Добычи здесь нет

      На ночь воины разбили лагерь у подножия Больших Хижин, и старый Коатл заночевал с ними, Тенок же, пообещав, что сон их пребудет под защитой милостивого бога, поднялась к своему небесному жениху и легла подле него.       Вскоре, заметив, что Хамаш не спит, она заговорила:       — Мой грозный будущий супруг, что за думы не дают тебе заснуть? Быть может, ты ждал больше даров? Ждал, что все племя придет поклониться тебе? Не гневись и прости тииуака их невежество. С древних дней боги не спускались к нам, и люди забыли, как себя вести. Когда солнце взойдет, народ придет к тебе с почестями, и мы наконец сможем заключить наш союз.       Небесный охотник повернулся к ней и внимательно слушал. И взгляд его полуприкрытых солнечных очей был ласков, а верхние крюки, торчащие из пасти, разошлись в подобии улыбки. Лицо Хамаша по-прежнему выглядело устрашающе, но Тенок уже почти к нему привыкла. В каком-то смысле ее бог был даже красив. Рисунок его чешуи завораживал, а ряды роговых зубцов на висках были столь же ровными и правильными, как ряды перьев в крыле птицы и ряды лепестков в венчике цветка.       — Я не знаю, как сложится наша жизнь дальше, но обещаю, что буду тебе хорошей женой, — помолчав, продолжила Тенок.       Хамаш снова не сказал ни слова. Тогда девушка робко прикоснулась к покоящейся на широкой груди когтистой руке и погладила горячую жесткую кожу кончиками пальцев. Грозный же охотник заурчал и закрыл глаза, как будто давая разрешение себя изучать. Но Тенок сразу смутилась: им не следовало слишком сближаться до благословения. Девушка отодвинулась, устремила взор к тяжелому каменному своду святилища и стала думать о завтрашнем дне.       Тенок проснулась перед рассветом от бодрящего холодка. Хамаша рядом не было. Девушка успела заметить, лишь как качнулся полог в дверном проеме. Выглянув наружу, Тенок нигде не увидела своего бога-охотника. Наверняка он знал, что люди сегодня уйдут в деревню, дабы провести приготовления к свадьбе, и решил заняться какими-то своими божественными делами. Возможно, он просто пошел на промысел, так как всякий зверь и птица тоже пробуждается до того, как рассветет.       Это был важный день. Тенок поскорее спустилась к соплеменникам, чтобы разбудить их и, не теряя времени, отправляться назад с добрыми вестями. Оказалось, что Коатл уже не спит. При виде воспитанницы он встал и молча взял ее за плечи, и Тенок склонила голову, принимая безмолвные извинения, признание и благословение, что были ценнее любых слов во сто крат.       Воины поднялись с походных лежанок из травы и также подошли к Тенок, не осмеливаясь ни коснуться, ни заговорить с нею.       — Нам нужно торопиться! — призвала она. — Мы и так заставили великого Хамаша ждать слишком долго. Вы видите, как он милостив и терпелив, но не стоит выяснять пределы его милости и терпения.       Они спешно собрались и вернулись в деревню. Был уже полдень, когда Вождь принял их у себя и, выслушав, повелел собирать людей да дары побогаче. А пока все жители суетились, готовясь к встрече с настоящим божеством, матушка Итоти взяла избранницу бога-охотника и увела в свою хижину, дабы обрядить согласно традициям и передать сироте ту женскую мудрость, коей уже не могла поделиться с Тенок родная мать.       Старуха позвала на помощь трех замужних женщин, и они вместе омыли тело невесты настоем душистого корня, расчесали волосы и смазали их жиром, чтобы лучше блестели на солнце. На шею девушки надели ожерелье из цветных ракушек, а на плечи накинули белую ткань, подпоясав сплетенным из золотистых стеблей шнуром. Лицо, кисти рук и стопы невесты покрыли традиционными символами благосостояния и плодородия, нарисовав их при помощи глины и красного сока священного фрукта.       Когда все был готово, Итоти выпроводила кумушек из хижины и, усадив Тенок напротив себя, стала ее наставлять.       — Слушай и запоминай, маленькая, — проникновенно говорила старуха. — Сегодня ночью ты станешь женой своему богу. После того, как закончится обряд, вы пойдете в святилище и ляжете вместе. Будь послушной и покорной. Тебе может показаться, что твой муж груб с тобой, но тебе следует терпеть все, что он сделает. Ты увидишь его пест. Не бойся, не кричи и не закрывай лица. Возьми его пест в руки и приласкай, покуда он не станет большим и твердым. Когда муж разорвет на тебе твой пояс, ляг на спину, согни ноги и широко раздвинь их. Он пронзит тебя своим пестом. В первый раз будет больно и потечет кровь, но ты должна вытерпеть. Наутро будь со своим мужем ласкова. И знай, что впредь это будет происходить часто. Ты привыкнешь, потом тебе даже начнет нравиться, если станешь правильно себя вести.       Затем повитуха поделилась с раскрасневшейся от волнения и смущения девушкой другими хитростями, которые могли пригодиться в семейной жизни, а напоследок предупредила:       — Помни, Хамаш — бог, а значит, сильнее любого из земных мужчин. Все может произойти не совсем так, как я сказала тебе. То, что ты согласилась стать его супругой, большая честь, но и большой риск.       — Мудрая Итоти, а разве был у меня выбор? — на миг утратив прежнюю уверенность, тихо спросила Тенок.       На этот вопрос старуха не ответила. Она только улыбнулась и потрепала молодую невесту по щеке.       Раскат возвращался с охоты в приподнятом расположении духа. Он повстречал матерого длиннохвостого хищника со шкурой темнее ночи и одолел зверя голыми руками. Затем самец закрыл раны от его когтей, зачистил череп, а также длинный, гибкий точно плеть позвоночник, и, привязав новые трофеи у пояса, подложил выслеживать дичь — на этот раз уже с иной целью. Вскоре удалось подстрелить небольшое копытное животное. Сын Зноя как следует подкрепился его мясом, потом отыскал небольшой горный ручей и утолил жажду. Вода оказалась ледяной, несмотря на жаркий полдень, даже жвала заныли. Тогда охотник взобрался на дерево и подвесил добытые череп и шкуры в тени, а сам улегся на крепкой верхней ветке, отключив термосеть и подставив спину горячим солнечным лучам.       Несколько часов самец дремал, вбирая всем телом животворящее тепло и ощущая, как тяжесть съеденного постепенно перетекает в приятную сытость, коей должно было хватить на ближайшие трое суток. Когда же солнце приобрело алый оттенок и стало клониться к горизонту, Раскат встал, размялся и двинулся в обратный путь, чтобы в спокойной обстановке отполировать череп и хребет черной твари. Конечно, в пирамиде его наверняка встретила бы мягкотелая «домохозяйка», но сын Зноя уже научил ее понимать, когда не стоит мешаться, так что большой беды в ее присутствии самец не видел. А вот о ее сородичах Раскат за день легкомысленно позволил себе забыть. И очень, как выяснилось, зря.       До своего убежища воин добрался еще засветло и ни одного из аборигенов в районе пирамид не обнаружил, включая и «свою» самочку. Значит, вернулись в свое поселение, решив, что бог ушел на небо, с облегчением подумал Раскат. Но стоило ему разложить реактивы и инструменты, как странные звуки, донесшиеся снаружи, заставили оставить покрытый очищающим составом череп и отправиться разведать обстановку. Это стало главной ошибкой самца. Надо было сидеть и не высовываться, пока все не уйдут…       Увидев с высоты массово стекающихся к подножью пирамиды ликующих местных жителей, наряженных в уборы из ярких перьев, листьев и цветов, Раскат очень быстро сложил один плюс один и сделал вывод, что все это — в его честь. Но ретироваться уже было поздно, даже под скрытием: его определенно заметили.       Вчерашний старик ковылял впереди, возглавляя процессию вместе с хорошо знакомой сыну Зноя женской особью и рослым, разодетым в особо вычурном стиле самцом — похоже, это был предводитель данной группы. По самым скромным оценкам явившаяся на поклон к «божеству» группа насчитывала около сотни голов. Мягкотелые прихватили с собой даже мальков…       Пожилую самку сородичи несли на носилках. Видимо, это был какой-то очень уважаемый Матриарх, не способный далеко ходить на своих двоих. Для чего потребовалось присутствие данной престарелой особы, Раскат понял чуть позже.       Пока обалдевший охотник стоял столбом на вершине пирамиды и взирал на разворачивающееся внизу представление, не зная, как себя вести, и лишь мысленно благодаря высшие силы за то, что никто сейчас не видит, как у него под маской начинает дергаться одно веко, аборигены разделились на несколько групп. Основная масса (включая молодняк) выстроилась перед пирамидой и стала голосить, отвешивать поклоны и тянуть вверх руки. Несколько особо одаренных били в барабаны и трещали какими-то трещотками — как раз эти звуки и слышал Раскат незадолго до появления всей толпы. Другие, видимо, специально обученные представители племени обступили алтарь и принялись сваливать на него продукты, а также некие загадочные свертки. Вскоре над алтарем взвились языки пламени, и сквозь фильтры к носовым камерам яутжа просочился неприятный запах горелой плоти.       Тем временем старуху сгрузили с носилок, и она вознамерилась подняться к «божеству» в сопровождении старика (Раскат уже почти не сомневался, что это был служитель культа) и вездесущей малявки, которая, кстати, тоже сегодня весьма интересным образом приоделась. Как бы это помягче выразиться… Короче говоря, когда она шагала, несмотря на одеяние длиною в пол, окружающие могли прекрасно рассмотреть ее половые органы. Раскат не то чтобы что-то имел против этого — органы как органы, что такого, — но как-то все равно было подозрительно.       Старики преодолели первые десять ступеней и замешкались. Жрец еще был готов подняться выше, а вот бабуся сдулась.        «Ну и славно», — подумал сын Зноя, решив, что до верха они не дойдут, и теперь можно быть спокойным на счет их дальнейших действий. Однако он обрадовался слишком рано. Четверо юнцов немедленно бросились на помощь и в мгновение ока заволокли престарелых сородичей на самый верх.       Раскат предупредительно зарычал, но самочка уже хорошо просекла, что благовоспитанный яутжа «рычит да не кусает», так что должного эффекта угроза не возымела. Малявка резво подбежала к воину и повисла на его руке.       — Отцепись, — буркнул Раскат и, стряхнув нахалку, включил скрытие, чем вызвал массовый восторженный возглас.       Самочка залепетала и плюхнулась к ногам охотника, нащупав наколенник и крепко схватившись за него. Старики стали говорить наперебой и совершать руками непонятные пассы. Раскат взвыл от досады и бессилия.       — Ну-ка вставай, дуреха, что ты устроила? — рявкнул самец, хватая ее за руку и рывком поднимая. Сперва он хотел оттолкнуть ее ногой, но передумал, опасаясь, что мелкая скатится с лестницы и сломает себе шею. — Вставай и этим самым своим скажи…       Тут Раскат осекся. «Эти самые» дружно умолкли. Старуха, торжественно выступив вперед, без страха обхватила морщинистыми пальцами кулак «божества», сжимающий тонкое запястье младшей самочки, после чего профессионально отточенным движением обернула обе руки плетеной лентой; низко поклонилась, насколько позволяла ее старая спина, и отступила.       Сын Зноя замер, и его отвалившиеся мандибулы уже в который раз изнутри стукнули по респиратору. Он, конечно, не знал обычаев аборигенов, но тут все было настолько явно, что сомнений почти не оставалось.       — Да вы совсем что ли… — только и пробормотал самец, глядя, как стариков снова бережно спускают вниз и толпа начинает потихоньку расходиться.       Мягкотелая самочка несколько минут вместе с ним наблюдала за происходящим, а затем требовательно подергала «мужа» за руку. Убедившись, что взгляд яутжа обратился к ней, мелкая кокетливо склонила набок головенку и потянула самца к «дому». Раскат, честно говоря, сам не понял, почему послушался и пошел за ней.       — Ты можешь мне сказать, чье больное воображение породило эту идею? — со вздохом опускаясь на каменный выступ, осведомился воин. Вопрос, конечно, был риторический.       Самочка, ничего не ответив, повертелась вокруг, зачем-то расправила и без того аккуратно уложенные покрывала на спальном месте, потом вернулась к погрузившемуся в размышления самцу и без лишних церемоний распахнула перед ним свою одежку.       — Ага, спасибо, я уже видел, — фыркнул Раскат, вставая и уходя в противоположный угол.       Мягкотелая, очевидно, не поняла его отказа, потому что проследовала к лежанке и растянулась на ней, приглашающе выпятив в сторону сына Зноя обрамленное темным мехом половое отверстие. Этого еще не хватало…       — Вот же ты бестолочь! — Не сдержавшись, воин с раздражением ударил ладонью по лобной части маски. — Захлопни семяприемник, прикройся и ложись спать! Поняла?       Но самка не поняла. Она просто сменила позу, повернувшись к Раскату голым задом.       — Я не буду с тобой спариваться! Тебе не надо, чтобы я с тобой спаривался! Тебе вообще здесь быть не надо! — Окончательно лишившись терпения, яутжа сердито подошел к ней и пресек непотребства, насильно перевернув аборигенку кормой вниз и резко одернув на ней тряпки.       Реакция последовала неожиданная. Вернее, ожидать что-то подобное от отвергнутой самки низшего существа, может быть, и можно было, но самого Раската последующие события застали врасплох. Мягкотелая разревелась. Нет, не так. Она впала в истерику. Похоже, она решила, что раз божество не захотело ее, такую красавицу, трахнуть, то ей самой и ее народу теперь придет конец. Большего бреда нельзя было себе и вообразить, но для первобытного племени такие вещи и правда могли иметь первостепенное значение…       — Бестолочь… — остановившись в нерешительности, еще раз проговорил воин, со смесью жалости и презрения наблюдая за тем, как убивается самочка. Вообще, по-хорошему бы сейчас следовало ее просто вышвырнуть из пирамиды и забыть все, как страшный сон, но…       Еще через пару минут показательного выступления с размазыванием слез по распухшей мелкой физиономии Раскат сдался. Мысленно проклиная себя за бесхарактерность, он сел на лежанку и слегка приобнял рыдающую самку.       — Ну все, все, успокойся, не стою я того, — снимая маску и откладывая в сторону, проурчал сын Зноя. — Посмотри на себя и посмотри на меня, ну какая из нас пара?       Бестолочь притихла и вытерла кулаком нос. Боги, сколько эти существа, оказывается, могли источать слизи…       — Вот и правильно, тебе самец твоего вида нужен, вон их там сколько ходит. Я уверен, любой с радостью тебя покроет, особенно если ты им так же бодро задницей помашешь, — усмехнулся Раскат и позволил себе одобрительно взлохматить головной мех самочки. — А почему, кстати, у тебя волосы едой пахнут? Тоже чтобы меня соблазнить?       Похоже, его доброжелательный тон и впрямь подействовал на мягкотелую успокаивающе. Она стала всхлипывать реже и даже оскалила свои маленькие зубки. Правда, стоило самцу потерять бдительность, как пальчики аборигенки проворно полезли под его паховую броню. Пришлось снова рыкнуть.       — Нет, я сказал! Не надо это трогать, — убирая загребущую ручонку подальше, строго проговорил Раскат. Бестолочь вздохнула и, кажется, смирилась с тем, что заключенный брак останется фиктивным.       Тенок не поняла причину его отказа. Она сделала все, как учила Итоти, но Хамаш не отреагировал на ее тело и не обнажил своего устрашающего песта. Вместо того, чтобы возжелать молодую супругу, он вдруг наоборот рассердился.       — Ты разлюбил меня? Ты больше не хочешь быть моим мужем? — вопрошала девушка, но в ответ слышала лишь звериное рычание.       Тогда она встала на четвереньки, подобно животному. Повитуха сказала, что некоторые мужчины любят быть сзади. И бог-охотник действительно бросился на нее, как на жертву, оцарапав когтями, но ничего, о чем говорила матушка Итоти, не сделал. Он заставил Тенок сесть и вновь закрыл ее тело свадебной накидкой, оставив пояс нетронутым.       Тогда девушка не выдержала и расплакалась. Не сразу, но Хамаш сменил гнев на милость. Он сел рядом и заворковал подобно милующимся птицам и добродушным горным куям.       — Я по-прежнему не понимаю твоего языка, — сквозь слезы улыбнулась девушка.       Продолжая урчать на разные лады, Хамаш обнял супругу и снял с лица своею боевую маску, чтобы Тенок могла видеть его глаза. В них не было угрозы, но и желания тоже не было.        «Все может произойти и не так, как я сказала, потому что это бог, а не человек», — так объясняла мудрая Итоти, поучая сироту перед замужеством. И, наверное, она была права.       — Если нужно подождать, я буду ждать столько, сколько потребуется, — вспомнив об этом, сказала Тенок и обняла своего солнечного великана в ответ.       Затем они легли рядом и вновь проспали всю ночь, не прикасаясь друг к другу, но уже как муж и жена.       Изэль, дочь вождя Иккохтли, осталась одна. Только с НИМ. Ей не было позволено плакать и жаловаться на судьбу, но очень хотелось, настолько суров и страшен был ее супруг — Тескатлипока, дух ночи, тот, кто появлялся из тьмы и убивал сильнейших, чтобы отделить голову, вырвать позвоночник и снять кожу с еще теплого тела. Неизвестно, чем народ науа накликал эту беду. Или же это было благословение… Он спустился с небес и повелел поклоняться ему, и науа склонились перед его силой и могуществом. Он потребовал кровавых жертв, и науа дали ему кровавые жертвы. Но божество не стало добрее и продолжало забавляться, одного за другим лишая мужчин голов.       И тогда жрецы предложили другую жертву. «Мудрейший Иккохтли, ты должен выдать свою единственную дочь за гневного бога», — сказали они отцу Изэль, и он не осмелился перечить, так как стремился защитить и сохранить свой народ. Плакала мать, плакали подруги, плакать нельзя было лишь самой принцессе.       В назначенный день и час ее обрядили в лучшее платье, украсив перьями священных птиц ее волосы и унизав каменьями шею и запястья. Ее научили быть кроткой и послушной, а еще научили, как ублажать своего будущего мужа и господина. Так Изэль взошла по ступеням древнего храма, где восседал на своем троне мрачный Тескатлипока с черепом в руках, прикрыв свое жуткое лицо дымным зеркалом, что показывало ему деяния людей и открывало картины прошлого и будущего.       Дрожа, девушка встала пред ним и стала ждать, когда решится ее судьба. Дух ночи мог убить ее, если бы захотел, как убивал других. Или сорвать с ее тела роскошный наряд и делать все, чего возжелает его темная душа… Но Тескатлипока лишь указал в дальний угол, повелев сесть там. Когда же пришло время взойти на ложе, бог тьмы прогнал смертную супругу от себя. Она была недостойна его прикосновений и должна была спать на холодном каменном полу.