Душа Ёнвана

***

— Я не пущу тебя самостоятельно ни на один чжан к пристани, даже если не будет шторма, — Намджун предупреждающе выдвигается вперёд в узком проходе из спальной комнаты к входным дверям ветхого домика с большой историей, впитанной во внутренних стенах и солёным налётом с улицы. — Тунец сам себя не изловит и на обед тебе не приготовит, Намджун-а, — старший возлюбленный хватает с полки плетёную бамбуковую корзинку, устланную по дну для рыбного улова. — Не волнуйся, прежде чем есть повод для этого, мой хороший. Сокджин уходит к побережью, где расставлены его на сотню раз залатанные сети. Небо тяжелеет за какие-то мгновения, под взглядом Намджуна в окошко, нервного и готового пуститься за любовником, несмотря на незаконченную фигурку из дерева в подарок джиновой сестрёнке на четырнадцатилетие. — Хён, если ты так волнуешься о Сокджин-ши, я могу сопроводить его и помочь донести рыбу, — Чимин возникает из-за ширмы, как лучик света в непроглядной тьме безлунной ночи. — Уверен, улов у него будет немаленький, несмотря на последние неудачные забросы. Тунца он конечно сетью не добудет, хотя и обмолвился о нём, но карпов-то не один десяток будет, зуб даю. Плотник с подвесом на душе кивает в согласии, подмечая, что лучше бы Чимина вовсе не улов волновал, а благосостояние как Сокджина, так и его самого. Деревянный брусок в умелых руках всё больше становится похож на ракушку с распахнутыми створками, покуда горизонт стремительно темнеет, щекоча издёвкой тёмных мыслей нарастающую, как горки песка по сиденьям лодок при ветрах, панику. В минуту, когда дождь крупными каплями начинает хаотично барабанить по крышам, Киму не сидится пред работой у окна, да и света солнечного жуть как не хватает, и с ним спокойствия душевного. Чимин с веслом под рукой над Сокджином, в очередной раз спутавшем непослушную сеть с новой дырой, насмехается, да сетует, что улов не столь большой, как он братцу старшему наобещал. Волосы Чимина в отличие от сокджиновых короткие, уродливо остриженные в результате непоседливого существования оного. Претит Чимину вычёсывать песок из длинных локонов, проще с пучком, торчащим, словно букетик минари на макушке, где морской запах не успевает запутаться. Промокший под дождём юнец походит больше на морского ежа, чем на привлекательного парнишку с косоватым от травмы детства взором. Сокджин ворчит на весельчака, да торопится, дабы не вымокнуть до последней нитки, чем ещё больше малого забавляет. Море пуще прежнего гудит, готовится обрушиться на зазевавшихся рыбаков, блуждавших по пустым сетям в соседстве от Кима. Судёнышко болтается по волнам, так, что вёсла не спасают, Сокджин сосредоточенно дело завершает, а небо поглощается темнотой тяжёлых туч, словно на землю вот-вот упадёт, да прямо на голову. Чимин ветру сильному улыбку подставляет, зажмурившись и вдыхая грудью полной прохладу влажную. Иные рыбаки с берега убираются, прежде чем Сокджин чувствует лёгкий толчок в бок лодочки, что и без того накреняется чрезмерно. — Ты вёсла-то удерживай крепче, не к спеху нам перевернуться, — старший взволнованно щебечет, сгружая остаток от сети на тонкое дно. Подле лодки плещется что-то громко и с сильными брызгами, прилетевшими прямиком в борт. В немом страхе замирают оба рыбака, мгновенно переглядываясь с жестом понимания. Блистает нечто чешуйками в водах мутных от песка из-за близости мели при берегах портовых. Кажет своё существо белоснежный дракон прямо из-под водяной толщи с криком ужаса юношеским одновременно. Пришёл, таки, забрать своё проклятый водный Бог, да и выслал гонца чудовищного. — Не посмеешь, ты, хён, оставить моего брата одиноким до конца его дней, не уйдёшь к водному чёрту этому! — Чимин, веслом замахиваясь на дракона, вопит, что есть мочи, дабы из-за шума воды и грохота грозового слышно было всему живому вместе с опешившим от такой наглой речи (в адрес Всевышнего морских глубин и океанических просторов) драконом, замершем, прямо как есть. — Не мысли даже прыгать, я за тобой ко дну пойду! — Что же ты прикажешь делать, умник? — ничуть не страшась чудовища морского дна, рукоплещет рыбак. — Пришёл он забрать своё, значит так нужно. Кого он вместо меня может принять? — А если даже и меня, то что? — юнец, прикрывший от порывов ветра глаза рукавом, весло из рук отпускает, подталкивая к старшему товарищу. — Ты нужен Намджуну. И прыгает с борта прямо в глубину тёмную, (в несколько десятков метров), потому как лодочку лёгкую волнами от мели, где сети ставят, отнесло на ощутимое расстояние. В ужасе глядя на всплеск подле толстого тела дракона под водой, Сокджин не знает, стоит ли ему возвращаться в дом, где тотчас же Намджун заплачет в скорби, видя наперёд, что случится далее. И как плотник брата младшего искать будет по берегам, и звать без конца, потому что море проклятое хоть и оставило самого любимого рядом, но супротив того забрало истинно-родное. — Он вместо меня к Богу Морскому отправился, мне в оправдание своё сказать тебе нечего, — Сокджин дома в колени возлюбленному падает, обливая щёки от моря солёные новым слоем соли от горячих слёз. Вопреки случившемуся оба сердца знают, что разрушителен был бы любой исход. Будь на месте Чимина Сокджин, было бы не менее туго. Однако, от глаз скорбящих скрылось, как за стенкой, истерикой брата потрясённая, девочка в углу горько заплакала, проклиная Бога, ведь жертва ему пала вместо неё. В глубине морской проклятье детское коснулось остриём кинжала заточенного раскрытую рану Морского Бога, стонущего от бремени человеческих судеб, на него свалившихся горой раскрытых створок жемчужных ракушек, да косяком мёртвой рыбы, к верху брюхом всплывающей к поверхности. Поскольку человек смертный слишком много ресурсов исчерпывает, не возвращая и тысячной доли создателю, брать, приходится весом души. Она по курсу валют самая дорогая. У таких, как нарочно попавший во владения драконьи нынче, юнцов, как Чимин, с горячей кровью, шумно циркулирующей по молодому телу, она и вовсе бесценная.