17:06
Солнце уводит своих лучистых питомцев вдаль, за линию горизонта, но не все потакают его просьбам. Те, что особо юркие, увиливают от его заботливых рук, скачут по местности, привлекающей к себе вниманием деревянными домами, резными беседками, стогами сена и разнообразной живностью, которую еще не успели завести в хлев. Они водят по ней художественными кистями, окрашивая в медовый цвет, вкладывают в укромные участки, куда не могут пробраться, тени, тем самым выделяя свои творения. Их ласковое тепло, как мягкий поцелуй в губы перед сном, усмиряет душевные тревоги, оставляет сладостное послевкусие, дает возможность понять, каково это — когда сердце на пару мгновений замирает. Однако не каждому дозволено вкусить эту прелесть: узреть ее дано лишь тем, кто в ней по-настоящему нуждается. Купе пылало рыжевато-красным пламенем: темно-багровые тени огибали дорожку света, простирающуюся от окна до двери. Нагретые воздушные струи приятно щекотали носовую полость, лучи заключали тело в объятия, тем самым обволакивая его уютной истомой. Глушь: вкусившие свежий воздух пассажиры давно заняли места и умолкли, поездные прелести еще не вступили в свою силу. Покой и дар, преподносимый природой, — что еще нужно для полного счастья? Артур знал, что именно, но уже давно бросил попытки это отыскать.***
Ножницы, черная гелевая ручка, такого же цвета декоративный скотч, ветхий альбом, обладающий особым шармом, и основа, без которой данный сбор бы не состоялся, — разноликие листья. Артур, нависая над миниатюрным столом, второй раз сортировал их, думал, какие заправить, какие оставить; помимо того принимал решения насчет композиционных особенностей и мысленно составлял животрепещущие описания увиденной им природы. В течение такого занятного процесса он не переставал бросать пальцы вниз, к телефону, который, к слову, покоился на сидении, и узнавать, который час. И почвой для постоянного отвлечения стали два обстоятельства: во-первых, ожидание отправления поезда (составлением гербария хотелось заняться именно в пути, под вагонную гармонию), во-вторых, знойный интерес. Действительно «знойный»: столь же докучлив, как летный жар. 17:10 — время поездного отбытия, а его горемыка-попутчик так и не отличился прибытием. Как бы Артур не старался, а отделаться от озабоченности не мог, и это чувство, впервые возникающее насчет постороннего, принуждало еще глубже погружаться в себя в поисках ответа. Почему? Однако сколько бы приемлемых вариантов он не перебирал, все отправлялись в утиль: уж больно разнились с имеющимся опытом. Из этого следовал довольно-таки манящий и одновременно леденящий кровь вывод: изменения, которым подвергался организм, выходили в новизну. И, к сожалению, всё: остальное покрывал туман, который был и густ, и масштабен. «Никогда бы не подумал, что побываю в роли ежа*» — в иронической манере пронеслось в голове, от чего купе посетило рассеянное хмыканье. Впрочем, это не единственное, что изволило забежать и поприветствовать каждую пылинку. Спустя пару минут, когда поездной гудок оповестил о своем намерении пройтись по рельсам, дверь с любезным шорохом отворилась. Положение тела, выделяющееся направлением спины в сторону входа, не помешало Артуру определить, кто именно пожаловал в здешнее место: следовало выразить благодарность тихому, но при этом не менее пылкому повторению слова «так» и сумбурному шороху. Подобрав рыжий берёзовый лист, он поднес его к окну, позволив искупаться в закатных лучах, после чего с нарочитой флегматичностью столкнул с языка слова: — Прискакал, наконец-таки, — загадочное шуршание постепенно смолкло, однако Артур на такую деталь не отозвался: не возбудила она любопытство. Она — нет, а вот следующее положение дел — да. Уши уловили подозрительно мягкий ход. Ход в его сторону. Положив конец разглядыванию бронзового листа, он открыл рот, чтобы произвести на свет маневр, выставляющий напоказ мнимую непоколебимость, и принялся разворачиваться. — Признайся, по грибы да ягоды ход… Подвести фразу к завершению не вышло: перед лицом оказался разнородный букет, принудивший застыть на месте, ошеломленно округлив глаза и вскинув брови. — Та-дам! — в шкодливой манере пролепетал тот, чьи алые губы разошлись, выставив напоказ ровный ряд зубов, и глаза приняли закатные блики, засветились изнутри, прославились янтарным цветом. В который раз Артура навестила растерянность, и в который раз Максим уловил ею присутствие: поспешил что-либо предпринять, чтобы, по всей видимости, привести его в чувство. — Во-о-от, держи! — почувствовав, как рук коснулось что-то мягкое, шершавое, Артур обратил к ним взгляд. Вращаясь за гранью реальности, он стоял, оглядывал обаятельное скопление листьев в своих ладонях и думал лишь об одном — Максим умудрился выбить его из колеи. Причем таким забавным способом, что с каждый вздохом всё сложнее было сохранять на губах непоколебимое выражение. А парень между тем продолжал. — Когда я узнал, что ты собираешь листья для гербария, подумал: а почему бы и нет? Приятный сюрприз, так сказать, да… — Максим, пребывая в праздничном настроении, хлопнул в ладони, однако спустя несколько секунд, когда завидел, что замешательство не соизволило сгинуть, поник. Его вопрос «не нравятся?», просквозивший печальными нотками и тусклой надеждой, дал понять, что именно стало всему виной: надумать успел, что не понравилось Артуру приношение. «Чудной» — безобидная, казалось бы, мысль, однако не в этом случае. Облачившись ролью спускового крючка, она сразила наповал, запустила необратимый процесс. Нижняя часть лица вышла из-под контроля: уголки губ чуть приподнялись, сформировав хоть и миниатюрную, зато улыбку. И, к счастью, только она умудрилась вдохнуть запах свободы. Обычно в подобных случаях и смех прорывался, однако Артур не мог позволить такому произойти: предпочитал он держать себя в руках при посторонних, таким образом ему было проще сохранять трезвость рассудка и держать всё под контролем. И нет, не сказать, что Максим казался ему совсем уж чужим, опасным, но и не сказать, что близким, безобидным. Именно поэтому всё, что он мог дать на данный момент в качестве благодарности, — это легкую улыбку; да, маленькую, но при этом невероятно искреннюю. — Нравятся, — на выдохе шепнул Артур и поднял подбородок. Максим, узрев мягкое выражение, обращенное ни к кому иному, как к нему, отреагировал незамедлительно: уныния как не бывало — на его месте засверкало любопытство вперемешку с колоссальным объемом упоения. Но ненадолго. Вскоре всё накинуло на себя несколько смущенный образ: и глаза, и губы, и брови. Мало того — даже части тела не остались в стороне: такое положение дел также проявилось и в руке, что за пару мгновений оказалась наверху и взъерошила кучерявые волосы. На них Артур заострил особое внимание: всё-таки не каждый день видал распавшийся осенний венок. — Единственное, что мне не нравится, — это хаос на твоей голове. — А? — как золотистые дуги, метнувшие вверх, так и рука, заторможено отстранившаяся от шевелюры, мигом выдали недоумение Максима. Артур едва сдержался, чтобы не улыбнуться пуще прежнего: в подобных положениях, мерцающих непониманием, парень казался до ужаса потешным. — Ты с головой в листву нырял, что ли? — с шутливой едкостью отозвался он и, ловко отложив славный презент на миниатюрный стол, махнул руками на себя. — Подойди. Максим удивился, но не ускользнул: неспешно подошел, чуть наклонился и перекрыл подачу воздуха в легкие. И стоило Артуру сделать последнее открытие, так сразу пришло осознание — близко. Между ними небольшое расстояние, примерно тридцать сантиметров, из-за этого тело пробрало приятной дрожью. Сомкнув веки, глубоко вздохнув и досчитав до трех, он почувствовал, как внезапно наваждение сошло на «нет». Вернувшись, Артур направил ладони вверх с целью изъять у кучерявой копны осенние листья. И в тот момент, когда пальцы погрузились в нее, в голову стукнул недавний интерес насчет того, какая она: мягкая или жесткая. Ответ нашелся — рай. Сколько Артур не силился — другого слова подобрать не мог: она была до того шелковая, что ее локоны соломенного цвета плавно перекатывались между фалангами, нежно ласкали каждую из них. Ощущения были божественные, поэтому, соответственно, и она таковой являлась. В то время как Артур боролся с разноликими пластинами, не желающими покидать приглянувшееся им место, Максим не переставал сводить заинтересованный взор с его лица. Рассматривал хоть и аккуратно, но так досконально, что в один момент, когда дело придвинулось к концу, Артур решил пустить в ход очередную колкость: — Как я понимаю, с вилкой твои глаза ни разу не встречались? Он, как ни в чем не бывало, продолжал заниматься уничтожением беспорядка, не опуская взгляд вниз, на два коричневых циркона. Впрочем, в этом не было необходимости: и периферического зрения хватало, чтобы высмотреть лицевые изменения этого живчика. Сначала в круг внимания попало изумление, после него на передовую вышла задумчивость, а вишенкой на торте стало озорство. Спустя мгновение Артур осознал, что последний пункт выходил в качестве подготовки к следующей выходке, намека на дальнейший штурм. И как жаль, что этой подсказкой он не воспользовался. — Нет! Из двух вариантов всегда выбирал второй, — выдали пылко и беззаботно, без задней мысли о том, как это выглядит со стороны. Артур остановился, чтобы спустя пару мгновений ощутить едва уловимую тряску и заслышать приглушенное хихиканье. Стоило ему качнуть головой вниз и вонзить саркастический взор под названием «Ну ничего себе!» в бесстыжие глаза, так сразу фырканье переросло в яркий смех. Он стоял, как вкопанный, не без удовольствия впитывая сладость чужого веселья. Впитывал, не замечая, как оживление распространяется и на него. — Да стой же ты, — в шуточной манере пробормотал он, постаравшись задержать слегка шатающуюся из стороны в сторону голову: Максим покачивался от смеха. Потом же, когда в попытке вытащить последний лист случайно дернул за золотой локон, со сто процентной вероятностью вызвав болезненные ощущения, отлучил ладони и мгновенно свёл неосознанную живость к нулю. Нужно быть аккуратнее. Понимая, что собственного успокоения недостаточно в сложившейся ситуации, Артур облачился строгостью и выдал предупреждение: — Сейчас сам будешь приводить свои лохмы в божеский вид. Не то чтобы его слова несли в себе реальную угрозу, скорее просьбу взять себя в руки. И Максим, к счастью, это уловил. — Ладно-ладно, — прощебетал он и, шумно вздохнув, установил то положение дел, которое было до их причуды. И не только о расстоянии ведется речь: карие глаза вновь вернулись на его лицо, только вместо любопытства выразили мягкость. И эта шелковистость совместно с миловидной улыбкой побудила мышечный орган стучать в груди, да так бойко, что Артур не то, что чувствовал, — слышал удары. Вдыхая глубоко и размеренно, он запускал пальцы в ангельские локоны, становившиеся в лучах закатного солнца желто-оранжевыми, наблюдал за тем, как меж длинных ресниц пылали два фужера, до краев наполненных душистым коньяком, скользил взглядом по украшению, дарованному природой. Именно «украшению»: по-другому он не мог охарактеризовать слабо выраженные ямочки, нашедшие себе место на щеках. Прилив очарования настиг нежданно-негаданно: как же ему шла эта особенность. Почему же он раньше ее не замечал? В первую очередь в мозг забрело одно-единственное, но искреннее слово — красив. Да, он не собирался обманывать самого себя: Максим был поистине красив. Вторая очередь не заставила себя долго ждать; удивила, но в ступор не ввела. Артур был бы не прочь поставить этот момент на паузу: давненько он не ощущал всепоглощающий комфорт, хотелось бы им сполна насытиться. Однако время — не часы: не остановишь. Да и закругляться пришла пора. Вытянув последний лист, Артур не без усилий смирил желание в последний раз провести ладонью по кучерявому облаку, облаченному медовыми лучами, и сухо обронил: — Свободен. Глядя на волшебный цвет дубового листа, он, окутанный новой порцией дум, плавно повернулся к столу. И в то мгновение, когда только-только начал сортировку новеньких фигур, мимо него прошли и сели на диван, аккурат перед столом. — Спасибо, — добродушно улыбнувшись и прищурившись, шепнул Максим, но на этом не осекся: качнул головой в сторону приготовлений, прошелся заинтересованным взором по его рукам, тщательно исследовавшим каждый сантиметр листа, и вновь разинул рот. — Можно посмотреть? Артур окинул беглым взором подсвеченную оранжевым перламутром фигуру и, подметив невинность ее побуждений, машинально кивнул. Мысль о том, что он, собственно, не питает любовь к тем обстоятельствам, когда он что-то делает, а за ним пристально наблюдают со стороны, осталась покоиться на дальней полке.***
Подготовительный этап подошел к концу: всё настроено на пользование и разложено в той последовательности, которая была необходима. Долгожданные поездные черты подтолкнули к следующему шагу — формированию полной картины. Артур, довольный тем, что в этот раз поход удался, ведь ему попались великолепные экземпляры, неспешно приземлился на свое сидение и взял в руки затертый альбом, с которым они прошли через огонь и воду. Сколько лет он его ведет? Со смерти бабушки. Значит, пятнадцать, а это так долго, что в голове не укладывается. Момент — и кнопка-застежка, всё это время верно сдерживающая страницы, отошла в сторону. Столько же времени понадобилось напоминанию о том, что он в здешнем месте не один: — Покажешь? Сначала Артур не понял, кто говорил и с какой целью: настолько глубоко погрузился в свои мысли, связанные с любимым увлечением. Потом же, как только поднял взор на источник вопросительного шепота, всё мгновенно встало на свои места. За это следовало сказать «спасибо» цирконам коричневого цвета, которые искрились единственным словом — обещание. Во время недавнего разговора он дал понять, что, может быть, позволит увидать его бесценность; теперь вспоминая этот необдуманный шаг, Артур не знал, что делать: подставиться под удар или навострить лыжи. С одной стороны, мрачное чувство вертелось юлой в глубине души, не замолкая ни на миг. Оно распространяло тревогу, всё глубже и глубже заталкивало ее в головной мозг, принуждая строить предположения насчет последствий. Заставляя думать, что ситуация в любом случае повторится, плохого исхода не миновать. С другой же стороны, в укромном уголке души ютилась уверенность в том, что Максим не осудит. И чем больше Артур думал о ней в попытках найти причины возникновения, тем быстрее она разрасталась. Он вспомнил всё: и как парень положительно отреагировал на эту новость, и то, с каким удовольствием проползал вместе с ним по тротуару в поисках листьев. Мало того — потратил свое время на сбор осеннего букета для него. Для него. Артур почувствовал, как от этой мысли сердце всколыхнуло, и осознал, что хочет пойти на риск. Да, возможно, он ступит на одни и те же грабли. Может, пожалеет о совершенном чуть позже. Но сейчас это не важно. Сейчас сильнее этих соображений было желание переступить через себя. Безмолвно похлопав по месту рядом с собой, тем самым дав положительный ответ, Артур развернул альбом и отыскал страницу, которая, по его мнению, получилась лучше всего. Потом же, как только Максим, пронизанный праздничным настроением, устроился по правую сторону, он едва слышно вздохнул, избавившись от секундного колебания, и передал свою слабость. И стоило к краю истёртой обложки прикоснуться чужим кончикам пальцев, так сразу взору открылась темная холодная комната, глубину которой озарил недобрый огонек.***
23 октября 2014
23:17
Родительская квартира, насквозь пропитанная табачным дымом и перегаром, пьяный смех, грохот, нецензурная речь, лестничная площадка, осенний холод. Потрепанный портфель, мелочь, проезд по пустынным, мрачным улицам, окоченелые пальцы, гнетущее чавканье грязи под ногами. Неприглядный подъезд, крепкая металлическая дверь, затертая кнопка звонка. Неприятная трель, тягучие повороты ключа и то же лицо. Снова. Скомкано поздоровавшись с тетей Ларисой, которая любезно пустила его в маленькую квартиру, Артур разулся, снял черную куртку и поспешил в нужную комнату. Вслед ему успело прилететь несколько будничных вопросов, но ввиду непривычности и незнания того, как на них отвечать, он промолчал. К тому же, во внутреннем котле вновь взбурлил гнев, поэтому к вышеупомянутым пунктам прибавилось и нежелание. Добравшись до определенной точки, Артур поправил короткие волосы, худи фиолетового цвета и джинсы, после чего без робости вошел в прохладное, мрачное помещение. В следующее мгновение он застал не только невероятный бардак, но и того, по чью душу, собственно, явился: за компьютерным столом, лицом к ноутбуку, по которому шел фильм непонятного содержания, сидел парень шестнадцати лет. Как располагался, так и продолжал располагаться, невзирая на тот факт, что в комнату ворвались: по всей видимость, любопытство не соизволило привести в движение его части тела. Огорчение. В который раз парень проявил незаинтересованность его посещением. В который раз предпочел ему второстепенное дело. Артур скривился от щемящего чувства в груди и, прочистив горло, обратился к новоиспеченной проблеме. — Почему меня встретил не ты, а твоя мать? — с явным недовольством вопросил он и, вобрав в себя порцию воздуха, на выдохе сокрушенно дополнил. — Опять. Прошла минута, прежде чем раздалось раздраженное цоканье и к нему соблаговолили снизойти: протянули с налетом флегматичности, сохранив прежнее положение тела. — А есть разница? Артур почувствовал, как возмущение подскочило к горлу. На своей памяти, сколько бы раз он не посещал парня, ему всегда открывала Лариса. Если так подумать, то с объективной точки зрения трагедией такое обстоятельство не являлось: пустили в квартиру и ладно. Однако только с «объективной»: для Артура же встреча на пороге выходила за доказательство того, что его ждали. В обратном случае он чувствовал себя не в своей тарелке. Интересное заключалось в следующем: об этом он обмолвился некоторое время назад, но, к сожалению, до головного мозга партнера так не дошло. Или не пожелало дойти. И это лишь подкинуло сухих поленьев к бурлящему котлу, позволив ядовитой желчи выйти наружу. — Значит, нет разницы, с кем встречаться — с тобой или с ней? Артур отметил, что его безнравственный выпад отозвался в душе парня: тот, чуть подумав, цокнул, поставил видео на паузу и потянулся, произведя на свет удовлетворенное мычание. По окончании процедур крутнулся на компьютерном стуле и остановился напротив него, приземлив руку на подлокотник и подперев ею голову. Бесстрастные серые глаза вонзились в него, как острый нож в свежий кусок мяса. Артур ощутил непонятный, но уже привычный дискомфорт. Он постоянно его ощущал, когда оставался тет-а-тет с этим человеком, но, сколько ни пытался, никак не мог понять, какова его природа. Просто чувствовал — что-то не так. — Прекращай бухтеть, зеленоглазка, — ворчливо отозвался Алексей и, нахмурившись, взъерошил и без того нечесаные русые волосы. — Тебе это не к лицу. — Я же просил меня так не называть, — устало процедил сквозь зубы Артур, сомкнув веки. — Помню, — с плутовской наивностью бросил Алексей, но на этом не остановился — решил в такой же манере добить. — И? Артур, осознавая, что парень ни в коем случае не проявит инициативу в разрешении спора, пробьется в бессмысленных судорогах до самого конца, открыл глаза и удрученно сжал губы. Сам по себе он не боялся конфликтов, не раз устраивал скандалы и драки в школе, однако на встречах с Алексеем не желал доводить всё до точки кипения. И неизвестно даже, что этому способствовало: чувства, в которых он и сам толком не разобрался, или навязанные обществом правила поведения в отношениях, которые якобы помогали удержать их на плаву. Артур не знал. Он в целом мало что понимал, ведь впервые состоял с кем-то в любовной связи. Однако сейчас это не столь важно. Глубоко вздохнув, Артур смирил пыл и, ощутив неимоверный груз на плечах, заговорил о сердечном. О том, что всегда отвлекало от семейных проблем и прочих отрицательных обстоятельств: — Помнишь, я недавно говорил, что увлекаюсь гербарием? Ответом ему стали задумчивость, мелькнувшая в серых глазах, и последовавшая за ней отрешенность, выразившаяся в кивке. Артур предположил, что парень соврал об осведомленности, однако принял решение не акцентировать на этом внимание: не хотелось тратить время на то, что в конечном итоге все равно обозначится бессмыслицей. Снова. — Итак… — начал он и умолк, проследив за тем, как Алексей встал, поправил серую футболку и стряхнул невидимую пыль с черных штанов. И лишь после того, как тот прошелся вглубь помещения и умостился на двухместной кровати, Артур задал занимающий вопрос. — Хочешь посмотреть? — Вот как сядешь ко мне, так сразу и желание появится, — сварливости как и не бывало: на неприятно-бледных губах расцвела лукавая улыбка, а голос навестила манящая мягкость. Алексей похлопал по месту рядом с собой. По той точке, на которую даже смотреть было страшно, не то, что садиться. Однако Артур не стал отступать. Хоть и поежился, но откликнулся на зов: всё-таки желание почувствовать себя нужным было в разы сильнее всевозможных преград. — Очень смешно, — заставив себя поверить в то, что парень сказал это не всерьез, а просто неудачно пошутил, Артур достал из портфеля слегка затертый альбом и сократил расстояние. Усевшись рядом, он тут же почувствовал, как чужая рука с эгоистичной жадностью обняла его за талию. И на этом не остановилась: безапелляционно скользнула вниз, на бедро. Артур соврет, если скажет, что любит, когда Алексей проявляет по отношению к нему резкость и своеобразную хищность. Соврет, если заявит, что не тяготеет к нежности и сердечной заботливости. Однако даже с такими условиями он не отличался готовностью расставить все точки над «i»: в подобные моменты ощущение собственной ценности становилось отчетливым. А ему так хотелось впитывать его как можно чаще. — Ну-ка, что тут у нас, — с жуткой радостью от физического контакта протянул Алексей, выхватив второй рукой носитель его грёз. Артур задержал дыхание в ожидании реакции: интересно, какая вырвется наружу? Воодушевится? Оценит? Возлюбит? Однако ни один из положительных вариантов не показался. Парад возглавили лишь негативные. — Ну и что это за сборище оборванцев? Корявые, искалеченные, уродливые листья и растения. Да на них смотреть просто невозможно! — Артур ощутил, как первая трещина рассекла его грудную клетку. — А это еще что? Бархатный ветер обволакивает лицо… Так. Янтарные лучи… Ага. Шелест, щекотка, птицы… Ну что за бред! — уши заполонил стеклянный треск, к горлу подскочил удушающий ком. — Слушай, прекращай эту детскую глупость. Что за байки! Что за калеки! — Артур проследил за тем, как одну из жизненно важных составляющих его существования швырнули на пол, к мусорному ведру. — Тратишь время на ничтожное занятие. Моральное истощение. Душа раскололась на миллиарды кусочков, и те ухнули вниз, на самое дно, где не существовало ни света, ни тьмы. Только ноги, нещадно топчущие осколки, желая выбить из них последние искры. Только всепожирающая боль.***
Артур никогда бы не подумал, что в данный час, в данном месте ему выдастся побывать на глубине. Он слышал, как Максим о чем-то вещал, но никак не мог дойти до сути слов: «водная» пленка, застилающая ушные раковины, делала его речь неразборчивой, до невозможности размытой. Благо всё нормализовалось, стоило глазам сфокусироваться на пальцах, с великой осторожностью переворачивающих чуть мятые, слегка коричневатые по бокам бумажные листы. — Что? — прерывая бессвязный лепет, вопросил он, протерев глаза в попытках свести на «нет» оставшиеся крупицы наваждения. Неужели сонливость сыграла с ним в плохую шутку? Ведь настолько глубоко, с головой, без снаряжения водолаза в воспоминания он еще никогда не погружался. Однако вопрос так и остался висеть в воздухе: все мысли обратились к одному-единственному слову. — Божественно, — с правой стороны раздался приятный голос, насквозь пропитанный восхищенным трепетом. Артур не сдержал в узде своё недоверие: исподлобья взглянул на то же мальчишеское лицо в попытках вычерпнуть из его черт хоть один намек на фальшь. Однако сколько ни старался, отыскать ложь в эмоционально дергавшихся мышцах не мог, и это принуждало его окружать себя сомнениями. А парень, то ли не замечая, то ли стараясь не замечать его скептический настрой, продолжал. — Живой, эстетичный и, главное, сделанный с душой! Это очень заметно, правда. Еще и описания природы… Они просто чудо! Не каждый способен так тонко и изящно передать ее свойства. — Максим перевел взор обратно на книгу, плавно пролистал пару страниц и вернулся к нему, окутав самозабвенным выдохом. — Очень красиво. Артура, которого обаяла дивная непривычность, невольно ослабил внешнюю твердыню: лицо чуть вытянулось, черные дуги взлетели, малахитовые стекляшки округлились, мышцы разных частей тела сжались, окаменев. Он держал под надзором миндальные озера, вглядывался в их бездонные омута и никак не мог поймать на горячем дьявольский хоровод. Ему сложно было поверить в истинность красивых слов: выраженная недоверчивость, пришедшая с плачевным опытом, не дремала. Приметив вопросительный взор, вещающий о его внешних изменениях, Артур безрадостно хмыкнул и, прислонившись к изумрудной спинке сидения, наклонил голову вбок, по направлению к собеседнику. Телесная оболочка от недостатка физической силы и вновь образовавшихся ростков дремоты разомлела. Лишь уголки губ сформировали хрупкую улыбку, и их тут же оккупировала печальная ирония. — Однажды мне сказали, что это ничтожное занятие, — безмятежно просветил он Максима, и пару мгновений спустя сообразил — погорячился. Не совладал с эмоциями, не провел размышления над формулировкой, от чего сейчас застал хмурое замешательство, заслушал звонкое цоканье и внял горячую речь: — Честно, я не понимаю таких людей. Каждое хобби по-своему важно, уникально и прекрасно. Что-то принижать, а что-то возвышать — глупо и нелогично. Я абсолютно против подобного, — из-за его оплошности Максим ушел не в ту степь: заговорил об увлечении в целом, хотя следовало коснуться только его составляющих частей. Коснуться «корявых, искалеченных, уродливых, детских» частей гербария, располагающего у него на бедрах. Артур захотел было открыть рот, чтобы, поправив себя, направить чужие мысли по правильному течению, однако животрепещущее продолжение выбило его из колеи. — Если тебе интересно, я другого мнения об этом. Это хобби великолепное. Оно очень… Оно тебе очень подходит. Шелковый шепот скользнул в уши, и любопытство значительной силы встрепенулось в грудной клетке. Всё потеряло свою важность, в том числе и существенное упущение; сохранило свою позицию лишь одно слово: — Подходит? Артур не мог припомнить, когда в последний раз желание докопаться до сути чужих слов так перехватывало дыхание, сладко скручивало изнутри. Впрочем, данный интерес играл второстепенную роль, мерк на фоне самозабвения: оказывается, крайне важная, любимая вещь с ним гармонировала. От увлекательных дум отвлекла посторонняя растерянность: — А, ну, не знаю… Тут нет каких-то явных причин. Просто от тебя веет подобной атмосферой, что ли? Это из глубин души… Ощущение… — интересу Артура окончательно не нашлось предела, когда к щекам Максима прилила кровь. Тот замер на мгновение, пытаясь осмыслить, что произошло, а потом дернулся, будто ошпаренный, и живо накрыл лицо ладонями. — Наверное! Не знаю! И вообще, зачем такие вопросы задавать, а? Артур, глядя на потревоженного румянцем парня, чуял, как в груди расцветают нежные чувства, как они насыщают каждый вдох теплой сластью. Карамельные лучи порождали уютную атмосферу, даруя истерзанной душе чувство полета над земной поверхностью. Порождали поистине волшебное ощущение, драгоценность которого невозможно было охарактеризовать материальными богатствами. Не то, что невозможно, — нельзя. Уловив, что слабая улыбка эволюционировали в белозубую, Артур отвернулся, прикрыл рот тыльной стороной кисти и прочистил горло, приведя всё к начальному положению. Только теперь на месте «печальной иронии» затесалось радушие: какой-никакой налет горечи не вознамерился вернуться и испортить воцарившийся расклад. Такие же дела обстояли и с той темой, с которой всё началось: желание остановиться на теплой ноте выдалось сильнее стремления вернуться назад и поправиться. Повернув голову к парню, Артур отстранился от спинки дивана, подсел ближе к нему и слабо, можно сказать, дружески кольнул локтем в бок. Максим дернулся от неожиданности и, продемонстрировав лицо, почти лишенное красного цвета, обвел его наигранно-возмущенным взглядом. И такое состояние сохранилось ровно до того момента, пока Артур не пошел на риск, не откликнулся на внутренний зов, не поинтересовался, прикоснувшись к гербарию: — Попробуешь сотворить? Воодушевленно сияющая поверхность карих озер и взбудораженный кивок головы — то, что сошло ему за ответ. Положительный ответ.***
17:43
Бумажный шелест лелеял барабанные перепонки, скрип черного декоративного скотча производил на свет небольшие прямоугольники, основной задачей которых становилось закрепление черенков пестрых листьев, шорох от ручки вырисовывал замысловатые узоры, вдыхая в страницы дух золотой поры. Закатанные рукава белой рубашки, предплечья, облаченные в ткань терракотового цвета, сновали повсюду, перемещая разнообразные предметы из одного места в другое и обратно. И их старания не канули в лету: в конечном итоге на свет появилась новая композиция, сохранившая в себе достопримечательную историю. — Ва-а-ау, — завороженно протянул Максим, всматриваясь в разворот гербария, пребывающего в его выпрямленных руках. Огненного цвета лучи огибали, ласкали разноликие осенние пластинки, тем самым становясь и ключевым, и, к сожалению, кратковременным компонентом: солнце почти скрылось за необъятным горизонтом. — От этой страницы исходит такая гармония. А как ты считаешь? Нравится? — Очень, — едва слышно отозвались с левой стороны, вынудив сделать на себе акцент. Следуя немой просьбе, выраженной в махе указательного пальца, Максим передал исследуемый объект и застыл. Поймал взором эбонитовый локон, соскользнувший с ушной раковины вниз, мазнувший по крашенной в абрикосовый цвет щеке. Проследил за тонкими пальцами, поспешившим исключить эту неприятность. Мазнул взглядом по точеному профилю вдохновенного лица, по плавным изгибам одежды, скрывающей молодое тело. Сладко-тянущее чувство оккупировало грудную клетку, легкие вспыхнули, сбив дыхание, ладони обрели влажность. Все думы, выпрыгивающие из мыслительного потока с целью прервать это безумие, вернуть трезвость рассудку, удалились на второстепенный план. Но, к счастью или сожалению, ненадолго: стоило Максиму податься вперед, сократив расстояние между ним и нужной персоной, взглянуть на предмет обсуждения из-за ее плеча, поймав за хвост легкий аромат одеколона, так сразу одна страшная деталь свела лирический порыв к нулю. На «холме Венеры», нашедшем себе место на ладони, красовался неплохой величины порез. — Погоди, — Максим автоматически потянулся к чужой кисти, стремясь определить конкретные черты неожиданной находки, однако достичь ее так и не смог: не позволили. Артур, до этих пор хранящий в себе истому, не оценил его намерение, резко отведя повреждение. Внутри затесалось недовольство ситуацией, которое в тот же миг вырвалось на волю. — Почему ты не обработал рану? — Обычная царапина, — показался беспечный взмах рукой, прежде чем щелкнула кнопка-застежка на альбоме и расстояние между личностями не значительно, но увеличилось. Складывалось впечатление, будто Артур бежал, не зная, как правильно реагировать на текущую тему. Так это или нет — не имело большого значения: при любом раскладе Максим не оставил бы всё в таком положении. Не оставил бы его. — Ну уж нет, так не пойдет, — покачав головой, выразил он упрямство, после чего поднялся и в одночасье приблизился к своей дорожной сумке, покоящейся на втором нижнем сидении. Проникнув в ее нутро, принялся отыскивать мини-аптечку, чувствуя, как под кожей курсирует взор аквамариновых глаз. Каким он был? Не сказать однозначно: как положительное, так и отрицательное сосредоточилось в нем. И такое положение дел лишь подкрепило уверенность в следующем шаге: с горем пополам обнаружив нужную вещь, Максим поспешил назад и, приземлившись на выделенное ему место, протянул ладонь. — Можно? Косясь на руку, изъявляющую желание воссоздать телесный контакт, Артур задумывался о том, что происходит. Парень проявляет по отношению к нему элементарную заботу, а он испытывает такие чувства, будто пробует на вкус первый поцелуй. Казалось бы, житейское дело — обработка раны, доставшейся в результате столкновения с острой сталью, однако пальцы на ногах так и так подгибаются, выдавая мучительно-сладостную взволнованность. Но за какое бы странное обстоятельство это не выходило, всё одно — против него Артур ничего не имел: многолетнее отсутствие второго дыхания да и такого внимания давало о себе знать. — Питание ты, значит, не взял, а лекарства приберег, — принимая предложение, обмолвился он и одарил собеседника слабой ироничной улыбкой. Тот мгновенно засиял от его согласия и принялся задорно щебетать: — Да они всегда при мне: никогда из сумки не вынимаю. Куда ж без них. Артур фыркнул, а Максим поспешил приступить к действиям. Аккуратно покачав его ладонь, тем самым тщательно осмотрев рану, он ненадолго отлучился, чтобы достать из портативной аптечки перекись водорода, небольшое синее полотенце, йод, ватные палочки и бактерицидный пластырь. Затем принялся их поочередно эксплуатировать, не забыв протереть пальцы спиртом. Капли раствора, скромно шипя, скатывались вниз, на платок, конец зонд-тампона, побывавший в темно-коричневом флаконе, скитался вокруг раны, пластическая масса мягко стягивала кожу. Не сводя затуманенного взора с чужих рук, с робкой лаской касавшихся его кожи, Артур четко чувствовал, как тает. Именно «тает» — по-другому невозможно было описать состояние: многолетний арктический лёд, сосредоточенный в глазных яблоках, дал трещину. Чувство, будто чернота, окружающая его все эти годы, чуть-чуть, самую малость, но рассеялась, дав возможность стать на шаг ближе к просветлению. На шаг ближе к глотку свежего воздуха. На шаг ближе к новой жизни. — Вот и всё! Теперь моя душа спокойна, — убедившись, что прочие участки кистей и предплечий не подверглись ужасной напасти, Максим облегченно выдохнул и дружелюбно, с нотками блаженства улыбнулся. С большим нежеланием положив конец физическому контакту, он живо приступил к уборке «аптечного хаоса». — Спасибо. На место тактильности пришла зрительная связь, оказавшая на Максима давление: он взмолился всем существующим в мире богам, пожелав лишь одного — чтобы то, что видел, не оказалось жестокой игрой контактных линз или сном. Чтобы это осталось реальным. В глубине мертвенно-зеленых глаз засияла живая крупинка солнечного света.