Стотысячекрылым

      — Проходи внутрь, можешь даже не разуваться. У меня тут немного не убрано, — оправдывался Гарри, хватая разбросанные вещи с кровати и не глядя запихивая их в шкаф.       Гарри обернулся и почувствовал, как спёрло дыхание при виде Теодора, копошащегося в разбросанных по столу исписанных страницах. Он не планировал принимать гостей в своей комнате общежития — визит Нотта был непреднамеренным, — а потому и в приведении в порядок своего творческого беспорядка (хаоса) Гарри нужды не видел.       — Ты пишешь. — Это звучало не как вопрос, а, скорее, как утверждение.       — Ну, не прямо пишу, но иногда бывает, что надо выплеснуть куда-то мысли, — чуть смущённо пробормотал Гарри.       — Под какую музыку ты пишешь? — Оживился Тео, пытливо всматриваясь в зелёные глаза напротив.       Гарри опешил, не зная, что и ответить.       — Я не пишу под музыку, так труднее сосредоточиться.       Уголок губ Нотта лукаво приподнялся, а сам он слегка покачал головой из стороны в сторону.       — Ничегошеньки ты не понимаешь, Поттер. В музыке, под которую пишешь, и скрывается весь драйв того, что пишешь. — Парень расплылся в широкой улыбке. — Не переживай, я тебя научу.       — И подо что же пишешь ты? — не удержался от вопроса Гарри.       — А вот это уже секрет фирмы. — Нотт косо ухмыльнулся, отчего живот Поттера томно потянуло. Гарри впервые сталкивался с таким явлением — пресловутые бабочки в животе никогда не беспокоили его раньше. До встречи с Тео.       Теодор сосредоточенно просматривал страницу за страницей. Когда он расплылся в нежной улыбке, Гарри показалось, что вмиг тяжёлый груз упал с его плеч.       — У тебя талант, Поттер. Знаешь, в тебе есть что-то магическое.       Гарри расплылся в глупой застенчивой улыбке. Он не видел себя со стороны, но готов был поспорить на всю стипендию, что густо покраснел.       Размеренными плавными шагами Теодор прошествовал к книжному шкафу, пробегая глазами по каждой полке, отчего-то надолго остановившись возле стройного ряда французской поэзии. Всё так же не поворачиваясь к Гарри, он провёл своими невероятно длинными пальцами по старому корешку собрания Бодлера «Цветы зла». Нотт чуть прикусил губу, прикрыл веки и без малейшего акцента произнёс:

Moi, je buvais, crispé comme un extravagant,

Dans son œil, ciel livide où germe l'ouragan,

La douceur qui fascine et le plaisir qui tue.

      — У тебя отличный французский, — лишь с таким ответом и нашёлся Гарри, мысленно коря себя за глупость.       — У мамы были французские корни, в своё время она позаботилась о том, чтобы я чтил традиции. Поначалу упрямился, кажется, только из принципа. — Он легко, но грустно улыбнулся уголком губ. — А после её смерти я уже никак не мог идти наперекор её воле.       Сердце Поттера болезненно сжалось, и ему отчего-то безумно захотелось обнять Тео. Гарри как никто другой знал каково это — потерять мать в раннем детстве. Его глаза невольно направились к дальней полке, и Тео, проследив за его взглядом, подошёл к фотографии в простенькой резной рамке. На ней были запечатлены счастливые Лили и Джеймс Поттеры в объятиях друг друга. Они, кажется, танцевали в этот момент, судя по позе, в которой их сфотографировали. Гарри жалел, что момент остался застывшим во времени — ему никогда не наскучило бы смотреть, как родители танцуют, глядя друг на друга, словно ничего более волшебного, чем их любовь, в этом мире и существовать не могло.       — Красивые, — просто сказал Тео, поглаживая деревянную рамку большим пальцем. — Когда?       Поттеру не нужно было уточнять, что именно он имел в виду под этим вопросом. Они были знакомы всего пару недель, но Теодор уже так хорошо считывал его эмоции. Гарри даже не удивился, что ему не пришлось говорить этого вслух. Тео понял. Он всегда понимает.       — Мне было чуть больше года, — сглотнув, выдавил из себя Поттер. Казалось бы, это не что-то новое, рана совсем не свежая, а давно зажившая, оставившая после себя уродливый шрам. Но говорить об этом с Тео ощущалось иначе, словно он дотягивался до самых отдалённых уголков его души, играя на тончайших струнах, взывая к тому, что, казалось, уже давно умерло в нём. Скорби по родителям. Когда боль постоянна, она притупляется, присутствуя где-то на фоне, но не причиняя особого вреда. Однако теперь Гарри знал, что может разделить и прожить эту боль с кем-то, кто прошёл через нечто похожее, и от этого внутри разливалась сладостная истома. — Автокатастрофа, — коротко резюмировал Гарри.       — В тебе есть что-то трагическое, Гарри Поттер, — провозгласил Нотт, одарив Гарри странно-любопытным взглядом. — Мне нравится.