Думай позитивно, стакан всегда наполовину полон, всегда Чувствуй хорошее, плохого не существует, между «нет» и «да» выбор только «да» Верь в лучшее, жизнь — это танец под присмотром чуткого Бога Повторяй эту поебень чаще; повторяй, даже если звучит убого (Кровосток — Думай позитивно)
***
Дни сменялись один за одним с мучительной скоростью. На календаре гремела середина сентября, начиналась работа над новым выпуском: сотрудники потихоньку раскачивались, главред все больше посвящал времени московскому филиалу и гонял Любу, которая, в свою очередь, пыталась разобраться с расслабленным режимом работы редакции. Все шло своим чередом. Петербург еще находился в состоянии медленного перехода с летнего режима на осенний: листья на деревьях еще не опали, солнце все-таки пригревало, а на улицу можно было выйти даже без теплой куртки. Сентябрь всегда был такой: время бежало, тепло уходило и все медленно погружались в рабочие завалы. Несмотря на то, что редакция работала круглый год за исключением пары недель отпусков, началом года сотрудники всегда считали первое сентября. Возможно, по старой традиции и студенческой привычке, а, может, потому что в это время обычно начинались самые масштабные проекты. В январе доделывались заготовки, а осенью на фокус-группе все расписывали идеи на ближайшие полгода-год. В целом, у Арсения было достаточно аргументов, чтобы успеть возненавидеть будильники на восемь утра вместо летних одиннадцати. Его не смущало, что он сам себе выстроил это правило с «подъёмом в восемь утра», хотя раньше десяти в редакции его никто не ждал. Начало работы осенью сдвигалось на более раннее, но в адекватных пределах. Если ничего срочного никто не планировал, то весь офис собирался только к ланчу. Но один человек обязательно приезжал еще до Любы, ловя недовольные взгляды охранников. Он все лето разбирался с тематической сеткой, разрабатывал идеи, искал героев и экспертов для различных интервью, аргументируя это тем, что осенью и зимой ему больше не придется париться. Но это больше походило на оправдание. С первых недель сентября он пропадал в редакции с утра до вечера. Причем коллеги время от времени даже интересовались, что же там за глобальные проекты намечаются, что редактор вынужден уходить позже всех. Его стабильный график «полуудаленки» медленно перерос в график «шесть через один». Никто целенаправленно его об этом не просил: темы по корреспондентам были распределены в первые числа месяца, на читку материалов все собирались в пятницу, чтобы получить правки и разойтись еще на неделю. Но с сентября всё стало меняться. И если сотрудники игнорировали новые заскоки редактора, то Люба даже не скрывала свою нервозность, связанную с этими изменениями. Потому что Арсению были не свойственны какие-либо изменения. Он всегда был человек взбалмошный, и никто не знал, чего от него ожидать. Мотивация его поступков для всех оставалась загадкой. Но все понимали, что лимит редактора — один дебильный поступок в день. А два дебильных поступка каждый день — это уже стабильность. Случилась смена ритма и темпа жизни. И самое главное — смена зоны комфорта. Редактор, предпочитающий дом офису, теперь, наоборот, предпочитал оставаться в редакции. Это смущало. Вообще последнее время в этом человеке смущало многое. Вот и в это утро Арсений очередной раз зашел в офис не в середине дня прямо посреди конференции, как любил делать раньше, а намного заранее до официального начала рабочего дня. В коворкинге толком никого не было. Парочка девушек-корректоров болтала на кухне, секретарь работала с какими-то документами, а корреспонденты где-то шатались. На лестницах еще не было привычного гама, в кухонной зоне кофемашина еще не гудела от очереди из чашек, даже тюлевые шторы на панорамных окнах еще никто не распахнул. С мужчиной все быстро поздоровались и вернулись к своим делам. Рабочий день начинался с того, что человек в пиджаке расстёгивал пуговицу, проходил за матовую застекленную изгородь, которая отделяла его рабочую зону, садился за компьютер и пытался сделать вид, что очень занят. Очки с затемненными стеклами он так сегодня и не снял. Он демонстративно при всех отвернулся, закапал глаза и вернул очки на место. Редактор много чего делал демонстративно. Это — ради того, чтобы лишних вопросов не было в принципе. Около лифта слышался стук каблуков, а с шестого этажа туда-сюда бродили девочки к принтеру. Кажется, вся редакция медленно, но верно погружалась в свою стандартную несуетливую жизнь. Арсений надеялся это ощущение протянуть чуть подольше, но знакомый аромат духов выдернул его из тихого счастья утреннего безделья. Эта женщина ужасно любила яблочный аромат, по которому все узнавали, что она пришла. И конечно, по припаркованной ауди во дворе, которую сложно было не заметить из окна. Люба прошлась в своих туфлях-лодочках по коворкингу, быстро уточнила у секретаря, что по новостям, которые ей нужно знать, сняла свой плащ и, оглядев офис, зацепилась взглядом за фигуру за перегородкой. — Оля, когда Таня придет, вызови ее ко мне, нужно уточнить пару вопросов по ее стажировке, — она разговаривала с секретарем, но смотрела на Арсения, постукивая длинными ногтями по своему телефону. — Я сегодня до обеда, вечером поеду решать вопрос с новой типографией. Не забудь им напомнить о встрече. Девушка кивнула и вернулась к своим делам. Шеф-редактор застучала каблучками по паркету в направлении коридора, остановилась у дверного проема, повесила плащ на вешалку и обернулась. — И, Арсений Сергеевич, зайдите на пару слов. Ничего хорошего обращение по имени-отчеству не сулило. А «пара слов» — тем более. Зашел он к ней только через полчаса, даже не стараясь спешить. Все как полагается: сначала налить себе кофе, покурить на балконе, позвонить кому-то из организаторов предстоящего интервью, поваляться на диванчике на том же балконе и только потом соизволить дойти до кабинета. Мужчина стучать не намеревался. Он аккуратно вплыл в кабинет, придерживая одной рукой свою чашку. — Хотели видеть, Любовь Алексеевна? — эту неприкрытую иронию в тоне было сложно не расслышать. Она подняла на него усталый взгляд, жестом попросила присесть в кресло напротив ее стола, а сама поправила футболку и откинулась на спинку кожаного стула. Судя по ее виду, говорить здесь собирались не о работе. — В этом кабинете я тебя вообще никогда не хочу видеть, если честно, но по какому-то особому стечению обстоятельств ты постоянно тут оказываешься, — женщина приподняла брови, поджала губы и недовольно отвернулась. Повисла минутная пауза, пока шеф-редактор изучала стену, думая о чем-то своем. — Тогда, наверное, в другой раз? — Арсений хмыкнул. — Как-то не хочется тратить твое время, — улыбка сама собой раскатилась по лицу, — у меня там тоже дела, куча корреспондентов, все что-то пишут, спрашивают. Если сейчас пойду, может, удастся их избежать. Он поспешил обратно к двери, когда одним взглядом Люба его остановила. — Стоять. Несмотря на хрупкую фигурку и внешнюю миловидность, эта девушка всегда добивалась своего. Особенно в вопросах, касающихся человека, которого она знала уже не первое десятилетие. — Как скажете, босс, — мужчина облокотился о дверь, разглядывая чужое накрашенное лицо. — Еще есть какие-то пожелания? Очки так и не были сняты, иначе бы от этого сатиричного взгляда не увернулся бы никто. — Скорее просьба — чтобы ты хотя бы сейчас перестал устраивать мне парад колкостей, — она подошла к графину с водой и жестом снова указала ему на кресло. Но садиться туда никто не планировал. Таким образом всем давали понять: «разговор будет недолгим». — С этим могут быть проблемки, — Арсений подошел чуть ближе. — Все, вообще-то, решается просто: нет меня в твоем кабинете — нет «колкостей», но я тут… — на его лице показалось что-то вроде улыбки. — Логическую цепочку можешь продолжить сама. — Проблемки уже есть, потому что ты — зараза, а я пытаюсь делать свою работу, но получается хреново. Люба вернулась за свой стол со стаканом и остановила свой взгляд на непоколебимом лице Попова. — Оставь комплименты, у меня там серьезно гора дел. Мужчина снова сделал шаг назад, намереваясь уйти. — Арс, — он обернулся, зная, что такую вариацию его имени девушка использовала в крайних случаях, — твой рабочий день начинается через час. Перестань сочинять истории про «гору дел» и присядь. Он пододвинул кресло, уселся напротив и очень неохотно сдвинул очки на нос. — Хорошо. Ладно. Поговорим, — а измотанность отчетливо читалась даже через темные стекла. — Ты что-то хотела? Если есть какие-то важные планы на меня на сегодня, Оля должна была сообщить, — Люба сложила руки и облокотилась о стол, — Татьяну я взял на стажировку, как было нужно, итоговое провел, темы по корреспондентам разбросал. Разве ещё какие-то вопросы есть? Знал бы Арсений, какие, он бы здесь не сидел. Она помолчала несколько минут, протянула ему свой стакан воды, достала из сумки блистер с цитрамоном и протянула редактору. — Только один, — женщина наклонилась ближе, откидывая длинные светлые волосы назад. — Что-то снова происходит, да? — повисла неприятная пауза. — Хочу просто узнать, что ты опять себе там надумал, пока оно не стало криминалом. — Это два вопроса. Он грустно ухмыльнулся и выпил таблетку. На это ему только закатили глаза и цокнули языком. — Да хоть тридцать. Давай честно. Что в этот раз? — девушка стала загибать пальцы. — Что-то творится тут странное. Если ты опять вместо врачей самолечением занимаешься, сон игнорируешь… — она пыталась вспомнить, что еще могло быть в этом прекрасном списке «убей свой организм полностью». — Я уже не знаю. Или опять седативные на пару с какими-то таблетками с невыговариваемыми названиями пьёшь… — Ну ты же не серьезно… — но Люба только нахмурила брови. — Да, как видишь, вполне серьезно. Губы Арсения дрогнули. Его эти вопросы застали врасплох. — Раз уж так, — послышался недовольный вздох, — могла бы просто приехать и проверить, — редактор снял очки и отвернулся. — Ни к чему вот эти разборки на работе. Люба встала из-за стола, обошла Арсения и раздраженно всплеснула руками. — А смысл? Я прекрасно понимаю, что я там увижу, — она оперлась о подлокотник. — Нихрена, — теперь они смотрели друг на друга. — Ноль. Зеро, — и агрессивно стукнула каблуком. Девушка злилась. И это чувствовалось. Но злилась она только из-за собственной безысходности, потому что что-либо изменить было невозможно. — Может, потому что там и нечего видеть? — в кабинете повисла тишина. Он действительно не врал. Шеф-редактор научилась за годы совместной работы и дружбы различать его искусную ложь. Но все равно что-то ее смущало в этом ответе. Она молчала, внимательно изучая чужое выражение лица. Люба прищурилась, сняла чужие очки, дотрагиваясь пальцами до подбородка и щек редактора. Несколько порезов при обычно идеальном бритье заставили женщину опустить взгляд ниже, чтобы сопоставить свои догадки. И она попала в цель, заметив подрагивающие кисти, которые Арсений так и не успел предварительно втиснуть в карманы. Его воспаленные красные глаза, синяки под глазами, сухая кожа и треснувшие губы становились ответом на все вопросы. Она толкнула его спиной в кресло, заставляя неприятно приложиться головой о спинку. — Неужели ты опять пьешь. Последняя фраза звучала как ответ самой себе. Звучала тяжело и разочарованно. — Мне… — мужчина хотел что-то сказать, но его резко заткнули. — Тебе всегда есть что сказать, — шеф-редактор вернулась за стол, — а мне всегда не хватает сил не обращать внимание и не разбираться, — Арсений на нее не смотрел. — Ладно уже седативные, но ты опять на те же грабли. Ну нельзя заливать алкоголем проблемы. Ты что так, что так с ними не разбираешься. — Спасибо, товарищ психотерапевт, все-таки, мне пора, — он встал с кресла, агрессивно заехал коленкой по подлокотнику и ринулся к двери. В кабинет постучали. — Ну конечно, — она тяжело вздохнула, чем заставила Попова замедлиться, — как и всегда, — женщина больше не поднимала глаза на коллегу, — все в твоей манере: уйти и сбросить на всех эмоции. Гениальное оправдание твоего снобского статуса, — она цокнула языком. — Статус пьяницы тебе ведь не нравится, — Попов скривился от этого выражения. — Почему просто не поговорить вместо того, чтобы срываться на моих сотрудников и, между прочим, твоих подчинённых? — пришлось указать на общую фотку с коллегами, стоящую на столе. — Арсений, повторю, это одни и те же грабли. — Я помню, кто я и что делаю не так, ты мне даже прописала это в личной характеристике, — едко смеялся, а глаза выдавали совсем другую эмоцию. — А еще я прописала кучу других, положительных качеств, но сил оправдывать тебя этим «положительным» уже почти нет. Когда-нибудь я устану настолько, что все-таки подам заявление на лишение тебя корочки прессы, — шеф-редактор молча сделала глоток воды. — Я знаю, что ты скажешь, что это очередная манипуляция, — тот только кивнул, — но я серьезно. Терпение не железное. В дверь постучали еще раз. — И лишишься своего главного достатка. Прямо в яблочко. Люба посмотрела на него совсем убитым взглядом. — Ты знаешь, что дело совсем не в деньгах. — Да, а в том, чтобы меня перевоспитать, — он язвительно улыбнулся, — или чтобы поиграть в мать Терезу. Кому что. Я тебя прошу, — пришлось перейти на шепот, — не надо. Хочешь уволить меня — увольняй, но давай без игр в альтруизм, — в кабинет заглянули, но этого никто не заметил. — Хочешь доказать, что ты больше не маленькая девочка, а что-то решаешь — тоже ладно, но не преподноси все так, будто только я в этом замешан, — дыхание сперло. Арсений знал, куда бил. В ответ она только покачала головой, чувствуя, как эта фраза попала куда-то совсем глубоко. Мужчина поправил очки, слегка отряхнул пиджак и собрался на выход. — Мне нечего тебе на это сказать, — девушка печально увела взгляд, — Как-то неправильно, наверное, делать другим больно, потому что ты, видите ли, ничего другого и не чувствуешь… — вопрос завис в воздухе. — Это абсолютно ублюдский повод защищаться даже от меня, — она тихо осела в кресле. Повисла пауза, а следом — тяжелое осознание, что они в этом кабинете больше не одни. — Я знаю, — прозвучало почти беззвучно, — и правда, ублюдский. Женщина сбавила распаленный тон, замечая третьего человека в дверях. — Другого ответа я и не ждала, — она устало улыбнулась. — Потом договорим. Она указала ему на знакомое лицо коллеги. И пригласила молодого человека в кабинет. — Привет. Арсений поднял тяжелый взгляд и только сейчас обнаружил, кто с ним поздоровался. Антон медленно зашел к Любе, прикрывая за собой дверь.***
День прошел быстрее обычного. Сил на то, чтобы спорить и выяснять отношения, у Арсения уже не было, поэтому быстрое включение в работу и игнорирование окружающего мира в этот раз только играло на руку, постепенно двигая стрелки на часах. До обеда он ходил тенью, что ему было совсем не свойственно: выполнял рядовые задачи, разбирался с тематическим планом, созванивался с гостями на интервью. Коллеги даже пару раз перешептывались, пытаясь понять, что сделала Любовь Алексеевна с редактором, что тот так поутих. Если бы этот мужчина был чуть проще, он бы, наверное, и не заметил всех этих разговоров, но сейчас он ясно чувствовал, что целый день коллеги обсуждали ту утреннюю сцену. Причем обсуждали те, кто эту сцену даже не видел. Его не то чтобы это шибко волновало, но статус есть статус, и ему очень не хотелось пятнать его грозными выговорами от Любы. Арсений четко для себя понимал, что еще парочка таких демонстративных историй, и его образ «владыки всея офиса» окунется в сомнения. Ближе к вечеру, когда Люба уже успела еще несколько раз обойти всех коллег, дать свои указания, в редакции наконец-то повисло какое-то подобие тишины. Корреспонденты тематического отдела поехали домой. Пятый этаж стремительно пустел, и только где-то в коворкинге и этажом выше кипела жизнь. Арсений выключил компьютер, чувствуя, что его глаза уже не в силах работать, и направился к секретарю, чтобы обсудить завтрашние встречи. С Ольгой он успел и поспорить о времени назначенных интервью, и поссориться из-за того, что она «абсолютно ничего не слышит и какого-то черта до сих пор тут работает». Этот мужчина обладал уникальной способностью — он всегда почти неосознанно следовал фразе: «что бы еще такое поделать, лишь бы не отдыхать». И ладно бы это относилось к тому, что он по жизни искал себе приключений на пятую точку, но здесь ситуация обстояла таким образом, что из приключений ему могли предложить только неоплачиваемые переработки. А он не то чтобы был против. Только когда из офиса уехала даже Оля, предварительно вальяжно кинув Арсению на стол новое распечатанное расписание, а охранник ближе к одиннадцати пришел уточнить, когда все уедут, редактор задумался о том, что, может, стоит и заканчивать рабочий день. Он раскуривал вторую сигарету на балконе, смотря на Петербург, продрогший от осеннего холодного ветра. В мыслях витала какая-то пустота, совсем ему не свойственная. Домой ехать не хотелось, в пустую квартиру заходить — тоже. Хотелось остаться в офисе на всю ночь. Казалось, что если не выйти из бизнес-центра, то этот день и не закончится — он начнется завтра по новой и будет похож на предыдущий. А Арсений, словно герой, сохранившийся в определенной точке в компьютерной игре, начнет с того же места. Но эти иллюзорные мысли быстро рассеивались, когда груз рутины и дел снова начинал давить на плечи. Общий шум города мешался со звенящей тишиной в редакции. Там только изредка слышались какие-то шаги на лестничной клетке, гудение одного включенного компьютера и пыхтение кофемашины, которая уж очень упорно пыталась сделать горячий шоколад. Мужчина и не заметил, как скрипнула дверь коворкинга. Зато заметил, как погас торшер и утих системный блок компьютера. Арсений потушил недокуренную сигарету, поправил свитер, который надевал только вечерами, когда замерзал, и выглянул из-за балконной двери. Знакомая высокая фигура ходила между столами, проверяя, выключены ли компьютеры. Он даже не поднял глаза на человека в дверном проеме. Открытые окна на балконе не могли не выдать мужчину в свитере, от которого пахло табаком за километр, — его просто целенаправленно не замечали. — Время-то недетское, — редактор улыбнулся и первый раз за последние несколько часов взглянул на часы, — а кто-то все еще тут. Парень даже не дернулся от внезапного голоса, разрезавшего тишину. — Не знал о твоей любви говорить о себе в третьем лице, — он посмотрел на коллегу уставшим взглядом и вернулся к обходу компьютеров. — То есть у меня даже не получилось испугать тебя своим внезапным появлением? — а пальцы продолжали слегка подрагивать. Никакие сигареты этот тремор не притупляли. Арсений проигнорировал укол молодого человека и остался стоять в дверном проеме, думая о чем-то своем. — Не таким уж и внезапным. Тебе нельзя быть преступником: ты везде будешь оставлять следы из горячего шоколада, — на лицах обоих расползлась улыбка. — Я пока и не собирался, — он выгнул бровь. — Ещё будут рекомендации по действиям на месте преступления? — Да, — на него перевели взгляд, — лучше закрывать дверь, чтобы такого ужасного сквозняка не было. — Этого нет в методичке по криминалу. — Мое личное введение. Мужчина всё-таки прикрыл дверь и уселся на диванчик, дожидаясь, пока коллега закончит с этими несчастными компьютерами. Они почти не видели друг друга, находясь в легком полумраке. Общий свет был уже выключен, торшер погасили, и только отблескивала подсветка. Теперь шум города остался за балконной дверью, а мысли в голове, кажется, были слышны и окружающим. По полу пробегали полосы света, на которые бесцеремонно наступал молодой человек. — Сахар сыпать в горячий шоколад все еще кощунственно? — он подошел к импровизированной кухне, пытаясь найти и для себя чистую чашку. Ситуация повторялась. — Кощунственно помнить такие вещи, — Арсений цокнул языком и забрал свою кружку. Руководитель дизайн-группы на секунду задумался. — Помню только потому, что в тот день ты решил, что я — Любин протеже, — послышался смех. А вот на лице мужчины улыбка быстро спала на «нет». — Я до сих пор так думаю, не льсти себе, — он очень пытался «держать лицо», но получалось плохо. Парень закатил глаза и отвернулся, оставляя мужчину продолжать смотреть куда-то сквозь стену. Он стал перезагружать кофемашину, пытаясь между делом найти молоко в холодильнике и что-то вроде чистой чайной ложки. Несмотря на рядовую ситуацию, напряжение ощущалось почти физически. — Вроде же были капсулы где-то еще… — весь процесс поиска капсул с горячим шоколадом неосознанно озвучивался, но оно вряд ли было направлено на то, чтобы продолжить диалог. Просто кто-то имел привычку «думать вслух». — Антон, по поводу… — его перебили. — Да я знаю, что их покупали на днях, но я не вижу, — он открыл несколько выдвижных ящиков, но и там их не оказалось. — Подожди минутку со своими капсулами. Арсений нервно постукивал пальцами по подлокотнику, наблюдая за действиями коллеги. — Емае, тут только растворимый… — он нашел упаковку чая и пару пакетиков шоколада. — Пить пакетированный вообще нет желания. Он так увлекся поисками, что и не заметил, как в его затылке уже несколько минут прожигали дырку. — Знаешь, у тебя с этой кофемашиной много общего, — на него наконец-то перевели взгляд, правда, достаточно удивленный, — оба гудите по поводу и без повода, вообще не замолкая. — Спасибо, очень дружелюбно. — Было бы дружелюбнее, если бы кто-то не перебивал меня на каждой фразе. А этот тон уже совсем не походил на саркастично-шутливый. Редактор нервничал. Антон знал, что такое возможно, но так открыто свое волнение этот человек старался не показывать. — То есть горячий шоколад ты попить мне не дашь? — Боже, помолчи немножко, пожалуйста, — коллега посмотрел на него еще более озадаченно. — Я тут пытаюсь мысли в кучу собрать. Парень оставил кофемашину в покое и подошел ближе, облокачиваясь о чей-то стол. — Мне нужно, видимо, спросить, что не так? — они взглянули друг на друга. — Если проблема из-за шоколада, я обещаю не трогать эти пакетики. Арсений молчал. Теперь прекрасно понимая, что прокололся, и очень сильно, когда в какой-то момент просто не совладал с собой. Ему совсем не нравилось, что это стало проявляться все чаще. — А мне нужно, наверное, объяснить… — он ехидно улыбнулся, падая на спинку дивана. И снова включался этот успешный купол защитного холода. Только вот была проблема: проколовшись один раз и выдав настоящую эмоцию, скрыть ее потом от чужих знающих глаз оказывалось сложнее, чем этого бы хотелось. — Да брось. Я и так уже задержался достаточно, — а уголки губ продолжали соображать подобие ухмылки. — Хочешь что-то сказать — скажи, не хочешь — не говори. Если это не связано с пакетиками или кофемашиной, допытывать не буду. А друг другу подмигнули. Потому что прекрасно знали, что вранье в этом общении обретало какую-то грандиозную форму. Причем настолько очевидную только им двоим. Остальные же были уверены, что эти два начальника начальников на самом деле просто ужасно самовлюбленные персонажи. — Тогда до завтра. Антон лишь хмыкнул, пробурчал что-то вроде «я снова без шоколада», попросил Арсения найти «эти чертовы капсулы», накинул свою куртку, попрощался и побрел к выходу. Где-то на лестнице его окликнули. Редактор быстро спустился за ним на третий этаж, почти физически пытаясь остановить коллегу. Все-таки руку он так и не протянул, чтобы дернуть за чужую сумку, но внутренне он себе поставил «галочку», что такую попытку чуть не предпринял. — По поводу сегодняшнего разговора у Любы в кабинете… — мужчина слегка запыхался, пока летел по лестничным пролетам. Ему на это только понимающе кивнули, не заставляя продолжать фразу. На чужом лице за обычным безучастием сейчас скрывалось передавшееся волнение. Антон подавлял эмоции, но по его глазам было заметно, что он ждал, что ему все-таки скажут то, что хотели. Они смотрели друг другу в глаза. Арсению казалось, что он сейчас провалится сквозь землю. — Так вот что, — парень улыбнулся, — ничего криминального вроде бы не произошло, — но в ответ не показалось даже намека на облегчение. — Сколько ты услышал из всего? — все, что смог сказать редактор. «Недоверие. Недоверие. Недоверие», — маячило красными буквами у него в глазах. — От моего ответа зависит степень криминала? Молодой человек пытался шутить, но сейчас его шутки упорно игнорировали. Он развернулся, надеясь, что они вместе спустятся на первый этаж, снова покурят у бизнес-центра, о чем-то поговорят — Арсений как всегда поломается, но скажет, что хотел. И все будут довольны. Однако сегодня ситуация разворачивалась в совсем другую сторону. — Антон, пожалуйста, — мужчина все-таки легонько дернул парня за плечо и потом так же быстро убрал руку. — Это важно. А Антон опешил. За последние полгода он от Арсения слышал всякое: и на скандалы напарывался, и на претензии, и даже говорили они пару раз более-менее честно. Но никогда еще он не видел панику в чужих глазах. Остальные эмоции — да, панику — ни разу. Редактор быстро смекнул, что сказал и как, но сколько бы ни пытался снова нацепить маску, это было бесполезно. Терять еще было что, но в данный момент об этом как-то не хотелось думать. Потому что сил на то, чтобы думать, уже никаких не было. Молодой человек смотрел на него встревоженно, прокручивая в голове два действия: это легкое касание плеча и внезапно вырвавшееся «пожалуйста». Арсений никогда никого не обнимал, никогда не останавливал людей касанием. Разве что Любе он позволял все, что она хотела, и к этому вопросов ни у кого не было. А еще Арсений никогда не извинялся и никогда не просил. Он всегда требовал и всегда был уверен, что прав. Антон знал, что нужно срочно что-то ответить, но впервые за последнее время и у него кончались слова. — Неужели настолько важно? — руководитель дизайн-группы все еще смотрел на чужие подрагивающие руки. — Брось ты это. Какое мне дело до чужих разговоров… — его коллега опустил глаза, зная, что сейчас он сломается окончательно, если увидит жалость. — Да и взаимоотношений. — Дружеских. Этот шепот сбил Антона с мысли, но он пытался игнорировать и уточнение. — Я знаю, — и выдохнули оба. — В любом случае это все меня мало волнует. — Допустим, — послышался тяжелый вздох, — но вопросы-то сами по себе не испарятся. И этот укол оказался совсем неожиданным для молодого человека. Он инстинктивно сжался, слегка отворачиваясь. Этой реакции редактор сразу не понял, но что-то ему подсказывало, что задел он что-то болезненное. — Какие ещё вопросы? Мне казалось, что очевидно, что после истории с моим увольнением я в принципе больше не интересуюсь тем, что меня не касается. В диалоге боль прошлого резонировала все сильнее. И, если бы Арсений знал, о чем на самом деле говорил Антон, он бы переступил через себя и даже бы извинился за то, что сказал. И за все то, что еще намеревался сказать. — Может и так, но мне уже встречались люди, которые после каких-то ситуаций больше не «интересовались тем, что их не касается», — мужчина определенно перешел черту, судя по тяжелому взгляду парня. — Скажу честно: эта схема редко работает. Тем более, один скандал на работе — вряд ли тот случай, который меняет ко всему отношение, — на этой фразе пришлось запнуться. — Я не о конкретном случае, а в целом. Антон молчал. Он присел на пыльную ступеньку, вызвав недоумение редактора, и прикрыл лицо руками. Арсений давно выучил, почему люди так делают: они пытаются скрыть те эмоции, которые испытывают на самом деле. — Ты же вроде бы знаешь, почему меня уволили, но все равно умудряешься говорить об этой ситуации с посылом типа «это не аргумент». А голос дрогнул. Так нетипично для всегда уверенного в себе Антона, который еще ни разу за последнее время работы в журнале не показывал своей слабости. — Когда слышишь фразу «превышение должностных полномочий», как-то не думаешь, что вот, теперь все поводы сомневаться исчезли. Арсений еще пытался что-то сказать, но чужая боль слишком стремительно заполняла этот маленький участок лестничной клетки. — И всё? — на него удивленно взглянули. — Неужели это всё, что ты слышал о произошедшем в Москве? — Когда я спрашивал у Любы, что у нас делает уволенный сотрудник другого издания, она мне сказала именно это. — Можешь поздравить ее завтра с тем, что она удивительно умеет хранить секреты. Арсений подошел ближе и уселся на ступеньку рядом. — А ты удивительно умеешь съезжать с темы, — Антон на это только закатил глаза. Тот выдохнул, понимая, что сказать придется, и кинул беглый взгляд на коллегу, надеясь, что тот сейчас будет готов услышать. — Ладно, давай так, — он выдохнул, — мне до лампочки твои проблемы с алкоголем, если я правильно понял, что вы говорили об этом, — редактор хотел резко перебить, но не стал, — и мне, честно, не до того, о чем Люба с тобой беседовала — я не вслушивался. Ещё раз повторю: у меня нет никакого желания у кого-то об этом спрашивать или что-то узнавать. — Мне все ещё хочется спросить «почему». — Снизь градус дотошности, — они кисло улыбнулись, — и напряги мозги. Мы полгода вместе работаем, и, по-моему, уже можно было сделать вывод, что как-то хреново я «превышаю полномочия». Если бы Антон знал, какие выводы Арсений о нем уже сделал, он бы так спокойно это не предлагал. Но друг о друге они не знали почти ничего. — Я бы поспорил, но, да ладно. Незаконных штук пока не было, это правда, — он пожал плечами, — но больше догадок нет. Парень нащупал свою пачку сигарет, взглянул на часы и уже мысленно смирился с тем, что спать ему осталось еще меньше, чем обычно. — Если я поясню, мы закончим эту тему? — ему кивнули. — Тогда кратко: «превышение полномочий» или злоупотребление ими — это самый удобный вариант, чтоб не сильно марать руки, но того, кого надо, запихнуть в черный список. Проще говоря, дело по этой статейке — классная гарантия, что от тебя больше не будет проблем. Парень молчал, надеясь на то, что его поймут, и ему не придется еще раз все объяснять. — То есть, что, — ему кивнули, — это так с тобой и попрощались? — Там все сложнее, но суть такая. — Нарисовать причину увольнения — это сильно… — Арсений изучал реакции Антона. Здесь было очевидно: он не врал. — А бонусом ко всему можно еще ни с кем, кроме помощников, это увольнение не обсуждать. И все, план по «выпиныванию» сотрудника из редакции готов. Он отвернулся, надеясь, что хотя бы так получится «держать лицо». Но и здесь был промах. — Хочешь сказать, что тебя просто уволили без причин, так еще ничего не обговаривая с редколлегией? — у Арсения брови взлетели наверх. — Причины были, но они были сугубо личные, разногласия — тоже, — наконец, Антон подвинулся чуть ближе и даже сообразил что-то типа улыбки. — Надеюсь, что теперь тебе аргументов достаточно, — а вот и прозвучал укол совести. — Я уже давно держу дистанцию и не лезу не в свое дело, потому что повторений подобного мне не нужно. Мне хватило, что эту идейку придумал не просто мой главред, а по совместительству человек, который в свое время проложил мне в Москве дорожку в большую журналистику. Арсений молчал. Он вроде и понимал, что нужно сказать, но чувствовал себя таким невыносимым дураком, что сейчас даже не хватало смелости извиниться. — И Люба знает… — Знает. — Это не вопрос. Антон встал, отряхнул брюки от пыли, повернулся к коллеге и протянул ему руку. Тот продолжал сидеть на ступеньке и смотреть в одну точку. Такими они друг друга видели крайне редко. — Я не делюсь этим и не вижу смысла в том, чтобы эту слезливую историю кому-то рассказывать, — мужчина ухватился за руку молодого человека, поднялся и теперь даже не пытался спорить. — Но мне показалось важным сказать то, что я сказал, чтобы не только на мне висела ноша чужого секрета. — Хитро, Антон, очень даже. — Никакой хитрости, — они усмехнулись. — Просто так проще. Мне не очень бы понравилось одному ходить с чужим секретом. — А ты эгоист. — Напомни, с кем я работаю? — Антон пожал руку редактору, попрощался и пошел вниз по лестнице. Сегодня ночью Арсений впервые написал коллеге смс-ку с просьбой «не торопиться утром» и уверениями, что Люба опоздания не заметит.