***
На утро проснулся от двух вещей. Дуряще-вкусного аромата кофе и яичницы — это раз. Тяжелого — тяжелее похмелья — ощущения, что все не так и не то — это два. Рихард при полном параде колдовал на кухне, поминутно затягиваясь дежурной сигаретой. — Привет героям ликеро-водочного фронта! Пауль аккуратно, — чтобы не расплескать только начавшие собираться воедино остатки себя, — присел за стол. Рихард грациозно подрулил, чмокнул в угол губ: — Завтрак — вот. Кофе — вот. Аспирин и похмельное — вот. Ключи — вот. Откисай сколько надо, весь дом твой. Мне придется срочно смыться в клинику. Буду часов в восемь. И… это… Я тебя люблю, — последнее почти прошептал, быстро — поспешно, поцеловал Пауля в макушку, подмигнул, исчез в дверях. Лязгнул замок — больно по нервам. Пауль в тишине устало опустил голову на мраморную столешницу и закрыл ее руками. Пиздец. Лютый пиздец. Надо валить. Надо взять себя в руки и уйти прямо сейчас.***
По дороге в клинику Рихард сам себе постановил: ни о чем не думать. Просто быть и хорошо функционировать. Работать. Днем обязательно выгулять Тилля во внутренний двор и наговорить ободряющего. К семи разрулить любые дела и как штык оказаться дома в восемь. Обнять Пауля и часа три без перерыва признаваться ему в самых светлых и любых — какие найдутся — чувствах, чтобы выговорить — выдавить — вымолить — выудить и похоронить в нем любые сомнения. Блять, что он опять сделал не так, что там такая жесть вчера выплавилась и прорвалась? — нет, решил же, ни о чем пока не думать. Однако, в какой все-таки момент он проебался? Ну, точно же где-то проебался, черт же, где же, где? — Блять, ну проезжай, слоупок тупой! — Рихард обсигналил и обматерил задумавшегося на светофоре водителя. — Проезжай ты, кретиииин! — вдавил по клаксону со всей дури. Хотелось что-нибудь разъебать. Я же стараюсь, как черт, я же в жизни так еще никогда ни для кого не старался, что не так??? Сообщение про бывшую бабу? Ну, он же пытался быть честным. И, вроде, позавчера Пауль вполне нормально отреагировал. «Надо выпить с Олли». Ебать, точно это он по бородатому Иисусу 18 лет сох, как пить дать. Все эти добрые люди со светлыми лицами как один на поверку — пидоры. Восемнадцать лет ты где был, лысый хуй волосатый? — чтобы проявиться в самый ответственный момент. Мелькнула шальная мысль — найти этого Оливера, выпытать, о чем вчера говорили и набить морду. Но вряд ли после такого отношения с Паулем сильно окрепнут. — Да мать твою, уебок, кто тебе права подарил? — Рихард подрезал еще одного осторожного водителя и получил слепящим недовольным сигналом фар в зеркало. Почему все так? За что? Какого хрена? Какой дебильный день, будь его воля, он бы вообще сегодня никуда не поехал, но на двенадцать была назначена важная встреча с владельцем здания клиники по продлению аренды и перепланировке. Отлично он ее проведет в таком-то настроении. Как бы еще цену не задрали. Паркуясь, опрокинул гранитную кадку с цветами. — Твою ж мааать…. Бампер, очевидно, пойдет на замену. Вот бы взять и заменить самого Рихарда на добропорядочного и удачливого гражданина. Едва ли. Дверь на входе опять заедала — Рихард гаркнул секретарше, чтобы немедленно вызвала рабочих починить, и пнул стекло носком. Больно ударил палец. Испуганные коллеги спешно рассеялись по коридорам. — Доктор Круспе! Подождите! — Ну что еще? — У вас в приемной пациент. — У меня в приемной — кондиционер и сейчас будет новый секретарь. — Простите, — девушка совсем сдалась. — Он очень настаивал… — Ааааа….! — Рихард застонал в голос и зашел к себе. На встречу поднялся высокий сухопарый тип в больших очках со смешной длинноватой стрижкой с залысинами. Учтиво полупоклонился и протянул руку в дорогом, но мешковатом пиджаке. — Доброе утро, доктор Круспе. Кристиан Лоренц, или просто Флаке. Рад встрече с вами. Рихард смерил гостя взглядом и по одному его виду понял, откуда он пожаловал. У Кайнца там фабрика по производству задохликов что ли? — Рихард вспомнил и самого Александра Кайнца, и его сына, и товарища, что приходил в компании амбалов. Теперь вот этот еще. — Вас на работу по весу что ли нанимают? — Простите? — Не прощу. У меня встреча через полчаса. Выкладывайте, — пригласительным жестом кивнул в кабинет. Кристиан — Флаке с достоинством прошел в прохладную комнату, указал на стул. — Позволите? Я не задержу вас надолго. — Как будто, если я не позволю, вы все равно не сядете. — И то верно, — гость был спокойным, словно недобрые встречи — это, вообще его конек. — Я понимаю ваш настрой, господин Круспе. И, между нами, честно говоря, полностью его разделяю. Как я вижу, вы поняли, что я являюсь представителем господина Кайнца. Мой работодатель… назовем это так, несколько переусердствовал в общении с вами. Он приносит вам свои искренние извинения за понесенные неудобства. Он, безусловно, был в большом стрессе от всей ситуации с сыном — вы, как отец, думаю, должны это хорошо понимать. Господин Кайнц цеплялся, назовем это так, за любую версию, даже за ошибочную. Я думаю, что хорошее вложение в вашу клинику на покупку нового оборудования, размером, ну скажем, в триста… нет, давайте даже в пятьсот тысяч фунтов — покроет неудовольствие от общения с нами. — Кристиан… — Флаке, — мягко, но настойчиво поправил гость. — Флаке, — Рихард состроил болезненную гримасу и сел за стол. — Мое неудовольствие от общения с вами покроет только полное и окончательное прекращение этого общения. — Понимаю вас, — Флаке вздохнул, вытащил визитку, положил перед Рихардом. — Мы выпишем чек на указанные вами реквизиты. — Это все? — Не совсем, доктор Круспе. У господина Кайнца есть к вам, так сказать, просьба. Немного деликатного характера, — Рихард склонил голову на бок и всеми силами успокаивал и без того колотящееся в злобе сердце. — Мы изучили вашу биографию, доктор Круспе. И пришли к выводу, что такой… давайте скажем, опытный врач, как вы, может помочь нам в одном тонком, но важном деле. — Нет, не может. — Я понимаю вас, доктор Круспе, и ни к чему не принуждаю, но все же рекомендую выслушать до конца. — Валяйте. — Как вы, наверное, знаете, сын господина Кайнца недавно пережил серьезный, назовем это, инцидент. Джон, он мальчик очень своеобразный и, скажем так, не склонный к доверительному общению с родственниками, — Рихард саркастично хохотнул. — После возвращения домой он сильно замкнулся в себе и отказался от любой медицинской помощи, а у семьи есть веские основания предполагать, что такая помощь может быть ему необходима. Джон не хочет ни общаться с семейным врачом, ни с психологом, ни ложиться в клинку, да, если честно, и сама семья не хотела бы огласки и шума — вы, наверное, знаете, как много внимания было приковано к этому делу. Возможные дополнительные медицинские подробности создадут еще большие проблемы для бизнеса, если станут публичными. А в вашем умении сохранять, назовем это, конфиденциальность, мы хорошо убедились. Джон дал понять, что осмотр у частного доктора был бы для него приемлемым. Не согласились бы вы, господин Круспе, естественно за щедрое вознаграждение, осмотреть Джона и сделать какие-то выводы о нанесенном ему вреде? Я лично гарантирую вам, что после этого никто из офиса господина Кайнца вас никогда больше не побеспокоит. — Я не хочу осматривать вашего Джона. — Очень понимаю вас, доктор Круспе. Но, нам кажется, что молодому человеку все же необходим доктор. Учитывая имеющуюся историю взаимоотношений, господину Кайнцу представляется самым разумным обратиться именно к вам. Джон подтвердил, что не будет против осмотра и возможного лечения именно у вас. — Ах, ну если сам Джон подтвердил!.. Господин хороший, как вас там… — Флаке. — …Флаке. Идите к черту. — При всем уважении к вашей позиции, доктор Круспе, я вынужден настаивать. Рихард обессиленно склонил голову. — Я не психолог, не проктолог и не педиатр. Вам точно к другому доктору. — Господин Кайнц видел, как вы работаете и полностью уверен в вашей компетенции. И готов хорошо оплатить ваши услуги. Скажем, полмиллиона лично для вас являются приемлемым вознаграждением? Нахуя я тогда кардиограф притащил? — грустно подумал Рихард. Не стараешься — плохо, стараешься — еще хуже. — Черт с вами, везите его сюда. — Вы меня, наверное, не совсем верно поняли, доктор Круспе. Семья не хочет класть младшего Кайнца в клинику, это может стать известно прессе. У мальчика лицо, скажем так, примелькалось. Мы бы попросили вас приехать лично, но Джону явно будет сложно проходить через все это в присутствии родных. Поэтому рациональным представляется или прием у вас дома, или мы могли бы снять подходящее помещение. — Вы себя слышите? — В чем вы усматриваете, так сказать, проблему? — Я усматриваю, так сказать, проблему в том, что, так сказать, визит не будет, так сказать, иметь смысла с медицинской, так сказать, точки зрения. Мне у него как анализы взять прикажете, на кухне ложкой, так сказать? — Мы уверены, что человек с вашим опытом сможет найти выход из положения. — Если я это сделаю, вы от меня отстанете? — Как я уже сказал, я лично обещаю, что впредь вас беспокоить не будут. — Когда все это надо? — В любое ближайшее и, так сказать, удобное вам время. — Привозите завтра в пять. Нет, лучше в четыре. Так сказать, — Рихард размашисто написал на бумажке свой адрес. — Очень приятно иметь с вами дело, доктор Круспе. — Не могу ответить взаимностью. Флаке искренне улыбнулся, словно Рихард отвесил ему комплимент, поднялся, раскланялся и вышел.***
Тилль щурился на солнце. Злое, жаркое, дневное, горячее. Впервые в жизни оно не бесило, а даже радовало, непонятно, правда, чем и почему. Они сидели с Рихардом во внутреннем дворе клиники, засаженным аккуратными деревьями, курили, наблюдали как пациенты подходят к питьевому фонтанчику, и как в паузах между ними из лужицы внизу пытается отхлебнуть воды худосочный осторожный воробей. — Короче, вот такая, вот, Тилль, хуйня, — Рихард завершил свой рассказ про Пауля и глубоко затянулся. Ничего ободряющего для Линдеманна он, естественно, не придумал, поэтому просто излил душу как мог. Стало полегче. — И правда, хуйня, — отозвался Тилль. — Вряд-ли тебе нужен совет от меня, но, по-моему, вам просто надо поговорить. Почему вы не можете нормально поговорить? Круспе пожал плечами. — Ты вот в своей жизни прямо много нормально разговаривал, я смотрю. — Поэтому я и в жопе, — Тилль задумался, решился. — Знаешь, там, в горах, был момент… мне показалось, не знаю, как правильно сформулировать. Мы как раз много разговаривали. Наверное, это был лучший кусок моей жизни за последние годы. «Интересно было бы уточнить мнение Джона по данному вопросу» — хотел съязвить Рихард, но осекся. — Если бы я не знал тебя и твою тягу к грудастым женщинам, то решил бы, что ты влюбился. — Я бы тоже так решил. — А как на самом деле? — Так оно и есть на самом деле. Сказать — не сказать про всю фигню с Кайнцем? Рихард вспомнил однозначное «нет» от Джона на вопрос про «любишь». Деньги еще эти, черт их дери. Надо как-то всучить их Тиллю, чтобы без палева. Вроде его подотпустило, не хочется снова бередить и раскачивать настолько и без того неровную конструкцию. — Что думаешь делать дальше? — Без понятия. Можешь привезти мне одежду нормальную? — Нет. Ты же слиняешь тогда. — Думаешь, я в этом халатике не слиняю, если захочу? — Тоже верно. — У меня ключ от дома слева под глиняным горшком. Там срач, правда. У входа три коробки с вещами от Марики и дочки, типа самое ценное. Не разъеби. Их бы сохранить. Одежда где-то в коридоре, тоже в коробках. Поищешь? — Попробую. — Спасибо. А Паулю своему скажи, что ты его любишь. Пока есть возможность говорить с человеком, надо говорить. Потом очень хреново, когда слова остались, а человек — нет. Рихард кивнул. По дороге в кабинет достал телефон и написал сообщение: «Пауль. Я очень тебя люблю», скопировал вторую строку и вставил раз 30 подряд. Отправил.***
Пауль отзвонил в офис, что сегодня не приедет, задумчиво собрался, наглотался кофе. Взвесил в руках тяжелую связку ключей, бездумно запихнул в карман. Нужно было срочно проветрить мозг и все обдумать. Обдумать что? «Ты как, погано или нормально?» — отозвался Оливер. «Средне. Порули там за меня сегодня, пожалуйста». Вышел на улицу и побрел по веселой солнечной набережной, между туристов, уличных музыкантов, мимов и группы странных женщин, которые, кажется, поклонялись солнцу прямо у парапета. Шум и голоса выводили из оцепенения. Минут за 30 дошел до Лондонского моста, свернул к зданиям Парламента, в самую толпу, было приятно потеряться. Купил в магазине на углу банку пива и пачку сигарет. «Кажется, 17 лет возвращаются слишком конкретно, последний раз я так бродил днем примерно в те же годы». Дошел до парка, прокручивая в голове события и эмоции от них. Развод, переезд, странный резкий загул этот… Кажется, навалилось больше, чем он может вынести и переварить за один раз. Надо быть реалистом, Рихард не изменится, Пауль тоже не изменится, они так и будут трепать друг другу нервы, пока кто-то первый не решится и все не прекратит. Олли верно вчера подметил: строишь иллюзии и живешь в них, как в волшебной комнате, а потом реальность подсказывает, что все стены были картонные. Лучше сразу реальность. У Пауля, как — никак есть семья. Дети, пусть и почти выросли, но все равно дети. Подставлять их всех связью с человеком, которого то ли шантажирует русский олигарх, то ли он сам шантажирует русского олигарха, то ли просто все странные персонажи Лондона и Москвы ходят вокруг него стаей — еще то дело. Странно, что об этом не думалось раньше. Классный секс — еще не повод забыть про элементарную чистоплотность. С другой стороны, им так уютно, круто, безумно, до дрожи хорошо вместе. Так не бывает. Нет ничего лучше, чем моменты рядом — если не влезать в закулисье. А без него — никак. Нужна хорошая, прочная, добротная пауза. Вообще во всем. Пауль понял, что дико устал. И думать, и вообще. Вызвал такси домой. Прошел в маленькую квартирку и, не раздеваясь, завалился спать. Где-то на краю сознания пискнул телефон. Пауль, не приходя в себя, выключил звук.***
Рихард проснулся на диване на кухне от того, что солнце прицельно залепило прямо в лицо. Болезненно сощурился — спина ныла. Кажется, он как засел вчера с телефоном, ожидая ответ от Пауля, так и заснул и теперь треклятый стареющий позвоночник мстил за все и сразу. Кто у нас мудак? Я у нас мудак. Причем уже даже без повода. Достиг такого совершенства, что вызываю нелюбовь самим фактом своего существования. Да что ж он сделал-то, блять? Похуй. Надо наведаться в клинику, набрать каких-нибудь штук повесомее, чистый халат, вернуться домой и приготовиться осматривать Джона, прости господи. Само это словосочетание звучало липким пошлым недоразумением, мерзким даже для Рихарда. Грузом висела вчерашняя — не слишком удачная — встреча с арендодателем. Еще бо́льшим грузом — завтрашнее возвращение в Лондон младшей дочери и Марго — нужно было организовать им трансфер, а лучше самому встретить. Сил и внимания на все просто не хватало. Одно к одному. И все вместе. Вспомнился черный тихий и богом забытый домишко Пауля, где, наверное, так хорошо прятаться от мира. Ветер дует, разносит в воздухе комаров, пахнет вонючим этим морем, остро, одиноко, хорошо. Лодки гниют. Все катится к благородному, — а не как у Рихарда к позорному, — концу. Умирать и заканчиваться нужно уметь, это такой большой, оказывается, талант. Сколько ему осталось, так, чтобы в полную силу? Лет десять, если очень повезет. Микроскопический кусок, меньше четверти сигареты. Вся эта закрашенная седина все равно проступает — через глаза, через движения, через дыхание, через реакции. Типа, ты, что, надеялся, что Пауль этого не рассмотрит? Рихард сел в машину и зло посмотрел в отражение в зеркале. Стареющая похабная рожа, на которой написано всё ярче, чем на неоновых буквах вывески в борделе. Какой в жопу концерт Вагнера? — они купили с Паулем билеты на через неделю. Тебя только в стрип-клуб папочкой звать. Кажется, Рихард просто попробовал откусить больше, чем привычно вмещается в рот. Тьфу. Даже метафоры у тебя из Порнхаба. Из злой задумчивости выбил телефон. Усталое: — Да, — затем нервное, — Как Линдеманн выписался? Кто разрешал выписывать Линдеманна?! Что значит сам ушел? Мать твою, что это за хрень? Блять, верните его немедленно? Да! Нет! Да! Блять. Рихард швырнул телефон на соседнее сидение и заорал в свое отражение так, что, кажется, соседи по пробке испугались и поддали газу. Вдавил педаль, развернулся через сплошную, чуя, что прав сегодня все-таки лишится, да и похрен. …У старого дома Тилля хорошо поросло травой, окна затянуло пылью. Рихард нашарил ключ под тяжелым вазоном, толкнул белую облезшую дверь, неловко вошел — было как-то даже стыдно появляться в пустом покинутом доме в отсутствие хозяина. Потянуло старостью, плесенью и спертым духом вещей, долго не знавших дела, преданных и забытых. Тилль среди пыльного запустения, естественно, не обнаружился: ни следа. Коробки — коробки — коробки, рамка сломанная в углу, ваза какая — то до ужаса страшная, клееная. Пустая деревянная решетка кровати в спальне. Дохлые мотыльки на подоконниках. Такая жуткая маленькая большая жизнь, упакованная в ненужный картон и целлофан. Рихард прошелся по комнатам, ощущая себя то ли в склепе на кладбище, то ли в жутком сне. Нашел в углу старый выцветший чек, написал на нем: «Тилль, дружище, не исчезай. Позвони мне немедленно. Твой друг с горы объявился. Обязательно позвони. РЗК». Подписал свой номер телефона, прикрепил чек на видное место, подсунул под него деньги от Джона. Какое же, сука, палево. Ну, а как еще? Ничего умнее и действеннее в голову не приходило. Как найти мудака? Если у него даже телефона нет. В разбитых чувствах дорулил до клиники, набрал наобум многозначительной медицинской хрени, специально выписал на складе под вопросительный взгляд кладовщика зонд и монитор для колоноскопии — все серьёзно — засунул в кожаный пыльный Луи Виттон — сейчас это казалось верхом глупости, но другой подходящей сумки для препаратов в шкафу просто не нашлось. Сел за стол в кабинете. Спрятал лицо в руках. Руки пахли пылью и тленом из дома Линдеманна. Устало нашарил телефон и посмотрел на их с Паулем переписку. Ни одного прочитанного сообщения со вчерашнего дня. Рихард сто раз вчера написал: «Я тебя люблю» и еще с десяток в разных вариациях «прости, но я не понимаю, что я натворил. Пожалуйста, скажи, что». Наверное, еще одно будет не слишком излишним, какая разница сто или сто пять месседжей у человека висит в телефоне. Но — нет. Хватит. Время — почти три, как раз доехать до дома и приготовиться к фарсу столетия. Было устало, зло и все равно. Даже ехал к Блэкфрайерс тихо, спокойно, прилично, пропускал пешеходов, вообще ни о чем не думал и, кажется, стал камешком с того берега, где ветер и волны. Черным таким, обтесанным. …Джон появился ровно в 15:59 в сопровождении Кристиана-Флаке и высокого крупного мужчины с красным носом. Смотрелось гротескно, такая разномастная троица. — Добрый день, господа, — Рихард фальшиво оскалился в приветствии, одернул полы белого халата, хрустнул перчатками. — Добрый день, доктор Круспе, рад вас снова видеть, — Флаке доброжелательно и уверенно протянул руку. Джон в футболке с Риком и Морти, и рюкзаком наперевес просто тихо кивнул и застыл в коридоре, осматривался. Квадратно-гнездовой охранник хлюпнул носом — видимо, это был его род приветствия — и бесцеремонно прошел в квартиру, огляделся по сторонам, заглянул в обе спальни, кладовку, потянулся дальше. — Джентльмены, которым не нужен осмотр… Я был бы благодарен, если бы вы подождали где-нибудь, например, на улице. Без изучения моих шкафов. Вы бактерии разносите. Потом будете недовольны, что мальчик хандрит. — О, конечно, конечно. Это просто формальность, так сказать, предосторожность, — Флаке просиял, словно каждая секунда этого дня была ему в радость. — Сколько времени вам потребуется? Рихард смерил Джона взглядом. Тот был спокойным, словно в аптеку за аспирином пришел. — Да кто ж знает. Ну, не быстро, подозреваю, — Рихард развел руками. — Флаке, слушайте, — Джон мило улыбнулся. — Давайте вы поедете, а я ближе к делу позвоню и скажу, что да как. Идет? — Конечно, господин Кайнц, — Рихарду: — Тогда жду звонка. Разрешите откланяться? — Громиле, громко, очевидно, по-русски — некое бла-бла-бля. Громила звуки понял, вытянулся с балкона, где изучал гриль, быстро прошел ко входу и моментально исчез. Рихард запер дверь на все замки и весело-зло уставился на Джона, болтая стетоскопом в руке. — Ну, и нахуя этот цирк? Что болит? Джон замялся в коридоре. — А ты не стесняйся, проходи, проходи, — Рихард плавно повел рукой в гостиную, где на столе были картинно разложены шприцы, клизмы, трубки, бинты и все, на что еще хватило фантазии. — Вот, смотри, — добыл щипчики. — Могу тебе в ухо залезть. Могу в жопу. В принципе, даже в мозг могу, — потряс маленькой пилкой. Джон с искренним интересом смотрел на инструменты. — А вот это зачем? — Это? — Рихард поднял тонкогубые длинные ножницы, поклацал ими. — Операционный зажим. Вскрыть тебе что-нибудь? Я бы, вот, с удовольствием, — Джон с интересом взял в руку скальпель. — Положи на хрен. Не трогай сам, — Рихард подошел, вытащил из руки Джона инструмент, кинул на стол. — Что происходит сейчас, соизволь объяснить? — Теперь мы с вами официально и для всех знакомы, — Джон мягко улыбнулся, стянул с плеча рюкзак, протянул. — У вас больше нет повода это не взять. Какая же хитрая жаба, ну просто Гертруда. — Ты того и гляди, папу-то переплюнешь. Всегда своего добиваешься? — Нет. Джон уверенно всучил Рихарду рюкзак. — Там чуть-чуть меньше, чем в прошлый раз. Но вы все, что есть, отдадите Тиллю. Рихард кинул рюкзак на кресло, хрустнул пальцами в латексе. — Осмотр будем проводить? Джон абсолютно спокойно пожал плечами, потянулся к щипчикам, посмотрел на них сквозь свет. — Это уже как хотите. Вот же сука. Вообще ничего не боится. Это даже, отчасти, несмотря на бред ситуации, заводит. — Я б, конечно, попросил тебе раздеться и склониться к столу. Но как-то настроение не то. Поэтому сам говори. Мне какой диагноз твоим друзьям выкатить? Джон вздохнул, отложил щипцы, грустно уставился на стол, напоминавший мечту БДСМщика. — Если честно, было бы очень хорошо, чтобы какой-нибудь плохой. Знаете, чтобы и лечить долго, и вслух не очень приятно говорить, — вся спесь с Джона неожиданно спала, и он просто стал обычным грустным подростком в большой беде. — Короче, любая позорная — страшная хрень, которую надо долго поправлять в больнице. Чтобы не ехать домой. Хотя бы пару недель. У меня нет сил туда возвращаться. И я не хочу ни в какую Америку. Отец меня туда из страха определил, но у меня… Я не поеду туда. Я очень устал от того, что моей жизнью распоряжаются, словно я кукла или тумбочка. Лучше скажите, что у меня, не знаю, психоз и разрыв кишечника, и заприте в палату. Пожалуйста. — Впервые в жизни вижу трезвого человека, который просит, чтобы его изнасиловали в жопу кипятильником, пусть и на бумаге. Кипятильник же нормально? Или бутылка? — Джон поморщился. — Ок, и то и то напишу. Медленно начинаю понимать, почему вы с Тиллем спелись. Нихуя же у тебя семья. Рихард вздрогнул — стало мерзко и даже как-то стыдно за самого себя. Стянул перчатки, прошел на кухню, устало сел за стол и выудил сигарету. — Чай-кофе хочешь? — Дадите покурить? Рихард заглянул в пачку — осталось всего ничего — пальцем по столешнице отфутболил ее Джону. Бегло проверил телефон, почти машинально — от Пауля снова тишина. — Давай, дружок, так. Звони папе или своему нежному педофилу в очках, или обоим — я не знаю, как там у вас по иерархии положено. Говори, что доктор Круспе — очень заботливый и нежный дядя и боится напортачить, поэтому поставил тебе капельничку на ночь, уложил в гостевую комнату, а утром будет делать тебе всесторонние анализы, потому, что потому. Джон радостно кивнул и немедленно исчез в коридоре, где очень убедительно затараторил по-русски. Рихард выдержал паузу и набрал Кристиана — Флаке, которому повторил ту же историю, только в латинских терминах. Минут через пять ему перезвонил сам отец грядущей жертвы изуверств целой банды имени кипятильника, бутылки и швабры. Рихард вспомнил весь свой богатый опыт работы в полицейском участке и представил, что должен деликатно объявить родителям о насильственной смерти ребенка. Выкрутил на максимум обаяние. «деликатный вопрос», «нужен покой», «смена обстановки», «нашли общий язык», «дополнительные анализы», «полная конфиденциальность», «да-да, у мальчика все есть и все хорошо, позвольте ему отвлечься и доверьтесь мне, я же доктор». Джон по ходу разговора сидел близко-близко, прижавшись к Рихарду ухом, слушал голос отца из телефона, потом перехватил трубку и убедительно подтвердил свое согласие на лечение. Пока шли переговоры, скурили почти все сигареты. Рихард устало отметил, что в доме нечего жрать. Заказал доставку из ближайшего ресторанчика. Джон понуро сидел на диване. Атмосфера давила и грузила. — Давай, не хандри. Завтра вырулю тебя куда-нибудь. Пойду, проветрюсь и куплю нам курева. Разрешишь? — Рихард театрально кинул взгляд на рюкзак, Джон кивнул. Круспе выудил несколько свежих купюр. — Подставы не будет? — Неа. Я немного ими Флаке приплатил, чтобы он вас убедил. Он точно уже часть потратил. Нормальные деньги. — Хитрожопый ты. Сиди. Я скоро. Джон кивнул. Вытянул последнюю сигарету и ушел на большой балкон, задумчиво смотреть на вечерний город. …Рихарду было просто необходимо сменить обстановку. На улице дышалось легче, ветер с Темзы нес запах воды, ранее неприятный, а теперь навевавший ностальгию. В проулках и пабах шумели веселые люди. Вот, думаешь, что ты говно-отец, а до какого же ужаса можно докатиться, чтобы твой ребенок доверял чужому человеку, типа Рихарда, больше, чем собственному папаше. Что там за семья вообще? Мать-то где? А, вроде погибла, хорошо, что не спросил об этом на кухне. С чёртова дна опять стучат, словно в лучшие годы работы в участке. Ты думаешь, что хреново живешь, а как же по-настоящему, жутко и больно, живут другие, даже не успев этого заслужить. Рихард добрёл до магазина и напугал продавщицу просьбой дать ему блок Мальборо и самую дорогую бутылку виски — редко кто так шикует почти на полторы тысячи фунтов в будний вечер. Ага, да, гробить здоровье в Соединённом Королевстве — накладная для кармана вещь, оттого вдвойне приятная.***
Пауль проснулся рано. Голова по-прежнему ничего не могла решить, ну, хотя бы не болела, однако, все вопросы вчерашнего дня запеклись в мозгу подгорелой коркой — не отодрать. Невозможно думать об этом все время — так легко просрать все остальное в жизни: Пауль, не включая мобильный, просто отправился в офис и весь день готовил новую съемку, словно ничего больше не существует. Оливер пару раз пытался вызвать его на разговор — иди ты, Ландерс не поддался, отшучивался сухо, оставил всех сотрудников допоздна выправлять презентацию, дважды отрепетировал что, кто и как говорит клиенту на встрече, дважды же заставил перерисовать раскадровку ко съемке. — Ты когда злой — прямо очень эффективный, — заметил Оливер уже вечером, собирая сумку. — Ну, хоть какая-то польза. — Вы поговорили? — недоумевающий взгляд. — Вы с Рихардом про мою историю поговорили? Оливер прямо шел ва-банк, никогда прежде чья-либо личная жизнь им так долго, активно и целых два дня подряд не обсуждалась. — Нет. — Почему? — Ну, Олли, а о чем тут говорить? Типа, «Рихард, тут мой коллега за тобой подсмотрел, объясни, что ему такое примерещилось?». Нет повода, друг. — Раз ты злой — значит повод есть. — Олли… — Поговорите. А то я чувствую себя каким-то подлым доносчиком. — Ты вообще не при чем, ты все верно сделал. — Поговорите! — Оливер внимательно заглянул Паулю в глаза. Ок, поговорить. Наверное, вариант. Пауль наконец решился включить телефон, прочитал миллиард сообщений по делу и без, и половина из них была от Рихарда. От них физически ощущались тоска, любовь, тоска, любовь, да что ж за хрень. Пауль уронил голову на руль. Тоска и любовь. Замкнутый круг какой-то. Ок, поговорить — так поговорить. Пауль подрулил к Блэкфрайерс, опробовал карту на парковку — сработала. Типа, почти уже как к себе домой, привычно, может и хорошо даже. Что там дальше? — ключ от лифта. Ключ от подъезда. Эти новые дома — словно крепость, современная, цифровая, в которую не проскочишь просто так. Этаж с уютными деревянными панелями и тусклыми плафонами. Он всегда ему нравился — создавал определенное настроение, романтичное ирреальное. Пауль помедлил над замком: «Ты в любой момент можешь прийти и все будет хорошо и без блядского хоровода». Ну, ок. Отпер дверь. В нос пахнуло знакомым табачным духом — значит, Рихард дома и опять чадит на кухне. Можно обнять его и все выговорить. Трезво и понятно. — Рихард? В комнатах тихо. Пауль аккуратно прошел в гостиную и замер столбом от странного медицинского набора на столе, словно из книги о безумном парфюмере-прозекторе. Провел пальцем по холодным инструментам. Вышел на кухню. Через ее большие стеклянные двери на балконе ясно вычерчивалась в свете зажженных газовых горелок и закатного неба незнакомая мужская фигура с сигаретой. Пауль смотрел на незнакомца кажется, что вечность. Поймал себя на том, что не дышит, не шевелится, не может вообще ничего. Сжал рукой ключи так, что они впились в ладонь и почти прорезали кожу. Фигура на балконе пошевелилась и загасила сигарету. Пауль вздрогнул. Тихо положил связку с ключами на кухонную столешницу, развернулся и очень быстро вышел. Пока ехал на лифте вниз, стер номер Рихарда.***
— Так, Джонни, дружок. Ты вообще пьешь? Рихард вернулся в приподнятом настроении, надышавшись вечерним Лондоном, свободой и свежими сигаретами. Кинул на стол чипсы, блок Мальборо, сгрузил сумку из доставки. — Пью немного. — Немного в твоем случае — это зло. — Мы, знаете, однажды с Тиллем выпили. Вот это было реальное зло. — Ну-ка, ну-ка, поподробнее… — Ну, единственный нормальный туалет был в той комнате, где он меня запер. И там же мы спали. Тошнить полдня у собственной кровати — это жесть, — Джон деловито распаковал чипсы. — А зачем вы спали в комнате, где он тебя запер? — Для экономии электричества, — Джон хмыкнул и понял, что сейчас придется все подробно рассказывать, иначе история реально выглядит странно. Рихард с сальной улыбкой выставил на стол тарелки, почти предвкушая, что сейчас, наконец-то, он хоть поймет ради чего страдал, мучился, пил и жил серьезно подрывающей здоровье увлекательной жизнью. Уперся взглядом в связку ключей. — Так. Кто здесь был пока меня не было? — В смысле. — Кто приходил? — Никто… — Это — откуда? Джон перевел взгляд на ключи. Как по нему, так они там все время лежали. Честно пожал плечами. — Ты здесь же все время сидел? — Да, конечно. На балконе. — … Рихард упал на стул, перебирая между пальцами ключ за ключом. Один, второй, от верхнего замка, от нижнего, от подъезда, от почтового ящика… Ему даже почудилось что они еще теплые от пальцев Пауля. Вот, он точно трогал этот. Потом — вот тот. Наверняка все перепутал. Рихард представил себе его смешное возмущённое лицо — Ландерс всегда очень умильно негодует. Потом он открыл дверь, прошел в квартиру… И увидел блядский хоровод. Джон аккуратно присел рядом и испуганно спросил, что случилось. Рихард закрыл глаза, уронил голову в ладони и заплакал. По-настоящему. Впервые за много-много лет.