Детям Божьим 1:3
20 июня 2022 г. в 22:01
Вечер. Рыжий балбес успешно отправлен домой, ибо любил его Курах, конечно, но покоя рядом с Крысёнышем никакого. Особенно когда ты — отличная жертва для типа смешного буллинга. Пункты молитовного графика выполнены все до одного также. Возвращение в резиденцию. Наконец-то дождался.
Он лёг на кровать, вытягивая уставшие ноги. Перед глазами — ноутбук с открытой на нем вкладкой с какими-то фотокартинами Иисуса; слегка приспущены пижамные штаны с бельём. Харкнул на выставленную перед собой ладонь, как гопари с подворотни харкали на про летающих мимо голубей и проходящих голубков. И задрочил.
Капли предэякулята ручейками стекали вниз по горячему затвердевшему члену, пачкая руку. Коленки непроизвольно подрагивали, а громкие вздохи слышны были, наверное, не только в пределах его комнатушки. Звукоизоляция в резиденции была, мягко говоря, не очень, если была вообще. Застройщики, видимо, сочли ненужным тратить деньги ещё и на эту плюху современных человеческих жилищ, ибо нечего скрывать священнослужителям, друг от друга особенно. Поэтому светлыми летними ночами нередко приходилось отцу отказываться от сна, из-за воодушевлённых воплей семинаристов под гитару, доносящихся отовсюду.
Ощущение отсутствия какой-либо приватности немало тревожило Кураха. Помимо здорового сна, он также не мог надеяться на существование хоть и редких, но моментов для расслабления. Расслабления в том самом грешном и часто позором плане. Каждый раз, беря в руку то, что даёт жизнь, отец не мог должным образом сосредоточиться. Приходилось проверять всё: заперта ли дверь, не открыто ли окно, не выстанывает ли он имя Господа своего во время разрядки достаточно громко, чтобы кто-то посторонний это услышал. Так и сейчас мысли Кураха были сконцентрированы на всём чём угодно, кроме хуя собственного. Раза два мужчина вспомнил о том, что забыл снять с общей шведской стенки в зале свои потные рубахи. Мысль о распятии, висящем на стене над изголовьем кровати, также не оставляла пресвитера в покое. Обычно он снимал пресвятого оттуда, дабы тот не наблюдал за его падением в путы демонических соблазнов, пошлостей и звериных похотей. Но сегодня забыл. Последний раз Роман забывал об Иисусе над головой своей где-то года два назад. И добром это не закончилось. В самый пик страсти и удовольствия клятый еврей на дубине свалился ему прямо на голову. Грешить после этого, признаться честно, долго не хотелось.
Роман пытался выставить все мысли, тревожащие так не вовремя, прочь из своей головы. Закрытые глаза. Два глубоких, размеренных вдоха. Как я дошёл до жизни такой...
И он знал. Ясно помнил каждую выбранную на распутье дорогу, которая привела его к той действительности, в которой находится Роман сейчас. К каждому важному решению отец подходил с абсолютно светлой и холодной головой, даже отказываясь от любимого винца накануне. Так что Курах совершенно точно мог положа руку на сердце сказать, что его жизнь — прямое последствие его добровольного и обдуманного выбора. Или не совсем?
Воспоминания, ранее затаённые в самых тёмных уголках памяти, вновь всплывали перед глазами, а собственная возбуждённая плоть с каждым мигом волновала всё меньше.
Маленький, худой кучерявый мальчик что есть силы бежит по зелёной траве в неизведанную даль. С растянувшимися в, кажется, счастливой улыбке тонкими губами, он поднимает голову к палящему солнцу, моментально жмурясь от ярких лучей, обжигающий глаза. На улице лето. Такое светлое, настоящее, которое сейчас увидишь, наверное, лишь в детских мультфильмах. Ребёнок шумно вдыхает нагретый воздух вздёрнутым носом, ёжится. Запах свободы. В нем аромат хвойного леса переплетается с нотками духа полевых цветов, свежестью холодной воды из горного ручья. Перед большими карими глазами — весь мир. Позади остались десятки домов и тысячи метров раздолбанной сельской дороги. Позади страх. Звон разбившегося об плитку на полу стекла, крики бухой матери, угрозы отца.
Мальчик опускается на землю, закрывая глаза и слегка дрожа. Он прячет лицо за согнутыми коленями, затуляет ладонями уши. И всё как в тот вечер. В каждый из вечеров, который только помнился.
От боли не спрячешься, убегая вглубь леса густого. По крайней мере надолго точно не получится. И он понимал, но всё равно рвался что есть ног всё дальше и дальше, так далеко, чтобы однажды просто не вернуться.
Нелегко взрослеть, когда каждая твоя ошибка воспринимается как повод отвесить пару ударов под затылок. Понимая весь расклад ты не начинаешь делать все безошибочно, просто перестаёшь делать в принципе. Ну а зачем лишний раз стараться, если ты что с этим, что и без этого — бездарь и главное разочарование. И что касаемо темы любви. Любовь заслужить невозможно. Она либо есть, либо хоть с моста бросайся. Получить в знак одобрения натянутую улыбку и типа искренние объятия конечно можно, но это ли есть любовь? Всё равно ведь когда слово кривое скажешь, сразу пряжкой ремня прилетит «с любовью».
Искать каких-то высоких чувств в обители пьяниц он перестал недавно. Долгие годы пытался, верил, словно мелкий ребёнок, хотя таковым и не являлся уже последние несколько лет. Всё тщетно. Сейчас же сидел на лавке, что в заднем дворе школы, под проливным дождём и выбирал из трёх с половиной вариантов пристанище на ближайшие пару лет. Военное училище в соседней области, училище для будущих столяров-сварщиков — один вариант лучше другого. А ведь с колом по ненавистной, но столько же любимой математике ему иные дороги перекрыты. Тут уже и с отцом не поспоришь, который вычитывал, чередуя крик с ударами по башке, лекции о том, как важно смотреть на доску, а не на хуй молоденького учителя.
Да, ещё протирая штаны на школьной скамье Ромка понимал, что есть в его естве что-то голубое, и это явно не глаза. Но тогда на фоне всего жизненного пиздец это казалось совсем не важным. Одной причиной получить пизды меньше, одной больше, это мало что меняло. Поэтому парень продолжал передергивать на всяких Джонни Деппов и Бредов Питтов, а после уроков нередко захаживал в кабинет математики. Но учитель был мужик ровный и несомненно натуральный, а голубятину лишь подкармливал заплеснявевшим хлебом из школьной столовки иногда. Так что Кураху совсем не повезло. И вместе с кацапом и оценками по матеше в канаву прокатилась также его репутация чёткого пацана. Сказать честно, тогда Ромка сильно разочаровался в присутствии заднеприводности в перечне собственных характеристик. Тут то он и принял возможно лучшее (а может и худшее) решение в своей жизни — пойти в духовную семинарию. Цепочка мыслей его была проста как мир и логична, как нить повествования в этом фанфике: повезёт — отмолю у Боженьки свою душу грешную, получу духа святого и желание ебать женщин, а если нет, то хоть на горячих священников беспалева подрачивать будет проще. Да и математики туда не нужно. Заодно докажу этому бабнику ебаному, что раз не его любви, то Божьей я точно достоин.
А среди юных богомолов было весело. Унюхиваешься ладаном в храме по утрам, затем на кайфах идёшь на пару Слова Божьего. Резиденция место славное, ничем не хуже типичной универской общаги. Там тебе и вписоны по вечерам, правда шансон пришлось заменить на чтение каких-то молитв, а палёную водяру на одобренный богом кагор; но в основном различий почти что и нет. Полно набожных сладеньких парнишек, готовых на перепих с тобой «только один раз» и «ну попробовать». Часть из них после ночей под голубым огоньком не выдерживали собственной греховности и уходили из семинарии сами, другие просто переставали попадаться на глаза. И когда наступили смутные времена на просторах личной жизни, Курах решил, что перебиться пару раз какой-нибудь пиздой — заебись идея. Так и начались его будни у женских туалетов...
Сначала семинарист подолгу тусил около дамской комнаты, приглядываясь к монашкам, оценивая каждую из них. И когда нашёл свою жертву — девчонку, самооценка которой была ниже уровня дна котла в аду, что в нём гореть будет Ромка до скончания веков за неумение держать змея в трусах; приступил к реализации коварного плана. Несколько недель он таскал послушнице гвоздики парами или самые дешёвые булки из столовой, незаметно лапал за сиськи. День и ночь мечтал он об этой «красавице», даже спиздил фотку её откуда-то для вечерних дроч-сеансов. И когда монашка таки открыла перед ним свое лоно, свою розу любви (пизду короче волосатую), Ромка понял, что у него бля висит. Может дело было не совсем в голубизне семинариста, а в, например, явно далёкого от стандарта «нормально для жизни и безопасно для здоровья» внешнего вида послушницы; но в момент, когда ты облажался перед самочкой, эта мысль в голову не пришла по понятным причинам. В общем, в тот день Курах десайднул, что на представительниц прекрасного пола, но не столь прекрасного как ламинат, дружечек его не встаёт. Чего не скажешь о членах социальной группы «богомолы 40+». При виде преподов из семинарии в его труселях начиналось что-то подобное к тому, что начинается у всяких Рогозиных и других гениев закосмических, последователей Илон и Масков, при виде солнца. Будущего священнослужителя это напрягало, конечно, но только в те моменты, когда он находился далеко от толчка.