(Not)St. Rainbow. Бог создал Адама и Адама

Роман, 16 лет, реальный пацан. Разбирается в Библии и жёстком сексе. Ищет горячего альфу, который приткнёт сзади. Владя изучал анкеты геев с тиндера, сидя на холодном хую. Он уже отобрал с тысячи пассивчиков около 5 счастливчиков, но всё не унимался в поисках того самого. Сотни красивых мальчиков, ещё больше не особо красивых — все они полетели в «не нравится». Владос в жопе шашлындос (простите меня за это) был тем ещё гурманом касаемо мужских членов. Роме крупно повезло. Хотя на фото в его анкете была далеко не сексуальная чика с пречендалом, а полухудой мужик, повернутий задом, с залысиной на башке и nice ass. Последнее, собственно, и привлекло Владислава. "Привет сексуальный красавчик! Как насчёт укратить моего змея?! Жду твоего ответа, чмоки-чмоки." Долго ждать не довелось. В сею же минуту пришло сообщение, в котором указывалось время встречи и адрес, по которому, судя по всему, должен был явиться Владислав. День встречи, что являлся сегодняшним, немного смутил Владосю, но хуй в штанах мозгов умнее, поэтому уже спустя пол часа альфач начал думать как зашить дырку на своих труханах так, чтоб не особо видно было. Осознание бренности и тяжести пидарского бытия пришло к нему вскоре после начала проб своих сил в, как твердили с каждого унитаза и рыла мерзкого, «бабском» занятии. Клятая дыра всё никак не сдавалась, чего не скажешь про иглу, которая уже с десяток раз упала острой своей частью прямиком на чувствительный хуй Владоса. Спустя 3 часа и 300 попыток альфонс кровью на ковре подписал капитуляцию. Решил, что лучше уж без трусов пойдёт. А почему нет? Долой бельё! Свободу письке! *** Колокола на церковной звоннице отбивают (отбивнушки и мне ебало) 20:69. 20:69 — лучшее время для начала чего либо, будь то начала работы или новых отношений. Владя завалился в апартаменты Романа, только после сверепого взгляда владельца поняв, что дверь была закрыта. Перед собой он видит хорошо сложенного юношу с милой улыбкой и рыжими, собранными то ли в низкий хвост, то ли в низкий пучок, волосами. На парне надеты классические чёрные брюки и свободного кроя белая рубашка. Среблом переливается небольшая серьга на левом ухе, сообщая всем окружающим о том, что парнишка точно пидарок. Незнакомец тонкими пальцами начинает медленно расстёгивать пуговицы на своей одежде, постепенно обнажая бледное тело. Рубаха падает на ковёр, и взору Владислава открывается, словно кистью по холсту писанный, прес юноши, его изящные ключицы, усыпанные рыжими веснушками плечи и шея, на которой застёгнут сребный кулон со звездой Давида. Тут-то Владос и понимает, что новый его омежка на Романа походит ровно столько же, сколько Самара на израильский город. Подтерев тыльной стороной ладони слюни и сопли, Владя начинает судорожно снимать сутану. В это время Роман живописно раскладыватся на мягком ковре перед партнёром. — Прошу сюда, папочка, — негромко, слегка дрожащим голосом произносит юноша, указывая ладонью на место рядом с собой. Вмиг крышу Владислава срывает окончательно. Он как пельмень переваренный шлёпается на колени рядом с рыжим парнишей, еле хватая всеми своими отверстиями кислород. А дальше всё словно в тумане... Звякает пряжка ремня, руки сводит за спиной, больно сжимая. Физиономия встречается в неровном бою с каменным полом. Через секунду Альфуша уже лежит мордой в землю и в коленно-, точнее плечево-, локтевой. — Ха! Вот я тебя и ноебал. Никакой я не омежка, — победоносно вещает Роман самопровозглашённый, гордо шагая в сторону шкафа. — Один, два или три? На выбор. — Ну... Первую давай. — Отлично. Аборты, — проговаривает юноша, доставая тяжёлую кожаную плеть из шкафа. — Ч-что? — вопрос альфони тонет в хрипах и кашле. — Как же я люблю эту тактику. Плюнуть в рот — заткнуть окаянного. Тема нашего розговора сегодня. Аборты. Парень подходит ближе к Владиславу, медленно проводит плетью по его волосатым ягодицам. — Скажи мне, раб, каково твоё отношение к абортам? — Н-негативное, — неуверенно отвечает мужчина. — И это ошибочный ответ. В следующий момент кончик плети больно вдаряет Владосю по упругой ягодице, отчего тот громко вскрикивает. — Не пищи, ты че не мужик? Владислав ахуевает, но всё же осмеливается подать голос. — Ч... Ч-что происходит? — Игра, именуемая жизнью, уважаемый. Всего три правила и все они максимально просты и понятны. Можешь ознакомиться, если ебло с пола соскребешь. Рыжий махнул плетью в сторону стены, на которой красовался текст: 1. Существует только 2 мнения: моё и неправильное. 2. Если ваше мнение ≠ моё мнение — ваше мнение неправильное 3. Если ваше мнение = моё мнение — ваше мнение также неправильное. —Ч-чего? Это же нелогично, — попытался возразить Владос. — И это ошибочный ответ. На этот раз плеть ударила гораздо сильнее. На покрасневшем от удара участке кожи начала выступать кровь. Сцепив зубы, Владислав пытался не проронить ни звука больше. —Что-что ты там говоришь? Ничего? Оуу... И это ошибочный ответ. Удар повторился. На этот раз мужчина не смог сдержать болезненного стона. На глазах выступили слезы. — Эх, ты всё ещё не понял. Всё же предельно просто: тебе позволяется говорить что угодно — итог всегда один— ты получаешь пизды. Юноша натянул злую усмешку, обнажая белоснежно сверкающие острые клыки. — А теперь можешь кончить от болевого шока, разглядывая мой пресс. Плеть вновь ударила, но теперь по спине. Рыжий засмеялся, не скрывая своего игривого настроения. Лежит. Трупак на фоне самосвала. Иль то от возбуждения, а может от боли адской, кидает альфача неудавшегося то в жар, то в холод. Каждая его конечность, рукой начиная, хуем заканчивая, дрожит как кактуса лист. Так хуево Владосу не было со времен контрольных по секспросвету. А ведь он просто предпочитал практику, поэтому теорию благополучно в кафешке прогуливал, начиная плохие тенденции. Внезапно слышит он, что позади где-то стоны играют. Галлюцинации, думает, умираю уже, но проверить всё же решается. Остатками газов из организма поднимает Владося свою тушу, разворачиваясь на 180. И видит... Картина маслом: сидит Курах в уголку тёмном, дёргает свою пипиську. «Чел, харооош» — тянет отец, кончая прямиком на свои сиськи. Крысёныш, что Романа отыгрывал и переигрывал всё это время, подходит вплотную к пресвитеру, нежно касается его щёк, а затем притягивает за подбородок для нежного поцелуя. Их губы-караси сплетаются, сука, в вальсе индийском, языки проводят ревизию кариесных зубов, а слюни смешиваются, словно водка и энергос в бокале Кураха перед очередным выходом в зум. Роман отрывается, чтобы захватить азота. Острыми клыками Крысёныш держит святого отца своего за губу, оставляя кровавые раны. — О...о-отец Роман? Я же исповедовал вас во вторник. Вы мамкой клялись, что больше дрочить не будете. — Так у меня мать в канаве, — отвечает Курах, проваливаясь в темноту. Отец Владислав без сознания окончательно припечатываеься к полу.