***
Лунной сединою светится песок, омываемый водами моря, в коих блик яркой хозяйки неба играет по волне. Чимин, уложив руки на живот, чуть слышно сопит на красивейшем ложе отведённых ему покоев подводного дворца. Дыхание его спокойно, а ритм сердцебиения подобен тем плещущимся о портовые помосты волнам. Сон юноши также глубок, как воды, в которых он находится. А снится ему вещий сон про Бога Моря. Однако же, во сне том, до самого небожителя Чимин не добирается, покуда на пути его встают различные преграды. Он, ощущая себя героем сказаний и былин, выполняет различные задания. Только вот задания те ему преподносят те же прихвостни морские. С белым драконом Чимин считает его облетевшие чешуйки, отделяя их от горстей жемчужин, с которыми Хосок их смешал. По счёту восьмидесяти одной положенной белоснежной пластинки, он переходит на задание Тэхёна. Ёнгун с него запрашивает перебрать рассыпанные рис и кунжут, разделяя крупу и семена в разные горшочки. Наполнив оба керамических сосуда, Пак следует к столу, за которым сидит возле трона на полу перед резным столиком ёнгун Мин, с которым прежде Чимин наедине ещё не оставался. На столе служителя доска с фигурами чанги. Набор зелёных фигур обращен против Чимина, поэтому первый ход остаётся не за ним. Из уст юноши рвётся возражение, однако взгляд королевского подданного, сидящего напротив, кажет всё без лишних на то речей. Глаза у ёнгуна красивые, в них мудрость отражается и чиминовы белые волосы. На нём самом – лиловый турумаги, перевязанный пояском с двумя кистями. Чимин себя сдерживает, опасаясь заведомого проигрыша из-за собственной невнимательности, и смотрит на доску. Мин делает первый шаг, и потомок человеческий пред ним совсем теряется в себе. Построение фигур уже кажется Чимину хаотичным. В сей же момент он ощущает, как в посветлевшей голове не находится верной стратегии для продолжения игры. Доска перед глазами мутнеет до того, что не видны ни её пункты, ни знаки на фигурах. Незнамо как продолжать, Чимин движет пальцами едва видимые фигуры наобум. Ему становится душно и горько, пусть сидящий напротив ёнгун того не замечает или вовсе подло игнорирует плачевное состояние противника. Чимин начинает чётко видеть доску и ощущать гладкость древесную под ладонями также внезапно, как и прежде заполучил помутнение. На столике красуется роковая позиция, которой и быть не может. Его красная фигура генерала почему-то стоит ровно напротив такой же зелёной. — Я дам тебе второй шанс, но третьего уже не будет, — голос морского служителя столь же прекрасный, как и его глаза, и звучит он ныне только для одного Чимина. Пустота тронной залы дарует эхо после его слов. Юноша не глядит на доску, он без зазрения совести разглядывает божьего чиновника, не в силах совладать с собою. Служитель Бога Моря серьёзен и благообразен. Блестящая кожа светла и тонка, а волосы сложены волною белого шёлка. Мин движет пальцем в перстне жемчужном, сдвигая младшего ранга фигуры. Ёнгун не кажет пред ним истинного лица. Чимин проигрывает дважды. И просыпается, видя перед собой лицо чужое, однако привычно обрамлённое белыми прядями. — Доброго здравия, — довольно забавный незнакомец (будто бы другие служаки Чимину товарищи), улыбаясь, отступает подальше. — Не думал, что вы можете пробудиться от одного только взгляда. Люди поистине чутки даже без души. — Ты ещё кто? — Чимин выпутывается из светлого узорчатого покрывала, поглядывая на смутно знакомое лицо. Однако во дворце таких служителей он ещё точно не встречал. — Ёнчангун Чон, управляющий стражей, — молодой служитель отходит от постели дальше. — А по сущности – имуги, если что. — Чон? — Гук! — довольно громко для утреннего часа дополняет сунувшийся в двери ёнгун-тэгам. — Чонгук, ты здесь нашего гостя смущаешь в столь раннем часу, а я ищу тебя. Хосок-хён велит идти к нему в покои. — Раз уж так, то вместе с гостем и пойдём, — стражник шуршит цветастыми одеяниями к выходу, оставляя неопрятного со сна Чимина наедине с мыслями. В маленькие окна с гладкими рамами проникает довольно много света, и юнец впервые оглядывает приобретённый ночлег в ясности, а не в бликах свечного огня. Взору предстаёт довольно посредственная комната, без излишеств и украшений. Спальное место в ней с ширмой, да и только. Чимин нехотя встаёт на ноги и надевает верхнюю часть своего нового костюма. Тэхён с вечера выдал ему чудесный ханбок, расшитый по кайме жилета и краю рукав. Одеяния достойные, чтобы предстать и перед Богом Моря.***
— Рад, что вы проследовали за Тэхёном вместе, — ёнван усаживается за позднюю трапезу перед привычным низким столиком. — Составьте мне компанию. — А где второй господин? — Чимин, даже пребывая в лёгком шоке от приглашения дракона и его доброго тона, обращается только лишь к ёнгун-тэгаму. Чонгук прячет улыбку за чашей чая юджа. — Он нужен тебе сейчас? — Хосок на правах хозяина покоев игнорирует открывшийся было рот Кима. — Нет, я просто поинтересовался, — человеческий отрок давит ответную улыбку, стараясь сильно не вгрызаться в тарелку с рисом. Утренний голод требует многого. — Не думал, что водные духи бывают столь заняты, что пропускают завтраки. — Бывает всякое, — дракон косится на усевшихся рядом духа и воеводу. Слишком близко. — Ты лучше, Чимин, теперь на мои вопросы ответь. — Я весь во внимании, — Пак перестаёт смачно жевать. — Потом отведёте, наконец, к Богу? — Ты снова поперёк вопросы задаёшь, — ёнгун громко ставит свою чашу на стол. — Это неуважение. — Он ловит многозначительный взгляд от своего хёна, который оказывается, не сильно доволен излишним встреванием в разговор. Пусть и с поучительной речью. — Ответь мне, Чимин, — белые волосы дракона сияют в мягком и тёплом свете. — Сколько чешуек на спине каждого ёнвана? — Восемьдесят одна, — юноша, не задумываясь, отвечает и приступает к поглощению миски кимчи. — А что? — В двух равных горстях больше семян кунжута или зёрен риса? — Чимин едва не давится едой после слов дракона. — В горсти семян кунжута, — гласит он, отодвигая от себя опустошённую посуду, припоминая сон. — Но она легче, а… — Тогда последний вопрос, пока ты не начал задавать их вперёд меня, — Хосок чай допивает, но не до сухого дна. — Насколько были близки колесницы ко дворцу красных фигур во второй раз? Скажи мне номер линии? — Я не знаю, — Пак силится не выдать испытанный ужас по окончании вопроса, осознавая, что все воспоминания об игре в чанги – это лишь холодный взгляд ёнгун-тэнсина и звук его размеренного тихого дыхания в противовес громкости и частоте сердечного ритма слабо соображающего Чимина. — Я не видел этого. — Как же? Сражался против самого сильного и мудрого игрока в чанги, выиграл оба раза и не видел фигур противника? — Тэхён губы дует. — Чушь собачья. Я сразу понял, что ты мастер этой игры. Таким умелым стратегом себя в стенах нашего дворца никто не проявлял! Чимин устремляет взгляд то на кивающего в согласии ёнвана, то на Тэхёна ворчащего и толкающего забавляющегося стражника. Он оглядывает их как умалишённых, но прежде чем успевает задать какой либо вопрос, двери отворяются. А в них ёнгун Мин в лиловых одеждах, подпоясанных шнурком с двумя кистями. Чимину думается, что в водных глубинах без своей души внутри он совсем лишился разума. Всё вокруг внезапно вновь мутнеет, словно туманом устланное. Пак забывается в себе, сжимая в ладони чашу с чаем из последних сил, которые тотчас же его покидают. Но прежде чем пропасть в забытье он успевает лишь одно сказать, вдруг вспомнив доселе неизвестное: «Семь». И глухо падает с коленей наземь.