Заложник

— Либо ты через десять минут приезжаешь сюда и забираешь своего безумного мужика, либо я сдаю его в полицию, — голос Оливера в трубке звучал спокойно, но предельно серьезно. — Что? — Пауль сбросил с себя ноутбук и выпутался из одеяла. Последние часов пять он безуспешно пытался подготовиться к завтрашней съемке. Голова работала плохо; телефон — даже с отключенным звуком — то присылал сообщение от Рихарда, — на хрен вообще было удалять его из записной книжки, если он все равно въелся наизусть, — то дрожал звонком от него же; то трясся бесконечной серией вызовов с незнакомого номера — как будто Пауль был не в состоянии понять, что это все равно Рихард.       Пауль не знал, как остановить этот кошмар — все, что ему требовалось — это тишина и пауза, чтобы переосмыслить весь бред, в который он добровольно вшагнул. Он был зол — скорее на себя, чем на кого-то еще, — за полное непонимание собственных чувств и эмоций, и за то, что то отключал телефон, то снова включал, словно мазохистски хотел проверить, сколько звонков пропустил. Вместо того, чтобы просто жить и работать, он добровольно погрузился в цирк с постоянно меняющейся программой — ну бред же, прийти в иммерсивный, блять, театр, а потом жаловаться, что тебя облапали и облили кровью с дерьмом. Тем более, что театр-то, хороший. Походу один из лучших в их богоспасенном, — или проклятом — это, как посмотреть, — городе.       Пауль хотел ясности и банальных объяснений; вместо этого еще глубже запутывался и, параллельно с этим, методично проебывал любимую работу. Мозг просто перестал нормально думать и честно просил: «Пауль, миленький, умоляю, верни все как было — простая, понятная жизнь, где за ад, нестабильность и бред отвечают заказчики, а не ты сам. Честно, когда такой пиздец сразу по всем фронтам — очень больно. У тебя еще развод, точно есть, где помучиться, давай остановимся, а?»       Рихард просто и легко занял вообще все полки, места, закоулки и даже потаенные комнаты в жизни — особенно потаенные комнаты, надо быть честным. Каждый раз, думая, что нужно прекратить эти болезненные отношения, Пауль понимал, что это примерно, как полностью обновить всю операционку на компьютере, чтобы обнаружить, что новая и модная система тебе не подходит, непривычна и некомфортна. Хочешь откатиться назад? Тогда, добро пожаловать — нужно не просто грохнуть всё, но еще и признаться себе: ты не справился, не сумел приспособиться, ничего не понял, ты осознанно выбираешь. Что? Старость, что-ли?       Все эти рассуждения никак не помогали искать референсы к съемке, звонки добавляли нервозности. А когда в полпервого ночи на экране телефона высветился номер Оливера, Пауль понял, что, кажется, жизнь не наладится вообще уже никогда. — Что??? — У тебя реально десять минут. Будешь забирать тело, или мне сдать его куда следует? — Я не понимаю, Олли. Что случилось? — Твой чувак сейчас пришел ко мне в дом, перепугал детей, полез драться с порога. Ты знаешь, я всякое могу понять, но никто не может напрягать мою семью и устраивать тут сцены, и пугать моих детей. — Зачем он к тебе пришел? — В душе не ебу, Пауль. Он пытался дать мне в рожу, пришлось его немного успокоить. Или приезжай и забирай немедленно, или… Ну…сгружу его полиции, серьезно, тебе решать.       Пауль обнаружил, что на протяжении разговора механически одевается — тело среагировало раньше мозга. — Олли, прости, друг, я сейчас приеду. Прости, черт, прости, я… Мне правда очень неудобно… Я не знаю, что произошло, я скоро буду и со всем разберусь.       Блядская, блядская чертова блядь.       Пауль не очень помнил, как натянул первую попавшуюся кофту, вылетел из дома, завел машину, вдарил по газу, ошибся с поворотом и уехал вообще не туда, зло и непривычно для себя нарушил правила и резко развернулся, напугав полуночного таксиста.       Добрался за 11 минут — почему-то очень четко засек эту цифру.       У входа в дом под цветущим розовым кустом на стуле сидел Оливер. Угрюмый и мрачный, в домашней полосатой пижаме — это было непривычно, видеть обычно одетого в темно-черно-стильное Оливера в таком домашнем и «миленьком». Олли поднялся на встречу, обнаружив на груди брызги крови. — Пауль, это пиздец. Что хочешь делай, но чтобы такого больше в моем доме не было. — Где он?       Олли кивнул на дверь. — Я его запер на кухне. На кой ляд ты ему сказал, что ты меня 18 лет любишь и прочую херь? — Что? Да не говорил я ничего такого. Блять, прости-извини… — Ну хочешь ты жить в пиздеце, другие-то причем? — Оливер провел Пауля в дом, добыл из кармана ключ и отпер дверь на кухню. Рихард сидел за столом, картинно откинув голову с залитой кровью шеей; из носа торчали пропитанные багровым салфетки, целая гора которых, таких же красно-жутких, лежала на столе. Рихард грустно посмотрел на Пауля, втянул воздух, хмыкнул и попытался отвернуться. — Олли, прости. Я… С меня уборщица и вообще все, что скажешь… я… — Рихарду, — Вставай, немедленно. Уходим, — Пауль машинально подошёл к Рихарду, потянул за руку, почувствовал, что та проскользнула по мокрой манжете — все руки были в крови. Оливер протянул Паулю бобину бумажных полотенец. — Что у вас произошло? — Я… — Рихард попробовал ответить, но, видимо, звук срезонировал в разбитый нос, причинил боль и не дал не то, что докончить, но даже начать мысль. — Он пришел, начал драться, требовал вернуть тебя, и всякий прочий бред. Прости, прошлось вот это все… Иначе он не успокаивался, — Оливер серьезно посмотрел на Пауля. — Объясни ему, пожалуйста, что мы с тобой вместе не ебемся и что ему срочно надо лечиться. Сильно лечиться. — Я вообще-то тут, я все слышу, и я и так уже все понял, — Рихард булькал кровью из носа.       Пауль с усилием втянул в легкие воздух, резко дернул Рихарда на себя, так, что тот все же встал. — Олли, прости. Завтра я все решу и компенсирую. Это не повторится, клянусь. Я… Мы пошли. — Береги себя, Пауль, — Оливер скорчил грустную мину.       Пауль, сжимая под мышкой рулон с полотенцами, непонятно каким усилием зло протащил Рихарда по коридору, — тот особо, к счастью, не упирался, — довел до машины, открыл пассажирскую дверь, толкнул послушное тело в машину. Из носа у Рихарда пролилась пузырчатая красная струя, хлопнувшись прямо на сидение и на коврик внизу. — Черт тебя дери, — Пауль зло впихнул Рихарду в руки салфетки. Обошел машину, сел за руль. — Я оплачу чистку, — прогундосил Рихард, пытаясь поймать капающую кровь. Та предательски все равно лилась вниз, пачкая все вокруг.       Пауль зло сжал зубы до хруста, аж желваки заходили, сел за руль, вдарил по газу так, что колеса взвизгнули; Рихарда мотнуло и прижало к сидению, потом мотнуло обратно. Пауль резко тормознул. — Пристегнись, мать твою.       Рихард послушно нашарил ремень, уронил кучу кровавых салфеток, попробовал поднять. — Просто пристегнись немедленно и ничего больше не делай.       Пауль сосредоточенно смотрел в лобовое стекло и сжимал руль до белых костяшек, ждал, пока не щёлкнул замок ремня. Снова вжарил по газу.       Пару кварталов ехали на бешеной скорости, заваливаясь на поворотах, словно за ними гнались. — Пауль, ты сцепление сожжешь, — Рихард гундосил, сглатывая кровь.       Ландерс, словно нарочно, прибавил газ и особенно резко свернул на очередном перекрестке, еще квартал несся, зло смотря перед собой, втопил в тормоз перед островком безопасности. Замер, включил аварийку. Ударил по кнопке света в салоне, развернулся и грубо схватил Рихарда за челюсть: — Дай посмотреть.       Рихард попытался увернуться. — Да нормально все. — Дай, мать твою, посмотреть! — Пауль силой развернул Рихарда на себя, пачкая руки в крови, внимательно всмотрелся. — Пиздец. У тебя нос нахуй разбит. — Заживет, — Рихард еще раз попробовал отвернуться. — У тебя все лицо в мясо, что, блять, заживёт? — отстранился и нашарил телефон, вытирая ладонь о свитер. — Тебя к врачу надо. — Я… — … сам врач??? Заебал, заткнись немедленно, — Пауль пытался нагуглить ночную травматологию, пальцы не слушались, — До госпиталя Томаса пять минут, у Вестминстерского моста. Там круглосуточная есть. — Сука, — Пауль бросил телефон, вырубил свет, резко тронулся. Ехали в тишине, Рихард только изредка хлюпал сочившемся носом. — Налево сверни. — Сам соображу.       Припарковались у входа в ночную приемную, Пауль резко вышел, открыл Рихарду дверь.       Прошли мимо грустной пары, — юноша держался за руку, девушка гладила его по спине, — Пауль спихнул Рихарда на банкетку и отправился к окошку администратора. Вернулся еще более злой и ощерившийся.       Ждали долго. Минут тридцать, наверное. Потом в кабинет пригласили парня с рукой, и Пауль, выдохнув, просто привалился к стене и закрыл глаза. Рихард капал на кафель и не мог взять в толк, почему кровь так долго не останавливается.       Еще минут через сорок его все-таки приняли. Пауль остался в коридоре, сурово изучая ленту новостей в телефоне. Медсестра посмотрела на них с Рихардом, опасливо и участливо сказала: «В таких случаях мы, обычно, извещаем органы о домашнем насилии, вы не хотите заявить в полицию?» Рихард отчаянно закивал, что нет; Пауль со своей банкетки громко и зло отметил: — Я все слышу. Если бы была возможность, я бы вломил ему еще сильнее, но, к сожалению, это сделали до меня.       Медсестра покачала головой. Рихарда долго опрашивали, настойчиво предлагая то психолога, то полицию (да идите вы), сделали рентген, зашили губу, наложили шину на нос.       Через час с небольшим он вышел в коридор, полностью уверенный, что Пауль давно срулил. Однако, тот упорно сидел в коридоре, нога на ногу, уткнувшись в мобильный, услышав шаги, поднял голову. Почему-то проскочило, что именно в этой позе он ждал Рихарда из ванной в их первую ночь, только вместо старых джинсов и растянутого свитера было полотенце на бедрах. Та же поза, тот же наклон головы. Рихард в деталях помнил ту ночь — странную, неловкую и такую… уютную?       Теперь все было ровно наоборот — Пауль явно уже ничего не стеснялся, зато Рихард хотел сквозь землю провалиться прямо вот на этом месте.       Молча вышли на улицу, сели в машину, Пауль включил зажигание, спокойно и размеренно вывел джип на дорогу, аккуратно — за пять минут — довез Рихарда до дома, остановился у ворот на парковку. Рихард хотел привычным движением нажать на брелок и впустить их на въезд, но не нашел в карманах ни ключей, ни телефона. Замялся. — Я выйду? Ворота открыть. Ключи проебались.       Пауль тихо кивнул.       Рихард отпер ворота, вернулся в машину, они медленно заехали в прохладную бетонную подземную стоянку, припарковались в дальний угол.       Пауль выключил зажигание и, не отрывая рук от руля, смотрел вперед.       Рихард чувствовал, понимал, знал, что это — конец.       Что ничего невозможно ни поправить, ни выправить. Точка. Все, что ни скажешь — будет глупо.       Сидели молча.       Долго.       Рихард вздохнул, понял, что тянуть больше сил нет, какой смысл продлевать агонию, собрался выйти. — Ну, до свидания. Пауль? — До свидания, — Пауль продолжал тупо смотреть в лобовое стекло. — Я химчистку тебе закажу. Завтра. — Не надо. — Тогда… просто до свидания.       Тишина.       Рихард закрыл глаза, мысленно досчитал до пяти и дернул ручку.