18:14
Стрелки часов неумолимо мчались вперед. Артур, лежа на своем месте, увлекался музыкой, играющей из правого беспроводного наушника, лениво водил большим пальцем по экрану смартфона, моментами разбавлял скуку, демонстрируя Максиму ироничные статьи и принимаясь с ним за обсуждения. Тот же, располагаясь на втором сидении, подвергал более тщательному осмотру неподвижные изображения, сосредоточенные в фотоаппарате: те, что отличались великолепием, сохранял, показывая Артуру, остальные отправлял в мусорную корзину. Со стороны чудилось, что происходило ровным счетом ничего: ординарные взаимодействия, разумные сокращения расстояния, своеобразные комментарии да редкие смешки. Однако с горячей увлеченностью цепляющиеся друг за друга взоры, почти случайные касания в моменты сближения принуждали отказываться от такого видения. По воздушным потокам проходили едва уловимые импульсы, разгорячающие сумятицу пламенных чувств, позволяющие ей приятно обжигать всякую мышцу тела. Она одолевала их разумом, меняя восприятие окружающего пространства до неузнаваемости. Неподалеку от железнодорожного пути протекала безымянная река, покачивая на своих волнах ослепительную живопись небес. В ее водной глади обнаружили отражение золотисто-медные, бордовые, полуночно-синие цвета, а значит, пылающая звезда скрылась за линией горизонта. Голые поля, окаймляющие свою драгоценность, подталкивали малиновый туман пускаться в бесподобный пляс. Купе лелеяло в своих ладонях бархатный сумрак, что ласково обволакивал разнеженное тело, поездные черты творили легкую, но от того не менее чарующую мелодию. Уединение, прерывистые вздохи, желанное внимание и стук. Стук? Воцарившуюся идиллию вмиг смыло волной, стоило двери отвориться, а выключателю издать цокающий звук. По глазным яблокам беспардонно прошелся неприятно-желтый сильный свет, вслед за ним поспела острая резь, вынудившая зажмуриться и нахмурить брови. — Добрый вечер! У вас всё в порядке? Вы ничего не желаете? Потерев пальцами пострадавшую зону, Максим разомкнул веки и отнюдь не радостным взором поприветствовал внезапного гостя. Им оказалась кондукторша, девушка лет двадцати шести, Ангелина Григорьевна, о которой у него сразу же сложилось обусловленное впечатление — до непредсказуемости шустрая, словно хищный зверек. И озорное выражение каре-зеленых глаз, и фигуристое тело пружиной, и постоянно бегающий из стороны в сторону русый хвостик — всё это выдавало ее целиком. Максим с особой осторожностью относился к таким экземплярам: обычно в их головах отсутствовал стоп-кран, творился кромешный хаос, позволяющий им делать всё, что только вздумается. — Всё хорошо. Мне ничего не надо, — Максим перевел внимательный взор на своего попутчика и, узрев его «спящее» положение, в которое он впал, скорее всего, из-за дурного света, осторожно проявил интерес. — А тебе? Девушка, всё это время без остановки переключающая внимание с одного на другого, внезапно замерла на Артуре. Причем не только глазами: остальные части тела, включая тот самый высокий хвост, будто окаменели. Максим, почувствовав неладное, принялся медленно водить вперед-назад ладонями по бедрам, окруженным черной тканью. Артур, как и ожидалось, отреагировал не сразу. Лишь спустя десять секунд сонно шевельнулся, плавно сел по-турецки и, потерев шею, отрицательно покачал головой. Взъерошенные волосы, расслабленное лицо, неспешные движения, чуть сгорбленная спина — то, что вызывало в Максиме желание взять плед и мягко окутать им этого человека. Окутать и прижать к себе, защитить, огородить от внешнего мира, строящего против него коварные планы. Знакомое ощущение. Воспоминание, сторожившее его неподалеку, рвануло навстречу, однако не успело настичь и схватить за щиколотки, чтобы тотчас утащить в вязкое болотное месиво. Всё разом схлопнулось, стоило Ангелине выйти из образа каменной горгульи и начать действовать. — Погодите-ка, вы… — с едва уловимым налетом неверия протянула она, прежде чем вплотную приблизиться к Артуру, нависнуть над ним. Тот же, явно не ожидая подобных выпадов в свою сторону, озадачено отпрянул. И стоило ему приподнять голову, чтобы, вероятно, вычислить, кто именно набрался духу втесаться в его личное пространство, так сразу же произошел запуск необратимого процесса. — Вы! Вы тот самый автор книг «Полуночный звон», «Среди толпы» и сборника стихотворений «Туман над заливом»?! От сонных, полуоткрытых век ничего не осталось, ввиду чего показались два тускло-зеленых круга, лицо чуть вытянулось, брови подпрыгнули: картина под названием «Артур и изумление». Максим оказался честен с самим собой: это творение не пришлось ему по душе. Причиной тому стал вид удивления — горький.***
— Глазам своим не верю! Вы мой кумир! Могу ли я попросить у вас автограф?! Вот здесь, подпишите здесь! — Артур и опомниться не успел, не говоря уже о предоставлении кивка в качестве ответа на предыдущий вопрос. Под носом нарисовался блокнот, причем настолько быстро, за долю секунды, что вариант материализации из воздуха не показался ему совсем уж абсурдным. На мятом листе покоились мутные линии серого цвета, формирующие портрет. И Артур соврет, если скажет, что слету разглядел в этом своего персонажа: рисунок раз десять перерисовывали, от чего грязь стояла несусветная. Кривизна черт, неправильная форма лица, глаз, ушей — проще говоря, приятного оказалось мало. Бить наотмашь плохой оценкой он не хотел, да и не имел на то права: сам же и круг ровный нарисовать был не в силах. Однако и хвалить за просто так не собирался, поэтому всё, что сделал, — это молчаливо выполнил просьбу, приняв ручку от Ангелины. Артур было обрадовался, что человек тут же отправится восвояси, оставит в покое, перестанет бередить раны, которые он активно пытался скрыть от его глаз, однако в следующее мгновение был зверски размазан по стене. Причем таким инструментом, какой он категорически не принимал от посторонних людей. — Фото, можно фото?! — Нет, — незамедлительно отчеканил он, без труда откинув в сторону оставшиеся крупицы терпкой минорности. Приняв облик громовой тучи, твердой и решительной в своих действиях, Артур примерно рассчитал, какие ответные выпады последуют: не впервой гремел в таких делах. Однако силы, пущенные на вычисление, обесценились, ни один из вариантов не совпал с реальностью. Кто же знал, что девушка отличится высшим уровнем наглости, с кровожадной улыбкой достав телефон и приземлив свою пятую точку рядом с ним? — Неужели вы, будучи моим ярым фанатом, не осведомлены о том, что я не делаю совместные фотографии, что не люблю их? — возмущению не нашлось предела, когда Ангелина, не принимая его галдеж за нечто серьезное, включила камеру. — Вы меня слышите? — Пожалуйста, только одно фото! Вам так жалко, что ли? — с детской обидой, даже злобой воскликнуло олицетворение невоспитанности, после чего подняло руку, тем самым наведя на него объектив. Зацепившись за собственный обеспокоенный взгляд, высвеченный на экране, Артур, не медля ни секунды, оставил своё место. В попытках найти стоящий выход из выстроенных обстоятельств он потерял ориентир в пространстве и в конечном итоге оказался спиной к окну. Что делать? Выйдешь в коридор — и там нагонит. Мало того — еще и других поднимет, вдохнет в них вседозволенность. Сохранишь местоположение — сразит наповал. Отнимешь телефон — даст начало лишним разбирательствам. Куда не глянь — везде уход в минус. — Какое счастье! Все подружки обзавидуются! Ну же, посмотрите в камеру! Растерянность всецело овладела им, как кукловод марионеткой, не позволяя ни двинуться, ни ответить. Он — точно заяц, всматривающийся в две бездны двуствольного охотничьего ружья перед фатальным выстрелом. Пораженно моргнув, он узрел бегущую дорожку сайтов, на которых каждый, кому не лень, обгладывает их фотографию, пускает гнусные слухи. Ведь все так и ждут подробности его личной жизни, грезят о ней, как голодные псы под забором о лакомой бараньей кости, чтобы выдать «истинный» мотив его отсутствия, опозорить в писательской среде. Ужасные картины развернулись перед ним, однако ненадолго: два драгоценных гиацинта, выражающих непоколебимую решимость, — то, что стало ему спасением.***
Максим чувствовал, как в легких полыхала злоба, готовая в любой момент сорваться наружу. И не особо важно, в каком виде — словами или действиями. Главное — сорваться. Всё, что он фиксировал, было грязной игрой. Ангелина пренебрегала нравственностью, испытывая необходимость в достижении цели, шла по головам, пропуская мимо себя любые неудобства. Её вторжение в личное пространство, стойкое игнорирование слов, бестактность и упрямство — всё это привело Артура к безысходности. Причем к безысходности такой силы, что только руку протяни — и удастся ее погладить. Очевидно, что Артур — отнюдь не тот человек, который отличается готовностью прогнуться под такими обстоятельствами. Однако нынешний случай становится исключением, и Максим не может этого терпеть. Не может позволять в негативном ключе влиять на него, от чего и делает шаг — заслоняет собой. — Вы русского языка не понимаете? — резкость, по всей видимости, Ангелину чуть-чуть отрезвила: она опустила телефон и незамедлительно обратилась к нему, в вопросительной манере вскинув брови. Максим не стал ждать ответного слова: двинулся навстречу, чтобы через пару мгновений нависнуть над ней, при помощи застывшей мимики донести холодную неприязнь. — Он сказал, что фотографировать нельзя. Уберите камеру, пока этого не сделал я. Максим не чувствовал ни стыда, ни совести за свои слова и действия: никто не имел права скалить зубы на близких ему людей, а если и порывался, то оставался без них. Ангелина не спешила отступать: пытала его взглядом, искала слабые места, стараясь выбить победу, поработить. И он, в свою очередь, не отставал, выставляя напоказ несокрушимость, твердую уверенность в своей правоте. Жуткая схватка, окончившаяся победой одной стороны: девушка отступила, признала поражение, склонив голову и потупив взор в пол. Максим попытался сдвинуться с места, увеличить расстояние, но не сумел. Казалось, всё закончилось, однако гневное раздражение продолжало бурлить во внутреннем котле, побуждая морально подавлять соперника, катать желваки и сжимать-разжимать кулаки. Неизвестно, сколько бы времени оно наседало, если бы не состояние размышления. Именно из-за него произошло резкое расслабление мышц. Окружающий мир будто заволокло мутной пеленой. Всё замерло. Он волновался за его сохранность. Он думал о нем, как о родном человеке, на которого никто не смеет посягать. Он защищал его. Заступался за него. Что же это ему напоминает? И о чем говорит?***
24 декабря 2018
Максим не мог точно вспомнить, с чего всё началось. Знал, что в тот день он спешным шагом мотал десятый круг по школьным коридорам в попытках отыскать того, кто беззастенчиво присвоил его сердце себе. Да, на тот момент он четко осознавал, что питает к Роману: за это следовало отдать должное многообразным видео с пикантным содержанием, статьям о чувствах влюбленных. Именно они дали ему, в этой сфере зеленому огурцу, понять, к какой именно ориентации надобно себя причислить. Что удивительно — на такой процесс, как поиск себя, Максим затратил гораздо больше сил и нервов, чем на процедуру принятия. Скорее всего, значимую роль в этаком деле сыграло его изначально нейтральное отношение к меньшинствам, впрочем, сейчас далеко не об этом. Максим памятовал, что умудрился застать важную для него личность, но далеко не в том положении, каком желал. Над симпатичной ядрено красной копной волос возвышался верзила. Мало того — он держался настолько близко к ней, что сделай шаг — оставишь отпечаток губ на лбу. Огонек ревности вспыхнул в его карих глазах, но всего на миг: злобное выражение лица соперника обязало его отложить все лишние чувства в долгий ящик. На передовую вышло лишь одно — желание защитить, послужить щитом, и он не стал ему сопротивляться. Даже наоборот, принял с распростертыми объятиями. Причиной конфликта стали «петушиные» локоны Романа. Костя, тот самый короткостриженый бугай, стремился навить свою точку зрения о поистине мужских волосах, в то время как Роман с показной внимательностью слушал, не снимая с губ язвительной иронии. Проще говоря, как такового выяснения отношений не было. До пришествия Максима. Слово за слово, глаз за глаз, зуб за зуб. Итог — ноющая боль в районе ягодиц, вспыхнувшая ввиду плачевной встречи с полом, головокружение и носовое кровотечение. Неплохо ему тогда досталось, но он не жалел. Не жалел и не начал жалеть даже после того, как Роман, с отборным упоением пронаблюдавший за их побоищем, не подошел. В который раз перед ним предстала его гадкая манера общения. И в который раз он на нее повелся. — Ты ж моя бестолочь, кто просил тебя лезть, м? — с фирменной лисьей мимикой протянул он, не демонстрируя ни беспокойства за его состояние, ни благодарности за заступничество. Присев на корточки рядом с ним, парень добавил с леденящим душу бесстрастием. — Хочешь, открою тебе секрет? Такой хлюпик, как ты, не способен за кого-то заступиться. Просто не спо-со-бе-н. Заруби это себе на носу и больше не суй нос в подобные дела, иначе худо будет. Легкие, сжатые в тисках, сердце, таранящее ребра, и округленные глаза, пораженно фокусирующиеся на дьявольских янтарях, — и ничего больше. Не дождавшись реакции, Роман нахмурился и издал цокающий звук, прежде чем подняться и взять курс к лестнице, соединяющей первый и второй этажи. Максим помнил, что не мог прийти в себя до тех пор, пока оптимистичный отклик не разорвал таинственный шепот проходящих мимо учеников. — Ну где ты, Максимка! Так и будешь сидеть, истекая кровью, или всё-таки отправишься со мной в медпункт? — С тобой? — резко обернувшись, тем самым спровоцировав головокружение усилиться, ошарашено вымолвил он. Помнится, до этого мгновения только Максим становился инициатором их совместного времяпрепровождения; проявление активности со стороны Ромы — последнее, что он ожидал встретить в такой неудобный, даже несколько позорный момент. — Коне-е-е-чно. Как твой близкий человек, я обязан протянуть тебе руку помощи, — хитрая улыбка и прищур, проще говоря, лисьи корни. — Мы ведь близкие люди, так? — машинальный кивок: он не мог противостоять янтарному взору. Тот очаровывал его, окунал в чашу с зельем, принуждая забывать всё плохое, видеть только хорошее. Принуждая надевать розовые очки. — Ну вот, так что давай, ноги в руки и за мной, а то я еще хотел в буфет забежать. Эх, сколько проблем-то с тобой, — тяжелый вздох, который до сих пор оставался под вопросом — наигранным был или подлинным. С тех пор ничего не изменилось: Максим, глядя на мир сквозь прибор «идеализирования», не внимал словам Романа и продолжал проявлять участливость в подобных ситуациях. Он желал этого, потому что…***
Вот он — пазл, завершающий картину. Вот он — тупик, из которого нет выхода. Вот он — момент принятия. Влюбленность — всему объяснение. Ни кто иной, как она управляла им всё это время: подталкивала к разговорам, порождала чувствительность к прикосновениям, подстрекала устраивать сюрпризы, сокращала расстояния, понуждала защищать. Открытие, которому обрадовался бы любой здравомыслящий человек. Волшебное чувство, которым каждый поспешил бы упиться. Но не он. На обдумывание произошедших изменений, дальнейшего плана действий необходимо много времени. А кончики пальцев, осторожно касающиеся плеча, порождающие легкие мурашки, свидетельствуют о том, что нужного количества на данный момент нет. И непонятно даже, радоваться этому или печалиться. Когда Максима навестило желание обернуться, вновь оказаться с ним лицом к лицу, подробнее ознакомиться с элементами новоиспеченного открытия, дверь внезапно распахнулась. — Что тут, черт возьми, происходит?! — изумленно возгласила кондукторша, которая решила заглянуть в купе, по всей видимости, ввиду долгого отсутствия коллеги. Он узнал её. Именно она ранее привела его в чувство, оповестив об отправлении поезда. Что интересно — ранее привела, а в данный момент времени вздумала отвести. — Опять ты! Ты что себе позволяешь?! — внезапно приблизившись, Елизавета Ивановна оттеснила его от Ангелины, после чего угрожающе ткнула пальцем в его грудную клетку. Сказать, что Максим опешил, — ничего не сказать. Обескураженность вышла такой силы, что он не нашёл возможности воспротивиться. — Сколько проблем-то с тобой! То поезд беспричинно задерживаешь, то к юным девушкам пристаё… — Прикусите язык, — неожиданно перед носом мелькнула знакомая черноволосая макушка. Гневность ее владельца прошлась раскатом грома от потолка до пола, вынудив кондукторшу потрясенно покачнуться. И не удивительно: даже Максима, стоящего позади него, пронзило содрогание. — Сначала разберитесь, что именно произошло и кто всё начал, а потом раскидывайтесь грязными словами, — почти рыча, холодным голосом разразился Артур. Пока Елизавета Ивановна формировала пазл, Максим принимал экстраординарных гостей — думы о том, что его ярость привлекательно-горячая. Так и тянуло коснуться бледной кожи, ощутить критическую температуру протекающей под ней алой жидкости, запечатлеть пурпуровый ожог на своей ладони. Бешеная страсть, бурлящая в его багрово-синих венах, манила, зазывала указательным пальцем, заводя в безлюдные закоулки. Старательно, но, к сожалению, напрасно. Движение извне ловко выбило Максима из обольстительного потока, точно так же выводят мяч бильярдным кием из выстроенной колонны. Елизавета, оказавшись под надобным впечатлением, медленно обернулась в сторону сотрудницы, пребывающей в состоянии вареного рака. Казалось, еще чуть-чуть — и русые волосы на ее голове вспыхнуть алым пламенем или, в лучшем случае, покраснеют до самых кончиков. — Ангелина Григорьевна? — а в качестве ответа скальная неподвижность, словно функцию «жизнедеятельность» пересекли на корню. Пару мгновений — и донесся прерывистый вздох, сообщивший, что глаза открыты. — Сюда иди, — подхватив девушку под локоть, старшая кондукторша поспешила к выходу. Невероятной силы стыд оккупировал ее разум, от чего отбивание барабанной дроби (точнее галдеж) не сошло за неожиданное событие. — Прощу прощения за необдуманные действия. Обещаю, такого больше не повторится. Пожалуйста, отдыхайте, — гулкий хлопок, и вот они вновь остались одни.***
— Цирк, да и только. Вот о чем я говорил, когда отвечал на твой вопрос о способностях, — устало вздохнув и удержав два пальца на переносице, Артур повернулся лицом к парню, чтобы впоследствии пережить три шахматных хода: стремительный шаг навстречу, заключение пальцев в горячей ладони и охваченный глубоким чувством голос. — Всё в порядке? Он хоть и очутился под неизмеримым объемом изумления, но не вздумал шевельнуться с целью отступления. Лишь вскинул голову, чтобы позволить зрительному контакту обрести начало: в последнее время от него несусветно желалось в полной мере услаждаться. Под золотистыми локонами курсировал взвинченный взор, и Артур, позволив слабой улыбке проклюнуться на свет, не пренебрег силами, чтобы поднять руку и плавно отвести их в сторону. Отвести и всмотреться, дать возможность двум кофейным зернам считать с его бархатов мха безмятежное душевное состояние. — Как видишь, — глаза напротив вмиг приобрели шелковое выражение, став ему проводником к главному сокровищу, сосредоточенному в собственных недрах души. Изумительное чувство, возникающее ввиду близости и ласкового удерживания фаланг, растекалось карамельным сиропом, проникая во всякую клеточку тела. Настолько яркое, настолько завораживающее, что блаженствовать на его потоке никогда бы не надоело. По крайней мере, Артур предполагал: познать даже малейшую часть этого здесь и сейчас не представлялось возможным. Громоздкая усталость и ранее давала о себе знать, а в настоящее время, ввиду нервных потрясений и распри, еще больше обострилась. Неумолимо желалось войти в состояние покоя, и только поэтому он, мягко отстранившись, покинул Максима, приняв сидячее положение на своем изумрудном сидении. — Знаешь, если бы не ты, то даже не знаю, как бы от нее отвязался. Считай, ты меня спас, — качнув головой в сторону, Артур добродушно, с толикой ехидности прищурился. — Благодарю за благородство. Он отметил, что вместе с последней фразой в собеседника закрались какие-то актуальные вещи. И хоть свет они посетили не моментально, — всё равно в итоге не разочаровали. — Не стоит: я наступил на такие же грабли по отношению к тебе несколько часов назад, — стоило Максиму в стыдливой манере потупить взор в сторону и потереть щеку, он вернул лицо в вертикальное положение и приподнял брови. — Извини, — Артура охватило чувство, напоминающее очарование: он — точно шкодливый кутенок, не возвратившийся к хозяину по первому клику и теперь пребывающий подле него с низко опущенной головой, время от времени посылающий ему робкие взгляды. И, по всей видимости, это сошло ему за почву для следующего шага. Несколько раскованного шага. — На самом деле, информация о том, что я питаю неприязнь к совместным фото, не совсем правдива, — уловив вопросительность, сосредоточенную в чужом теле, Артур смятенно потер серебряную серьгу. — Всё зависит от того, насколько я доверяю человеку, — догнать мысль о том, что истина прозвучала как признание, выдалось не тотчас; а как только это произошло, так сразу сердце окружил конфуз, и оно было вынуждено скользнуть вниз, точно в пятки. Всё пустилось в хоровод, из-за чего пришлось отправиться по кривому окольному пути. — Впрочем, забудь, я просто не был против, не бери в голову. Сокрушенно качнув головой вниз и закрыв глаза ладонью, Артур совладал со смущенностью, не позволив ей выйти на свет в образе покрасневших кончиков ушей. Этот парень… Перед ним очень сложно держать лицо.***
Он… Головной мозг постепенно обрабатывал поступившую информацию, с каждой новой секундой пуская в чашу «радости» очередную крупицу. Вовлекал ее в процесс, пока полностью не наполнил. Тогда сердечный жар ласково прошелся по его нутру, на пару мгновений сладко натянул, как струны, мышцы, тем самым даровал наслаждение. Доверяет. Не сдерживая кривой улыбки, Максим, уходя назад, заменяет сильный свет на слабый ночной. Помещение навещает теплый сумрак. Он целует измученные глазные яблоки, убаюкивает душевные метели, забавно играет с узорчатыми тенями, гарцующими по четырём стенам, вживляет несколько интимную атмосферу, позволяя выдохнуть с облегчением. Та обстановка, что существовала до злополучного инцидента, вернулась в свои позиции; лишь отношение, ранее сформировавшееся в ее пределах, преобразилось. В лучшую сторону. Усаживаясь по направлению ко второму нижнему сидению, он ловит в свои сети переливающуюся в янтарных огнях морскую тину и предпринимает попытку убить двух зайцев одним ударом: разбавить атмосферу и утолить свой интерес. Интерес, берущий начало с фанатического стремления. — Тогда… Оказывается, по воле судьбы я познакомился с настоящей знаменитостью. Неопределенный мах рукой и печальное выражение лица, утопающего в уютной тьме, осведомили о том, что сцапать в первой охоте ему удалось лишь неудачу. Но ни о какой остановке не могло идти речи: было видно отягощение Артура нынешней темой, темой творчества, и Максим желал понять, почему. Желал познать его внутренние колебания и протянуть руку помощи, оказать содействие в их усмирении. Недавнее открытие давало фору, а отсутствие явного отказа — стартовый флажок. — Ты же знаешь, что я хочу от тебя услышать, — перешел на мягкий шепот, чтобы в следующее мгновение узреть скептически приподнятую темную бровь. «И что?» — вопрос, который ей удалось донести, который запросто мог стать его финишем. Однако так легко сдаваться Максим был не намерен, особенно сейчас, когда до цели рукой подать: он чувствовал, что осталась одна соломинка, и то хлипкая. — Ну же, мне вправду интересно узнать. И вообще, я же рассказал тебе о своем хобби, теперь твоя очередь. Так сказать, равноценный обмен! — До чего же ты приставучий, — раздраженно, с налетом угрюмости процедил Артур, нахмурившись. Волчий взгляд исподлобья — последнее, с чем он был вынужден сразиться, и, к счастью, у него имелось подходящее ружье. Расправив плечи, устремив голову прямо, положив руки на бедра, придав мимике лица естественность, Максим приветливо улыбнулся: демонстрация открытости, безобидности, приводящая собеседника к расслабленности, ощущению безопасности. И всё-таки изучение языка телодвижений, мимики и поз — не бесполезное занятие. Артур и вправду отозвался: колючесть постепенно смолкла, и на смену ей пришла задумчивость. По всей видимости, вознамерился вывести для себя четкий ответ — стоит ли оно того или нет. Максим не предпринимал попытки поторопить, не менялся в лице и теле, тем самым не давая повода для отступления. Понимал, что ожидание приведет его к желанному результату. И не ошибся: в скором времени Артур шумно выдохнул и, сомкнув веки, приступил к повествованию. — Я люблю писательство. Люблю что-то создавать, открывать новые горизонты, на бегущих строках направлять в мир свои взгляды. Это... великолепное чувство, — перевел взор вниз, на свои ладони, и Максим четко ощутил поток воодушевления, настолько могущественный, что дыхание перехватило. — Сочинять начал лет так с десяти. Тогда выходили коротенькие рассказы, детские такие, несвязные. Насколько помню, выкинул я их. Почему? Не спрашивай — сам не знаю, — запрокинув голову и медленно проведя одной ладонью по другой, он с мягкой улыбкой посвятил в начало творческого пути. — На время такое увлечение будто исчезло из моей жизни. Вернулось уже в подростковом возрасте. Лет четырнадцать мне было. Началось всё со стихотворений, потом подключились и эпические произведения. Сочинялось легко, творения были с достаточно жизнерадостным настроем, но потом… — луч энтузиазма скоропостижно скончался с построением закрытой позы: замок из рук, выложенный на грудной клетке, скрещенные ноги. Максим насторожился. — Моя жизнь кардинально изменилась в связи с одним неприятным случаем. И я тоже, соответственно. С тех пор всё окрасилось в чёрный, — плавно вернув голову в вертикальное положение, Артур вонзил немигающий взор в его шею. По коже прошел холодок: вновь состояние, которое он застал при первых секундах знакомства, — неживое. Последующий флегматизм лишь подкрепил тягостное впечатление. — Впрочем, это не помешало тёте узреть во мне задаток. Имея связи, она позаботилась о том, чтобы меня взяли в издательство. Мои книги, которые к тому времени имелись, начали выпускать, популярность стала расти, я становился всё счастливее и счастливее от мысли о том, что смогу достичь вершин. Но… — секундная заминка, которая изменила многое, если не всё: Артур сомкнул веки, сжался и до минимума снизил громкость голоса. Хотя казалось, куда ниже. — Со мной… Что-то случилось. Сейчас, когда всё держится на пике, нужно писать и писать, хватать удачу за хвост — что-то случилось. Я не могу больше с лёгкостью разбрасываться словами, складывая их в разумные строки. Бывает, сижу по вечерам часами над столом, а в голову всё равно ничего не лезет и рука не поднимается, чтобы хоть что-то написать, — провел ладонью по лицу, а затем вплел пальцы в локоны смолистого цвета. — От этих изменений дурно. Уже как два года не отличаюсь продуктивностью, а ответственность перед людьми, заинтересовавшимися моим творчеством, не умолкает, не спит. Давит, непрерывно давит. Не знаю, что делать. Может, мой стержень истерся, и мне пора окончательно уй… — Ни в коем случае! — зычно воскликнул Максим, подавшись туловищем вперед. Приметив, как веки резко распахнулись и черные дуги заменили хмурость слабым испугом, он пристыженно потер щеку. — Извини, но я не должен был дать тебе закончить это страшное предложение, звучащее как приговор, — глубоко вздохнув, Максим усмирил внутреннее торнадо. — Не сдавайся, — бледное лицо чуть вытянулось, малахитовые глаза колыхнуло оживление, и это позволило ему перейти в энергичное наступление. — Не сдавайся, черт возьми! Ты ведь ещё так молод, вся жизнь впереди! Нельзя впадать в отчаяние, нужно бороться. Я чувствую, ты можешь это делать — бороться до последнего вздоха. И вряд ли я ошибаюсь, — качнув головой в сторону, он в подбадривающей манере улыбнулся и, прищурившись, окинул окаменевшего Артура положительно-оценивающим взглядом. Следом такое положение дел сменила светлая задумчивость. — Нет музы, нет стимула, нет сил. Тебе нужно что-то поменять в своей жизни, изменить её ход, и тогда всё обязательно получится. — Легко сказать, — негодующе фыркнув и закатив глаза, буркнул Артур. Его дискомфорт барахтался на поверхности, но Максим чувствовал: еще чуть-чуть — и от него не останется и следа. — Главное — хотеть! И верить, само собой, — энтузиазм вышел за последний штрих. — У тебя всё получится! Вот я в тебя верю, и ты в себя верь.***
На этот раз в армрестлинге он смущению проиграл. Полыхающие кончики ушей стали тому неоспоримым доказательством. Артур отрывисто кивает и собственноручно подводит к окончанию зрительный контакт. Казалось, если он от него не избавится в ближайшем будущем, то будет вынужден нарисовать собой сквозняк, скользнув за пределы купе: слишком будоражит. Расчесывая шевелюру пальцами, укладывая ее на уши, тем самым пряча горячность, он с напускной увлеченностью разглядывает невообразимый пейзаж за окном. И всё это продолжается до тех пор, пока необычное — и не тягостное, и не гладкое — молчание не прерывает шелковый шепот: — Расскажешь что-нибудь? — Что? — с тихим выдохом, незамедлительно, но при этом незлобиво вопрошает. В омуте сердца прорастает желание услышать его подлинное любопытство. Услышать и, не опираясь на мельчайшие изменения в мимике, будь то дернувшаяся щека или дрогнувший кончик носа, поверить. — Ну, не знаю, одно из твоих любимых стихотворений, к примеру? — озорно-задумчивый, тихий голос, плавно перешедший на глубину, показавший основательность желания, его сердечность. — Мне очень интересно. Правда. Призывный крик души ушел на покой, томительная жажда удовлетворенно охнула. — Видно, — со слабым, напускным недовольством шепнул он, чтобы в следующий миг поместить телефон в своей ладони. Пролистывая бесчисленные заметки в поисках бесценной, Артур даже не думает о том, чтобы прочесть лично: знает ведь, что начнет невольно заикаться и покрываться предательским румянцем. Поэтому, мерно приняв вертикальное положение, он приблизился к противоположной стороне и, не взглянув на причину своего "похода", подсел. Максим, судя по безмятежному состоянию духа, не был против; даже, скорее, наоборот, о чем гласила некоторая возбужденность, проявляющаяся в поправлении кудрей и перебирании браслета. Дума об этом настаивала глухо, но глубоко вздыхать через рот, дабы не отбросить копыта в результате дефицита кислорода. Передавать дорогую сердцу вещь этому человеку оказалось в разы проще, чем в прошлый раз. Случайное соприкосновение кистей рук, шелест одежды и выжидательная тишина — всё это способствовало целенаправленному движению. Неторопливо сократив пространство между ними, Артур украдкой склонился к его плечу. Не касаясь ни единой частью тела к чужим конечностям, старательно изображая из себя читателя, он неуловимо втянул воздух носом. Понятно стало сразу — одеколона на Максиме нет; зато нашлось кое-что интереснее всякого парфюмерно-косметического средства. Апельсин. Легкий апельсиновый запах исходил от терракотовой водолазки, лелея чувствительные ноздри, балуя орган дыхания. Однако на этом его деяния не обретали свой конец: также он смешивался с еще одной особенностью, более хрупкой, запросто ускользающей из-под носа при окончании глубокого вдыхания. Если обоняние Артуру не изменяло, то она — ничто иное как лаванда. В результате выходил довольно-таки специфичный аромат, несущий свежесть и сладость. Простой, но в то же время с особой изюминкой — точь-в-точь как его обладатель. От таких выводов на губах сама по себе рисовалась застенчивая, несколько мечтательная улыбка: он определенно хочет поддерживать с ним общение. Близкое общение. Завершающая мысль канула в Лету и не пожелала всплыть, стоило Максиму прийти в движение после прочтения небольшого поэтического произведения. Всё осталось позади, на заднем плане. Внимание сосредоточилось лишь на одном — на блестящих глазах и, конечно же, пылком лепете под названием «ни о чем и обо всем». На том, что ему, казалось, никогда не надоест зреть и внимать.