Заложник

— Похоже, мы все пришли к одной и той же мысли, верно? — Тилль бездумно щелкал каналы в телевизоре, остановился на каком-то сериале, и выкрутил и без того едва различимый звук до нуля. — Кто скажет первым?       Джон подтянул ноги, обхватил колени и закрыл глаза, словно пытаясь спрятаться и исчезнуть. Пауль, напротив, распрямил спину и устало откинулся на диван. Тилль понял, что его начинает подташнивать от смеси страха и бессилия — самого ненавистного и гремучего коктейля из всех возможных. Ландерс в этот момент начал его страшно бесить — чувак словно устал бояться и сейчас мог натворить максимальных глупостей — от этого ощущение собственной беспомощности только усиливалось.       В тишине было слышно, как система кондиционирования тихонько перешла на ночной режим, сменив один род едва различимого гула на другой. За большим окном красный закат переплавлялся в синевато-желтый отсвет почти умершего дня. — Хорошо, я сам скажу, — Тилль устал ждать, крутил в пальцах пульт от телевизора, пытаясь правильно подобрать аргументы и доказательства. Они кучкой собрались на краю сознания, уже почти очевидные, но все еще смутные: по ощущениям, как если забываешь нужное слово, но точно помнишь, что оно значит, и даже как примерно оно звучит, и ловишь его в голове за хвост из ассоциаций. — Нет, — еще раз твердо, не разлепляя глаз и не шевелясь, процедил Пауль. — Если вы хотите сказать, что этот ваш олигарх зачем-то забрал Рихарда, то не надо нести бред. Какой смысл отправлять ребенка лечиться, а потом убирать врача? Нет логики. — Нет, если не знать, что тут на самом де…       Пауль резко поднялся и злым шепотом перебил Тилля — каким-то образом ему удавалось почти беззвучно кричать. — Ни в каком случае логики нет! Он просто бухает. Обижен, расстроен, бухает. Вы сами говорите, что его от выпивки нехило заносит. Да я сам это сто раз видел, — Пауль заложил руки в карманы и бессмысленно зашагал по кухне, периодически делая всем корпусом резкий оборот туда-сюда. Было очевидно, что сам он не верит ни одному собственному слову и сопротивляется просто из нежелания признавать тот факт, что реальность может стать еще хуже, чем казалось полчаса назад. — Рихард был пиздец пьян. Я полный дебил, что оставил его одного в таком состоянии. Полный дебил и эгоист. Блять, — Пауль замер и сосредоточенно вцепился глазами в ровную белую стену. Джон грустно оторвал голову от своих коленей, и посмотрел с сочувствием и пониманием. — Хорошо. Если вы думаете… то, что вы думаете, то какие у вас аргументы? Доказательства? — Рихард весь день ничего не покупает. На телефон приходили бы сообщения из банка, и мы бы уже сто раз поняли, где он. Это — раз, — тихо и серьезно резюмировал свои догадки Тилль. — У вас тут денег валялось — целый блядский небоскреб можно в хлам споить… — Рихард растворился не откуда-то, а, считай, из собственного подъезда. За которым наблюдают. Это — два. — И нас никто не трогает, — подхватил Джон. — Отец сам не звонит, никто от него не приходит. Все словно замерло. Сначала мне казалось, что это как раз очень хорошо, а теперь я вижу, что это совершенно ненормально. Это три. — Окей, — Пауль выдохнул и ссутулился. — Если вы думаете, что этот ваш отец зачем-то забрал Рихарда, то это ведь легко проверить.       Тилль и Джон переглянулись в недоумении. — Вы, что, не можете позвонить собственному отцу? — Пауль, слушай… — Тилль вздрогнул от того, насколько хриплым и затравленным вышел голос. — Ну как ты это себе представляешь? «Добрый вечер, товарищ олигарх, мы немного тут вам напиздели, а сейчас хотим узнать раскусили вы нас или нет?» — Да хоть бы и так, — Пауль нервно схватил со стола пачку сигарет, подошел к балконной двери, встал наполовину на улицу, наполовину в квартиру и принялся курить, выпуская дым в темнеющий воздух. — Вы сейчас подвергаете угрозе человека, который вообще ни в чем не виноват. Сидите и выгораживаете себя в тот момент, когда с Рихардом хер знает что происходит. Вы просто сидите и боитесь, и не решаете проблему, а, вот это, я уже понял, ваше, традиционное — создаете на месте одной беды десять других еще более страшных бед. Клин клином, что-ли, вышибаете?       Джон вскинулся и посмотрел чуть ли не угрожающе. — Я все понимаю, — Пауль неопределенно кивнул и раскурил вторую сигарету, так и не докончив первую. — …черт, как Рихард вообще курит это говно… У вас тут своя боль и свои причины. И я их вижу и даже пытаюсь уважать. Я сам не хочу думать о том, что сделаю, если… если пострадает дорогой мне человек. Но, простите — вы оба самостоятельно подписались под тем, что сейчас происходит, а Рихард или я — точно не подписывались. В квартире ребенок. Почему вы сразу не сказали, что не стоит ее сюда везти? Ладно, вы… — Пауль окинул взглядом Джона и следом зло уставился на Тилля. — Но вы же — полицейский! Это ваша работа — понимать подобные вещи и не доводить до них! Вы-то чем, блять, думаете? — Послушайте… — Джон встал и недвусмысленно сжал кулаки. — Чувак дело говорит, — устало-примирительно выдохнул Тилль. — Мы тут заигрались слегка. Я заигрался. Все это реально далеко и не туда зашло.       Пауль кивнул и отправил вторую недокуренную сигарету вслед за первой куда-то в кадку с чахлой березкой: — Поэтому я сам позвоню и сам спрошу. Или вы звоните. Или… А если Рихарда нет у вашего, блять, простите, отца, то я иду в полицию. Что бы вы сейчас ни сказали. Потому что… Как он тут записан? — Александр Кайнц. «А К» просто в книжке.       Паулю очевидно было лень формулировать мысль до конца, он просто достал телефон Рихарда и принялся в нем копаться. Ни Тилль, ни Джон не выказали попыток его остановить, зато гаджет сам проявил инициативу и резко задрожал, высветив буквы «А» и «К». Пауль недоуменно посмотрел, словно в этих литерах самих по себе была сила убивать и прикасаться к экрану — равнозначно жонглированию минами. Вся спесь с него как-то разом сошла, заменившись непониманием, как быть и что делать. — Дайте, я отвечу — Джон явно чувствовал ту же опасность и аккуратно, словно держал бомбу из бесконечно хрупкого материала, принял вызов, нажав на громкую связь. — Ало. Папа, это я. — О, привет, сынок, — голос на том конце линии был сухим, ровным, надменным, спокойным и с долей издевки. — Как себя чувствуешь? — Честно говоря, не очень. — Понимаю, понимаю. Мне тоже последние сутки как-то не совсем очень. — Папа, послушай… — Нет, это вы всей своей компанией меня сейчас внимательно послушайте. Я рад, что в вашем притоне нашелся хоть один человек с элементами совести. Да еще и не трус, вроде. Но, вообще, конечно, дружок, это пиздец. — Что с Рихардом? — А что с ним должно быть? Вы его до меня так разукрасили, что даже я испугался. — Что. С. Рихардом. — Это, сынок, о-о-очень сложный вопрос, ответ на который всецело зависит от тебя самого.       Пауль нервно поднес ко лбу руку и начал морщить и тереть кожу, словно пытаясь стереть и вытащить из головы все происходящее. — Папа. Верни, пожалуйста, доктора Круспе домой. Я сейчас приеду, и мы все обсудим. Он здесь не при чем… — И на кой хрен ты мне здесь сдался, сынок? Что конкретно ты хочешь обсуждать? Ты вот прямо так думаешь, я сижу и преданно жду, что ты приедешь и расскажешь, каким еще хитрым способом родной сын решил меня выебать? С каких пор я стал похож на идиота? — Я приеду и все объясню. — Нет, мальчик мой. Ты сюда больше не приедешь и на сто километров не подойдешь. Оцени мое благородство. Просто топай. Ты же, вроде, именно такого и добивался. Мечты сбываются. Да не корчь ты такую скорбную рожу, в жизни не поверю. — Как ты нас видишь? — Глазами, сынок, глазами, — на том конце линии ехидно хохотнули.       Тилль, весь разговор проведший уткнувшись лбом в стекло, принялся лихорадочно шарить по кухне. — Скажи, что нужно, чтобы Рихард просто вернулся домой? — Ох, да фигня вопрос. Рихард вот прямо сейчас к вам выезжает, просто верни мне два миллиона, которые я на тебя потратил. Один я бухнул в фонд, второй бухнул, как выяснилось, в тебя, вот просто отдай оба и забирай своего Рихарда на здоровье.       Джон оторвал взгляд от экрана и переглянулся с Паулем и Тиллем. Ландерс кивнул тенью движения и даже, вроде, облегченно улыбнулся, Линдеманн напрягся и приказал рукой, дескать, «давай, тащи подробности». — Хорошо. Как это сделать? — В смысле, как сделать? Руками, блять, сделать. К тебе сейчас приезжает Рихард, ко мне уезжают два миллиона. До тебя минут тридцать ехать. Ну, что, мы собираемся?       Повисла пауза. Пауль выражал смесь облегчения и ужаса одновременно, и одними губами четко спросил: «Сколько у тебя денег?»       Джон также одними губами прошептал: «восемьсот», бледнея в процессе.       Пауль хлопнул себя по лбу и согнулся, давя матерную тираду. Тилль посмотрел на часы в микроволновке, неумолимо близившиеся к одиннадцати вечера и развел руками, похлопав себя по запястью, дескать, время, банки точно закрыты. — Отличная идея, папа. Я верну два миллиона завтра утром. — Утром? Не, сынок. Утром не подходит. Ни мне, ни, Рихарду. Я вот смотрю, он как-то вроде хорошо себя чувствует, а, с другой стороны, если приглядеться, то, выходит, что и не очень хорошо. Вдруг до утра не дотянет? Обидно будет. Давай, я либо приезжаю, ну, хорошо, так уж и быть, через час. Будем ехать медленно. Или я приезжаю через час и забираю свои два миллиона, или, уж как знаешь, но тогда без Рихарда.       Пауль отчаянно-утвердительно закивал головой. Джон собрался и через очень тяжелый выдох уверенно произнес: — Да, хорошо. Через час. С ним точно все хорошо? — Пока хорошо. Увижу два миллиона — будет еще лучше. В 12:15 ровно жду тебя и деньги у подъезда на улице. Наебешь — пеняй сам на себя.       Телефон отключился.       Тилль тихо выдохнул матерное слово и сел на диван. Пауль провел рукой по коротким волосам и серьезно спросил: — Сколько здесь точно было денег? — Не могу сказать, — Джон, словно в ступоре, пожал плечами. — Тысяч восемьсот. Восемьсот пятьдесят, может быть, — после чего ненадолго задумался и, словно вспомнив что-то, прошелся по кухне с гостиной, вырулил на балкон, потянулся к большому пыльному грилю, примостившемуся прямо напротив кухни, пошарил в нем и вытащил нехитрую маленькую камеру. Принес и положил ее на стол. — Простите. Я пришел к Рихарду с охраной. Я не подумал, что они могут… — Ебать, — Тилль резко сгреб камеру большой ладонью, вышел на балкон и запустил прибор в свободный полет.       Пауль на камеру вообще не отреагировал, добыл из-под раковины два больших пакета с деньгами, положил на стол и сурово приказал: — Считайте, — повернулся к Тиллю. — У вас денег явно никаких нет, верно я понимаю? — Верно. — Тогда считайте то, что есть.       Пока Линдеманн спешно раскладывал мятые купюры, Пауль резко начал вытаскивать из кармана и маленького кошелька карточки и одновременно звонить невероятно спокойным и деловитым тоном. — Ари, привет. Сейчас ничего не спрашивай. Дело очень важное, сколько у нас дома хранится налички? А в банке? У меня друг лег на операцию, срочно нужны деньги. Да, прямо вот сию секунду. Вытаскивай все, я буду через двадцать минут, — еще звонок, — Олли, привет. Ты сейчас быстро встаешь, берешь ключ от сейфа и едешь в офис и ничего не спрашиваешь…       Пока звонил, прошел к Рихарду в кабинет и уперся взглядом в закрытый сейф, попробовал пару комбинаций. Все без толку.       Кухня пришла в движение.       Джона отрядили считать купюры, Тилль пытался взломать сейф, Пауль продолжал звонить, наскоро надевая ботинки.       Зло гаркнул, что будет ровно в 12 и, если что, «звоните в любой момент и просто все время будьте на связи».       …Час прошел страшно.       Тилль никак не мог справиться с сейфом, но нашел несколько карточек Рихарда — Джон метнулся в банкомат на углу и смог снять с них всего пару тысяч.       Тилль по памяти обзвонил нескольких друзей и едва-едва-едва уговорил одного срочно привезти пол сотни под клятву вернуть через десять дней.       Вместе со всем на столе образовалось горка из 884-х наскоро приведенных в порядок тысяч фунтов.       Джон пытался распрямить их и скрепить резинками, руки дрожали и получалось криво и как в детских поделках. — Дай сюда, — Тилль понял, что сейф ему не победить, да и непонятно, есть ли в этой битве смысл; вполне возможно, Круспе хранит там не деньги, а порнуху или что-то вроде. Подсел к Джону, приобнял его и тихо сказал, — успокойся. Чтобы дальше ни было — ты не виноват. — Виноват. — Нет. Я все это заварил. Я и разгребу. Попробую. — Как? — Не знаю.       Джон рвано выдохнул, перебирая пальцами купюры. — Я их ненавижу.       Тилль молча и аккуратно поцеловал Джона в висок. Ощущал физически, как секунды проваливаются в вечность, как жизнь уходит, как все движется к непонятной, но однозначной развязке, как совершенно точно больше не будет этой возможности — вот так сидеть рядом и ощущать биение чужого сердца сквозь наэлектризованный воздух. — Джон, друг, прости. Я конкретно проебался. — Да мы оба — молодцы, — теплая усмешка. — Спасибо тебе. — И вам — спасибо, — Джон развернулся и внимательно посмотрел. Так, что сердце ухнуло и замерло. Так, что всё. И просто всё. Совершенно всё — окончательно, бесповоротно, насовсем — погибло и провалилось к черту. Синяя, или красная таблетка? Пан, или пропал? Чет, или нечет?       Бывают такие подлые и неуместные моменты, когда нужно выбрать «да» или «нет», что бы ни происходило вокруг, потому что если ты тупо позволишь ситуации жить и развиваться дальше, то она унесет тебя рекой в никуда, в пустое будущее, которое ты сам не контролируешь. Это тот редкий и уникальный момент, когда тебе дают последний шанс: самому решить свою судьбу, или двинуться вслед за обстоятельствами.       Тилль закрыл глаза.       Медленно приблизился.       И оставил на лбу Джона невесомый поцелуй.       Джон устало выдохнул и тихо уткнулся носом Тиллю в шею, закинул правую руку ему за спину и мягко повел пальцами по лопаткам.       Хотелось кричать, разбить окно, уничтожить все обстоятельства вокруг, просто сжечь все на хрен.       Телефон пикнул будильником — 12:05.       Вниз спускались на лифте молча. Вышли во двор со стороны парковки. Тилль нес сумку с деньгами, Джон телеграфировал Паулю, что они почти на месте. «Мне еще 20 мин, везу 2 млн, тяните» — отозвался тот.       …Вечер стоял тихий, темнеющий, теплый и спокойный. В отдалении в саду надрывалась одинокая наглая вечерняя пичуга. Через ряд домов прорывался рокот центральной оживленной улицы. Выезд на парковку заканчивался тупиком для машин и красивой тропинкой-дорожкой для пешеходов; здесь Тилль и Джон и замерли, привалившись к забору, медленно отслеживая глазами, как красиво и вальяжно к ним подъезжали две черные машины — темный низкий Майбах с тупым аристократичным носом и высокий минивэен.       Остановились тихо, почти бесшумно. Джон напрягся и сделал шаг навстречу.       Пичуга в саду лихо присвистнула и заткнулась, подумала-помедлила и раскричалась еще отчаяннее, словно о чем-то предупреждая.       Из низкого Майбаха выбрались два дюжих охранника — плотные такие ребята в пиджаках и с очевидной кобурой на поясах. Один замер у машины и услужливо открыл пассажирскую дверь, второй прошел чуть дальше и встал слева по борту, оценивая ситуацию. Минивэн оставался недвижим.       Александр Кайнц мягко выбрался из машины, сделал легкий шаг на мостовую, потянулся всем телом, вдыхая вечер, заметил Джона. — О, привет, сынок.       Джон кивнул.       Тилль отлепился от забора и, вытянув на руке сумку так, чтобы ее было видно, аккуратно выдвинулся вперед. Со стороны они смотрелись весьма буднично: теплый вечер, пятеро приятелей вышли поболтать в безлюдном закоулке. Мимо на парковку прошелестела небольшая белая машина, зыркнула фарами и исчезла под шлагбаумом. — Чего-то маленькая у тебя сумка, нет? — усмехнулся Кайнц-старший, не смотря на Тилля, словно, он и сумка были синонимы. — Это — половина, — уверенно ответил Джон. — Увижу Рихарда — отдам вторую. — А. Честно. Логично, — Александр почему-то усмехнулся, пошевелил словно затекшей шеей над бесцветно-голубой рубашкой и кивнул ближайшему к себе громиле…