потенциальную. Но в метро нет ничего лучше, чем быть предельно осторожным. — Замолкни и слушай! — слегка повысил он голос и быстро повернулся к Морозову с ругательным взглядом. Тот хотел что-то ответить, но потом сосредоточился: тоже услышал голоса. — Ха, ты посмотри… Надеюсь, это не те, кто стреляют на поражение. — Скорее всего, беженцы, — тихо сказал Артём и медленно продолжил двигаться по туннелю с пистолетом наготове в сторону голосов. Чем ближе они подходили, тем больше понимали, что это чьи-то испуганные голоса, приглушённый плач и крики. — Им нужна помощь, — сказал молодой рейнджер и, прежде чем майор успел что-либо сказать, побежал в сторону звука. — Да блять! Ну ёлки-палки, Ар… Они просто беженцы! — Пошли! И снова — Павел мало что мог сделать против упрямой потребности Артёма помогать другим и он постепенно начал привыкать к этому.